Текст книги "Встречи в Колымской тайге"

Автор книги: Станислав Олефир

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 11 страниц)

– Слушай, это ты мешок принес? Что молчишь? – он наклоняется над мешком, ощупывает его и торопливо развязывает. – Роска! – орет брат, бросается ко мне и начинает тискать. – Во даешь! Убить самую настоящую росомаху и ни гу-гу.

Он оставляет меня в покое, вытаскивает из мешка росомаху, хватает ружье, выскакивает за дверь и принимается палить в небо.

Натешившись, брат вернулся и что-то толковал насчет нового способа установки капканов, но я отвернулся к стенке и уснул.

Уже под вечер я сходил к ручью, насторожил капканы и давилки. Лёня пришел домой часов в десять. Он зарядил путик до самой землянки, видел четырех оленей и двух глухарей. Росомашьих следов нигде нет!

Завтра отправляемся к нашей избушке в низовьях Лакланды. Та речушка, оказывается, вовсе не безымянная, у нее красивое, хотя и не совсем понятное имя – Витра.

25 октября

Впервые в этом году мы стали на лыжи. У Лёни они подбиты нерпичьей шкурой, у меня собачьей. Его – легче в ходу, зато мои меньше шумят.

Какое-то время движемся вдоль Лакланды. Река притихла, но станет еще не скоро. Тайный намного бойчее, а почти весь подо льдом.

У меня с собой резиновые сапоги. Переобуваюсь, перетаскиваю лыжи, рюкзаки, Бумку, а затем и Лёню. Разделяемся. Лёня идет ближе к Лакланде, я отклоняюсь к болоту. Тайга здесь намного беднее, но следов много. Есть соболь, горностай, дня три тому назад у куста стланика наделала копанок белка. Поперек болота чуть приметная возвышенность, которую и можно заметить только по гривке растущих на ней деревьев. Вдоль возвышенности проходит небольшое озерцо. В этом месте постоянный переход зверей. Горностаи и лисы идут низинкой, соболи и белки бугорком.

Неожиданно от Лакланды доносится ружейный выстрел, затем щелчок малокалиберки. Я остановился, прислушиваюсь. Снова выстрел из эмкашки, другой. Спешу к Лёне. Он стоит под лиственницей и глядит вверх. Увидел меня, махнул рукой и снова уставился на дерево.

Теперь и я вижу белку. Она лежит на двух ветках метрах в двадцати от земли. Лиственница толстая. Ствол снизу гладкий. Никак не подберешься. Ветка у задних ног белки потоньше. Если удачно попасть, можно перебить ее пулей, что и делает Лёня.

Мы отправляемся к болоту. Сооружаем ловушки двух типов: известный уже шалашик и впервые опробованные в прошлом году снежные холмики. Холмик делается очень просто. Берешь одну лыжу, правой рукой за крепление, левой за хвостовую часть, и начинаешь круговыми движениями сгонять в кучу снег. Образуется пятиметровый круг земли с холмиком посередке. Теперь остается пробить в холмике сквозной тоннель, в середину его набросать приманки, а на входах замаскировать капканы.

Идем по меже между прирусловой тайгой и болотом. Через каждые 400–500 шагов ставим капканы у ручейков, возвышений, полос ольховника. Специалисты утверждают: звери и птицы распределяются по тайге неравномерно. Основная их часть концентрируется у естественных преград: ими могут быть берег реки или большого озера, гряда скал. Можно понять, что в полоске тайги, примыкающей непосредственно к реке, и собирается всякая живность. В самом же деле у Лакланды следов немного, а вот в полукилометре от нее, вдоль ручейка, который нетрудно и перепрыгнуть, проходит самая настоящая звериная трасса. Из шести соболей только один прошел к самой Лакланде, к ручейку же завернули все до единого.

Наши разговоры вертятся вокруг того задавленного петлей медведя. Стараемся держаться поближе к ручью. Как только увидим четыре подмытые водой лиственницы, слева будет то место. Все время встречаются лисьи следы. Вчера здесь гуляла росомаха. Вдруг они к медведю наведывались?

Лыжи скользят хорошо, но снег здесь очень рыхлый и продавливается почти до земли. Нагружены мы легко. Капканы, приманка, еды на пару привалов.

Еще издали видим двух кедровок, дремлющих на верхушках деревьев в том месте, где лежит медведь. Одна из птиц очень крупная и сидит в необычной позе – солдатиком. Да это не кедровка, а ястребиная сова! Она раза в полтора больше кедровки, окраска значительно светлее. При нашем приближении кедровка быстро убралась подальше, сова же только чуть завозилась на своем странном насесте.

На том месте, где спрятан медведь, огромный снежный холм. Со стороны ручья он как бы срезан. На срезе видны ветки и конец толстого бревна. Под бревном нора. Есть следы лисы, мышей и кедровок. Один раз сюда завернула белка, обследовала холм сверху. На снегу клочья медвежьей шерсти и куропачьи перья.

Устанавливаем на входе в нору два капкана, крепим их на коромысла, все тщательно маскируем пером куропатки. Вспоминаем росомашьи следы и принимаемся сооружать гигантскую давилку.

Погода портится на глазах. Поворачиваем в сторону Лакланды, нужно постараться попасть в избушку засветло. В браконьерский домик сегодня заглядывать некогда, да и не стоит прокладывать туда лыжню от наших капканов и ловушек.

26 октября

С рассветом форсировали Лакланду и взяли курс на избушку, которую считали браконьерской. Ветер как будто притих, но снег падает столь густо, что не видно сопок и даже деревьев в сотне шагов. Я иду впереди, за мной скользит Лёня и ругается с Бумкой. Бумка боится отстать и раз за разом становится лапами на лыжи.

Мы уже пересекли тайгу, возвышающуюся вдоль Лакланды, как вдруг слева от нас взревел вездеход и, пророкотав минут пять-семь, затих. Поворачиваю влево, и мы выходим на болото, покрытое низкими корявыми лиственничками. Идем молча. Теперь ветер дует прямо в лицо, и приходится постоянно отворачиваться. Справа какая-то возвышенность, заросшая высокими лиственницами. Натыкаемся на свежий лосиный след. Неожиданно впереди, шагах в сорока–пятидесяти, поднимается мужчина в белом халате, пронзительно свистит, стреляет вверх и, развернувшись, торопится в сторону вездехода. Выстрел сухой и хлесткий, наверняка из карабина. Он бежит без лыж, высоко задирая ноги и прыгая через кочки. В считанные секунды достигает полоски деревьев и исчезает за ними.

Мы устремляемся следом. Полоска деревьев довольно узкая, но до того частая, что на лыжах не погонишь. Вездеход взвывает совсем рядом, четко стучат траки гусениц, через пару минут все стихает.

Наконец вырываемся на берег какой-то речушки. Недалеко от нас вездеход. К нему со стороны болота торопится на лыжах второй мужчина, более рослый, чем первый. К вездеходу поспеваем почти одновременно. Мужчина, отворачивая от нас лицо, снимает лыжи, бросает их на тент и ныряет в открывшуюся дверцу. Вездеход обдает нас черным дымом и укатывает по берегу речушки.

– Идем к ним в избушку, – предлагает Лёня.

Мы устремляемся по гусеничным следам. Не доходя до избушки, осматриваемся. Вездеход уже здесь. Стучимся в дверь. Кто-то кричит, чтобы заходили. В избушке четверо. Двое за столом играют в карты, третий возится у печки, четвертый стоит и смотрит на нас.

Знакомимся. Пожимаем друг другу руки, даже вежливо улыбаемся.

– Вы чего это убежали от нас? – без всяких предисловий спрашивает Лёня.

– Мы убежали? С какой стати? – с неподдельным изумлением восклицает длинный. – Сергей лося заметил, и мы ему наперерез рванули. Не до вас.

Нет, это уж слишком. И я перебиваю длинного:

– И в карты разыгрываете, кому первому в лося стрелять?

– Или гадаете, не выпадет ли червонный король в лице охотинспектора? – дополняет Лёня.

Все-таки мы неплохо себя настроили, и, чтоб не потерять этой решимости, вынимаю из кармана целую пачку красных книжечек. Здесь удостоверение общественного охотинспектора, удостоверение нештатного корреспондента, разрешение на нарезное оружие. Сидящий у стола перелистал их, полез в нагрудный карман и, улыбаясь, подал мне четыре охотничьих билета, лицензию на отстрел лося и путевой лист.

Один ноль в их пользу. Членские взносы уплачены, лицензия не просрочена, путевой лист в ажуре. Почему же они удирали?

– Это ваша избушка? – спросил Лёня.

– С чего это вы взяли? – удивился длинный. – Мы здесь всего второй раз останавливаемся. А что, нельзя?

Возвращаю документы, забираю свои. Одно из удостоверений выскользнуло на пол. Наклоняюсь за ним и вдруг замечаю на подоконнике стреляную гильзу калибра 7,62. Карабин! У них нет разрешения на нарезное оружие, вот они и убегали.

– Из какого оружия вы стреляли там, на болоте? – спрашиваю у Ивана.

Сидящий у стола, наверное, перехватил мой взгляд и сообразил, в чем дело, подошел к окну и прикрыл его спиной. Иван переспросил меня:

– Кто, я стрелял? Где?

– На болоте, когда мы подходили.

– А-а. Из ружья. С шестнадцатого. – И вдруг доверительно наклонился к нам: – Я думал, лоси. Убить запросто мог. Потом гляжу – люди. Ну и выстрелил вверх, чтобы остальных предупредить. Метель такая, что запросто друг друга перестреляешь. А вы тоже на вездеходе?

Не хочется разуверять их. Наверняка они решили, что мы охотинспекторская группа. Лёня понимает меня и молчит. Тот, что смотрел наши документы, уже вернулся от окна, сел к столу и спокойно тасует карты. Смотрю на подоконник. Гильзы нет. Два ноль в их пользу. Попробую отыграть хоть одно очко. Поворачиваюсь к Лёне и, стараясь выглядеть безразличным, словно, кроме меня с братом, здесь никого нет, тихо говорю:

– Здесь на подоконнике только что лежала гильза от карабина. У них карабин, а разрешения нет. А это статья двести восемнадцать и срок до пяти лет. Вот они и торопились от нас. Все прибрали-спрятали, а гильзу не заметили. Теперь этот гражданин быстренько и гильзу припрятал.

Вопрос, адресованный всем четверым и никому конкретно, приводит всех в замешательство. Многозначительная тишина тоже работает на нас. А может, они предполагают, что вместе с нами прибыл наряд милиции? Наконец длинный запротестовал:

– Какая гильза? Какие карабины? Придумают же.

Но всем уже все ясно. Два один.

– Пошли! – неожиданно зло говорит Лёня. – До свиданья. Извините за беспокойство.

– Ты чего? – спрашиваю его уже за дверью.

Нас никто не провожает. Там тоже переживают наш неожиданный уход. Так что можно считать два–два. Ничья, так сказать.

– Нечего уже было нам делать, – наконец произносит Лёня. – Не будешь же ты по карманам лазить? В другой раз накроем.

27 октября

Старый ворон, мудрый ворон попал в капкан. Ходит по кругу, гремит железом и тоскливо так: «Крум! Кру-ум!» Нос горбатый, спина горбатая, жесткие перья вокруг клюва усами щетинятся.

– Ах ты, разбойник! – говорю я. – Полюбуйся, Лёня, перед нами самая крупная в мире певчая птичка из отряда воробьиных.

Лёня ворона курткой накрыл, я капкан рассторожил.

– В порядке нога, – говорит Лёня. – Небольшая ссадина. Мы, конечно, есть тебя не собираемся, но для приманки сгодишься. Посадим тебя в «естественной позе» в снежный холмик, будешь нам соболей приманивать.

Ворон шипит, по рукавице когтями скребется и вдруг тихо так: «Ку-ум, ку-ум»… Глаза закрыл и успокоился.

– Давно бы так, – смеется Лёня. – А то пугать начал. Иди. Гуляй! – вместе с курткой в воздух подкинул. Куртка еще на снег не улеглась, а ворон замахал, замахал. Ветер его подхватил, крутанул, даже смял как-то. Но ворон тут же выровнялся и пошел винты крутить.

– Во как обрадовался, – говорит Лёня. – Теперь до самых «Крестов» не оглянется.

А наш ворон летел, летел и вдруг проваливаться стал. Метров пятьдесят вниз штопором прошел, у самых тальников горку сделал и закружил на месте. С минуту так кружил, потом за кустами скрылся, но скоро опять взмыл и удалился к Тайному.

Зачем же на одном месте кружился? Подошли к самому обрыву, заглядываем вниз, в полукилометре замечаем два темных пятна. Лоси!

Словно подхлестнутые, мечемся над скалами. Везде страшная крутизна. Я бросился было в обход, но Лёня уже полез вниз:

– Давай сюда!

Рассматриваю спуск. Высоковато. По склону кусты. В долине сугроб.

– Да что мы, не казацкого батька сыновья?

Снимаю лыжи, выставляю вперед ноги и – вниз. Где за куст уцепишься, где за дерево, где по воздуху, где в снег. В середине сброса небольшая лавинка образовалась, так я на ней, как на перине, к самой подошве скатился.

Куда идти? Сверху глядели – все ясно было. Спустились – всю ориентировку растеряли.

– Прежде всего нужно против ветра зайти, чтобы наш дух на лосей не набросило, – говорю я.

Ныряем в лиственничник. Деревья голые и темные, обглоданные ветром комки снега, словно нахохлившиеся куропачи, застыли на нижних ветках. Пересыпанный хвоей и мелкими веточками снег хорошо держит лыжи, и мы быстро пересекаем лиственничник. Дальше пошли заросли ольховника. В них потруднее. Лёня остановился, вытянул из кармана кусок бельевой веревки и привязывает Бумку, а я ищу проход. Вот как будто просека. Нет, метров десять прошли и – задний ход.

– Слушай, мы не туда попали. Скал-то отсюда не видно.

Огибаем ольховниковые заросли и в самом неожиданном месте замечаем лосей. Я сразу в снег закопался. Лёня чуть сзади лежит и подмигивает. Снимаю лыжи, ныряю в снег и гребу к огромному выворотню. Бумка сидит привязанная к лыжам и внимательно за нами следит. Только бы не вздумала поднять лай!

Один из корней выворотня закрутило вопросительным знаком, а снег и ветер устроили в нем окошко. Подползаем, осторожно поднимаем головы. Здоро́во, голубчики! Да это семья. Мама и дитятко. Свернулись калачиком, спины к ветру, спят. А ушам лосиным и во сне покоя нет. Свистит ветер, шумит тайга, скрипят чозении – спокойны уши. Но вот где-то снежный ком с дерева сорвался. Уши в сторону шума повернулись, постояли так с минуту и снова на нас раковинами уставились. Я по коре ногтем царапнул – ожили, завертелись уши.

Неожиданно ветер на миг утих. Лосенок тотчас поднял голову, посмотрел на мать, пырхнул тихонько. Да ушами так: дерг, дерг. Никакого внимания. Тогда лосенок потянулся к тальниковой веточке, пожевал ее, оперся на передние ноги, рывком поднялся и стал общипывать прутики вокруг лежки. Теперь он мордой к ветру. Ветер волнами пробегает по пышной шерсти.

Когда мы гостили у чукчей, дед Саша рассказывал нам с Паничевым такую легенду.

Между охотниками Ульвене и Вуквутагиным произошел спор из-за девушки. Надели они новые кухлянки, торбаса, взяли по связке песцовых шкур и с восходом солнца пришли к девушке. Она решила: «Стану женой того, кто ловчее окажется». И вот Ульвене ушел в тайгу, подобрался к спящему лосю и положил на его спину тальниковую веточку. Вуквутагин отправился по следам соперника, отыскал спящего лося, снял ту веточку, принес в стойбище и положил к ногам девушки…

…Холодящий лицо ветер вдруг стих и дохнул в спину. Тотчас лосиху словно пружиной выбросило из снежной ямы. В один прыжок она оказалась в тальниках, там на мгновение замерла и ухнула так, что у нас мороз вдоль спин прогулялся. Мы от лосихи были метрах в двадцати, и то не по себе стало, а те охотники к самому лосю подходили. Они были очень смелые люди…

28 октября

Поднялись в пять утра, с тем чтобы к шести стартовать в верховья Витры. Я приготовил завтрак и решил прогнать все патроны через ствол. Проверил один, второй, третий – все нормально. А вот четвертый пошел с усилием. Решил поджать его колодкой и резко закрыл ствол. Ружье выстрелило. Язычок пламени полоснул в бревенчатую стенку, за которой с дровами возился Лёня. Заряд прошел как раз между бревнами, там тлеет вата. Избушка полна пороховых газов, в ушах какой-то свист, трудно что-нибудь сообразить. Наконец с улицы Лёнин голос.

– Что там у тебя?

Я с радостью выдыхаю:

– Ты живой? – Во рту появляется неприятный привкус, словно меня укачало.

Лёня заканчивает последние приготовления, выливает остатки чая, забрасывает снегом угли в печке, проверяет, взяты ли спички, папиросы и все такое. Я же продолжаю сидеть и никуда мне, собственно говоря, не хочется.

Ровно в шесть выходим. Первый же капкан обрадовал. В нем крупный горностай. Шерстка так и играет под лучом фонарика. Долго любуемся им, укладываем в рюкзак и снова настораживаем капкан. Все же я никак не могу отойти от недавно случившегося – капкан три раза подряд захлопывается на моих пальцах.

Второй и третий капканы пустые, в четвертом белка. Здесь успели похозяйничать кедровки: обклевали уши, одна из них попалась в соседний капкан. И пусть сидит. Я часто находил в капкане одну только лапку от попавшейся туда кедровки и следы соболиной трапезы. Если же кедровку вытащить и просто положить в шалашик, соболь ее не тронет.

Больше ничего нам капканы не дали. Слишком рано их проверять. Правда, еще к двум шалашикам подходили белки. Им нужны грибы. Рыбой и мясом интересуются по настроению.

Долина Витры узкая и глубокая. Тайга здесь богатая, а главное, в долину спускаются десятки заросших ольховником распадков. Пространство между распадками тоже покрыто лиственницами, стлаником и все тем же ольховником. Идеальные условия для обитания зверей и птиц. Их здесь и вправду много. Лишь соболиных двоеточек пока не встречалось. Зато видели беличьи, горностаевы и даже лисьи следы. А ведь еще вчера была метель, и обычно первую ночь после снегопада звери гуляют неохотно.

Витра здесь почти полностью спряталась под лед, только иногда встречаются узкие промоины. Слева по долине тянется цепь каких-то бугров. Они сбились так тесно, что не всегда угадаешь, где начинается один и кончается другой. К ним уходят беличьи следы.

У нас приличный груз: топор, матрац, два ватных одеяла, капканы, приманка, продуктов на три-четыре дня. Впереди нелегкий путь, и, конечно, задерживаться здесь не хочется. Но не хочется и упустить возможность поохотиться на белок.

Сбрасываем рюкзаки, заряжаем ружья и направляемся по следу. Как раз напротив нас ложбинка между двумя холмами. Мое внимание привлекают два пятна в самом конце ложбинки.

– Лёня, тебе не кажется, что это лисицы?

– Проверим, а? – отзывается брат.

Отсюда до пятен больше километра. Но напрямую нельзя никак. Мороз за двадцать градусов, лыжи шумят неимоверно. Попробуем спуститься вниз, опишем полукруг и выйдем к основанию бугра.

Каждый идет своим следом, так меньше шума. Пересекли Витру, вышли к буграм. Здесь снег плотнее, масса заячьих следов, у кустов пушицы глубокие копанки.

Наконец впереди дерево с надломленной вершиной. Оставляю Лёню с Бумкой у дерева, сам потихоньку двигаюсь вперед. В самой ложбине растет густой ольховниковый куст. Выглядываю из-за него. В сотне метров, свернувшись в клубок, спит самая настоящая лисица.

Стрелять далековато. Возвращаюсь назад. Стоим, шепчемся. Лёня предлагает подобраться к кусту и ударить залпом. Нет, лучше будет, если один из нас обогнет бугор и заляжет сверху. Звери от опасности всегда стараются уйти в сопки, да и входной след там. Лиса или волк любят своим следом уходить. Лёне надоела роль загонщика. Что ж, пусть идет в засаду…

Через пятьдесят минут я начну подкрадываться к лисицам, а сейчас нужно затаиться. Мороз невелик, да стоять не велит. Выполняю полный комплекс утренней зарядки, а время ползет, как черепаха. Все-таки нужно было на полчаса спуститься к Витре, погулять. Наконец – пора.

Перехватываю удобней ружье, взвожу курок, чтобы потом не щелкать, и уже заношу ногу для первого шага, как вдруг за кустом что-то мелькнуло, и передо мною появилась лиса. Она сразу же увидела меня, на какое-то мгновение застыла на месте. Между нами шагов двадцать. Вижу вибриссы на острой морде и комочки инея на их кончиках. В следующую секунду лисица взвилась на месте, крутнулась и, сжавшись, бросилась убегать по терраске, протянувшейся у основания бугра. Мне кажется, что я даже специально отпустил ее подальше и только тогда спустил курок.

На ощупь перезаряжаю ружье, надеваю лыжи и бросаюсь к ложбине. Лиса лежит, откинув короткие, в носочках, лапы и ощерив пасть с тонкими и острыми зубами. Разрываю сугроб, сталкиваю в ямку добычу и притаптываю сверху снегом. Теперь можно идти к Лёне. Поднимаюсь по ложбинке, прохожу мимо того места, где спали лисицы и наконец оказываюсь за буграми. Там пусто. Может, Лёня по круговой лыжне спустился в долину? Взбираюсь на бугор, зову:

– Лёня-а! Лёня-а!

Нет его. След второй лисы ведет по склону правого бугра и все время норовит забрать в сторону. За буграми спускаюсь в узкую долину, и только здесь лыжня Лёни. Где же твой капкан, брат ты мой? Лёня пересек след, повернул и поплелся параллельно ему. Там, где лисица перебиралась через пустой ручеек, лыжня закругляется, и я вижу торчащую из снега палку с прикрепленным к ней проволочным кольцом. Ну и брат! Он поставил горностаевый капканчик-нуль. Лиса влетела в него, оторвала вертлюг и ушла с железным «браслетом».

Но почему же лыжня заворачивает куда-то в сторону? Палкой пишу на снегу: «Иди за мной», рядом рисую стрелу, втыкаю палку поперек Лёниной лыжни и устремляюсь вдогонку рыжей. Но что это? Снова лыжня! Лёня гонит лису! Это уже лучше. По готовой лыжне я нагоняю брата в течение часа. Он сидит на самом дне лощины и смотрит в мою сторону.

– Что случилось?

Он поднимает над головой сломанную лыжу. Раскатился с горы и врезался в дерево.

– Понимаешь, я все сделал по уму. Нашел след, поставил два капкана, а потом стал смотреть, где бы засесть. Гляжу, еще один след. Я и туда капкан-нулик пристроил. На него она и вышла. Бумка за ней умотала. Ты в кого стрелял?

– В лису. Там в снегу закопана.

Лёня ликует. Ему не терпится поглядеть на добычу, но как же погоня? Отдаю брату свои лыжи. Может, Бумка ее все же остановит? Сам достаю из кармана веревку, сращиваю лыжу внахлест, с обратной стороны на срощенное место накладываю две палочки. Все это тщательно бинтую, а потом затягиваю веревкой. Фасон, конечно, не тот, но ничего. На спусках качу на одной лыже, подозрительные места обхожу стороной. Лиса опустилась почти к самой Лакланде и идет ровно, словно нитку тянет. Бумка несколько раз догоняла ее и даже перегоняла, но… Бестолочь!

В час дня я увидел своих охотничков идущими навстречу.

– Представляешь, в камни забралась. Капкан сбила. Бумка ее с полчаса держала. Там все следами избито.

У Бумки геройский вид.

– Лодырь ты, Бумочка! Ведь можешь же идти на зверя?

Бумка виляет хвостом и умильно посматривает на Лёню, а тот лезет в карман и вытаскивает белку, из другого кармана – вторую.

– Одну я сам заметил, а другую Бумка. В тот лесок надо еще заглянуть. Тебе не кажется, что пора обедать?

Все правильно… Лёня переживает: нужно менять лыжу, а запасные у нас только на базе.

– А твою лисицу никто не тронет? Росомаха шастает…

– Не тронет, лисица закопана, а у меня горностаи и соболя по месяцу в открытом месте лежали.