
Текст книги "Кибериада"
Автор книги: Станислав Лем
Жанры:
Научная фантастика
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 27 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]
Станислав Лем
«Кибериада»
Как уцелела вселенная
Конструктор Трурль создал однажды машину, которая умела делать всё на букву «Н». Закончив эту машину, он для пробы заставил её сделать Нитки, потом намотать их на Напёрстки, которые она также сделала, затем бросить всё это в специально вырытую Нору, окружённую Незабудками, Наличниками и Настойками. Машина выполнила задание безукоризненно, но Трурль ещё не был уверен в её исправности и велел ей сделать поочерёдно Нимбы, Наушники, Нейтроны, Наст, Носы, Нимф и Нитрогениум. Последнего она сделать не смогла, и Трурль, очень расстроенный, приказал ей дать по этому поводу объяснение.
– Я не знаю, что это, – объяснила машина. – Ни о чём таком не слыхала.
– Как так? Ведь это же азот. Такой химический элемент…
– Если это азот, то он на букву «А», а я умею делать только на букву «Н».
– Но по-латыни это называется нитрогениум.
– Дорогой мой, – сказала машина, – если б я умела делать всё на «Н» на всевозможных языках, то я была бы Машина, Которая Может Делать Всё В Пределах Всего Алфавита, потому что любая вещь на каком-либо из языков наверняка начинается на «Н». Дело обстоит не так хорошо. Я не могу сделать больше, чем ты придумал. Азота не будет.
– Хорошо, – согласился Трурль и приказал ей сделать Небо.
Она тут же сделала одно, небольшое, но по-небесному голубое. Пригласил он тогда к себе конструктора Клапауция, представил его машине и так долго расхваливал её необычайные способности, что тот разозлился втайне и попросил, чтобы и ему разрешили приказать машине что-нибудь сделать.
– Изволь, – сказал Трурль, – только это должно быть на букву «Н».
– На «Н»? Хорошо. Пускай сделает Науку. Машина заурчала, и вскоре площадь перед домом Трурля заполнилась толпой учёных. Одни потирали лбы, писали что-то в толстых книгах, другие хватали эти книги и драли в клочья, вдали виднелись пылающие костры, на которых поджаривались мученики науки, там и сям что-то громыхало, возникали странные дымы грибообразной формы, вся толпа говорила одновременно, так что нельзя было понять ни слова, составляла время от времени меморандумы, воззвания и другие документы, а чуть поодаль сидели несколько одиноких старцев; они беспрерывно мелким бисерным почерком писали на клочках рваной бумаги.
– Ну, скажешь, плохо? – с гордостью воскликнул Трурль. – Признайся, вылитая наука! Но Клапауций не был удовлетворён. – Что? Вот эта толпа и есть наука? Наука – это нечто совсем иное!
– Так, пожалуйста, скажи, что именно, и машина тут же это сделает! – возмутился Трурль.
Но Клапауций не знал, что сказать, и поэтому заявил, что даст машине ещё два задания и если она их выполнит, то он признает, что всё в порядке. Трурль согласился на это, и Клапауций приказал машине сделать Наоборот.
– Наоборот?! – воскликнул Трурль. – Да где это слыхано! Что это ещё за Наоборот?!
– Как что? Обратная сторона всего сущего, – спокойно возразил Клапауций. – Слыхал, как выворачивают наизнанку? Ну, ну, не притворяйся. Эй, машина, берись за дело!
А машина уже давно действовала. Сначала она сделала антипротоны, потом антиэлектроны, антинейтрино, антинейтроны и долго так работала безостановочно, пока не наделала уйму антиматерии, из которой постепенно начал формироваться похожий на причудливо сверкающее облако антимир.
– Гм, – произнёс весьма недовольный Клапауций, – и это должно означать Наоборот?.. Допустим, что да. Согласимся, что это примерно то… Но вот моё третье приказание. Машина! Сделай Ничто! Долгое время машина вообще не двигалась. Клапауций начал уже довольно потирать руки. Тогда Трурль сказал:
– А чего ты хочешь? Ты же велел ей ничего не делать, вот она и не делает.
– Неправда. Я приказал ей сделать Ничто, а это совсем иное дело.
– Вот ещё! Сделать ничто или не сделать ничего – это одно и то же…
– Ничего подобного! Она должна была сделать Ничто, а не сделала ничего, – значит, я выиграл. Ведь Ничто, умник ты мой, это не какое-то обычное ничто – плод лени и безделья, но действенное и активное Ничто, идеальное, единственное, вездесущее и наивысшее Небытие в собственном отсутствующем лице! – Не морочь машине голову! – крикнул Трурль. Но тут же раздался её гулкий голос: – Перестаньте ссориться в такой момент. Я знаю, что такое Небытие, Невещественность или Ничто, поскольку все эти вещи находятся в ключе буквы «Н» как Несуществование. Лучше в последний раз окиньте взглядом мир, ибо вскоре его не будет…
Слова замерли на устах разъярённых конструкторов. Машина и впрямь делала Ничто, а именно: одну за другой изымала из мира разные вещи, которые переставали существовать, будто их вообще никогда не было. Так она упразднила натяги, наплюйки, нурки, нуждовки, налушники, недоноги и нетольки. Иногда казалось, что, вместо того чтобы уменьшать, сокращать, выкидывать, убирать, уничтожать и отнимать, она увеличивает и добавляет, поскольку одно за другим ликвидировала Неудовольствие, Незаурядность, Неверие, Неудовлетворённость, Ненасытность и Немощь. Но потом вновь вокруг них начало становиться просторнее.
– Ой! – воскликнул Трурль. – Как бы худа не было!..
– Ну, что ты, – сказал Клапауций, – ты же видишь, что она вовсе не делает Всеобщего Небытия, а только Несуществование вещей на букву «Н». И ничего особенного не будет, потому что твоя машина никуда не годится.
– Так тебе лишь кажется, – отвечала машина. – Я действительно начала со всего, что на букву «Н», ибо это мне более знакомо, но одно дело – создать какую-нибудь вещь, а совсем другое – убрать её. Убрать я могу всё по той простой причине, что я умею делать всё-всё, как есть, на букву «Н», а значит, Небытие для меня сущий пустяк. Сейчас и вас не будет, и вообще ничего, так что прошу тебя, Клапауций, скажи поскорее, что я действительно универсальная машина и выполняю приказания, как надо, а то будет поздно.
– Но это же… – начал перепуганный Клапауций, – и в этот момент заметил, что действительно исчезают предметы не только на букву «Н». Так, уже перестали их окружать камбузели, сжималки, вытряски, грызмакн, рифмонды, трепловки и баблохи.
– Стой! Стой! Я беру свои слова назад! Перестань! Не делай Небытия! – заорал во всё горло Клапауций, но, прежде чем машина остановилась, исчезли ещё горошаны, кломпы, филидроны и замры.
И лишь тогда машина остановилась. Мир выглядел просто устрашающе. Особенно пострадало небо; на нём виднелись лишь одинокие точечки звёзд – и ни следа прелестных горошанов и гаральниц, которые так украшали раньше небосвод.
– О небо! – воскликнул Клапауций. – А где же камбузели? Где мои любимые муравки? Где кроткие кломпы?
– Их нет и уже никогда не будет, – спокойно ответила машина. – Я выполнила, вернее, только начала выполнять то, что ты велел… – Я велел тебе сделать Ничто, а ты… ты… – Клапауций, ты или глупец, или притворяешься глупцом, – возразила машина. – Если б я сделала Ничто сразу, одним махом, перестало бы существовать всё, значит, не только Трурль, и небо, и космос, и ты, но даже я. Так кто же, собственно, и кому мог бы тогда сказать, что приказание выполнено и что я – отличная машина? А если бы этого никто никому не сказал, то каким образом я – тоже переставшая существовать – получила бы заслуженную мной похвалу?
– Ну, будь по-твоему, не станем больше об этом говорить. Я уже ничего от тебя не хочу, великолепная машина, только прошу тебя, сделай опять муравок, ибо без них мне и жизнь не мила…
– Не могу, потому что они на «М», – сказала машина. – Я, конечно, могу сделать обратно Неудовольствие, Ненасытность, Незнание, Ненависть, Немощь, Непродолжительность, Неверие и Неустойчивость, но на другие буквы прошу от меня ничего не ожидать.
– Но я хочу, чтоб были муравки! – крикнул Клапауций.
– Муравок не будет, – отрезала машина. – Ты лучше посмотри на мир, который полон теперь громадных чёрных дыр, полон Ничто, заполняющего бездонные пропасти между звёздами. Как всё теперь пропитано этим Ничто, как нависает оно теперь над каждой молекулой Бытия. Это твоих рук дело, мой завистник! Не думаю, чтобы будущие поколения благословили тебя за это…
– Может, они не узнают… может, не заметят, – пробормотал побледневший Клапауций, с ужасом глядя в пустоту чёрного неба и не смея даже взглянуть в глаза своему коллеге.
Оставив Трурля возле машины, которая умела всё на букву «Н», он крадучись вернулся к себе домой. А мир и по сей день всё так же продырявлен Небытием, как в тот момент, когда Клапауций остановил машину. А поскольку ещё не удалось создать машину, работающую на какую-нибудь другую букву, то следует опасаться, что никогда уже не будет таких чудесных явлений, как баблохи и муравки, – во веки веков.
Машина Трурля
Конструктор Трурль построил однажды мыслящую машину – восьмиэтажную; окончив самую важную работу, он покрыл машину белым лаком, наугольники покрасил в лиловый цвет, пригляделся потом издали и добавил ещё небольшой узорчик на фасаде, а там, где можно было вообразить лоб машины, провёл тонкую оранжевую чёрточку и, очень довольный собой, небрежно посвистывая, задал порядка ради сакраментальный вопрос: сколько будет дважды два?
Машина заработала. Вначале загорелись лампы, засветились контуры, зашумели токи, как потоки, запели сцепления, потом накалились катушки, завертелось в ней всё, загрохотало, затарахтело, и такой шум пошёл по всей равнине, что подумал Трурль: «Надо будет приделать к ней специальный глушитель мыслительный». А машина тем временем всё работала так, будто пришлось ей решать самые трудные проблемы во всём Космосе; земля дрожала, песок от вибрации уходил из-под ног, предохранители вылетали, словно пробки от шампанского, а реле прямо надрывались от натуги. Наконец, когда Трурлю порядком уже надоела вся эта суматоха, машина резко остановилась и произнесла громовым голосом:
– СЕМЬ!
– Ну, ну, моя дорогая! – небрежно сказал Трурль. – Ничего подобного, дважды два – четыре, будь добра, исправься! Сколько будет два плюс два?
– СЕМЬ! – ответила машина немедля. Волей-неволей Трурль, вздохнув, надел рабочий халат, который уж снял было, засучил повыше рукава, открыл нижнюю дверцу и влез внутрь. Не выходил он оттуда долго, слышно было, как бьёт он там молотом, как откручивает что-то, сваривает, паяет, как, гремя по железным ступенькам, взбегает то на шестой, то на восьмой этаж и мигом мчится вниз. Включил он ток – внутри всё так и зашипело, и у разрядников усы фиолетовые выросли. Бился он два часа, пока не вылез на свежий воздух, закопчённый весь, но довольный; сложил свой инструмент, бросил халат наземь, вытер лицо и руки и уж на прощанье, просто спокойствия ради, спросил:
– Так сколько же будет два плюс два?
– СЕМЬ! – ответила машина.
Трурль ужасно выругался, но делать было нечего – вновь принялся ковыряться в машине: чинил, соединял, перепаивал, переставлял, а когда и в третий раз узнал, что два плюс два равняется семи, сел в отчаянии на подножку машины и сидел так, пока не пришёл Клапауций. Спросил Клапауций Трурля, что это случилось, почему он выглядит так, будто с похорон вернулся, – тут Трурль и поведал ему о своём горе. Клапауций самолично два раза лазил внутрь машины, пробовал отрегулировать то, другое, спрашивал её, сколько будет два плюс один, машина ответила, что шесть; а один плюс один, по её мнению, равнялось нулю. Почесал Клапауций затылок, откашлялся и сказал:
– Дружище, ничего не попишешь, надо смотреть правде в глаза. Ты сделал не ту машину, какую хотел. Но всякое отрицательное явление имеет положительную сторону, и, к примеру, эта машина тоже.
– Интересно – какую же? – проговорил Трурль и пнул своё детище.
– Прекрати, – сказала машина.
– Вот видишь, она впечатлительна. Да… так что я хотел сказать? Это, вне сомнения, машина глупая, но глупость её не то что обычная, так сказать, рядовая глупость. Это, насколько я разбираюсь – а ведь я, как тебе известно, знаменитый специалист, – самая глупая мыслящая машина в мире, ну, а это уж не фунт изюму! Сделать такую машину преднамеренно было бы нелегко
– думаю, что это никому бы не удалось. Ибо она не только глупа, но и упряма как пень, то есть у неё имеется характер; впрочем, такой, как у идиотов – они большей частью дико упрямы.
– На черта мне такая машина?! – сказал Трурль и опять пнул её.
– Я тебе сказала – прекрати! – заявила машина. – Ну вот уже серьёзное предостережение, – сухо прокомментировал Клапауций. – Ты видишь, она не только впечатлительна, тупа и упряма, но ещё и обидчива, с такими свойствами можно многого добиться, хо-хо, уж я тебе говорю.
– Хорошо, но что, собственно, мне с ней делать? – спросил Трурль.
– О, сразу мне трудно на это ответить. Ты можешь, например, устроить платную выставку, чтобы всякий, кто захочет, мог посмотреть самую глупую в мире мыслящую машину; сколько у неё – восемь этажей? Скажу тебе, такого огромного кретина ещё никто не видывал. Такая выставка не только покроет твои расходы, но ещё…
– Оставь меня в покое, не буду я устраивать никакой выставки! – ответил Трурль, встал и, не удержавшись, пнул машину в третий раз.
– Я заявляю тебе третье серьёзное предостережение, – сказала машина.
– Ну и что? – крикнул разозлённый её величественным тоном Трурль.
– Ты… ты… – Тут он не нашёл слов и только пнул её несколько раз, визжа:
– Ты только на то и годишься, чтобы тебя пинать, понятно?
– Ты оскорбил меня в четвёртый, пятый, шестой и восьмой раз, – проговорила машина, – и поэтому я больше не буду считать. Отказываюсь отвечать на вопросы, относящиеся к задачам из области математики.
– Она отказывается! Смотрите на неё! – кипятился задетый за живое Трурль. – После шестёрки у неё идёт восьмёрка, заметь-ка, Клапауций, не семь, а восемь! И у неё хватает наглости заявлять, что она отказывается ВОТ ТАК решать математические задачи! Вот тебе, вот тебе, вот тебе! Может, ещё добавить?
В ответ на это машина затряслась, загрохотала и молча, напрягая все силы, начала вылезать из фундамента. Фундамент был глубокий, все опоры она погнула, но в конце концов выкарабкалась из ямы, оставив там лишь развороченный железобетон, из которого торчала арматура, и двинулась, как шагающая крепость, на Клапауция и Трурля. Трурль прямо остолбенел от изумления и даже не пытался спрятаться от машины, которая явно собиралась раздавить его. Более хладнокровный Клапауций дёрнул его за руку, потащил за собой, и они отбежали довольно далеко. Но, оглянувшись, увидели, что машина, словно качающаяся башня, шла медленно, при каждом шаге проваливалась чуть не до второго этажа, однако упорно, неутомимо выбиралась из песка и двигалась прямо на них.
– Ну, такого ещё не бывало! – сказал Трурль, у которого дух перехватило от удивления. – Машина взбунтовалась! Что же теперь делать?
– Ждать и наблюдать, – ответил благоразумный Клапауций. – Может, что– нибудь прояснится.
Пока ничто не предвещало этого. Машина, выбравшись на твёрдую почву, двинулась быстрее. Внутри у неё свистело, шипело и побрякивало.
– Сейчас у неё распаяется управление и программник, – пробурчал Трурль. – Тогда она остановится.
– Нет, – ответил Клапауций, – это исключительный случай. Она так глупа, что даже остановка всего распределительного устройства не причинит ей вреда. Берегись, она… Бежим!!!
Машина явно разгонялась, чтобы растоптать их. Они мчались во весь дух, слыша за спиной её ритмичный, страшный топот. Так они и бежали – что ж им ещё оставалось делать? Пытались было вернуться в родную округу, но машина помешала этому: обойдя с фланга, заставила их свернуть с намеченного пути и неумолимо гнала во всё более пустынный край. Постепенно из стелющегося тумана начали выступать угрюмые, скалистые горы; Трурль, тяжело дыша, крикнул Клапауцию:
– Послушай! Бежим в какое-нибудь узкое ущелье… куда она не сможет пройти… проклятая… а?!
– Лучше бежать… прямо, – пропыхтел Клапауций. – Недалеко тут есть городок… забыл, как называется… в общем, мы там… уф!! найдём убежище…
Они побежали прямо и вскоре увидели первые домики. В эту пору дня улицы были почти безлюдны. Они уже пробежали немалое расстояние, не встретив ни единой живой души, когда услыхали ужасающий грохот, будто на городок обрушилась каменная лавина, и поняли, что преследующая их машина добралась до городка.
Трурль оглянулся и прямо застонал.
– О силы небесные! Посмотри, Клапауций, она разрушает дома!
Машина и вправду упорно гналась за ними и шагала прямо по домам, словно стальная гора, оставляя за собой кирпичные руины, над которыми клубились белые облака известковой пыли. Раздались ужасные крики засыпанных, на улицах стало полно народу. Трурль же и Клапауций бежали, еле дыша, всё вперёд, пока не достигли большого здания ратуши, и сбежали вниз по лестнице в глубокий подвал.
– Ну, здесь она нас не достанет, даже если всю эту ратушу нам на голову свалит! – прохрипел Клапауций. – Но чёрт же меня дёрнул нанести тебе сегодня визит… Поинтересовался, как идёт у тебя работа, и вот на тебе – узнал…
– Тише, – ответил Трурль. – Сюда кто-то идёт.
Действительно, дверь отворилась и в подземелье – вошли сам бургомистр и несколько советников. Трурлю было стыдно рассказывать, как случилась эта необычайная и ужасная история, и. его выручил Клапауций. Бургомистр молча слушал. Вдруг стены дрогнули, ходуном заходила земля и в глубокий подвал донёсся протяжный грохот падающих стен.
– Она уже здесь? – крикнул Трурль.
– Да, – ответил бургомистр. – И требует, чтобы мы вас выдали, в противном случае она разрушит весь город…
И тут же они услыхали откуда-то сверху стальное гнусавое гоготание:
– Где-то здесь Трурль… я чую Трурля…
– Но ведь вы же нас не выдадите? – дрожащим голосом спросил тот, выдачи которого так настойчиво требовала машина.
– Тот из вас, которого зовут Трурль, должен отсюда выйти. Второй может остаться, поскольку его выдача не является необходимым условием…
– Но сжальтесь!
– Мы бессильны, – сказал бургомистр. – Да если б ты и остался, Трурль, тебе пришлось бы отвечать за ущерб, причинённый городу и его жителям, ибо это из-за тебя машина разрушила шестнадцать домов и погребла под их развалинами многих наших горожан. Лишь то, что ты находишься пред лицом смерти, позволяет мне отпустить тебя. Иди и не возвращайся.
Трурль глянул на советников и, прочтя на их лицах свой приговор, медленно направился к выходу.
– Подожди! Я с тобой! – импульсивно воскликнул Клапауций.
– Ты? – проговорил Трурль со слабой надеждой а голосе. – Нет… – сказал он, помолчав. – Останься, так будет лучше… Зачем тебе бесполезно гибнуть?
– Идиотизм! – энергично воскликнул Клапауций. – Что ж это, с какой стати нам погибать, неужели по прихоти этой железной кретинки? Тоже мне! Этого мало, чтобы стереть с лица земли двух величайших конструкторов! Идём, мой Трурль! Смелее!
Воодушевлённый этими словами, Трурль побежал по лестнице за Клапауцием. На рыночной площади не было ни души. Средь клубящейся пыли, из которой проступали скелеты разрушенных домов, стояла, выпуская облака пара, машина, намного выше ратуши, вся измазанная кирпичной кровью стен и белой пылью.
– Осторожнее! – прошептал Клапауций. – Она нас не видит. Бежим по этой улочке налево, потом направо, а там напрямик. Невдалеке начинаются горы. Там мы спрячемся и придумаем что-нибудь такое, чтобы раз навсегда отбить у неё охоту… Бежим! – крикнул он, ибо в этот миг машина заметила их и бросилась вслед, так что земля дрогнула.
Мчась во весь дух, выбежали они из городка. Добрую милю неслись они, слыша за собой громовую поступь колосса, упорно преследовавшего их.
– Я знаю это ущелье! – воскликнул вдруг Клапауций. – Там русло высохшего потока, оно ведёт в глубь скал, там много пещер, туда, скорее, сейчас ей придётся остановиться!..
Спотыкаясь, мчались они в гору, взмахами рук поддерживая равновесие, но машина всё не отставала от них. Прыгая по шатким камням высохшего потока, они достигли расщелины в отвесных скалах и, увидев высоко вверху чёрное отверстие пещеры, полезли туда что было сил, хоть камни шатались и осыпались у них под ногами. Из большого отверстия в скале веяло холодом и тьмой. Они поспешно влезли внутрь, пробежали ещё несколько шагов и остановились.
– Ну, тут мы в безопасности, – проговорил, успокоившись, Трурль. – Я выгляну, посмотрю, где она застряла.
– Осторожнее! – предостерёг его Клапауций. Трурль подобрался к выходу, высунулся и тут же испуганно отскочил назад. – Она лезет вверх! – крикнул он. – Успокойся, сюда-то она наверняка не войдёт, – проговорил не совсем уверенно Клапауций. – Что это? Вроде потемнело… Ох!
Гигантская тень заслонила небо, видневшееся до этого в отверстии пещеры, на мгновение показалась стальная, густо усеянная заклёпками стена машины, которая медленно прислонилась к скале. Теперь пещера была, словно стальной крышкой, плотно закрыта извне.
– Мы в тюрьме… – прошептал Трурль, и голос его дрожал ещё сильнее, оттого что наступила абсолютная тьма.
– С нашей стороны это был идиотизм! – возмущённо воскликнул Клапауций.
– Лезть в пещеру, которую она может забаррикадировать! Как мы могли сделать это?
– Как ты думаешь, на что она рассчитывает? – после долгого молчания спросил Трурль.
– На то, что мы постараемся отсюда выбраться, – особого ума не требуется, чтоб до этого додуматься.
Опять наступило молчание. В чёрной тьме Трурль на цыпочках, вытянув руки, двинулся в сторону выхода и шарил по скале руками, пока не коснулся гладкой стали, тёплой, словно нагретой изнутри.
– Я чувствую тебя, Трурль, – загудел в закупоренной пещере железный голос.
Трурль попятился, сел на камень возле приятеля, и некоторое время они не двигались. Наконец Клапауций шепнул ему:
– Ничего мы тут не высидим, что поделаешь, попробую вступить с ней в переговоры…
– Это безнадёжно, – сказал Трурль. – Но попробуй, может быть, хоть тебя она выпустит живого…
– Ну, нет, не того я хочу! – ободряюще проговорил Клапауций и, подойдя к невидимому в темноте отверстию, крикнул: – Алло, ты слышишь нас?
– Слышу, – ответила машина.
– Послушай, я хотел бы попросить у тебя прощения. Понимаешь… произошло между нами небольшое недоразумение, но ведь это, по сути, мелочь. Трурль не имел намерения…
– Я уничтожу Трурля! – сказала машина. – Но прежде пусть он ответит мне на вопрос, сколько будет два плюс два.
– Ах, ответит он тебе, и так, что ты будешь довольна и наверняка с ним помиришься, ведь правда же, Трурль? – успокаивающе заговорил посредник. – Ну конечно… – едва слышно произнёс Трурль.
– Да? – сказала машина. – Так сколько будет два плюс два?
– Че… то есть семь… – ещё тише проговорил Трурль.
– Ха-ха! Значит, не четыре, а семь, так? – загудела машина. – Вот видишь!
– Семь, конечно же, семь, всегда было семь! – горячо подхватил Клапауций. – Теперь ты нас выпустишь? – осторожно добавил он.
– Нет. Пускай Трурль ещё раз скажет, что он очень сожалеет, и ответит, сколько будет дважды два…
– А ты выпустишь нас, если я это скажу? – спросил Трурль.
– Не знаю. Подумаю. Ты мне условий не ставь. Говори, сколько будет дважды два!
– Но ты в самом деле нас выпустишь? – настаивал Трурль, хотя Клапауций дёргал его за руку, шепча на ухо: «Это идиотка, идиотка, не препирайся с ней, умоляю!»
– Не выпущу, если мне не захочется, – ответила машина. – Но ты всё равно скажешь мне, сколько будет дважды два…
Трурль вдруг затрясся от ярости.
– О! Я скажу тебе, скажу! – закричал он. – Два плюс два будет четыре, и дважды два – четыре, хоть ты на голову становись, хоть все эти горы преврати в прах, хоть поперхнись морем и проглоти небо, слышишь? Два плюс два – четыре!
– Трурль! Ты с ума сошёл! Что ты говоришь? Два плюс два будет семь! Машина, дорогая, семь! Семь!!! – вопил Клапауций, пытаясь перекричать приятеля.
– Неправда! Четыре! Только четыре, с сотворения мира было и до конца дней его будет ЧЕТЫРЕ! – охрипшим голосом орал Трурль.
Вдруг скала под их ногами затряслась как в лихорадке.
Машина отодвинулась от входа, так что в пещеру проник сумрачный свет, и тут же протяжно крикнула:
– Неправда! Семь! Ты сейчас же это скажешь, как только я схвачу тебя!
– Никогда не скажу! – отпарировал Трурль, словно ему уж было всё равно.
И тут сверху на их головы обрушился каменный град, ибо машина своей восьмиэтажной тушей таранила скалистый обрыв, билась всей тяжестью об отвесную стену, и огромные камни откалывались от монолитных скал и с грохотом катились вниз.
Грохот и удушливая кремниевая пыль вместе с искрами, высекаемыми сталью о камень, заполнили всю пещеру, но сквозь этот адский гул атаки прорывался голос Трурля, неустанно повторяющего:
– Два плюс два – четыре! Четыре!!!
Клапауций пытался силой заткнуть ему глотку, но, грубо отброшенный Трурлем, молча сел в сторонке, обхватив голову руками. Машина всё не прекращала своих адских усилий, и казалось, что свод пещеры того гляди обрушится на пленников, раздавит и погребёт их навеки. Но, когда они уж потеряли надежду, когда едкая пыль заполнила всю пещеру, что-то вдруг ужасно заскрежетало, прокатился медленный гром – сильнее неимоверного грохота от яростных ударов машины, – потом воздух завыл, чёрная стена, заслоняющая пещеру, исчезла, словно её вихрем сдуло, и вниз обрушилась лавина громадных глыб. Эхо ещё катилось по долине, отражаясь от гор, а два приятеля уже кинулись к отверстию пещеры и, высунувшись до пояса, увидели машину. Она лежала, раздавленная и разбитая обвалом, который сама же и вызвала; огромная глыба лежала посреди её восьмиэтажного тела – она-то и переломила машину почти пополам. В облаке пыли от размельчённых в муку скал они осторожно спустились по каменистым завалам. Чтобы добраться до русла высохшего потока, им пришлось пройти вплотную мимо останков распластавшейся машины, подобной огромному выброшенному на берег кораблю. Молча остановились они у её продавленного бока. Машина всё ещё работала, и слышно было, как внутри у неё что-то крутится с замирающим скрежетом.
– Вот каков твой бесславный конец, а два плюс два по-прежнему… – начал было Трурль, но в этот момент машина слегка зашумела и неразборчиво, еле слышно в последний раз пробормотала: «СЕМЬ».
Потом что-то тоненько звякнуло у неё внутри, сверху посыпались камни, и машина замерла, превратившись в груду мёртвого металла. Конструкторы посмотрели друг на друга, а потом молча, не произнеся ни слова, зашагали по руслу высохшего потока.