Текст книги "Сказка о голубом бизоне"

Автор книги: Станислав Хабаров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 10 страниц) [доступный отрывок для чтения: 4 страниц]

Праздник цветов

– Карнавал? – удивился Художник. – И тебе хочется погулять на карнавале?

– Нет, карнавал – не у нас, – объяснил Маленький Охотник. – Он в Антимире.

Он почему-то даже чуточку обиделся, и обнаружилась обида фиолетовым цветом, а объясняя он пожелтел.

– Мы не ходим друг к другу в гости, и в знак привета, разве что, перекинемся цветком. Карнавал у нас называют Праздником Цветов. Ведь цветы везде одинаковы: у нас, и в Антимире, но у нас преподносят цветок, а у них ими швыряются или стреляют из пушки. В Антимире в дни карнавала на карнавальной площади устанавливают пушку, и местные жители окружают её кольцом. Они теснятся, стараются выбраться в первый ряд. Пушка, заряженная цветком, стоит на скользком месте и её раскручивают. Она вертится и выстреливает, и с тем, в кого попадает цветок, начинаются удивительные превращения.

– Но отчего?

– Дело в том, что маскарад в Антимире – не карнавальные костюмы и маски, а удивительные превращения. Там можно запросто сделаться пингвином, слоном и обратиться на время даже в ужасного зверя Гиперона. Нам очень нравятся ласковые звери, но в Антимире – всё наоборот, и её жители мечтают превратиться в самого ужасного зверя.

– Но как? – удивился Художник.

– Это необычная пушка, – продолжал Маленький Охотник, – с тем, в кого она попадает, начинаются удивительные превращения. Когда в кого-нибудь попадает цветок, он ничего уже не соображает и несется сломя голову и иногда даже попадает в нашу страну. К карнавалу сюда из Страны Насмешливых Колдунов присылают особые клейкие дорожки. На них особенно-то не разгонишься. На этих дорожках гости из Антимира начинают тормозить и испытывают особенные превращения до тех пор, пока не превращаются в самих себя. Тогда они точно спросонья оглядываются и убегают обратно в свою страну. А мы им сигналим большими светящимися фонарями: поостерегитесь, вы попали в чужую страну. Сначала сигналим фиолетовым, затем предупреждающим – желтым и, наконец, запрещающим красным. Они же люди разумные и не злоупотребляют.

– А если из Антимира явится не карнавальный, а настоящий дикий зверь?

– Быть тогда большой беде. Столкнётся он с кем-нибудь нашем Мире, и оба взорвутся. Так постепенно звери-лазутчики могут разрушить нашу страну. На пограничной клейкой дорожке звери-лазутчики теряют силы и превращаются в зверюшек помельче, а те бегут стаей, и за ними трудно уследить.

«И у нас так, – подумал Художник, – крупный зверь бродит самостоятельно, а помельче бегают стаей».

– Они бегут и теряют силы и снова превращаются, – продолжал Маленький Охотник. – Таков обычай этой страны. Они превращаются в меньших зверей, пока, наконец, не становятся крысами и саранчой.

«И у нас так, – подумал Художник, – появляются откуда-то тучи саранчи, от которых немало бед. То и дело приходят сообщения: саранча съела урожай, а жуки погубили картофель».

– Очень важно во время распознать: карнавальный это зверь или нет? продолжал Маленький Охотник. – Настоящего нужно встретить лицом к лицу. На защите Мира стоят, конечно, солдаты и пушки, но чем дальше, тем звери мельче и трудно попасть в каждого из них.

Художник с сомнением оглядел Маленького Охотника: какой из него защитник? Он выглядел беззащитным и голеньким.

Но человечек-капелька тут же прочёл мысли Художника и не обиделся.

– Не думай, – возразил он, – я не просто – капелька, я вооружен. Отойди подальше, пожалуйста.

Художник отошел в сторону и стал смотреть, как Маленький Охотник начал раскручивать около себя искрящийся светлячок, который принял вначале за шмеля, того, что пребольно ударил его.

«И это не шмель, – догадался Художник, – а электрическая пуля – Электра». И ему захотелось разглядеть Электру получше.

Но пуля вращалась и походила на светящийся светлячок и на искрящегося шмеля, или на жука с зеркальным панцирем, и, может, что-то в ней было и от рубинового колибри – крохотной птички, когда порхает она рядом с цветком в потоках золотистого света.

Электра вращалась всё быстрее и вскоре слилась в светящееся радужное облако, в большой расцвеченный шар. Из шара внезапно словно повалил снег. И это были не снежинки, а световые зайчики. Они слились, наконец, в сплошной поток и свет заструился вокруг. Он был поначалу ослепительно белый, затем голубым, после оранжевым, потемнел и даже казался чёрным. Искусство Охотника состояло в умении сделать его мерцающим или светящимся ровно. И только самым большим мастерам удавалось вращать пулю так, что она становилась невидимой.

Должно быть, Маленький Охотник считался искусным мастером, потому что он вращал пулю – светлячок так, что облако оставалось прозрачным и сквозь него было видно и его самого. Затем по желанию он демонстрировал разные цвета, и, наконец, отпустив пулю, вновь стал голенькой капелькой. Электра вмиг унеслась ввысь, и, превратившись, в мерцающий огонек, исчезла.

Художник с опаскою посмотрел ей вслед: не вернется ли?

– Не бойся. Она ручная, – успокоил его Маленький Охотник.

– Выходит, пуля – живая? – удивился Художник.

– Конечно, – ответил Маленький Охотник, – и очень жадная. Не заметил, у нее тысяча ртов? И она вечно ест и давится от жадности. Ест непрерывно и неопрятно.

Художнику было непонятно, как можно есть, вращаясь волчком? Но он не стал переспрашивать. Прервать Охотника было бы невежливо. А Маленький Охотник рассказывал, что очень трудно вращать пулю так, чтобы не было света. И всё равно какой-нибудь слабенький свет присутствует: чуть-чуть лазоревый или опаловый или такой, что постороннему глазу не видно, а ты его замечаешь. У нас в Пограничьи проводятся состязания по мастерству, так он – Маленький Охотник обладатель серебряного пояса.

– Обычно здесь скучно и пусто, – пожаловался Маленький Охотник.

– Не горюй. Я поброжу о тобой, – пообещал ему Художник.

– Нет, – возразил Маленький Охотник, – я никогда не прощу себе, если ты на моих глазах будешь разорван зверями-перевертышами. Это дикие звери, а добрых домашних у нас в стране пока ещё нет.

– А дикие звери не разорвут тебя самого?

– Нет, – заявил Маленький Охотник. – И это не хвастовство. Я очень увёртлив и с раннего детства приучал себя к толчкам и ударам. Конечно, сначала я ходил синий-синий, и тело моё выглядело сплошным синяком. Но я приучил себя терпеть и увертываться. А тебе не уберечься, и тебя может разорвать зверь из Антимира. У нас в Пограничьи выживают только Охотники.

Они подошли к дорожке из Страны Насмешливых Колдунов.

Должно быть она была из рыжего пластилина; такая клейкая и вязкая, что даже взгляд в ней вязнул, если посмотреть на неё.

– Такие необыкновенные дорожки присылают к карнавалу насмешливые Колдуны. На этих дорожках пробегающие звери непременно оставляют свои следы. У нас здесь обычно темно и самого зверя не видишь, но посветишь на дорожку и видишь его следы. А фонари мы зажигаем лишь перед карнавалом, хотя мы отчаянно любим свет и, наслаждаясь, купаемся в его лучах. Вот посмотри, здесь пробежал огромный Гиперон – Гиперонище Ужасный.

На рыжем глянце пластилина по склону холма отпечаталась вереница следов. Вначале было отчетливо видно, что бежал слон. Такими большими бывают только слоновьи следы. Но через несколько шагов следы уменьшились и стало очевидным, что это был бегемот. А дальше и не бегемот, а вроде медведь совершил прыжок, а приземлился не медведь, а крокодил. На пластилине были отпечатки брюха и хвоста. А может это был лев? Вот четко видны следы его когтистых лап. Но только тогда это был водоплавающий лев: среди когтей виднелись перепонки. И дальше вроде ползла то ли рыба, то ли змея, потом словно птица проковыляла на ходулях-ногах и много-много следов разных грызунов, которые дальше разом исчезли, должно быть, поднялись ввысь.

– Куда же они подевались? – недоумевал Художник. – Где слон и пришедший на смену ему бегемот? Они что поумирали?

– У нас никто никогда не умирает, – важно объявил Маленький Охотник, – а только превращается. Крупный зверь в мелкого. Гиперонище Ужасный в Гиперона помельче, который с виду разом похож на носорога, на бегемота и на жирафа.

А более мелкие Гипероны, с кабана похожи и на волков, и на тюленей, и на зебр. Те в свою очередь превращаются в дикобразов, сусликов, бурундуков, а дальше – в ос, комаров, тараканов и потом в микробов, которых и глазом не увидишь, но их-то вокруг полным полно. У нас бессмертная страна: никто никогда не умирает и обязательно превращается в кого-нибудь ещё. Но мы с тобой заболтались. Тебе поскорее нужно отсюда уходить подобру-поздорову, а мне дежурить на посту.

Было забавно разбирать рассуждения этого крохотного человечка, хотя Художник и не очень поверил ему.

«Что может быть страшного в этих пустынных холмах? Куда не посмотришь, пусто вокруг. Должно быть все Охотники – выдумщики и хвастуны».

Гиперонище ужасный

В этот момент что-то ярко сверкнуло и стало видно, что от пропасти Антимира сюда мчится косматый Гиперон. Даже издалека было видно, что он огромен и могуч. Наверное это был Гиперонище Ужасный. Чудовище быстро приближалось какими-то странными скачками прямо и вбок. Фигурой оно походило на слона и даже на мамонта. Красно-бурая шерсть свисала с него безобразными клоками. Местами виднелась и грязно-серая кожа, гладкая, как у кита, и в довершении всего торчал в уголках его рта свалявшийся китовый ус.

Вот в страшном прыжке ужасный зверь налетел на светящийся шар. И шар лопнул, а он уже мчался дальше, сотрясая холмы. Художник видел его теперь очень хорошо. Под клоками сизо-бурой и рыжей шерсти виднелся светлый подшерсток грязноватой желтизны. Передние ноги его были тонкими, как у жирафа, а задние, толстые и короткие, были чрезвычайно сильны. Хвост его был ни на что не похож. У основания, голый, как у ондатры, посредине пушистый леопардовый с львиною кисточкой на конце. Весь в пене, в облаке пыли, однако вблизи стало видно, что это не пена и пыль, а цветочные лепестки.

Он пробежал в стороне, но и со стороны был страшен. Вот он спустился с холма и скрылся из глаз. Вот он взлетел на следующий холм, где дремал местный Гиперон. Точно подброшенные пружиной звери кинулись друг на друга, сцепились когтями, колючками и шипами и начали друг друга трясти. Их скрыли, окутали облака цветочных лепестков, наконец, внезапная вспышка осветила пустынные холмы, на которых только что были звери, и снова были они голыми и пустыми.

Теперь Художника не нужно было уговаривать. Он понял, что угодил на звериную тропу, с которой следует убраться подобру-поздорову. Он с осторожностью поглядывал в сторону исчезнувших Гиперонов.

– Я слышал, – сказал ему Маленький Охотник, что в вашей далёкой стране, в Мире водятся разные звери, а у нас в Пограничьи одни Гипероны, гиперон побольше, гиперон поменьше, и из них самый могучий Гиперонище Ужасный. Ему одному по силам прыжок из Антимира. Конечно, здесь, на наших холмах водятся гипероны и поменьше, размером с волка или кабана, а есть с барсука и лисицы, и даже – с бабочку или клопа. Но клоп тот похож разом и на жука, и на паука, на стрекозу и на краба-рака, и на овода-жужелицу. Чем больше сил у гиперона, тем больше он сам. Но стоит ему силы растерять, он превращается в мелкого зверя. На клейких дорожках гипероны теряют силы, мельчают и разбегаются в глубь страны… Поберегись!

Со стороны Антимира прыжками несся новый Гиперон. Он был, казалось, даже больше первого и нёсся прямо на них. С каждым прыжком чудовище продвигалось вперед и в сторону, и было неясно, где оно окажется в следующий момент.

Передними лапами Гиперон угодил на дорожку рыжего пластилина и начал тормозить.

Вблизи стало видно, как на его тощей жирафьей шее напряглись толстыми веревками жилы. Во лбу его торчал острый короткий рог, а тело его было сплошь усеяно шипами. Длинным хвостом он стегал себя в нетерпении по бокам. Шерсть возле головы походила на мех грязного белого медведя, и в ней встречались отдельные рыжие и оранжевые островки, смыкавшиеся на груди, а на спине переходя в пятнистую шкуру леопарда.

Чудище раззевало пасть, и в ней виднелись ряды волчьих и акульих клыков. С них капала пена. И это опять-таки была не пена, а цветочные лепестки. Облака лепестков окутывали зверя.

Вблизи стало видно, что у ног гиперона крутятся мелкие звери, то появляясь, то исчезая в его густой шерсти. Целая свита горбатых маленьких бизонов окружала гиперона, выныривая из-под его толстого брюха и снова прячась. И вся эта стая неслась теперь по пластилиновой дорожке, сотрясая холмы.

– Всё, – мелькнуло в голове Художника. Он оказался на звериной тропе и будет растерзан.

Рядом торопился и не успевал Маленький Охотник. Увлекшись разговором, он упустил нужную минуту и не раскрутил пулю должным образом. Теперь, чтобы выиграть время, он бросал на пластилиновую дорожку охапку цветов. Электрическую пулю он крутил вокруг себя, как обруч хула-хуп. Вот она раскрутившись слилась в радужное облачко. Оно было разноцветным. Маленький Охотник кинулся наперерез зверю. Крутясь перед зверем, он бросал в морду ему колючие цветы. Облачко пули стало прозрачным, и Гиперон ринулся сквозь него. И тотчас прозрачный шар лопнул, как мыльный пузырь, а появившаяся пуля Электра описала короткую дугу и с ужасающей силой ударила гиперона в лоб.

Электра с виду казалась легким, искрящимся шмелем. На самом деле она была тверда, как алмаз и тяжела, словно пушечное ядро. Она ударила Гиперона в лоб и сшибла с ног. Вертевшиеся около него бизоны налетели друга на друга и началась общая куча мала. Звери сшибались, испытывали превращения, но в конце концов обращались в охапки цветов. Цветы, увядая, вспыхивали яркими огоньками, превращались в искрящихся шмелей. А те тут же кидались друг на друга. Грустные пули вцеплялись в весёлых и рассыпались огоньками. В конце концов осталась одна самая веселая пуля, улыбавшаяся тысячью ртов. Она оглядывалась по сторонам: кого бы ей разнести?

Но пуля Маленького Охотника бросилась ей наперерез. Они схватились и сверкнув исчезли, став световыми зайчиками. Вокруг разлилось ярчайшее сияние и в его ослепительном свете предстало чудесное видение прекрасный Голубой Бизон. Он был невелик, размером с пони, и с головы до ног покрыт шелковистой голубоватой шерстью. Когда он встряхивал её, она взлетала и опускалась мягкими волнами, и не было зверя прекрасней и удивительней его. Он лишь мгновенье покрасовался, гордо повернув голову, и тут же исчез в облаке лепестков.

– Ты спас мне жизнь, – улыбнулся Художник Маленькому Охотнику, но тот выглядел озабоченным.

– Скорей, скорее, – заторопил он Художника, – тебе нужно бежать из Пограничья. А я провожу тебя. Я потерял свою пулю и теперь безоружен. Какой теперь я Охотник? Мне нужно спешить за новой пулей на оружейный склад. Без пули я не смогу никого защитить. Какой Охотник без пули?

За электрической пулей

Потерять пулю было для Охотников обычным делом. В глубине Пограничья имелся сводный оружейный склад, и каждый спешил туда, стараясь уложиться в отведенное для этого время. На каждого, потерявшего пулю, службой времени перевёртывались особые песочные часы, и в отсчитываемый ими срок Охотник был должен добраться до склада и вернуться обратно.

Художник же был возбуждён, и ему не терпелось обсудить увиденное. Ведь только что на них мчался этот Ужасный Гиперон и его потрясло видение Голубого Бизона.

– Как ловко, – повторял он, – махал ты цветами перед Гипероном, дразня и выматывая его. Ты вёл себя словно настоящий тореадор, а Гиперонище бросался и терял силы и на глазах становился всё мельче.

Опасность была позади и, как всегда водится, потянуло на разговоры. Но Маленький Охотник скупо отвечал, увлекая Художника в глубь страны. Он вёл себя так, словно не было его заслуги и всё случившееся – в порядке вещей.

– Я просто – маленький, и они промахиваются, – объяснял он, – потому что звери – близоруки и видят только перед носом, вблизи. Бывает, мы сшибаемся так, что только искры из глаз, но мы же – охотники… Здесь на границе водится самое крупное зверье из Антимира, а дальше – в глубь страны зверье помельче. Вот почему в Пограничьи, на границе Мира дежурят только храбрецы.

Художник шел следом за капелькой и мог думать о чём угодно, ведь человек-капелька теперь не видел его.

– Нет, он – всё-таки хвастун, – подумал Художник. – Он, конечно, смелый, ловкий, и всё-таки – хвастун, как все Охотники.

– Тебя нельзя оставаться здесь, – повторял Маленький Охотник. Здесь могут жить только охотники. Вот я, получив на складе новую пулю, обязан тотчас вернуться на пост.

Как они шли, трудно понять. Обозначенной дороги не было. И голубые, прозрачные холмы колебались в такт их шагам.

Пограничное поле

Они уже далеко ушли от границы. Художнику не терпелось о многом расспросить Маленького Охотника. Но как это сделать? Ведь человек-капелька шёл впереди и не видел его. Иногда он оборачивался и повторял:

– Пожалуйста, поскорее. Прошу вас. Пожалуйста.

Художнику надоело спешить. Ему хотелось поговорить. Но разговаривать на ходу было неудобно. В ложбине, между холмов открылась вдруг речка из киселя.

– Какая речка, – восторгался Художник. – Сказочная. Молочные реки, кисельные берега. А эта вся заросла киселём. Пожалуйста, я только посмотрю, есть ли среди кисельных топей струйки молока?

– Да, речка – сказочная, – подтвердил Маленький Охотник, – она из сказки, как говорится у нас, из Страны Грёз. Нам запрещается подходить ко всему необычному. Оно уводит в несбыточное.

Художник хотел было поподробнее порасспросить, но трудно было разговаривать на ходу.

– Взгляни, – показал ему Маленький Охотник, – там Манящий город. Он тоже из Страны Грёз.

В пустынном однообразии холмов, в их серой дали поднялись вдруг стены ослепительно белого города, а крыши в нём были разноцветные, разной формы. Они весело выглядывали из-за подстриженной разноцветной растительности, напоминающей гигантскую морскую траву.

Спускаясь в долину, они было потеряли город из виду и снова его увидели. И каждый раз город менялся, словно был перестроен заново или по-разному показывал себя. Теперь он выглядел крепостью, опоясанной тысячью рвов. Открывались ворота и по откинутым мосткам выносилась блестящая кавалькада всадников. Гарцевали рыцари с флажками на пиках, а на козлах высокой черной кареты сидел усатый сказочный Кот в сапогах, рядом с ним, что-то объясняя, сидел Буратино, а в окне кареты виднелся нежный профиль принцессы. Вдруг она поморщилась. Вероятно в этот момент под колесо попал камешек, размером с горошину и принцесса почувствовала его.

Местами город смотрелся прозрачным садом, в котором деревья должно быть были стеклянными и выглядели как следы на стекле, зато плоды были свежими и яркими и будто парили в воздухе. А вдоль тесноватых улиц выстроились хрустальные дома.

Другие дома висели в воздухе, и с них спускались вниз разноцветные лестницы, к которым привязывали обученных стрекоз в сверкающей сбруе с блестящими седлами.

На каждом повороте дороги город выглядел иначе. Но как бы он не менялся, отовсюду был виден высоко над домами на остроконечном шпиле сияющий золотой шар.

Дорога дальше сворачивала в сторону. Холмы заслонили город, и он было совсем исчез из виду. И стало не ясно: видели ли они этот город в самом деле или он им только померещился?

Художник старался не отставать. Он смотрел под ноги и старался не упустить перемены окраски Маленького Охотника. А тот розовел, рассказывая о своей стране, и все цвета его были чуточку розовыми.

Художник вспомнил и о нашем обычном Мире. Какой у нас расчудесный собственный мир, в котором, судя по сказкам, было когда-то немало волшебства, а теперь оно сохранилось разве что на окраинах Мира. И все равно – наш Мир прекрасен и ничего на свете нет лучше его.

Он всё позабыл: и про свою работу и об обещании Малышу. Таким было свойство здешней земли – Пограничья – забывать всё обычное, чтобы оставалась только здешняя жизнь, которая требует и зоркости и внимания, и здесь нельзя отвлекаться на постороннее. И все-таки воспоминание о покинутом Мире мелькнуло в его сознании: вспомнились земные закаты, горы, деревья, огни вечерних городов и утреннее пение птиц. Всё это вспомнилось как-то неясно, нестойким сонным воспоминанием и вместе с ним охватила сердце тоска, хотя грустить пока было некогда.

Кругом простиралась великая однообразная равнина. Холмы подрагивали и прогибались, вспыхивали и угасали. Местами скользили внутри холмов неясные фиолетовые тени. Художник и Маленький Охотник спешили в глубь страны: вверх-вниз, вверх-вниз по холмам, с холма на холм. И вскоре всё перепуталось: низ и верх, левая и правая сторона. Художнику временами казалось, что местами шли они вниз головой, а дальше точно плыли на боку.

Временами их словно током подёргивало, и волосы становились дыбом, в других местах их будто притягивал спрятанный магнит.

– Как всё это называется? – спросил Художник, показав вокруг.

– Это наше поле, – ответил Маленький Охотник.

«Какое же это поле?» – подумал Художник, и он представил себе земное поле, зеленое, в цветах или осеннее жёлтое, в колосьях и синее небо над ним. А Маленький Охотник шагал себе впереди и был доволен здешним собственным полем. Хотя чему было, собственно, радоваться? Здешнее поле выглядело голым и пустым, точно болото. Местами оно искрилось разрядами крохотных электрических искр.

– Мне нравится именно это место, – объяснил Маленький Охотник, – А вот почему, не знаю, сказать не могу, но каждый раз в этом самом месте меня тянет улыбнуться.

И он порозовел улыбаясь.

– А в этом месте безо всяких на то видимых причин меня тянет проскакать на одной ноге. Просто это всегда здесь в голову приходит и сейчас пришло.

И человек-капелька сначала проскакал, а затем покрутился на одной ножке. И был при этом так доволен, что Художник снова подумал: у каждого – собственное поле, любимое, своё.