Текст книги "Необычайные приключения корабельной собаки"

Автор книги: Станислав Штраус-Федоров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

В трюме

Мы решили обследовать баржу. Из рубки, куда пока сложили рацию, сидора с боеприпасами и продовольствием, узкий трап вывел нас вниз, где оказались одноместная каюта, камбуз и кубрик с четырьмя подвесными койками и столом посредине. Но прятаться здесь в случае необходимости было рискованно – обнаружить нас тут гитлеровцы могли сразу.

Мы поднялись в рубку, где Лебедев следил за берегом. Оттуда мы добрались до запасного люка, ведущего в трюм. Его носовая часть была затоплена водой, по маслянистой поверхности которой плавали почерневшие куски досок и, словно, поплавки торчали пустые консервные банки. Внутренняя покраска трюма облупилась, обнажив проржавевшее железо, исполосованное по вертикали круглыми клепками. Все это мы разглядели при свете карманного фонарика Дитяткина.

– Трюм нам подойдет, – сказал он. – В случае чего отсидимся здесь…

Сюда мы и перетащили из рубки наши пожитки, сложив их в сухом месте.

Рассвет принес первую встречу с врагом. Сначала мы услышали шум осыпающейся береговой гальки, а потом через иллюминатор в рубке увидели двух гитлеровцев.

– Влипли, братцы, – чуть слышно произнес Лебедев.

– Не паникуй, – цыкнул на него Дитяткин. – К цели так не идут… Обычный караульный обход…

Фашистские часовые, не снимая с плеч автоматов, пристальным взглядом окинули баржу и не торопясь проследовали вдоль берега. Скоро их спины скрылись за небольшим выступом скалы.

– Пронесло, – облегченно вздохнул Лебедев.

Он, конечно, не праздновал труса. Поведение Лебедева объяснялось просто – это была первая разведка молодого краснофлотца, так же, как и моя.

– В следующий раз, Толик, помаши им ручкой, мол, приветствую вас, господа фрицы, на моей родной земле, – хмуро бросил реплику Тополов.

Примерно через полчаса из густого тумана вынырнул со стороны порта, занятого фашистами, сторожевой катер. Шел, держа курс на баржу…

– Все в трюм, – скомандовал Дитяткин.

Прячась за палубные надстройки, мы вперебежку достигли трюма, спустились в него и задраили крышку люка.

При тусклом свете, проникающем сюда через узкие щели, мы нашли рацию, сидора и перебрались в самый темный угол.

Тополов и Лебедев держали рацию на вытянутых руках, а Дитяткин стоял со взведенным автоматом…

Вода доходила им до пояса, а мне – до плеч. И я с трудом удерживал на поднятых вверх руках тяжелый сидор, стараясь не уронить его в воду.

Фашистские моряки не заставили себя долго ждать. Катер с шумом подошел к барже. Заурчала и заклокотала вода. Видимо, на катере отрабатывали задний ход, как это бывает при швартовке кораблей.

Но вот стих гул мотора, и над нашими головами послышался холодящий душу стук кованых ботинок. Я невольно съежился и прижался к переборке трюма. Шаги наверху стали немного глуше – наверно, гитлеровцы удалились к рубке.

– Может, обойдется, – едва слышно проговорил Лебедев. – И как бы ответом на его слова шаги снова стали приближаться к нам.

И каждый шаг, точно громоподобный удар по большому колоколу, до боли отдавался в ушах.

Открылась крышка трюмного люка, и мощный луч фонаря, метр за метром прощупывая пространство, шарил над нашими головами. Затаив дыхание, я до боли прикусил губы, чтобы не закричать…

Пучок яркого света прошел от нас совсем близко. И опять наверху раздался громкий топот. А скоро на катере включили и завели моторы и было слышно, как он отвалил от баржи.

– Уф, братцы! – облегченно вздохнул Дитяткин. – Кто-то из нас родился в рубашке…

Мы снова пробрались в рубку. Освободившись от груза, разведчики открутили крышки своих фляжек и сделали несколько глотков. Лебедев протянул было и мне спирту, но, уловив укоризненный взгляд Дитяткина, завернул крышку.

– Дай юнге сухую тельняшку из своего сидора… Знаю, что заветная… Вернемся к своим – я тебе новую найду, – сказал Дитяткин. И добавил: – Из тебя, юнга, неплохой моряк выйдет… И разведчик тоже, если подучить, конечно. Может, подашься в наш разведотдел? Если надумаешь – замолвлю словечко начальству… Ладно, ладно, твой «558» – лучший на флоте! Да, экипаж у вас отменный… Один Николай Белов чего стоит…

В памяти всплыла первая встреча со старшиной второй статьи Николаем Беловым.

Я – юнга

Осенью сорок второго после долгих мытарств я оказался в одном из портов Черноморского побережья Кавказа. Позади остался тревожный путь в несколько тысяч километров. Ехать приходилось то на крыше пассажирского поезда, то, свернувшись калачиком, в «собачьем ящике», то просто в тамбуре. А когда удавалось пронырнуть в общий вагон и забраться под самый потолок на третью полку – наступало великое блаженство. Можно было вытянуться во весь рост и, положив под голову руку, предаться дреме. И как не хотелось покидать обжитое место, когда появлялся воинский патруль или контролеры, которые уже на следующей остановке высаживали незадачливого «зайца». Хорошо еще, что не сдавали в милицию…

Правда, я стремился попасть в Севастополь, но Крым оккупировали гитлеровцы.

Я сидел на кромке причала и, болтая ногами, смотрел на синеву моря, когда ко мне подошел моряк в расклешеных брюках, в фуражке с якорем и медалью «За отвагу» на груди.

– Ты, как сюда попал, огалец! – удивленно спросил моряк.

– Через забор… Там дырка…

– Ясно, что не через КП. Откуда сам-то?

– Из Иванова…

У-у-у, – покачав головой, присвистнул моряк, – далече же ты забрался! К родным что ли, или как?

Вспомнив свой первый неудавшийся побег на фронт, когда я сел на товарный поезд с пушками и вместо Запада попал на Восток, в знаменитые Гороховецкие лагеря, откуда сопровождающий привез меня домой, сдал маме под расписку, я, не долго думая, выпалил:

– Мать под бомбежкой погибла, отец на фронте…

– Вроде Иваново-то не бомбили?

– Так она была у тети Тани, – после небольшой паузы, не смея взглянуть в глаза моряка, соврал я опять. – В Новгороде… Да нет, в Ленинграде…

Моряк пристально посмотрел на мою грязную одежду, на просящие «каши» ботинки, из которых торчали голые пальцы, и решительно сказал:

– Айда со мной…

Минуя два больших корабля, мы подошли к маленькому, на мачте которого трепетал такой же бело-синий флаг, как и на всех остальных. Катерный тральщик, как я узнал позже, с бортовым номером «558», был пришвартован кормой у стенки причала.

На катере стоял другой моряк с красной повязкой на рукаве и с пистолетом на боку. Козырнув моему спутнику, он спросил:

– Кого привел, Николай?

– Не видишь, парнишку…

– Вижу, что не девушку с танцплощадки!

– Брось трепаться, тезка! Накорми лучше человека. Изголодался, наверно, – обернувшись ко мне, назидательно сказал: – Поешь – жди меня здесь!

– Через несколько минут, держа в руках миску с макаронами и мясом, большую краюху белого хлеба, я сел на кнехт и забыл обо всем на свете. Кроме незнакомых, но съедобных фруктов, которые удалось добыть в садах местных жителей, три дня ничего не ел. Глотая вкусную и жирную пищу, я и не подозревал, что в эти минуты решается моя судьба, которая сделает крутой поворот и свяжет меня с флотом.

…– Товарищ мичман, Степан Иванович! – убеждал Белов, – ведь на многих кораблях есть юнги. Да что на многих! Почти на всех. Да и не добраться ему домой…

– А с аттестатами как будет? – вмешался боцман и, загибая пальцы, стал перечислять: – Продовольственный, вещевой, денежный…

– Что ж мы, братцы? – обратился Белов ко всем катерникам. – Не прокормим и не оденем одного мальчишку?

– Так-то оно так! – согласился боцман. (Потом я узнал, что у него в оккупации остались два сына, мои ровесники).

– Товарищ мичман! – снова обратился Белов к командиру и, видно, прочитав в глазах Руденко «добро», радостно воскликнул: – Я из огальца такого рулевого-сигнальщика сделаю – всему флоту на зависть!

– Ну что ж! Веди сюда своего сигнальщика, – подвел черту мичман.

Пройдя вслед за Беловым по верхней палубе и, опустившись вниз по трапу с начищенными до блеска медными поручнями, я очутился в небольшой комнате, кубрике, как узнал потом.

Сидящие моряки, как мне показалось, испытующе смотрели на меня. А я стыдился своего вида при этих подтянутых красивых людях.

– Звать-то как? – спросил один из них в синем кителе с нашивками на рукавах.

– Сколько лет? – вмешался второй моряк.

– Слава Федоров, сжимая пальцы ног, чтобы не выпячивались из ботинок, ответил я. И опять соврал, прибавив себе два года: – Четырнадцать уже…

– Тут старшина кое-что рассказал о тебе, – проговорил моряк в кителе, – порешили мы взять тебя юнгой. Не струсишь?

– Юнгой?! – вскрикнул я от радости. – Да я, да у меня… да вот, – и стал судорожно отстегивать булавку на наружном кармане грязной рубахи, где хранилось самое дорогое. – Вот… посмотрите…

Я выложил на стол удостоверения о сдаче норм на значки БГТО, БГСО, ПВХО и Ворошиловского стрелка III степени. Там была и вырезка из Ивановской пионерской газеты «Будь готов!», где говорилось, что я как командир лучшего тимуровского отряда награждаюсь поездкой в Артек.

– О! Да ты почти военный человек, – одобрил Белов. – Хоть сразу в бой! Ну, а в Артеке-то был?

– Откуда! В июле сорок первого должен поехать… А тут война… Не до Артеков…

– Верно, юнга! Не до Артеков, да и сам Артек занят фашистами. Вот освободим Крым, туда на полном основании прибудешь.

Весь день прошел, как во сне. Вечером после освежающего и теплого душа, одетый в большую тельняшку, с рукавами ниже колен, в чистые синие трусы, я натянув на себя шерстяное одеяло, сладко уснул на отведенной мне койке.

Сколько я проспал – не помню, но когда после ночи протер слипшиеся глаза, то сначала не понял, где нахожусь. Посмотрев в иллюминатор, расположенный прямо над койкой, я увидел спокойное и ласковое море, которое тянулось к горизонту, сливаясь с голубым, без единого облачка, небом. В каких-то ста метрах от катера из воды то и дело выпрыгивали коричневые с белой грудью дельфины. Залюбовавшись ими, я не заметил как в кубрике оказался Вадим Самсонов.

– Здоров, юнга! – пробасил он. – Я уже вахту отстоял… А ты все валяешься. Ладно, ладно! После такой дороги – поз-во-во-ли-тель-но! – растянув последнее слово, закончил фразу моторист. – Тут всю ночь Белов с дядей Сашей форму перекраивали… Примерил бы!

Только сейчас я заметил, что на тумбочке лежит отутюженная морская форма, поверх которой красовалась настоящая бескозырка со звездочкой и ленточкой со словами: «Черноморский флот».

Я радостно схватил бескозырку. Она оказалась великовата и свисала на уши.

– Ничего, дело поправимое, – успокоил Вадим.

Он взял газету, свернул тугую полоску и заложил кольцом между сукном и дерматиновой подкладкой флотского головного убора.

– Теперь бери…

– Как раз стала, – сияя ответил я.

Надев форму, я посмотрел на себя в зеркало, вделанное в узкую дверцу шкафа. Из грязного оборвыша я превратился в бравого матроса. «Вот бы сейчас на меня посмотрели мама, младший брат Юрка и мои школьные товарищи! Ладно! Пошлю фотографию», – подумал я, с благодарностью вспоминая Николая Белова.

– Иди, покажись братве! Миколе не терпится увидеть тебя! – легонько подталкивая меня к трапу, улыбаясь, проговорил моторист.

Я птицей взлетел на палубу и застыл у выхода из кубрика, не зная куда дальше идти. Заметив меня, Белов призывно махнул рукой. Я побежал к нему.

– С первым походом тебя, юнга! – весело приветствовал меня. Словно сговорившись, к нам поднялись на мостик остальные катерники, которых я видел вчера в кубрике. Они поворачивали меня, придирчиво разглядывая портняжное мастерство Белова и дяди Саши. И все сошлись на том, что «форма в аккурат», но вот «корочки» (то бишь, ботинки) можно безболезненно уменьшить под самый шов носка. И тогда хоть на парад можно!

– А где твои значки? – любопытно спросил кто-то.

Я сказал, что оставил на тумбочке.

– Повесить бы не мешало, – произнес все тот же моряк.

Однако, все порешили на том, что надо прикрепить к форменке только «Ворошиловского стрелка», которым гордятся даже взрослые.

Мы спустились в кубрик. С палубы послышался зычный голос: «Принимайте, братцы, борщ! А то остынет!..».

На столе появился большой эмалированный бачок с щекочущим нос запахом борща. Поочередно, начиная с командира, все наливали в миски содержимое бачка…

Рядом со мной сел высокий, сутуловатый, с длинными, как у Тараса Бульбы, и закрученными снизу русыми усами, моряк.

– Познакомься, юнга! – кивнув в сторону моего соседа, громким голосом произнес Белов. – Пока я не обучу тебя сигнальному и рулевому делу – будешь у дяди Саши помощником. А ты знаешь, что такое морской кок? Есть такая побасенка на флоте – морской кок равен сухопутному подполковнику! – Дядя Саша хмыкнул в усы.

– Значит, ты станешь майором, а в худшем случае – старшим лейтенантом, – продолжал Белов. – А если серьезно, то попробуй, скажем, в пятибалльный шторм приготовить в прыгающей на плите кастрюле вот такой борщ. Тут не только сноровка и опыт нужны, но и разные хитрости. И заметь, у каждого кока – свои…

После обеда я снова стоял на мостике рядом с Беловым. На корме командир отделения минеров Николай Грипич, тот самый моряк, который накормил меня в первый день, готовил трал к спуску на воду. Потом он вместе с помощником начали травить тонкий двойной трос с грузилом на конце. Затем минеры сбросили в море два желтых буя, которые разошлись в разные стороны, да так и застыли, придерживаемые тросами, идущими от кормовой лебедки…

– Теперь надо держать курс, заданный командиром, строго по компасу, – пояснил Белов. – Отклонишься влево или вправо, и останется на дне необнаруженная якорная мина, – посвящая меня в секреты траления, продолжал старшина. – Пойдет здесь другой наш корабль, подорвется!

Вечером я узнал многое о своем старшем друге. Николай Белов был родом из Калинина. В тридцать девятом году пришел на флот по комсомольскому набору. Стал классным рулевым-сигнальщиком. До войны служил на крейсере «Молотов», который и сейчас находится в составе эскадры Черноморского флота. В первые дни войны Николай добровольцем ушел в морскую пехоту. Ходил в разведку, оборонял Одессу, десантировался в Григорьевку. Дважды ранен, последний раз – тяжело. Да так тяжело, что мог «по чистой» отправиться домой. Но, уломав придирчивых медиков, остался служить на флоте.

Задание: выкрасть старосту

На полузатонувшей барже мы провели двое суток, полных тревоги и опасений быть обнаруженными. По ночам дважды выходили на связь со штабом разведотдела флота. Все замеченное – ряды железной проволоки, замаскированные орудия, вплоть до помещений береговой охраны врага – разведчики особыми знаками помечали на карте Дитяткина.

Из разведотдела передали новое задание – выкрасть старосту из села Волошино. Да так, чтобы ни один волосок не упал с его головы.

И хотя предстоял опасный, трудный двадцатикилометровый путь по прибрежным скалам, разведчикам ничего не оставалось, как взять меня с собой. Дитяткин сообщил мне, что наш «558» получил много пробоин, но добрался до Сочинского дока, где сейчас и латает свои раны.

Темной ночью, вычислив время обхода фашистских патрулей, мы оставили баржу и по неглубокой воде выбрались на сухой берег. К утру, одолев тяжкий переход, сделали привал в районе нужного нам населенного пункта.

Со склона высокой горы, заполненного густыми кустами виноградника, село Волошино просматривалось, как на ладони. За ним проходило широкое шоссе, по которому двигалась колонна машин. Мощные тягачи тащили зачехленные орудия, на грузовиках плотно сидели гитлеровцы. Мелькали приземистые легковушки и юркие мотоциклы.

– К чему-то готовятся, гады! – подвел итог Тополов. – Узнать бы…

– Разведать не мешало бы, – согласился Дитяткин. – Только задание у нас другое…

До сумерек мы просидели в винограднике. И хотя холодный ветер пронизывал до костей, развести костер мы не решились.

Согревались, прыгая то на одной, то на другой ноге, хлопая себя по бокам… В темноте двинулись в село.

Но как найти дом старосты? Ведь у нас не было никаких примет, а стучаться в любую избу означало провал.

– Ничего, успокаивал нас Дитяткин. – Как говорят, Бог не выдаст – свинья не съест. Что-нибудь придумаем…

Нам повезло. Пробираясь по садам и огородам, мы услышали громкий разговор:

– Да хай ему грец, цему старосте. В селе тихосенько, даже кочеты не спивают. Пийдемо Гнат до Тайки. Вчора горилку гнала – согреемся трошки…

– Ладно. Только недолго. А то влепят нам в полиции…

Скрипнула калитка – все стихло. Мы догадались, что здесь и находится дом старосты.

– Пора, братцы. Самое время брать, – скомандовал Дитяткин.

– Паша к калитке, Толик – следи за улицей. Юнга – со мной.

Взошли на высокое крыльцо.

Дитяткин постучал.

– Кого еще там принесло? Ты, Игнат? – донесся из-за двери заспанный женский голос.

– Свои…

– Какие еще свои? Свои разные бывают, – недовольно пробубнил опять тот же голос.

– Открывай! А то дверь взломаю, – негромко, но внятно потребовал разведчик.

Послышались тяжелые шаги, загрохотали засовы, и перед нами предстал лысоватый грузный мужчина в ночной сорочке поверх голубых галифе…

– Староста?

– Хотя бы…

– Собирайся, пойдешь с нами!

– Куда?

– На кудыкину гору…

Прикрыв за собой наружную дверь, вслед за хозяином мы прошли в избу, где тускло горела настольная керосиновая лампа. Окинув нас пристальным взглядом, и, как мне показалось, чему-то улыбнувшись, староста молча надел ватник, натянул серую шапку и начал что-то складывать в мешок. Ожидая подвоха, Дитяткин наблюдал за каждым его движением.

– Ничего, Маруся, не волнуйся. Вот увидишь – все будет в порядке! – успокаивал староста плачущую женщину, нежно погладив ее по плечу.

Откровенно говоря, зная о зверствах фашистов и полицаев, я был удивлен спокойным, ровным голосом старосты и его отношением к жене.

По дороге наш пленник не пытался бежать. Звать на помощь он, правда, не мог: предусмотрительный Дитяткин сунул ему в рот кляп, на который сгодилась флотская рукавица.

Без происшествий мы добрались в условленное место на берегу моря. И, как было условлено, Тополов с помощью карманного фонарика подавал сигналы в сторону моря.

Тянулись минуты и, казалось, что мы попусту тратим время. Но вот, точно маленькие звездочки, замигали знаки «морзянки».

– Вас понял. Ждите шлюпку, – разобрал я.

Где-то через четверть часа из ночной тьмы вынырнула шлюпка. Скоро мы все разместились в ней.

Когда подошли к «морскому охотнику», Дитяткин, не очень-то вежливо подсаживая старосту на катер, в сердцах произнес:

– Давай, давай пошевеливайся, холуй фашистский!

Тот в свою очередь посмотрел на разведчика с горечью и сожалением…

Каково же было удивление, когда на только что пришвартовавшийся в Сочинском порту «морской охотник» пришел полноватый майор и, развязав руки старосте, трижды расцеловался с ним.

– Сергей Львович Ермаш, – кивнув в сторону майора, шепнул мне Лебедев. – Заместитель начальника разведотдела…

Между тем майор громко проговорил:

– Рад видеть тебя, Вадим Иванович! Скажи спасибо нашим отчаянным братцам, особенно Дитяткину. – И с лукавой усмешкой обратился к Василию: – Знакомьтесь, Дитяткин, – капитан-лейтенант Фомичев…

Дитяткин зарделся своей почти девичьей улыбкой и, не поднимая глаз, протянул руку. «Староста» сердечно пожал ее.

– Вадим Иванович выполнял особое задание нашего командования. Почему не сообщили вам? По законам конспирации… Всякое могло случиться… Не обижали они тебя, Вадим Иванович?

– Все хорошо, Сергей Львович, – поспешно ответил Фомичев.

– Только вот зачем мальчонку на такие задания берут?

После объяснений Дитяткина, капитан-лейтенант дружески распрощался и вместе с майором вышел на причал.

Тайна приоткрывается

Наш «558» находился не в доке, как передали еще на барже по рации Дитяткину, а стоял на территории судоремонтного завода, эвакуированного из Крыма.

Там впервые я увидел свой катер, как говорится, от киля до клотика. Поддерживаемый деревянными подпорками и тросами, он держался на толстых опорах примерно в десяти метрах от воды. Снизу до самой ватерлинии весь корпус был в прилипших к нему морских ракушках и затвердевших водорослях. В правом борту, рядом с форштевнем, зияло отверстие величиной с футбольный мяч. В разных местах пробоин торчали забитые в железо деревянные колышки-чопики, которых я насчитал больше пятидесяти…

На катере не оказалось Боцмана. Исчезновение корабельной собаки лихорадило всю команду. Искали ее в порту, на других катерах. Боцман пропал бесследно, будто в воду канул.

В то утро Николай Белов решил проведать Николая Грипича, раненого при обстреле нашего «558». Старшина предложил и мне пойти с ним.

Мы шли по утопающему в зелени городу. И только красные стрелы, указывающие путь в бомбоубежища, да наклеенные крест-накрест матерчатые ленты на окнах напоминали о военном времени.

Госпиталь находился на вершине горы, куда вели каменные ступени. У главного входа стоял пожилой моряк с винтовкой на плече. Он вызвал нам дежурного врача, с разрешения которого мы прошли во двор, где в тени акаций стояли длинные скамейки. Я сел на одну из них, положив рядом сумку с купленными на рынке фруктами, а Николай пошел разыскивать Грипича.

Потом по просьбе Грипича я поведал о днях, проведенных с разведчиками.

– Считай, что тебе повезло. Получил боевое крещение и на суше, обняв меня за плечо подытожил наш минер.

Из госпиталя один за другим выходили раненые в синих халатах с шалевыми воротниками и отороченными белой материей рукавами. Такой же халат был и на Грипиче. Правая рука минера, затянутая затвердевшим гипсом, держалась на перевязи.

– Никола, – поинтересовался Белов, подергивая тесемки нижней рубашки своего друга. – А где твой тельник?

– Понимаешь, тут такое дело… Здесь лежит много морских десантников. А получен приказ одевать нашу братву в армейскую форму. Оно, конечно, удобней и ладней. Попробуй пробежать метров пятьсот в наших широких брюках?! Да и сапоги теплее и удобнее ботинок со шнурками… Приходят к нам моряки перед отправкой в десант и мы отдаем им свои тельняшки… Какой же моряк без тельняшки?

– И знаете что, – веселее продолжал Грипич. – Когда десантники выстраиваются перед посадкой на корабли, командиры только диву даются: у каждого «морская душа» под гимнастеркой. Флотские тыловики просто с ног сбились. Понять не могут, откуда тельняшки берутся? А братва только ухмыляется…

Грипич помолчал и перевел разговор на другую тему.

– Значит, потеряли Боцмана. Такую собаку проворонили! Это можно простить юнге… А ты-то, товарищ старшина, куда смотрел? Тоже мне моряки… Вам бы видеть море с берега, да корабли на картинках. Ладно уж… Следуйте за мной…

В дальнем углу госпитального двора возле сторожки приютилась собачья конура.

– Налет, ко мне! – позвал Грипич.

Из конуры выскочил… Боцман. Он подпрыгивал, лаял, отбегал от нас на несколько шагов и большими скачками возвращался назад. Радости его, казалось, не будет предела.

Но почему Грипич назвал его Налетом, и наш Боцман откликнулся на этот зов?

– Налет он… Налет, юнга! – словно угадав мои мысли, пояснил Грипич. – Признал собаку один из десантников…