Текст книги "Необычайные приключения корабельной собаки"

Автор книги: Станислав Штраус-Федоров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

Ст. Штраус-Федоров
Необычайные приключения корабельной собаки

Собака в море

Катерный тральщик «558» шел в открытом море. В высоком небе искрилась звездами южная ночь. Где-то вырисовывались очертания неблизкого берега.

Мы возвращались на базу после выполнения боевого задания. В тревожной тишине слышалось фырканье выхлопной трубы, а из машинного отделения доносился приглушенный рокот моторов.

Я стоял за штурвалом и внимательно следил за тем, чтобы стрелки компаса не отклонялись от заданного курса. Изредка в мою сторону косил зелеными и всегда прищуренными глазами наш боцман, или «Красное Солнышко», как его прозвали катерники за ярко-рыжие волосы, такого же цвета брови и множество веснушек на круглом лице. Убедившись, что все в порядке, он снова погружался в свои думы.

До порта оставалось миль пять-шесть, когда впередсмотрящий Николай Грипич прокричал:

– Справа по борту – собачий лай!

– Не иначе, как белены объелся, – не меняя позы, буркнул боцман.

– Собачий лай справа по борту! – не унимался Грипич.

– Дельфин ему, что ли, по уху хвостом ударил, – огрызнулся боцман и тотчас умолк. Громкий собачий лай раздался совсем близко.

– Что за чертовщина? – недоуменно сказал боцман и тоном приказа добавил: – Право на борт, юнга. Так держать…

«Красное Солнышко» нажал на ручки телеграфа и застопорил ход. В нескольких метрах от катера покачивался на волнах темный предмет, откуда, видимо, и доносился призывный голос собаки. Уклоняться от фарватера на большое расстояние мы не могли. Черное море «как суп с клецками» кишело минами, и любая неосторожность грозила нам неминуемой гибелью.

На мостик вбежал Грипич:

– Разрешите ялик, товарищ боцман! Мигом обернусь…

Вскоре загремели уключины – Грипич налаживал весла. Возвратился он минут через двадцать.

Я спустился на палубу и увидел большого пса. С его шерсти стекала вода, а длинные уши прилипли к морде так, что, казалось, срослись с ней. Вздрогнув и обдав нас брызгами, собака прижалась к машинной надстройке, откуда через небольшие иллюминаторы проникал тусклый свет.

Привлеченные шумом, на палубу высыпали свободные от вахты матросы.

– В шлюпке нашел вот это, – грустным голосом произнес Грипич и протянул нам бескозырку.

«Черноморский флот» – золотыми буквами сияли слова на черной ленте, а на серой подкладке белыми нитками были вышиты, видимо, инициалы владельца: «П. Б.».

Но каким образом шлюпка с собакой оказалась так далеко от берега, и где тот моряк, чью бескозырку мы держим в руках? Шла война, которая может преподнести всякие неожиданности, но это происшествие озадачило весь наш экипаж.

Мы терялись в догадках. Даже всегда невозмутимый Николай Вельский, повидавший виды морской волк, поразил нас нескрываемым удивлением. Внести ясность в случившееся мог только наш четвероногий найденыш. Но он, как и ему подобные, не владел человеческой речью.

И мы порешили, что собаку нужно оставить на катере. Наш командир, мичман Руденко, тоже не возражал. Лишь «Красное Солнышко» как бы мимоходом бросил, что, дескать, хлопот не оберешься. Но его реплику никто не принял всерьез. И – напрасно…

Еще один боцман

Так собака стала членом нашего экипажа. Правда, ее не занесли в списки личного состава, не выдали вещевого, денежного и продовольственного аттестатов, но, что касалось кормежки – самый лакомый кусок с нашего стола попадал в ее желудок.

На стоянках она весело носилась по пирсу и, как мы заметили, была явно неравнодушна ко всем морякам. Однако, отдавала предпочтение своим. Стоило кому-либо из наших катерников при возвращении из города появиться на КП порта, как она мчалась навстречу, восторженно приветствуя их. Положит лапы на плечи – и, как тут ни увертывайся, умудрится лизнуть в щеку.

Наш «558» снова ушел на траление, а мне почему-то пришлось остаться на берегу. Собака лежала рядом, положив большую голову на вытянутые лапы.

На базу заходили большие и малые корабли. Собака вела себя спокойно, но вдруг вскочила и забегала по причалу. Наконец радостно и громко залаяла…

И надо было видеть, с каким нескрываемым восторгом она встречала показавшийся из-за мола катер, который шел, не сбавляя скорости, острием своего железного корпуса надвое рассекая водную гладь.

«558» круто развернулся и стал приближаться к нам. Не дожидаясь, пока катер пришвартуется, собака разбежалась и, перепрыгнув через леерное ограждение, приземлилась на мокрой палубе нашего корабля.

Часто на стоянках собака убегала к полуразрушенным портовым ангарам и всегда возвращалась с добычей. То старый чехол от бинокля притащит, то, сверкающий множеством круглых гвоздей на толстой подошве, немецкий ботинок, то еще что-нибудь. А однажды принесла в зубах сплетенный и почти новенький кранец.

«Ну и хозяйственный! Боцман, да и только!» – проронил кто-то из катерников.

Так и прижилась собаке кличка: «Боцман».

Николай Вельский, который по праву занимал эту корабельную должность, нисколечко не обиделся на появление еще одного боцмана. Однако, пребывание на катере двух боцманов не обходилось без курьезов. Скомандует, бывало, мичман Руденко: «Боцмана ко мне!» – и на мостик устремляются сразу двое. Первый, как положено по уставу, честь отдаст, а второй сядет возле них и поднимет морду кверху, всем своим видом показывая – зачем, мол, понадобился?

Ночью, когда стояли в порту, Боцман вместе с вахтенными добросовестно нес караульную службу. И стоило мне, обхватив ствол автомата, предаться грезам, а то и задремать по-настоящему, как собака била лапой по моему колену до тех пор, пока я не открывал заспанные глаза.

Моряки привязались к Боцману. В суровые военные будни собака вносила домашнее успокоение, напоминала своим присутствием о том, что далеко-далеко, будто в ином мире, есть луга и леса, реки и озера. И можно не спеша, повесив на плечо безобидную берданку, сходить на тягу, посидеть в шалаше, прислушиваясь к заманчивому покрякиванию уток… А потом развалиться на сеновале, дышать ароматом скошенных полевых трав и очароваться переливчатым пением птиц. И нет тебе ни пикирующих на корабль фашистских «Хейнкелей», ни внезапно возникших рядом вражеских подводных лодок, ни высоких столбов воды от разорвавшихся бомб.

А вскоре произошел случай, прочно укрепивший авторитет Боцмана.

По минному полю

В тот день мы остались на катере втроем. Николай Белов, командир отделения рулевых-сигнальщиков, Вадим Самсонов, недавно прибывший к нам моторист, и я. Остальные вместе с мичманом пошли провожать в последний путь флагманского минера, погибшего при обезвреживании неизвестного образца немецкой акустической мины.

Вечерело. С моря дул холодный ветер. Николай Белов только направился в кубрик за бушлатом, как с поста ОХРа замелькал семафор: «КТЩ-558, КТЩ-558…» – разобрал я.

– Юнга, давай прием! – строго повелел Николай.

Я быстро схватил сигнальные флажки и, взлетев на мостик, дал отмашку – трижды скрестил опущенные вниз руки с флажками.

«Командиру КТЩ-558 мичману Руденко. Немедленно выйти в море. Встретить и провести в порт звено торпедных катеров», – вместе со мной прочитав Николай.

– Что будем делать? – спросил Вадим.

– Юнга, просемафорь, что выходим, – твердо принял решение Николай.

Вадим исчез в машинном отделении, а я побежал на пирс отдавать швартовы. Потом вернулся на мостик…

Вздрагивая всем корпусом и набирая скорость, катер отвалил от стенки причала.

До предполагаемой встречи с торпедными катерами предстояло пройти мили три-четыре. Смертельная опасность подстерегала здесь моряков. Всюду полно мин – плавающих, якорных, магнитных, акустических. Разные названия, а назначение одно – сеять гибель. Сейчас только фарватер свободен от них. Вот по этой-то морской дороге мы и шли, чтобы на обратном пути сопровождать торпедные катера.

Штормило. Волны с нарастающим грохотом обрушивались на катер, который то приседал на корму, то, вздыбив нос, зависал в воздухе. А когда надвигался «девятый вал», Николай направлял катер вразрез этой водной горы, а потом снова ложился на курс.

– Прожектор, включай прожектор! – внезапно прокричал Николай таким голосом, будто я не стоял рядом, а находился далеко. – Держи штурвал, – приказал он и, нажав на ручки машинного телеграфа, поставил их на «стоп».

Едва я успел прикоснуться к штурвалу, как Николай спустился на палубу и, перевалив через леера, прыгнул в море. За ним бросился Боцман.

Большая волна обрушилась на катер и накренила его на левый борт. Будто кто-то опрокинул на нас огромный ушат холодной воды. Я стал лихорадочно перебирать штурвал вправо.

Не помню сколько прошло времени с момента исчезновения Николая до той минуты, когда на мостике появился Вадим.

– Где старшина? – чуть не плача, спросил я.

– Полный порядок! В кубрике сейчас Николай… Не подкачай, юнга! Смотри в оба! Запущу моторы – и мигом к тебе…

В машинном отделении надрывно застучали моторы. Видно, вода попала в выхлопные трубы.

– Сигналят! – воскликнул я, и только потом сообразил, что меня никто не слышит.

Справа в темноте возникли три светящиеся точки. Вскоре я различил силуэты торпедных катеров. Они шли с зажженными прожекторами, хотя здесь могли появиться вражеские подлодки.

В этих местах наш «558» не раз проводил боевое траление, и я часто стоял за штурвалом. Правда, под присмотром старших. Мне знакомы были и створы, и вешки, а также – каким курсом следовало идти. Но меня нервно передернуло, словно от сильного озноба, когда я понял, что торпедные катера несутся прямо по минному полю и в любую секунду может произойти беда…

Так вот почему Николай Белов рискнул выйти в море втроем!

Придержав штурвал коленом левой ноги, я дважды проморзил прожектором: «Пристраивайтесь в кильватер! Пристраивайтесь в кильватер!» Именно так бы поступил мичман, боцман или старшина, если бы кто-нибудь из них находился сейчас рядом со мной.

В порт мы добрались благополучно, если не считать происшествия с Николаем. Вглядываясь в бурлящее море, он каким-то чудом заметил плавающую мину, которая неумолимо приближалась к нам. Тогда старшина, не раздумывая прыгнул за борт. И в студеной воде, вытянув руки, оттолкнул от катера «шестирожковую смерть» и почти потерял сознание.

Прыгая в море, он сильно ударился раненой ногой об железную стойку лееровного ограждения. Спасли его Боцман и Вадим. Собака увидев, что моряк погружается в воду, вцепилась зубами в воротник бушлата и помогла старшине удержаться на плаву. Вовремя подоспел и Вадим, который был на палубе, когда все это происходило. Моторист подтянул к корме за буксирный конец наш ялик, спрыгнул в него, затем помог выбраться из воды Николаю и Боцману.

– Да… – вслух размышлял потом мичман Руденко. – Прибей мину вплотную к борту – пришлось бы дивизионному писарю заполнять на вас похоронки…

Утром к нам пришел командир звена торпедных катеров и всем крепко пожал руки.

Хлопоты, которые предсказывал «Красное Солнышко»

С той поры Боцман стал любимцем всего дивизиона катерных тральщиков. Но однажды произошел еще один случай, доставивший нам немало хлопот. Наш комендор и кок дядя Саша Масловский увлекся чисткой крупнокалиберного пулемета и не заметил, как незнакомый старший лейтенант перешагнул прямо через леера на палубу катера. Собака накинулась на опровергателя морской этики (каждый моряк знает, что на любой военный корабль надо входить только по трапу) и вырвала порядочный клок суконных офицерских брюк.

– Назад, назад! – подскочил к ним дядя Саша.

Но Боцман продолжал рычать, не отступая от старлея.

Пришедший оказался дежурным офицером ОВРа.

– Убрать сейчас же! – приказал он. – Мичман! Кто позволил держать собаку на военном корабле? Немедленно отвести на берег…

Выпалив этот приговор, неловко придерживая правой рукой разорванную штанину брюк, старший лейтенант удалился в каюту командира.

– Саша, – после недолгого молчания обратился к Масловскому мичман. – Отведи Боцмана на берег. Ничего не поделаешь – приказ есть приказ.

– Товарищ командир! – не выдержал я.

Дядя Саша вывел Боцмана на причал и убрал трап.

Собака сидела неподвижно, словно изваяние. Но стоило нам отвалить от стенки, как она с громким лаем забегала по причалу, словно умоляя нас не оставлять ее одну.

Мы старались не смотреть на берег.

Полдня провели на тралении. Ставили возле фарватера новые указательные вешки, проверяли старые. Без всякого уговора старались не касаться запретной темы, но, когда все же заводили разговор, мнения высказывались разные. Одни упрекали всегда спокойного Боцмана за якобы дурное поведение, другие сетовали на неожиданный визит дежурного офицера. А Николай Белов, который после памятного случая с миной больше всех привязался к Боцману, ходил сам не свой.

Дядя Саша так мастерски залатал брюки старлея, что тот, как говорится, сменил гнев на милость. С интересом выслушал историю, как собака попала на катер, а потом и сам разоткровенничался:

– Вообще-то я недавно вернулся на флот. Больше года был в кавалерии. Моряк – и на коне! Чего только на войне не бывает… – и после паузы добавил. – А ведь прав ваш пес: трап-то не для модели ставят.

Пришвартовались мы у того же причала. Собака сидела на прежнем месте. Но почему-то не решилась прыгнуть, как раньше, на катер.

Попрощавшись, старший лейтенант первым сошел с трапа и, к нашему удивлению, погладил Боцмана по загривку. В ответ на проявленную любезность собака вежливо подала офицеру лапу. Громко рассмеявшись, наш гость демонстративно пожал ее и, помахав нам рукой, размашистым шагом направился к проходной порта. Мы облегченно вздохнули.

За обедом всей командой решили, что впредь будем скрывать от посторонних глаз пребывание Боцмана на катере. А при появлении начальства – на стоянках в порту – уводить собаку в ближайший ангар. В морских же походах – прятать Боцмана в рубке.

«Морские призраки»

Днем стало известно, что ночью мы пойдем вместе с разведчиками к вражескому берегу. О том, что задание это ответственное и рискованное, говорил вызов мичмана Руденко не к командиру дивизиона, а к самым высшим чинам, среди которых были командующий эскадрой Черноморского флота вице-адмирал Владимирский и начальник разведки полковник Намгаладзе.

«Морские призраки» – как называли флотских разведчиков гитлеровцы за внезапное появление в их тылу и бесследное исчезновение, появились на «558» перед закатом солнца. В одинаковых, защитного цвета стеганках, опоясанных ремнями с финками и гранатами, в серых солдатских галифе, заправленных в кирзовые сапоги и в темно-синих беретах – их поначалу нельзя было отнести к какому-то определенному роду войск. И только уголки голубых тельняшек, выглядывающих из расстегнутых воротничков гимнастерок, говорили о принадлежности к флоту.

Бережно поставив в рубку зачехленную рацию и неся в руках ранее висевшие на шеях автоматы, наши пришельцы спустились в кубрик.

Один из них, как потом выяснилось, Дитяткин, выделялся среди своих товарищей долговязой, почти в два метра, фигурой, жилистыми, непомерно длинными руками. И совсем не вязалась с его комплекцией по-девичьи застенчивая улыбка, время от времени появлявшаяся на обветренном продолговатом лице.

Второй, Тополов, коренастый и не по росту широкоплечий детина с серыми глазами, больше походил на землепашца, чем на воина. Мое внимание привлекли его мощные, как кувалды, бугристые кулаки. Почему-то сразу подумалось, что не один фашист ощутил на себе силу их ударов…

Третьим был Лебедев, с черными мягкими усиками, отпущенными, видимо, для солидности, хотя я без труда определил его юношеский возраст.

Не успели прибывшие разместиться в кубрике, как с верхней койки спрыгнул отдыхающий после вахты Николай Белов и сразу очутился в крепких объятиях Дитяткина.

– Здоров, Василь! – радостно похлопывая разведчика по плечу, приветствовал Николай. – Правда, мичман говорил, что будет рандеву с разведчиками. Но встретить среди них тебя – и в голову не приходило!

По законам флотского гостеприимства Николай принес из камбуза большой медный чайник. Разливая компот в дюралевые кружки, поинтересовался:

– Как там наши?

– Воюем. Только вернешься с «той стороны» – опять в разведотдел вызывают, – проговорил Дитяткин.

– Кстати, – вступил в разговор коренастый Тополов, – поздравь его, Микола. – Отечественной первой степени получил.

– Это точно, – ровным голосом, будто он сам получил орден, подтвердил Лебедев, – поглаживая свои усики. – А совсем недавно с нашим Дитяткой, доложу вам, такая история приключилась.

Лебедев испытующе посмотрел на усмехающегося Дитяткина, поставил на стол кружку с недопитым компотом, извлек из кармана пухлую пачку трофейных сигарет, угостил всех и, смачно затянувшись, начал свой рассказ таинственно, интригующе:

– Притащил он недавно «языка». Трое суток охотился за ним. Мог, конечно, взять другого, да уж больно приглянулся Дитятке этот фашист. Форма с иголочки, золотое пенсне, а на груди наградные колодки. Видать, гад еще до России пол-Европы обшарил… Ну вот. Сдал его Василь, да и уснул прямо за столом в штабе. Шутка ли – почти восемьдесят часов без сна! А братва, известно, на розыгрыши горазда. Новенький к нам прибыл с «Красного Кавказа». Внешностью на немца чем-то смахивал. Дитятко с ним еще не встречался. Обрядили новичка в эсэсовскую форму, слава Богу такого добра у нас хватает, – Лебедев сделал ударение на слове «добра». – Дали в руки трофейный автомат, каску со свастикой… Встал он, значит, возле стола напротив Дитятки и по нашему знаку ткнул в плечо нашего лучшего друга стволом автомата. Тот открыл заспанные очи и видит: – такая вот картина…

– Хватит тебе, Толик! – добродушно усмехаясь вставил фразу Дитяткин. – Никому не интересна твоя травля…

– Какая ж это травля? Вот и Тополов подтвердить может, что сие – есть чистая, как родниковая вода, правда. Так ведь, Паша?

Тополов весело, но с опаской поглядел на Дитяткина, кивнув в знак согласия.

– Ну, а дальше что было? – не удержался я.

– Дальше… Дитятко наш к оружию потянулся, а мы его автомат, естественно, убрали. Схватил он тогда ножки стола и опрокинул штабную мебель на «фрица». Да так, что новенький отлетел метра на три. А Дитятко? Он сиганул в окно. Раму напрочь выбил! Бежал спросонья метров сто, пока не разглядел знакомых хлопцев на КП…

– Боком бы вам вышла эта затея, если б майор Гармаш дознался! – философски заметил Николай Белов.

– А как же! Дознался. Сначала похвалил Дитятку за находчивость, а потом ему и новичку по трое суток «губы» всыпал. Вместе сидели…

Тревожная дорога к врагу

В двадцать ноль-ноль мы отшвартовались от причала, и, выйдя из бухты, начали свой опасный поход. Шли без ходовых огней, чтобы не привлекать внимание противника. Полную неизвестность таил в себе вражеский берег, куда нам предстояло подойти и высадить разведчиков.

Удача, казалось, сопутствовала нам – ни одна мина не появилась в пути, ни один фашистский самолет не обнаружил катер. Надоедал только пронзительный и нудный норд-ост…

Приблизительно в двух кабельтовых от вражеского берега по указанию разведчиков мы легли в дрейф.

Мичман Руденко и Дитяткин обговорили порядок высадки: сначала отправятся все разведчики, а вторым заходом за оставшимся грузом вернется Дитяткин, которого доставит в логово врага кто-нибудь из катерников и вернется назад. Дело было в том, что маленький ялик не вместит сразу и груз, и людей.

Николай Грипич и дядя Саша Масловский протащили ялик от кормы к правому борту, в который и спустились наши гости, захватив пока только оружие.

Дитяткин руками оттолкнулся от борта, и вскоре ночная тьма поглотила разведчиков.

– Товарищ мичман, – просительно сказал я. – Разрешите мне потом с Дитяткиным…

Руденко ответил не сразу. Он знал, что в гребле я не уступаю нашим морякам. Когда приходилось стоять на якоре, я не раз переправлял на ялике самого мичмана и других катерников. И после шторма, когда крупные волны, еще не успокоившись, мешают по дойти к катеру или причалу, и в мертвую зыбь, когда не так-то легко справиться с юркой лодкой.

– Товарищ мичман! – умоляюще повторил я свою просьбу.

– Добро. Если будет спокойно…

Минут через сорок вернувшийся Дитяткин был удивлен, что с ним посылают юнгу. Однако, выслушав заверения катерников, возражать не стал. Я спустился в ялик, сел на банку. Нам передали полевую рацию с батарейками, напоминающими толовые шашки, тяжелые сидора с боеприпасами и продовольствием. Весь груз Дитяткин с большой осторожностью уложил на корме, а сам устроился на носу ялика.

Грести бесшумно я умел. Плавно, а не рывком погружал и вынимал весла из воды, да так, чтобы с них стекало как можно меньше капель. И, конечно, не гремел уключинами.

– А ты, вижу, не новичок в морском деле, – одобрительно произнес Дитяткин. – Молодец, юнга!

Я почувствовал, как заливается краской лицо от похвалы известного всему флоту разведчика, и поблагодарил ночь, что она скрывает мое волнение от наблюдательных глаз Дитяткина.

Ялик то поднимался на гребне волны, то, скользя по нему, падал вниз. Порывы норд-оста заметно стихли, и мы, наконец, добрались до места. Это была полузатонувшая баржа, стоявшая на мели метрах в пятнадцати от прибрежной косы. Нос ее осел в воду, а корма вздыбилась так, что обнажила ходовые винты.

Дитяткин приподнялся и ловко ухватился за борт баржи:

– Братва! Принимай груз, – полушепотом окликнул он разведчиков.

В это же время луч вражеского прожектора кинжалом вонзился в ночную тьму и, распоров ее, стал шарить по поверхности моря. После двух заходов он, к моему ужасу, уперся в наш катер.

Дитяткин уже был на барже, а я снова сел за весла, чтобы скорее пуститься в обратный путь. Остановил меня тихий, но повелительный голос старшего из разведчиков:

– Клади весла на дно! Бросай буксирный конец, а сам тяни руки…

Поднятый разведчиками, я неуклюже завис в воздухе, а затем встал на скользкую от морской слизи палубу баржи.

Мы все неотрывно следили за морем, где яркий сноп света продолжал преследовать наш «558».

С берега, чуть левее от нас, началась пальба вражеских батарей. Три орудия с грохотом и огнем выплевывали смертоносные снаряды, которые разрывались рядом с катером, поднимая вверх всплески воды. На «558» что-то вспыхнуло, и он исчез окутанный густым дымом…

Я навзрыд заплакал.

– Крепись, юнга! Моряк ты или кисейная барышня? – положив руку на мое плечо, угрюмо проговорил Дитяткин. – Руденко опытный командир, – поставил дымовую завесу, вот катер и скрылся за ней.

– Павел, – обратился Дитяткин к Тополову. – Ты засек огневые точки?

– Полный порядок!

– Вот что, братцы, – после небольшого молчания снова заговорил Дитяткин. – Немцы не дураки. Начнут соображать, почему у их берега появился советский катер… Пока темно, надо замести следы… Перво-наперво, решить, что делать с яликом. Пустить по волнам нельзя, совсем утопить тоже. Может, еще сгодится, – размышлял Дитяткин привлекая нас к разговору, и сам заключил: – Утопим временно…

Разведчики, скинув стеганки и сапоги, опустились в ялик. Где-то через полчаса он погрузился в воду, заполненный камнями, которые достали со дна мои новые товарищи. Вернувшись на баржу, клацая зубами от холода, они выжали воду из тельняшек и гимнастерок. Потом снова облачившись в них, натянули сапоги.