Текст книги "Аббат (СИ)"

Автор книги: Соня Авот

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 2 страниц)

Вдруг взгляд Фрикко наткнулся на давешний, объеденный Пумпером смородиновый куст, который должен был остаться далеко уже позади.

Аббат выругался.

Выходило, что полдня они с Пумпером ходят по кругу. И виновата в этом полевая нечисть.

– Что делать будем? – спросил Фрикко Пумпера, но тот лишь понуро опустил морду. Его бока тяжко ходили туда-сюда. Жигалки беспрепятственно ползали по влажной горячей шерсти.

Аббат люто почесался и соскочил с осла:

– Эй, умрун! – выкрикнул он и для верности зашвырнул в заросли ржи увесистый земляной ком. – Выходи, давай!

Ответа не последовало, но колосья чуть шевельнулись, и аббат достал из котомки огниво:

– Ну, ладно, гад, дело твое, – подчеркнуто громко сказал он, старательно не глядя на поле. – Раз по-хорошему не хочешь – сожгу все твои поля к чертям, терять мне всё равно нечего!

С этими словами Фрикко выдрал пучок спелых колосьев и чиркнул огнивом: язычки пламени весело запрыгали по сухой соломе. Поднял факел высоко над головой и крикнул:

– Последний раз говорю – выходи, уродина, или я бросаю!

Над колосьями показалась давнишняя нечисть:

– Не смей! – взвизгнул косматый умрун. – Уморю!

– Ха! – хмыкнул аббат, – перед тем, как ты меня уморишь, я всю твою рожь спалю к чертовой бабушке! И где ты жить будешь? Не думаю, что другие умруны пустят тебя на свои поля.

Выпад попал в цель и косматый задумался:

– Потуши, – уже более покладистым тоном велел он.

– Потушу, – согласился аббат, – если ты мне пообещаешь не водить больше по кругу.

– Но ты же меня разбудил! – обиженно прошепелявила нечисть, подпрыгивая, – я же должен был тебя наказать.

– Разбудил, – кивнул аббат, – а теперь еще и сожгу это поле.

И видя, что умрун мнется, резко добавил:

– Отпускай скорее или я бросаю!

– Хорошо, хорошо, – поспешно залопотал лохматый, – туши!

– Поклянись! – не сдавался аббат.

Пришлось умруну клясться.

Аббат мигом затушил солому, сел на Пумпера и тронул поводья. Появившаяся словно ниоткуда Мими равнодушно пристроилась рядом. И тут умрун подал голос вновь:

– Человек, так ты с Ищущей идешь вместе?

– Что? – не понял аббат, – с какой ищущей? Это ты о Мими, что ли?

Лохматый пискнул что-то неразборчивое.

– Ну, да, малышка путешествует со мной, – пожал плечами аббат.

– Помоги мне, человек, – вкрадчиво прошепелявил умрун. – Беда у меня.

– Вот еще, – скривился аббат, – полдня ты водил меня кругами на этом пекле, а теперь тебе помогать? Не смеши!

– Прошу тебя, – черные глазки-буравчики просительно уставились на аббата. – Вознагражу. Не пожалеешь.

– Не интересует, – отрезал аббат и решительно шарпнул поводья. Пумпер повернул морду и укоризненно посмотрел на Фрикко, не тронувшись, однако, с места. Аббат шарпнул вновь и сварливо проворчал. – И не смей меня обманывать. Увижу, что снова куражишься и кругами водишь – всё сожгу!

– Хочешь сокровище, человек? – затараторил умрун, – Это не золото, не камни. Ты человек святой и ищешь знания. Я знаю таких, как ты. Я расскажу тебе, где находится одна книга, только помоги мне!

– Тыщу лет нужна мне твоя книга! – отмахнулся аббат, – А вот от пива я бы не отказался. Да и в баньку охота...

– Но это же не простая книга, – не унимался косматый. – За ней много кто охотится, вот только взять не могут. Вот и недавно приходили... такие же как ты... люди... в рясах... искали-искали, но я им глаза отвел.

– Ну, и молодец, – равнодушно кивнул аббат, разговор начал его утомлять.

– Один там был... с красным лицом. Злой очень. И с ним еще двое. Все книгу искали. Говорили, что Совет будет недоволен, если не найдут. Не нашли, конечно... – косматый довольно хихикнул и хитро взглянул на аббата заблестевшими от удовольствия глазенками.

– Вот как! – задумался аббат, разом позабыв и об изнуряющей жаре, и о предстоящей дороге. – Врешь, небось?

– Клянусь Хозяином! – умрун выпрыгнул на дорогу, и аббат смог теперь его разглядеть: коренастый, кривоногий, вертлявый, он был весь покрыт жесткой рыжеватой шерсткой, только лицо было чистым. Абсолютно круглые антрацитовые глазенки украшали длинные коровьи ресницы и косматые брови. Всклокоченная шапка волос отливала медом.

– Ладно, – после долгих колебаний, согласился аббат. – Чем помочь-то? Учти, если дело окажется трудным – помогать не буду!

– Нет-нет, – всплеснул коротенькими ладошками лохматый. – Дело совсем не трудное. Для тебя. Нужно, чтобы люди убрали мои поля. Всего-то. Скоро ведь рожь посыплется, горох давно перезрел. Беда прямо. Увидит Хозяин, что непорядок у меня – выгонит. А я без полей пропаду. Полевик я.

Аббат задумался: дело действительно было легким, слишком уж легким. Неспроста это. Фрикко печенкой чуял подвох. Но с другой стороны, может быть, умрун не врет? Поля-то пропадают. Если весь урожай погибнет, местный владыка этого так не оставит. Полевик сильно боится и готов на все. О таких книгах Фрикко слышал. Как-то однажды настоятель Калеподий, перебрал винища и начал рассказывать о наследии Избранных. Тогда Фрикко не придал особого значения – подобные сказочки его интересовали мало. Но, может быть, действительно что-то осталось от тех времен, когда боги и колдуны жили в полном согласии.

– Ну, что, убрать поля поможем? – обратился Фрикко к своим спутникам и, не дожидаясь ответа, сообщил полевику. – Хорошо. Говори, чьи это поля и где тут ближайшая деревня?

– Здесь недалеко, за перелеском, – запрыгал от восторга косматый и дважды громко хлопнул в ладоши. – Я дам провожатого. Вот. Идите за нею.

Блестящая черно-белая сорока легко спланировала на обглоданный Пумпером смородиновый куст, который аж прогнулся под ее весом, и резко скомандовала: "грэх, грэх!". Видя, что аббат все еще мешкает, стрекотуха взлетела, описала пару кругов, и требовательно выпалила: "йшийяк!". Аббат хмыкнул и направил Пумпера следом за пестрой проводницей. Мими зашипела неодобрительно, но тоже пошла.

Надоевшая до зубовного скрежета пыльная дорога попетляла средь полей, но не долго, скользнула промеж хиленьких дубков и как-то совсем уж неожиданно воткнулась в глухой частокол, окружавший деревню. Сорока тут же взгромоздилась на нем сверху и строго сообщила: "чьюк-юк!".

– Благодарствую, – с самым что ни на есть серьезным видом отвесил ей поклон Фрикко и важно въехал в ворота.

Деревня Милые Лютики аббату не понравилась сразу. Лачуги ветхие, заборы покосились. Везде мухи, вонища. Юркие мосластые свиньи и не менее тощие и грязные детишки сосредоточенно копошились в гниющих отбросах прямо на центральной площади поселения. На аббата никто не обращал внимания. Лишь одна, облезлая от лишаев, собака подняла на чужаков гноящиеся глаза и пару раз глухо шавкнула. Посчитав, таким образом, свой долг выполненным, она утратила к ним интерес и присоединилась к общей оргии.

Оставлять здесь, у привязи, Пумпера одного аббат не решился, пришлось таскать недовольно упирающуюся скотину с собой, заглядывая во все дворы, что настроения отнюдь не добавляло.

Взрослых нигде не было.

– Покос у них что ли? Да ведь поздновато уже. И поля не убирают, – недовольно ворчал аббат, – может мор случился? Тогда отчего дети остались? И скот... мдааа... чудеса...

Пумпер меланхолично созерцал окружающую пастораль и, по обыкновению, ничего не ответил. Мими куда-то пропала.

Аббат туда-сюда крутил головой, высматривая хоть кого-нибудь, но тщетно. Деревня как вымерла. Фрикко озадаченно почесался: день уже близился к завершению, а просьбу полевика он так и не выполнил.

Рядом пробежал какой-то пацаненок, босоногий, вихрастый и донельзя грязный.

– Эй, ты! Стой! – окликнул его аббат. Мальчишка не отреагировал, и аббат ухватил его за руку:

– Стой, кому говорят! – начал заводиться аббат. – Где взрослые?

Мальчик снова не ответил. Аббат заглянул ему в лицо и отшатнулся: глаза ребенка были абсолютно пустые, без проблеска разума. Видимо почувствовав, что препятствий больше нет, пацаненок вырвался и шустро припустил дальше.

– Юродивый, что ли? – покачал головой аббат и с чувством перекрестился, – спаси тя Господи, чадо присноблаженное.

Затем решительно дернул Пумпера и направился обратно на деревенскую площадь. Однако, к удивлению аббата, там уже никого не было. Лишь давешняя облезлая шавка деловито шебаршилась в куче мусора, да тощие воробьи наперебой о чем-то сварливо чирикали в лучах заходящего солнца.

– Ну что ж, – подытожил Фрикко, – поздно уже. Сегодня мы ничего больше не сделаем. Предлагаю искать ночлег.

Пумпер не возражал, и аббат, после долгих поисков, нашел в одном из дворов заброшенную клуню, которая выглядела чище остальных, и принялся устраиваться на ночлег.

– Эх, помыться бы, – мечтательно почесался аббат и с хрустом потянулся, – и пива... мммм... с мясом...

Стоящий рядом Пумпер осторожно понюхал кучку свалявшегося прошлогоднего сена и пренебрежительно фыркнул.

– Что? Не нравится? – деланно удивился аббат и пожал плечами. – А больше ничего и нету. Так что жри, что есть.

Пумпер мотнул мордой и укоризненно вздохнул.

– Ну, и где я тебе на ночь глядя овса найду в этом клоповнике? – зевнул аббат. – Не хочешь, так спи голодным. Я вот тоже, может быть, сожрал бы сейчас зажаренного кабана целиком. Или даже лося. А нету! И обрати внимание – я не возмущаюсь, как некоторые.

Пумпер поднял глаза и печально посмотрел на аббата долгим-долгим взглядом.

– И Мими еще где-то шляется, – предпочел не заметить ослиной скорби аббат. -Лично я склонен считать, что маленьким девочкам не пристало слоняться где-попало по ночам. Вот у нас в монастыре...

Однако закончить мысль ему не дали: хлипковатая дверь вдруг со стуком распахнулась и в проеме показались фигуры. Детские. Столпились, не решаясь войти. Их было много.

– О! У нас гости, – пробормотал аббат и подхватился, торопливо натянув по-отечески строгую улыбку. – Что вы хотели, дитятки?

Однако вопрос остался без ответа. Дети молчали.

Аббат подошел ближе, и его спина покрылась липким потом.

Глаза.

Глаза детей были черными. Словно тьма. И они молчали. И пристально смотрели на него. И от этого молчания и черных взглядов аббата окутал такой ужас, что он чуть не потерял сознание.

– Можно войти? – раздался вдруг голос. При этом никто из детей не раскрыл рта. Аббат вздрогнул.

– Что? Что вам надо? – наконец, выдавил он. – Кто вы такие?

Дети стояли молча. Смотрели черными глазами.

Аббат позабыл обо всем.

Вдруг рядом раздался треск: "чакр! чакр!", – большая тень с раздвоенным хвостом появилась в проеме меж бревнами. Аббат вздрогнул, и наваждение исчезло. Давешняя сорока со стрекотом влетела внутрь и закружилась под балками. Аббат выдернул крест и дрожащей рукой торопливо выставил его перед собой.

– Во имя отца, и сына... – закончить ему не дали: дети завыли. С хрипами и воем они падали, корчась в конвульсиях, бились в судорогах.

Глаза у них из черных стали белыми. Аббат, продолжая молитву, медленно-медленно приложил крест на лоб ближайшему мальчику. Ребенок страшно закричал, захрипел, и выгнулся дугой. В уголках рта появилась пена. Аббат отнял крест и на лбу ребенка остался багровый ожог в виде распятия. Мальчик затих.

Тоненькая девочка пыталась дотянуться до аббата. Тот, скороговоркой проговаривая молитву, проворно возложил крест ей на чело, и вскоре она тоже утихла.

Постепенно, по очереди, благодать святого креста осенила всех детей. Они угомонились. И аббат, наконец, смог выдохнуть.

Где-то пропели петухи. Начинало светать.

Аббат отошел вглубь клуни и, тяжело привалившись к стене, устало прикрыл глаза. Невзирая на предутреннюю прохладу, крупные капли пота обильно покрывали его лоб.

Пумпер стоял смирно и старался не шуметь.

Сорока сидела на балке и наблюдала мудрыми глазами.

Снова пропели петухи.

Утренний туман разорвало требовательное мычание коровы. Где-то дальше подхватила другая. Деревня стала просыпаться.

В дверном проеме появилась Мими. Она пьяно пошатывалась и бережно прижимала к хлипкой груди куклу. Из дыры в подбородке выплескивалась алая жидкость, пачкая платьице и босые ступни. Переступив через покатом лежащих детей, Мими добрела до аббата и пристроилась рядом у стены.

Петухи закричали в третий раз и новый день, наконец, начался.

Со стонами дети начали подниматься. Сонно и непонимающе смотрели вокруг. Кто-то захныкал.

Аббат смотрел, как они уходят.