Текст книги "Аббат (СИ)"

Часть 1. Пролог

– Если ты решил, что я любитель маленьких девочек – пойдешь на живодерню, – проворчал аббат Фрикко, поудобнее устраиваясь в заскорузлом седле. При этом могучие складки его живота всколыхнулись под прюнелевой рясой, грубо штопанной и пыльной.

Единственный оппонент аббата, осел по имени Пумперникель, или сокращенно Пумпер, потянулся к буйно растущему вдоль лесной дороги репейнику, совершенно возмутительно игнорируя слова хозяина. Впрочем, других кандидатур для полемики все равно не было, и аббат продолжил:

– Сам посуди, ну разве можно ее было там бросить? – вопрос был важным и не давал покоя. – Такую маленькую. В лесу. Одну.

Пумпер продолжал сосредоточенно жевать, чуть прядя ушами. Левое было рваным. Не дождавшись ответа, Фрикко напустил на себя благодушно-снисходительный вид и скосил глаза. Та самая маленькая девочка с трогательными косичками тем временем шла сбоку, баюкая замурзанную куклу.

– Маленькие дети должны быть рядом с взрослыми, – продолжал убеждать Пумпера аббат. – Иначе они становятся непредсказуемыми. Шумят. Бегают. Нет ничего хуже, когда шумят и бегают. Мда... вот у нас в монастыре был маленький мальчик. Тоже шумел. И бегал. Настоятель Калеподий от такого беспокойства совсем не мог спать и постоянно пил вино. Уфффф... хорошее вино было у настоятеля...

Фрикко разулыбался и сглотнул, но тут вспомнил о маленькой девочке.

– Обещаешь вести себя хорошо? – спросил он, строго сдвигая брови.

Девочка равнодушно кивнула, от чего обе косички весело подпрыгнули. Солнце припекало, старательно освещая каждый дубовый листочек, каждый стебелек полыни и хвоща, путалось в заросшей тонзуре аббата. От этого света и лес меж высокими деревьями, и маленькая хрупкая девочка казались золотисто-прозрачными, почти розовыми. Густо и безмятежно пахло мятой. Пучеглазые стрекозы с треском носились над зарослями крапивы и островками спорыша.

– Тебя как зовут? – не унимался аббат.

Девочка не ответила.

– Ну что ж, – вздохнул Фрикко и люто почесал отрастающий ёжик на макушке. – Без имени никак нельзя. Нужно дать тебе имя.

Он засмотрелся на рваное ухо Пумпера, беззвучно шевеля губами. С сердитым жужжанием у самого лица пролетел шмель. Фрикко отмахнулся и сообщил результат:

– Будешь Мими?

Девочка повернула голову и кивнула. Ее восковое лицо искажал рваный шрам, от чего тонкие губы разошлись в оскале, обнажив два ряда острых зубов. Нижней части подбородка и вовсе не было, и позвоночная кость алебастрово белела сквозь зияющую дыру.

– Вот и славненько, – подытожил аббат и направил Пумпера по заглохшей в лопухах и крапиве дороге. У развилки он остановил осла и задумался. Где-то, средь листвы, рассвистелась кукша. "Кууук, куууук", – подхватила вторая. Сухо трещали кузнечики, зудели комары. Пумпер фыркал и шумно вздыхал, глядя на сочное изобилие лесных трав. Поэтому тонкий звон приближающихся колокольчиков аббат расслышал далеко не сразу.

– Чёрт, кто это тут у нас? – озабоченно буркнул он и хотел повернуть в лес. Однако, как раз в этот момент сила воли Пумпера окончательно дрогнула, и ослиная морда покорно потянулась к кустику особо мясистого чертополоха, не обращая больше никакого внимания ни на хозяина, ни на окружающие звуки.

А из-за поворота, навстречу, вылетел всадник.

Точнее всадница.

От неожиданности взмыленный жеребец под нею всхрапнул, кося налитым кровью глазом, и шумно пронесся мимо, разбрасывая хлопья пены. Всадница даже не попыталась остановить его, наоборот, истово подхлестывая, громко гыкая и понукая, унеслась дальше, лишь цветастые юбки взметнулись, да звон колокольчиков и бус слышен был еще какое-то время.

– Ишь ты, цыганка, – удивился Фрикко и шарпнул поводья, заворачивая Пумпера на боковую дорогу. Торопливо дохрумкивая, тот неодобрительно затряс мордой. Мими бросила куклу и внимательно смотрела вслед цыганке. Ноздри ее при этом раздувались.

– Даже и не думай, – флегматично заметил аббат, ни к кому, правда, не обращаясь. Пумпер моментально перестал жевать, а Мими ощерилась, зашипела, но куклу подобрала и пошла дальше.

– Ох, и дрянной народец, эти цыгане, – ухватился за новую тему Фрикко и ловко прихлопнул мушку-жигалку на ослиной шее, – все поголовно безбожники и воры. Никакого тебе уважения к Святому Писанию. Хотя бабы у них ладные. Да уж... воистину ладные...

Аббат потер руки, но вдруг умолк и быстро скосил глаза на Мими. Убедившись, что ей вроде и не слышно, облегченно крякнул и продолжил уже потише, обращаясь исключительно к Пумперу:

– Так вот... помню, как-то недалеко от нашего монастыря остановились цыгане... аж целый табор... а настоятель Калеподий и говорит...

Но, что сказал по этому поводу настоятель – осталось загадкой, так как прямо у дороги, на ветвистом дубе, висел мертвец. В первый миг аббат не поверил своим глазам: висельник шевелился.

"Живой? Или восстал?", – с этой мыслью аббат торопливо вытащил из-под ворота массивный крест. Пумпер взревел и шарахнулся, было, назад, но Фрикко удержал. На громкое возмущение осла висельник, однако, не отреагировал, и продолжал висеть, как ни в чем не бывало. Аббат, на всякий случай, помедлил, затем чуть объехал по дуге, чтобы солнце не слепило, и пригляделся. Стало ясно, что мертвец давно и категорически мертв, что провисел он здесь достаточно долго, так как воронье успело расклевать ему лицо подчистую, и теперь на солнце оно зеленовато блестело и чуть подрагивало от облепивших его жирных мух. Когда-то богатый камзол теперь был излохмачен в клочья, кожа на раздутых до синевы руках полопалась и копошащиеся там, внутри, мучнистые черви гроздьями вываливались на землю. Крепкий сладковатый запах не давал дышать. Вдобавок из груди мертвеца торчал осиновый кол.

– Чудны дела твои, Господи, – перекрестился Фрикко и поскорее тронул Пумпера дальше, – чего только не встретишь на пути. Что же ты, бедолага, натворил, что тебя пришлось вот так упокоить? Надеюсь, душа твоя обретет покой на том свете...

Мими висельником не заинтересовалась. Уронив куклу, она застыла, жадно нюхая воздух в противоположную сторону. Через мгновение оттуда на дорогу выскочили три всадника. Вид одного из них заставил аббата Фрикко поперхнуться на полуслове.

– Ба! Какая встреча! Не ожидал, честно говоря, совсем не ожидал, – главный из них, тучный тип в чёрной сутане своим испещренным багровыми наростами лицом напоминал мускусную утку. – Так тебя не сожгли разве на монастырской площади?

Его спутники, два дородных послушника, с готовностью захохотали.

– Оправдали, как видишь, – буркнул Фрикко. – Не строй из себя наивную монашку, Гюнтер, все ты прекрасно знаешь. Что тебе надо от меня?

– Ах, да, да, да, что-то я совсем запамятовал, – продолжал издеваться Гюнтер, – старею, видимо. Но сана, как вижу, тебя все же лишили?

– Сам отказался, – желваки на скулах Фрикко заходили. – Теперь я просто аббат. И все.

– Конечно, конечно... сам... ну да... а как же иначе, несомненно, сам, – ласково прищурил рыбьи глазки Гюнтер, и тут же кривая ухмылка вновь исказила его и без того бугристое лицо. – А я вот, собственно говоря, как раз тебя ищу... Да... ищу...

Видя, что Фрикко никак не реагирует, продолжил:

– Карл тебя видел в Дорфе и узнал. Вот он, – утколицый указал на одного из послушников, длинноносого парня с вялым подбородком. – Да... никуда не спрятаться нынче, правда, же?

– И что? – Фрикко старался говорить спокойно, но упряжь сжал так, что костяшки рук аж побелели, а Пумпер недовольно фыркнул и замотал головой.

– Приказ, от Совета. Работа... мягко говоря, как раз для тебя. Бешта, дай-ка нашему уважаемому и дорогому другу письмо, – Гюнтер поджал мясистые губы и кивнул другому послушнику. Рыжий детина, ухмыляясь, протянул аббату сверток. И тут Гюнтер заметил Мими, которая уже подобрала куклу и баюкала ее с отстраненным видом:

– Глазам своим не верю! Нежить! Твоя? Ох, Фрикко, Фрикко... Опять чернотой балуешься?

– Тебя это не касается, – огрызнулся Фрико.

– Очччень даже касается... – медово пропел утколицый. – Совет знает?

Аббат демонстративно промолчал, ласково поглаживая притороченную к седлу секиру странного льдисто-абрикосового цвета.

– Ну, ты же понимаешь, Фрикко, как верный последователь Совета, я обязан немедленно уведомить... даааа... немедленно, – довольно осклабился Гюнтер.

– Так вперед! – Фрикко таки не выдержал и изобразил неприличный жест. – Беги скорее, докладывай своим хозяевам! И заодно передай, что больше я ничего для них делать не буду.

– А вот это ты зря, – укоризненно покачал головой Гюнтер. – Очень зря. Очень.

Он хлестнул коня и, бросив последний, очень пристальный, взгляд на Мими, быстро ускакал по дороге. Послушники заторопились следом.

Фрикко в сердцах сплюнул. Немного подождав, когда те отъедут, стал читать, хмурясь все больше и больше. Однако дочитать ему было не суждено, так как послышались истошные крики:

– Твааааари! – все те же всадники с выпученными глазами понеслись обратно на Фрикко.

Не успел тот даже удивиться, как внезапно одно из прежде спокойно растущих деревьев прыгнуло вперед. В полете выкинулись громадные ноги-клешни с многочисленными острыми зубьями, которыми чудовище одним резким движением сорвало ближайшего послушника – Бешту – с лошади. Словно тисками, тварь сплющила беднягу, и раскусила голову, с легкостью разгрызая лобную кость мощными челюстями. Раздался хруст, веером брызнула кровь, на землю ляпнулся изжелта-белый, тягучий комок. Парень не успел даже вскрикнуть. Раненая лошадь с паническим ржанием заметалась по дороге, подволакивая задние ноги, но тут же другое "дерево" пронзило ее клешнями. Отрывая куски еще живой плоти, тварь с отвратительным чавканьем принялась их пожирать, заглатывая целиком. Тут же еще одно существо присоединилось к жуткой трапезе.

Все случилось мгновенно.

– Бой! – проорал Фрикко и, выхватив секиру, мощным ударом пригвоздил к земле конечность твари. Извиваясь и издавая пронзительный скрежет, та попыталась ее перекусить и достать ближайшего человека. Им оказался Карл, который взвизгнул от ужаса, рухнул на четвереньки и быстро-быстро засеменил в сторону, тоненько подвывая от страха.

– Прочь! – крикнул Фрикко и пропорол ножом раздувшееся брюхо твари. Вывалились кишки вперемешку с непереваренными кусками съеденного экс-послушника Бешты. Высунувшийся из-за кустов Карл увидел осклизлый обрубок человеческой руки, позеленел, и его вывернуло наизнанку.

– С дороги! – оттолкнул его Фрикко, подобрал секиру и кинулся к следующей твари, круша хитиновые конечности. Гюнтер свалился с лошади и лишь мычал, на карачках отползая под кусты, где и свалился кулем. Рядом, в зарослях крапивы, притаился Карл.

Фрикко оглянулся – увиденное заставило его лоб покрыться испариной. Сразу с десяток тварей с угрожающим хлопаньем страшных челюстей, сложив гигантские клешни перед собой и мерно покачиваясь из стороны в сторону, постепенно сужали круг. Длинные усики их при этом шевелились, глаза прожигали злобой.

Это был конец.

Когда еще одна тварь рухнула, наконец, под секирой аббата, остальные начали окружать людей еще быстрее. Гюнтер и Карл молились богу и просили мгновенной смерти. Кто-то из них громко плакал. Лошади уже не ржали, они кричали от ужаса на одной ноте. Скрежет тварей и размеренные угрожающие звуки лишь добавляли страху. От этого шума хотелось умереть. Ветер разносил над дорогой вонь разорванных потрохов. Трава стала красной.

Мими застыла, уронив куклу. Вдруг судорога прошла по ее телу. Вторая. Глаза закатились и она обмякла. Тут же пальцы ее зашевелились в странном ритме. Со стороны казалось, будто девочка играет на арфе. Мими выпрямилась, глаза ее широко распахнулись и полыхнули алым. Она вытянулась во весь рост еще больше и внезапно зашипела, низко-низко.

И тут мертвая тварь поднялась, нелепо растопырив конечности. Словно разучилась двигаться правильно. Щелкая жевелами, принялась крутить головой в разные стороны. Глаза ее светились.

В первый миг никто ничего не понял. Даже Фрикко растерялся и чуть не пропустил удал клешней другой, живой, твари. В последний момент, однако, удар отбить успел. Тварь рухнула, извиваясь и корчась в конвульсиях. Чтобы через мгновение встать. Ее глаза также сверкнули.

Это было словно отвратительный сон: убитые твари, сверкая глазами, синхронно развернулись и поперли на живых. Обойдя, и не тронув ни Гюнтера, ни Карла, одна из них пропорола своего живого сородича, вторая – одним махом откусила ему голову. Безголовый труп твари тут же встал и присоединился к остальным мертвецам.

Дальше началось несусветное: твари бились насмерть, пожирали друг друга, умирали. Чтобы затем подняться и с пылающими глазами продолжить убивать своих же.

Людей они в упор не замечали.

Лошадей тоже.

Самоистребление продолжалось недолго. Когда пала последняя тварь, мертвые застыли, покачиваясь и шевеля длинными усиками. Живые же сгрудились в стороне и лишь наблюдали за этой картиной.

И тут Фрикко обнаружил причину – с огненно-алыми глазами Мими мерно раскачивалась из стороны в сторону, шипя что-то себе под нос.

– Вот так дела! – пробормотал себе под нос аббат, – а я все думал...

Вдруг глаза Мими потухли, закатились и она кулем рухнула наземь. В тот же миг все дохлые твари одновременно повалились на землю.

Дорогу накрыла тишина.

Чтобы затем взорваться воплями радости.

Пока Гюнтер и Карл, охая и яростно расчесывая крапивные волдыри, приходили в себя, Фрикко оглянулся – осла нигде не было.

– Пумпер! Морда! Выходи! – крикнул он, вглядываясь в заросли. Откуда-то издалека донесся ослиный рев.

Фрикко выругался. Cмачно. Он подробно упомянул всю родословную Пумперникеля, включая даже предположительную прабабушку, которая, по мнению святого отца, могла быть только козой. Безусловно, для лица духовного звания брань недопустима, но как же тут удержаться, когда ветки так больно хлещут по лицу, норовя выбить глаз. Успевай уворачиваться. Толстые корни того и гляди переломают ноги. А деревья растут столь плотно, что лишь чудом удается проскочить. Изрядно поплутав в зарослях, покачивающийся от усталости аббат наконец-то выскочил на полянку.

– Вот черт! – не сдержался Фрикко: пока он там погибал в битве с тварями, эта скотина Пумпер вовсю объедался лопухами. Высказав свое возмущение тумаками и бранью, аббат хотел было потянуть Пумпера назад, но тут ветхая веревка лопнула, и осел, задрав хвост, с довольным ревом ломанулся изо всех ног в заросли орешника. Такой поворот в планы аббата совершенно не входил, и он погнался за вредной скотиной. Не пройдя и двух шагов, Фрикко выскочил на просеку и вздрогнул – над сплошным земляничным ковром стоял низкий гул от жужжания мух. Густой запах тухлятины вызывал дурноту. Поляну окутала смерть: мужчины, женщины, дети, старики, – все были зверски растерзаны и изувечены до неузнаваемости. Опрокинутые кибитки валялись вперемешку с поломанной упряжью.

Цыганский табор был мертв.

У обугленного кострища, рядом с опрокинутым казаном, валялась желтая игрушечная лошадка с оторванной ногой.

Фрикко вздохнул и перекрестился.

– Эй! Есть кто живой? – на всякий случай прокричал он, впрочем, не ожидая отклика.

Ответом была тишина. Живых в таборе не осталось. Лишь один Пумпер вдумчиво продолжал объедать куст чертополоха.

– Что бы здесь не произошло, – пробормотал аббат, стараясь проскочить страшное место быстрее, – меня это больше не касается.

Вернувшись назад, аббат сильно пожалел, что впопыхах не прихватил секиру.

У холмика, где нашел последний приют незадачливый Бешта, утколицый бормотал монотонно заупокойную молитву. А вот Карл шипел под нос ругательства и зло косился на неподвижную Мими. При этом он торопливо вытаскивал осиновый кол из груди висельника. Труп задубел и кол приходилось расшатывать.

Карие глаза аббата опасно сощурились: схватив первый попавшийся увесистый дрючок, он стал осторожно подбираться к Карлу. Воспользовавшись моментом, Пумпер вернулся к прерванной трапезе, а Фрикко с силой опустил палку на голову послушника – тот захрипел и тяжело грохнулся наземь. На звук обернулся Гюнтер:

– Стой! Ты что делаешь?! – подхватился он, брызгая слюной. – Безбожник!

– Она вам жизни спасла! – процедил Фрикко и покрепче перехватил палку, – и вот ваша благодарность?

– Да разве ты не видишь, что такое делать может лишь демон? Причем высший демон! – взревел Гюнтер. – Фрикко, остановись! Она тебя околдовала...

– Мими – не демон! – скрипнул зубами аббат. – Не демон! Она просто потерялась. Убить ее я не дам.

– Умрун должен сдохнуть! – побагровел Гюнтер и, схватив оброненный Карлом осиновый кол, бросился на Мими.

– Сам сдохни! – воскликнул аббат, опуская палку на голову утколицего.

Глаза того закатились, и Гюнтер упал.

– Вот так вот. Теперь у вас будет время посидеть тут и подумать, – аббат тяжело дышал, чувствуя, как сердце бухается где-то в горле; глубоко вздохнув, он привязал оглушенных Гюнтера и Карла к дубу, на котором все это время безмятежно болтался повешенный, – втроем вам будет веселей.

Затем, водрузил Мими на Пумпера, подобрал куклу и уехал по лесной дороге.

Солнце клонилось к горизонту, и аббат нашел в себе силы порадоваться, что этот мерзопакостный день, наконец, закончился.

Солнце почти укрылось за горизонтом, напоследок обозначив границу с небом узенькой полоской рыжего цвета. Дневные птицы угомонились, а в дебрях заухал филин. Запахло сыростью. Где-то рядом притаился вышедший на ночную охоту хищник – ветерок доносил его кисловатый мускусный запах, который не перебивали даже пряные ароматы ночных цветов. Избушка была крепенькая, ладная. Скорее и не избушка даже, а заимка охотников. Потому как заботливо была укреплена от лесного зверья.

– Вишь, повезло как... – порадовался аббат и привязал Пумпера у ясеня.

Внутри оказался топчан, колченогий стол и лавка. Маленькое окошко почти не пропускало света, зато комарью тут было раздолье. Фрикко нахмурился, вытащил письмо и тщательно залепил им оконце. В комнатушке стало темновато, но гнус больше не лез. Бросив замызганную попону на топчан, Фрикко откромсал краюху серого ноздреватого хлеба, почистил вареное яйцо. Чуть подумал, и втянул упирающегося Пумпера внутрь:

– Не хватало еще, чтобы зверье тебя порвало, – прокомментировал, запирая дверь на засов. С наслаждением скинул башмаки. Устроившись на жестком топчане, принялся без аппетита жевать. Мими пришла в себя и баюкала куклу на лавке.

– Сколько же лет тебе было, девочка? – вздохнул Фрикко и почесал густую щетину на месте обязательной когда-то аббатской тонзуры. – И что с тобой случилось, что ты стала такой?

Мими не ответила. Лавка была для нее высоковата – до пола она не доставала, зато старательно болтала босыми ногами в воздухе. За дорогу кукла окончательно пришла в негодность, грязная пакля клочьями лезла из прорех в животе. Но Мими на такие мелочи внимания не обращала, продолжала меланхолично играть в свою, понятную только ей одной, игру.

– Обувки вон у тебя нет, – ворчливо заметил Фрикко. – Зябко небось босой ходить? Ты холод-то чувствуешь?

Мими вдруг внимательно уставилась на аббата и, помедлив, кивнула.

– Вот доберемся до Зольдера, – пообещал Фрикко, стараясь не показывать удивление и вообще говорить внушительно, – и первым делом справим тебе обувку. Там рынок вроде как должен быть. Я там не был, но брат Антониус говорил, что самый лучший в округе рынок именно в Зольдере. А причин ему не верить у меня нет.

Мими смотрела на аббата, не мигая.

– Купим тебе башмачки, – между тем продолжал мечтать Фрикко, – синие-синие. Как алтарный ковчег, что настоятель Калеподий привез из святой Тридентской Мессы. Мдааа... когда туфельки синие – это нарядно, вот у Люции тоже именно такие были...

Он запнулся на полуслове и быстро взглянул на Мими. Настроение аббата упало, он торопливо убрал остатки трапезы, чуток покряхтел, устраивая утомленное тело на неудобном ложе, завернулся в попону и сходу уснул.

Ночь только-только разошлась вовсю, как в дверь грохнуло. От неожиданности аббат чуть не свалился с топчана, Мими зашипела, вытянув шею, а Пумпер взревел дурниной. В дверь грохнуло снова.

– А-ну, заткнись! – Фрикко вскочил, натягивая башмаки, от души пнул по дороге Пумпера.

На крыше застучало – кто-то там пробежал. В окне появилась вздутая синюшная рука с длинными когтями. Затем другая. Оскаленная пасть с противным хлюпаньем стала протискиваться внутрь. Цепляясь когтями за оконный проем, она все больше и больше проникала в комнату, обдавая аббата зловонным дыханием. Фрикко ткнул крестом в горящий глаз, потерявшая человеческий вид морда заорала и исчезла. На ее месте тут же возникла другая. В дверь колотили со страшной, все возрастающей силой. Там, снаружи, кто-то ходил, выл, рычал, скребся, стучал и пытался прорваться в комнату. Топот на крыше усилился. Через мгновение уже несколько "гостей" громко стучали, топотали сверху. На голову Фрикко сыпался сор с потолка, в оконце постоянно лезли морды – аббат молился, чтобы изба выдержала. Дверь он подпер утлой мебелью, но надежды было маловато.

А с первыми лучами солнца все стихло. Фрикко вышел во двор. Предрассветный туман мягко окутывал еще сонную землю. На стеблях трав бисером висели капли росы. Загалдели, просыпаясь, птицы. На земле аббат увидел оброненные бусы с колокольчиками. Цыганские.

– Вот, значит, как, – покачал головой Фрикко и принялся седлать Пумпера.

Когда аббат подъехал к табору, солнце уже раззолотило верхушки деревьев. Фрикко соскочил с Пумпера и вытащил из притороченного к седлу мешка заступ. Прошелся по поляне, стараясь не наступать на мертвецов, потыкал лопатой землю. Почва была бурой, спекшейся от крови и очень твердой. Постоял, о чем-то думая, вздохнул и принялся искать место дальше. У заросшей лопухами опушки земля казалась помягче. Фрикко расчистил место, подоткнул рясу, закатал рукава, и принялся копать.

Меж мертвецов бродила, пьяно пошатываясь, Мими. Скалилась, вытягивая тощую шею. Лицо у нее лоснилось и рдело.

Солнце уже поднялось высоко, когда яма, наконец-то, была готова. С хрустом разогнув спину, Фрикко вылез оттуда и начал стаскивать мертвых. Крупные капли пота обильно покрыли лицо, влажно блестели на лбу. Мертвых было слишком много.

Когда братская могила была готова, Фрикко установил сделанный из двух молодых дубков крест и бережно пристроил под ним безногую лошадку. Прочитал краткую заупокойную молитву. Затем, взгромоздился на Пумпера и поспешил прочь от страшного места.

Высоко в небе кружил здоровенный ворон, высматривая что-то там, внизу. Он медленно парил вокруг дуба у вчерашней развилки, держась, однако, на расстоянии. Фрикко пригляделся, но густой дубовый подлесок полностью перекрывал обзор.

Вдруг ворон каркнул, отрывисто и тревожно, и взмыл вверх столь резко, что через миг лишь неприметная точка напоминала о его присутствии.

Странно.

Аббат выехал к дубу, где давеча оставил утколицего с длинноносым послушником. В лицо вновь пахнуло смрадом разлагающейся плоти и почему-то увядающими пионами. Запах последних был столь крепок и тошнотворен, так пьяняще обволакивал, что даже привыкший ко всему Фрикко поморщился, но открывшееся зрелище мигом заставило забыть и о странном запахе, и о вороне: Гюнтер и Карл сидели, но совсем не так, как аббат оставил их вчера – они были развязаны и намертво вцепились друг в друга. Верхняя часть груди утколицего была разворочена. Сквозь зияющую дыру в глотке тяжко выталкивалась черная тягучая кровь. У Карла верхней части лица не было, глазное яблоко, мелко-мелко дергаясь, повисло на нитке. Рядом кроваво пузырились рыхлые ошметки послушника Бешты. Они срослись, но неравномерно, неправильно, многих кусков не хватало, а кожи так и вовсе не было. Поэтому Бешта на того Бешту походил мало, и о том, что это рыжий экс-послушник, Фрикко больше догадался, чем увидел.

Между тем запах пионов становился все резче, и аббат громко чихнул. Гюнтер оторвался от глотки Карла и поднял на аббата мутные белесые глаза, разевая окровавленный беззубый рот в немом крике, словно выброшенная на берег рыба.

А вот висельника нигде не было.

Пришлось слезать с Пумпера и идти искать: аббат заглянул даже в кусты, понимая, что все это тщетно, но висельника так и не нашел. Зато весь нацеплялся репьми. Досадуя, Фрикко принялся отдирать колючки с рясы, как вдруг сбоку раздался рев Пумпера, больше похожий на протяжный истерический всхлип. Аббат пробкой выскочил из кустов и кинулся к ослу, который отбивался от того, чем теперь стал Бешта.

Мими, бросив куклу, наблюдала за схваткой, как показалось аббату, с интересом. На помощь она, при этом, отнюдь не спешила.

Подволакивая заднюю культю, Бешта медленно, но неотвратимо, полз на Пумпера. Пальцы рыжего экс-послушника приросли почему-то к лицу и извивались, как змеи. Багровые, лишенные кожи змеи. Раззявленный рот с острыми зубами оказался на животе, а обе синюшные руки срослись и превратились в одну, зато очень длинную. И этой длинной рукой Бешта теперь пытался достать орущего с перепугу Пумпера.

Аббат схватил секиру и со всей дури огрел рыжего по руке. Раздался треск и кусок конечности отвалился, чтобы через миг, извиваясь и вибрируя, подтянуться к телу и прирасти обратно.

– Во живучий говнюк, – удивился аббат и жахнул секирой поперек хребтины. На этот раз хрустнуло громче и Бешта развалился на две неровные половинки. Однако неугомонный экс-послушник и на этом не успокоился – теперь уже обе его половинки принялись настойчиво охотиться за бедолагой Пумпером.

Сквозь истошный рев осла чуткое ухо аббата уловило знакомое шипение. Это шипела Мими. Видимо, у нее это был смех.

– Да ты у нас юмористка, оказывается, – буркнул аббат, отгоняя верхний кусок Бешты от осла секирой. – Лучше бы помогла.

Мими согласно кивнула, что-то весело зашипела снова, а затем подошла к другому куску рыжего послушника и ткнула в него пальцем.

– Фу, Мими, не трогай эту гадость! – рявкнул аббат и пнул обрубок Бешты. Кусок человеческой плоти пролетел и шмякнулся прямо около Гюнтера. Тот бросил истязать остатки Карла и накинулся на новую жертву.

– Это надолго, – вздохнул Фрикко и, кряхтя, принялся выстругивать осиновые колья.

Солнце уже скользнуло за лес, а работы предстояло много...

Глава 1.

– Ну, как можно жрать все подряд? – возмутился аббат Фрикко и потянул поводья. Серебристая от утреннего тумана ослиная морда дернулась назад, так и не достигнув вожделенной цели – усыпанного пухлыми соцветиями кустика дикого клевера, розового и пахучего. Пумпер подчеркнуто недовольно фыркнул, и попытался, было, маневр повторить, но аббат держал крепко.

– Брал бы пример хоть с Мими, – пробурчал аббат, – всякую ерунду не жрет, наглой мордой не крутит, знай, идет себе спокойно, не то, что некоторые.

Несправедливый выпад аббата Пумпер стойко проигнорировал, впрочем, Мими тоже не обратила никакого внимания, – знай себе шла, глядя куда-то перед собой.

– Ну, что за жизнь такая, – продолжил сокрушаться аббат, – едешь, едешь всю дорогу, вроде, как и не сам, а поговорить всё равно не с кем. Вот что вы за люди такие, недружелюбные?

Как обычно ответа не было, только Мими что-то прошипела неразборчиво, зато теперь ехать стало значительно легче: непроходимые дубовые леса давно закончились, и дорога стремительно запетляла меж неубранных полей. Рожь стояла тяжелая, налитая, того и гляди начнет сыпаться. Гороховые листья пожухли, скукожились, тугие стручки время от времени с треском плевались желтоватыми горошинами. Туман рассеялся, медово запахло разнотравьем. Вокруг наперебой щелкали, свистели, трещали, попискивали и заливались ранние пташки. Фрикко совершенно не обращал внимания на всё это благолепие – он был занят тем, что свирепо чесался: от дорожной пыли и въевшейся грязи бедное аббатское тело отчаянно зудело, от пятен крови и утренней сырости прюнелевая ряса безжалостно тёрла кожу, уставшие мышцы ныли. Невыносимо хотелось вымыться и пива, однако до ближайшего поселения было неблизко. Стараясь не думать о грустном, Фрикко взял себя в руки, прокашлялся и раздраженно запел о весёлой молочнице Бетси. Песенка была смешной, но у аббата выходило столь муторно, что даже Мими осуждающе зашипела, а Пумпер фыркнул. От такого пренебрежения Фрикко окончательно рассвирепел и запел еще громче. На том месте, где разудалая Бетси шутит с солдатом, аббат взял особо истерическую ноту, и тут над переспелыми колосьями ржи высунулась лохматая голова:

– Чего воешь-то? – на аббата уставились глазки-буравчики. – Разбудил меня, оглашенный.

– А? – от неожиданности аббат дернул поводья, Пумпер остановился столь резко, что Фрикко чуть не скувыркнулся наземь, чудом удержавшись в седле.

– Спать мне мешаешь, – нахмурил кустистые брови незнакомец и яростно зевнул во всю огромную пасть.

– Так утро давно уже, – наконец, пришел в себя аббат, – и никто тебе не виноват, что спишь так допоздна.

– Ты в моих владениях и не боишься злить меня, человек? – рассердился тот.

– И почему это я должен тебя бояться? – хмыкнул аббат и начал расстегивать ворот рясы. – То, что ты местная нечисть, это понятно, но силу святого креста еще ни один умрун преодолеть не смог.

Аббат вытащил большой крест на цепочке и насмешливо помахал им перед собой: лучи восходящего солнца блеснули на медной поверхности.

– А это мы еще посмотрим, – взвизгнула косматая нечисть и шустро исчезла средь ржаного поля, словно ее и не было там никогда.

– Во делаааа.., – почесался Фрикко и дернул поводья осла, направляя его на дорогу. Пумпер нехотя оторвался от основательно уже обглоданного куста одичавшей смородины и понуро побрел по дороге.

Солнце постепенно поднималось, нагревая воздух все больше и больше. Аббат с Пумпером проехали уже основательное расстояние, а поля все не кончались. Мими где-то отстала, но Фрико за нее не беспокоился – уж эта всегда нагонит.

– Уфф, припекает что-то, – пожаловался утомленный Фрикко Пумперу, утирая нечистым платком мокрый лоб. – Нужно искать, где холодок, а там уж и пообедаем, и отдохнем малость...

Пумпер согласно фыркнул, ловко хлестнув хвостом пару жигалок на потных боках. Он уже не пытался украдкой подщипнуть сочной травки по обочине. Даже пахучие изжелта-медовогубые соцветия льнянок, сплошь облепленные жужжащими шмелями и мелким гнусом, больше не привлекали. Аббат тоже ехал молча, все сильнее и сильнее хмурясь. Его карие глаза внимательно шарили по дороге и окрестным полям в надежде хоть на какое-нибудь деревце. Или хотя бы куст. Лишь бы тень давал.

Тем временем полуденный воздух так раскалился, что даже полевые птицы смолкли, разомлев от жары. Венчики колокольчиков скукожились и поникли. Горько запахло полынью. Пумпер еле перебирал копытами, аббат сжимал сухие губы. Сильно хотелось пить. Голова кружилась до мурашек в глазах, а в ушах застучало.