Текст книги "Анти-ты"

Автор книги: Сончи Рейв

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 6 страниц)

И к этим комикам на афишах мы все, конечно, относимся с уважением. Они закрепили слово «стендап» в российских умах, но двигались безопасными, протоптанными дорожками. Их комедия – комедия наблюдений: натуралистические заметки о том, как быть отцом, разведенным, мужем, женщиной за тридцать, как брать ипотеку и кредит. Кто-то из них сказал пафосную фразу: «Стендап – это попытка разобраться в жизни». Вот они и разбирались, пытаясь выявить в обыденности все странное, непонятное, чудаковатое, комичное. Они из раза в раз обкатывали банальные повседневные темы – популярное, избитое и бытовое – а остальное досталось нам, андеграунду. Андеграундом обычно называют все, что недостаточно успешно.

Вообще карьера стендап-комика – это карьера провалов, и я набрала их с лихвой. С этой фразы начинались мои первые выступления: «Меня зовут Тома, и я коллекционер. Коллекционирую способы разочаровывать родителей».

Я влезаю в полный вагон и пытаюсь подключиться к вай-фаю, желая наконец-то увидеть сообщение от Славы или Савы, что за квартиру заплатили и все хорошо. Ну или хотя бы посмотреть в сториз, что они, как обычно, прекрасно тусуют, а следовательно, опять же, все хорошо.

Но получаю только входящий звонок с изображением выбеленной и отфотошопленной рожи поп-певца, который будет втюхивать мне средство от прыщей. Я вижу ее уже сотый раз, но постоянно хочу завопить от ужаса. Жму не на ту кнопку, не могу подключиться, кто-то меня задевает. Людей в вагоне так много, что лучше держать руки в карманах, сжавшись в один минимизированный человеческий комок. Ладно, до дома минут тридцать, пора гасить свою тревожность и попробовать прожить без Интернета еще чуть-чуть.

Надеюсь, что Слава и Сава уедут тусить куда-нибудь к своей курице-гриль или снова заниматься какой-то ерундой на Чистых Прудах. И наша скромная хата останется в моем распоряжении. Я наберу в ржавую ванну горячей воды, сыпану какой-нибудь розовой соли, купленной по акции в продуктовом, и весь вечер буду водить по разгоряченной коже холодной бутылкой безалкогольного пива. Потом покрою руки кремом – честно, не знаю, какая от него польза, но это единственный доступный мне вид спа, и я собираюсь насладиться им сполна.

Затем зайду в «Инстаграм» с единственной целью – посмотреть, на какие тусовки меня не позвали. Разумеется, потому что я сама приняла решение остаться дома. Да и что мне стоит по этой сториз-наводке подъехать к бару, сделав вид, что оказалась здесь случайно. Но я все равно буду смотреть на однотипные темные кадры и жалеть себя, приговаривая, какая я одинокая и никому не нужная. Идеальный план. Четкий, как швейцарские часы, и работает если не каждый вечер, то каждую пятницу точно.

В шесть утра мои Пупа и Лупа наверняка вернутся с ворохом идиотских историй, которые будут рассказывать, перебивая друг друга. Этой ночью они, скорее всего, с кем-то подерутся, куда-то влезут, познакомятся с какой-то местной селебрити – и будут говорить об этом буднично и просто. Именно за этот тон «вот такая у нас жизнь» эти парни мне и нравятся. Два безамбициозных придурка, готовых сделать что угодно, чтобы было прикольно.

Я живу с ними уже два месяца в неплохом районе, недалеко от центра. Тихие одинаковые пятиэтажки, будто кто-то создавал это место, бесконечно нажимая «копировать, вставить», «Пятерочки» и «Дикси», никаких «Перекрестков» или «Азбук вкуса». Детский сад, школа, автозак – вся Россия в миниатюре. Что еще нужно комику для вдохновения?

Хороший сон под седативами. Часов так на шестнадцать.

Отключиться и ни о чем не думать. Просто не существовать некоторое время.

Завернув за очередную пятиэтажку, я услышала громкую попсовую музыку, которую включают либо по случайности в такси, либо чтобы вызвать ностальгические чувства у тусовки.

Черт. Нет. Это с моего балкона. С моего чертового балкона, который горит красными огнями и в стекле которого я вижу… Сколько там, мать его, человек? Что за черт?

Я остановилась прямо перед домом, чувствуя, как закипает едкое, словно кислота, раздражение. Почему туса у нас? Какого черта? Есть же договоренность, они должны были меня предупредить.

Девчонка с белоснежным каре в костюме какой-то горничной чуть не вывалилась из окна моей комнаты, радостно вопрошая:

– Ты туси-и-ить?

Что?

– Я здесь, мать его, живу, – кричу я на свой третий этаж.

– Держи ключи! – И она действительно швырнула ключи. МОИ. Из окна МОЕЙ комнаты. Потрясающее гостеприимство! Эту девчонку, мечту педофила, я вижу впервые в жизни, какого черта она скидывает МОИ, повторюсь, ключи?

Я настолько зла, что не вызываю лифт. Нет уж, я пройдусь пешком, чеканя каждый шаг. Нет времени ждать. Я ворвусь и выгоню их оттуда к чертовой матери, к ближайшему пивному ларьку. Это и моя квартира тоже! Я за нее плачу из своего кармана, в том числе и за тихий вечер в ванной, а не за уборку до утра после кучки нереализованных андеграундных детишек.

С каждым этажом дебильная музыка становилась громче и тупее, настолько, что моментально вызывала мигрень. Новый трек – Меладзе «Красиво». Просто так эту песню не включают. Я не успела еще вставить ключи в замок, как Слава, помятый, бородатый и пузатый, открыл дверь и пьяно завопил, прищурив глаза:

– Добро пожаловать на антиновоселье!

Сава, напротив, долговязый и бритый, напрыгнул на него со спины и радостно закричал, салютуя банкой пива:

– У Славы украли телефон и сняли все деньги! Завтра нас выселяют! У-у-у, уху!

Надо было все-таки подключиться к вай-фаю в метро.

Наша тихонькая крошечная квартира, дизайн которой – «я вдохновилась интерьерами из криминальной сводки НТВ», в том самом бабушкинском стиле, была полна людей и мусора. Разница небольшая, но мусор, в отличие от людей, не разговаривал.

– Это Тома! – Сава поправляет свои дебильные очки, оплетая меня рукой. Он выглядит так, словно вчера сбежал то ли из хосписа, то ли из лаборатории, где ученые вывели его посредством скрещивания человека и самки богомола. А еще он точно выглядит как человек, который когда-то пытался трахнуть арбуз. – Тома – наша соседка! Бывшая соседка! Ха-ха!

Уморительно. Просто уморительно. Потрясающе. Невероятно!

– Вы придурки, вы точно конченые придурки, – я бессмысленно плююсь ядом, но им побоку. Моя агрессия их только забавляет.

Телефон подключился к Сети. Я проверила СМС и сообщения. Ничего. Залезла в «Инстаграм». Вот Слава и Сава стоят у рюмочной на Чистых прудах и орут наш адрес, зазывая всех подряд. Они реально нахватали людей с улицы? Совсем поехали?

Я оглядела разношерстную тусовку, от хипстеров до панков. Так, большинство из них я уже видела, если не вживую, так в той же самой рюмочной или в сториз у Пупы и Лупы. Несколько человек выглядели совершенно отбитыми, вроде «я живу на улице уже четыре года».

Что-то мокрое ткнулось мне в коленку.

– Какого черта тут собака?!

Слава и Сава ретировались, поглощенные потоком случайных людей. Собака пугливо мотала хвостом. Обычная дворняга, вонючая, с длинной шерстью.

– Кто привел сюда собаку?! – снова попыталась задать такой нескромный вопрос я. Парень с неадекватно длинными волосами, сам напоминающий эту собаку, жалостливо взглянул на меня.

– Извини. – Он потрепал ее за ухом и притянул к ноге. – Она казалась такой одинокой.

Я его уже видела. Точно где-то видела. До ужаса знакомое лицо. Да и внешность у него такая, что не сразу забудешь. Весь в татухах, с кривой бородой – даже не думала, что борода может быть кривой. К тому же татуировка на лице – самый быстрый способ привлечь внимание.

Не отвлекайся, Тома, не отвлекайся. Надо понять, что делать с квартирой.

Я рванула в свою комнату. На моем матрасе устроилось человек десять, если не больше. Все истерично смеялись, а на темно-синей икеевской простыне расплылось мокрое пятно. В руках «гостей» – банки пива.

– То-о-ома! А вот и То-о-ома! – крикнул кто-то. Плевать. Надо найти Славу или Саву.

Хотелось взбеситься как ребенок. Топать ногами, рыдать, реветь, орать. Хотелось взять полотенце и каждого здесь им избить. Я хочу, чтобы все исчезли по щелчку пальцев, а в квартире стало чисто, тихо и пусто, в конце концов.

Слава был найден на холодильнике.

Этот пузатый придурок едва помещался на этом крошечном холодильнике. Наши потолки до того низкие, что сесть нормально Слава не мог, поэтому стоял на карачках, в самой провокационной позе, под радостное хихиканье и ловил сразу несколько вспышек смартфонов.

Слава и Сава нравились мне как придурки. И если бы кто-то пересказал мне эту историю про антиновоселье, если бы я увидела ее в сториз или сама ввязалась в эту шумную компанию и поехала на чужую хату отпевать аренду, мне было бы смешно. Это была бы классная история. Я бы разделяла всеобщую радость кутежа и полного идиотизма. Но я участник событий, и поэтому мне совсем не весело.

– Ты говорил с хозяйкой? – Я не стала ждать, когда Слава спустится. Его гномье, красное от выпивки лицо стало умилительно добрым.

– Томочка, – заворковал он. – Это Тома, она офигенная! Она стендап-комик!

Боже мой, только не это. Разумеется, сразу же куча непрошеных заинтересованных взглядов, кто-то уже тычет пальцем.

– Том, пошути!

Обожаю, просто обожаю, когда они просят меня пошутить по щелчку пальцев.

– Слава, твою мать, слезай с этого чертового холодильника. – Я дернула его за ногу, отчего холодильник опасно качнулся в сторону. Угробить холодильник – этого нам еще не хватало.

Боковым зрением я замечаю, как кто-то из тусовки тушит сигарету в тарелке с остатками хлопьев, которые я не доела с утра. Потрясающе. Просто потрясающе.

– Да выпей с нами, – слышится со стороны. – Да чего ты? Пиво, водочка, есть вискарь еще.

Этот назойливый голос, казалось, жил сразу отдельно от всех тел или, напротив, бродил от человека к человеку как невидимый дух вечеринки. Чьи-то руки, плечи. Словно я опять в метро. Не могу нормально вдохнуть, докричаться до Славы или увидеть Саву. Ничего не могу. Ничего.

Я выхватываю протянутую бутылку водки и делаю глоток, не морщась. Я давно научилась этому трюку. Нет более простого способа впечатлить остальных, чем глотнуть самой высокоградусной дряни с каменным лицом.

Чтобы выжить в Москве, тебе нужна тусовка. Я тусуюсь – следовательно, я существую. Чтобы быть в тусовке, нужно уметь занимать место. И самый короткий путь для девочки, которая, как и я, не вышла лицом, – это алкогольное превосходство. Дело не в выпитом, нет, совершенно не в нем. Дело в манере. В отрепетированной боевой манере не щурясь поглощать алкоголь, быстро и с самым непроницаемым лицом. Выражать скуку всем своим внешним видом и разве что саркастично поднимать бровь, когда кто-то из мальчишек болезненно «ойкнет».

Мальчик с собакой вежливо тычет мне в плечо огромную упаковку сока «Добрый». Я чувствую, как по горлу медленно карабкается рвота, а по мозгу будто проходятся горячей сваркой. Вдох через нос, чтобы почувствовать землю. Надо показать, кто здесь главный. Показать, что я одна из них, доказать, что нормальная.

Ведь я нормальная. Я тусовочная, молодая, нормальная Тома. Как они. Такая же непутевая, ничему не принадлежащая, такая же «невзрослая».

– Моя девочка. – Слава хлопает меня по плечу.

Иногда, признаюсь честно, мне нравится подыгрывать той роли, которую на меня навешивают. Этакой жесткой и саркастичной стендаперши, прохававшей жизнь. Девочки, внутри которой живет разочарованный в жизни сорокалетний алкоголик. Я не люблю пить, серьезно, не люблю похмелье, муть в голове. Мне по факту вообще пить нельзя, но я везде ищу одобрения.

– Ты говорил с хозяйкой? – спохватилась я.

– Ага, но все вышло как-то тупо.

Разумеется, в моей жизни по-другому и не бывает.

Слава показал мне сообщения. Сухие и строгие. Сдаем квартиру завтра в двенадцать. Никаких одолжений. Ничего.

Хочется расплакаться от обиды. Только мне показалось, что моя жизнь встала на рельсы. Только показалось, что меня ждет нечто крутое, что с этой квартирой, с этим соседством что-то изменится, как пузырь лопнул.

– Что мне делать-то, Слав? Мне куда, мать его, деваться?

И снова этот жест. Типичный жест мужского отказа.

– Можешь пожить со мной на даче у родителей Савы, – сказал он таким тоном, что стало ясно: нет, не могу.

– Потрясающе, Слав, прям моя мечта. То, за что я платила деньги. За дачу родителей Савы.

– Эй, насчет денег не переживай, мы с новой рекламы «куры-гниль» все вернем.

– Реклама «куры-гниль»?

– Ага. Прикинь, нам заказали рекламу.

– Чего?

Во-первых, я явно упустила момент, когда курица-гриль превратилась в куру-гниль. Во-вторых, реклама ларька – кому это надо?

– Ага, тут где-то ходит девушка эта… которая открывает постироничную кофейню.

– Что-о-о?

– Ага. Еще название такое тупое. Может, ты знаешь ее. Мы с ней знакомились как-то, красивая такая, Ива зовут. Она где-то здесь бродит.

Ива. Я знала только одну Иву. И знала я ее, как любая девушка знает другую девушку, которая в сотни раз красивее ее.

Ива – длинноногая, смуглая, с голубыми глазами и короткой стильной стрижкой. Ива, у которой идеальная улыбка и смех диснеевской принцессы. Ее будто вырвали из какого-то слишком красивого и идеального мира и через волшебный портал отправили сюда. Фея, затерянная в грешном мире. Рядом с ней хотелось только одного – самоуничтожиться к черту от своего уродства.

У Ивы была особенность: на любой вечеринке, где бы она ни появлялась, создавалось ощущение, что это ее день рождения. От распития водки в подворотне до изысканного вечера на закрытом рейве – где угодно, стоило лишь возникнуть Иве, тут же начинало казаться, что все пришли заполучить толику ее внимания, словно благословение.

Я завидовала ей черной завистью. Не длиннющим ногам, красивой улыбке и не идеальной стильной стрижке, а ее раскрепощенности, ее всепоглощающей открытости.

Но я помню Иву в барах. Помню, как она металась от столика к столику в своей распахнутой рубашке и крошечном топике, помню, как увлеченно она болтала что-то заумное: то ли о гендерной теории, то ли еще о чем-то таком. Помню, как я жалась в углу, не решаясь заговорить с ней, и просто наблюдала, будто в кинотеатре.

И я слишком отчетливо помню парней, которые с ней якобы разговаривали. Пока Ива блистала своими интеллектуальными монологами, они прожигали взглядом ее крошечный топ.

Я тогда еще подумала: «Бедная девочка. Сколько бы книжек ты ни прочла, сколько бы диссертаций ни защитила, все будут видеть только этот топ. Как же все-таки хорошо, что участь красивой девочки меня не постигла. Со своим наискучнейшим лицом я зато точно знаю, когда меня слушают, а когда хотят залезть под юбку».

А потом я поняла, что и сама уставилась на ее крошечный топ.

Плей-лист антиновоселья скакнул на хиты девяностых. Ретроградное движение музыки. Чем дольше вечеринка, тем старее песни. Не удивлюсь, если к концу этой тусовки кто-то включит игру на кифаре времен Древней Греции.

Хм, а это может стать хорошей шуткой.

– Так ты стендапер? – Парень с собакой выглянул из-за угла. Все такой же косматый и неформальный. – Кру-у-уто. Как ты к этому пришла?

Я выжидающе взглянула на него и отпила еще чего-то. Мне слишком часто задавали этот вопрос.

– Моих родителей убил стендапер, и поэтому я решила сама стать стендапером и отомстить ему.

Я произнесла это с такой заученной, мертвой интонацией, что парню потребовалась секунда, чтобы понять шутку. Он расплылся в улыбке, показывая свои кривоватые зубы, и шутливо погрозил пальцем.

– А, неплохо.

Ненавижу, когда кто-то за меня говорит, что я стендапер. Стоит при ком-то упомянуть, что ты занимаешься комедией, как в его голову будто вкладывается тикающая бомба. После этого все общение со мной сводится только к одному – к напряженному ожиданию шутки.

Но я живой человек, который делает шутки, а не является шуткой сам по себе.

Интересно, если бы кто-то сказал ему, что я врач, он бы упал с инсультом, чтобы посмотреть, насколько я хороша?

– А у Димы своя группа! – из ниоткуда выскочил Сава.

– О боже, нет! Надеюсь, вы убрали все гитары из квартиры.

– Да ну тебя, у Димы очень крутая группа. И сам Дима крутой. Он на прошлой тусовке себе волосы поджег, а еще он веган. – Сава ткнул пальцем в его татуировку на локте vegan.

– Впечатляющее резюме.

– Ага, послушай его как-нибудь. Группа называется «Овощное жарево».

– Это потому, что ты веган и поджег волосы?

– Нет. Это потому, что я люблю порно с инвалидами.

В этот момент я подавилась своим не знаю чем со спиртом. А это реально смешно, стоит запомнить.

– А, неплохо, – ответила я ему в той же манере.

Дима пару раз моргнул, как будто не совсем понял, что происходит. Рефрен он явно не оценил[8]8
  Рефрен – отсылка к предыдущей шутке. Иногда отсылка не к шутке, а к элементу шутки, например, к определенной реплике.


[Закрыть].

– Ты о чем?

Кажется, он не шутил.

– Ты реально смотришь порно с инвалидами?

Он пожал плечами.

– Каждый дрочит как он хочет.

– Да, только ты смотришь, как кто-то дрочит без рук. Как в детстве, когда катаешься на велосипеде. Мама, смотри, я без рук.

– Не, мне больше нравится, когда нет ног.

– Удивительный ты мальчик, Дима. Играешь музыку, вписываешь собак на тусовки, дрочишь на безногих людей.

Я тут же вспомнила про своего однорукого поклонника, и внутри что-то рефлекторно сжалось в испуге. Он же мог оказаться здесь так же случайно, как и половина гостей.

– Ну да, – усмехнулся он. – Эти руки не для скуки.

К нам подошел общий знакомый-незнакомый. Точнее, таких людей я называю «призрачный гонщик». Загадочный парень, который непонятно каким образом оказывается на всех вечеринках, хотя его никто не зовет. Все, что делают призрачные гонщики на тусовках, – бродят. Не пьют, не разговаривают, не сидят в телефоне. Просто бродят, будто NPC[9]9
  Неигровой персонаж (от англ. non-player character) – персонаж в ролевых играх, которым управляет не игрок, а компьютер.


[Закрыть] из видеоигры. Странный пацан в очках, который выглядит так, словно установит тебе «1С: бухгалтерию». И встречаю я его чаще, чем собственного отца. В принципе, как и с отцом, мы просто обмениваемся с ним кивками, да и все.

Тусовкой заражаешься как вирусом. Помню, как год назад, когда я впервые встретила эту веселую толпу на улице, подумала, что быть в такой тусовке означает устаканиться в Москве. Вжиться в нее, вплестись корнями.

Переехав в Москву – правильнее будет сказать «сбежав», – я пошла по шаблонному сценарию и устроилась работать в кофейню.

Иногда я искренне скучаю по тому периоду своей жизни, потому что тогда все напоминало идиотский фильм. Я отпахивала смену в дешевой забегаловке на Арбате, варя кофе всем подряд вместе с армянской подружкой Даной, а закрыв кофейню, бежала на любые открытые микрофоны, которые могла найти.

Обычно в таких идиотских историях появляется принц, на которого ты по ошибке роняешь кофе, и тот зловонным пятном расползается по его белой, идеально выглаженной рубашке. Но так бывает в идиотских историях, а в моей жизни Сава швырнул урну в витрину и стащил банку с чаевыми.

До этого предводителем этой дикой компании я видела Саву. Слава был слишком низкорослым и тихим, а Савин рост и чудаковатая внешность позволяли ему стать заметным лидером сборища этих хипста-подростков. Периодически они захаживали к нам, брали самый дешевый кофе, в основном, как я понимаю, с жуткого похмелья, и перешучивались между собой.

А потом, в мою ночную смену, он швырнул урну. Стекло она не разбила, зато тупо отлетела прямо в него. Врезалась в живот и сбила с ног. Я неистово хохотала минут пять, упав на колени за кассой. Вся его компания тоже смеялась до истерики. А Сава получил сотрясение, о котором узнал только на следующий день. Он был настолько пьян, что и не понял, что случилось.

И вот этот истеричный смех в такой идиотской ситуации стал моим золотым билетом на эту шоколадную фабрику прикола. Дружелюбная тусня позвала меня с собой. Растерявшись, я даже впустила их внутрь и закрыла при них кассу, не заметив, что Сава прихватил с собой не только меня, но и банку с чаевыми. Мы тупо носились по центру всю ночь, забегая в круглосуточные магазины, где продавали алкоголь.

Неудивительно, что меня потом уволили.

Но я отчетливо помню, что в ту дикую ночь, абсолютно бессмысленную, идиотскую и бесцельную, я чувствовала себя до жути счастливой, причастной к чему-то. Никто даже имени моего не спрашивал, никого не интересовала моя биография. Я будто стала единицей стихийного и непонятного движения.

Потом снова тусовка. И еще одна. Драки, разборки с ментами, случайные разговоры. Люди менялись, суть – никогда. Я врастала в эту тусовку.

Мутные видео с вечеринок становились валютой. Мое «Инстаграм»-окружение росло, мне требовалось доказывать, что моя жизнь интересная, что я интересная, и я рвалась куда угодно ради пятнадцати секунд в темноте со вспышками света. Смотрите. Я есть. Мне весело.

И вот мы все вместе едем к кому-то на дачу, напиваемся. Сава постит в свой «Инстаграм» нашу совместную фотку с кучей случайных людей, подписывая: family.

И я подумала, вот она, семья, где вместо общей крови течет общий сидр. Вот они, настоящие друзья. Я всегда хотела только одного: быть причастной к чему-то.

Но потом я, разумеется, разочаровалась. Я коллекционирую способы не только разочаровывать родителей, но и разочарования в целом.

Надо прекратить пить, чтобы не загоняться еще больше. Надо улыбаться, веселиться, надо попрощаться с квартирой и стабильной жизнью так, чтобы не было жаль. Ведь раньше, в ту ночь, я это умела. Просто раствориться до основания в толпе, чтобы не слышать собственного голоса, забыть о собственной личности.

Тусовка – это способ несуществования.

Поэтому я буду пить, буду слушать идиотскую музыку, буду говорить.

Да-да, я видела новый выпуск. Тебе реально понравился новый сезон? А ты когда впервые закурил? Помню, в прошлый раз, когда мы так тусовались… Да, он реально хорош. Нет, не смотрела. Блин, оставь эту песню. Ты как будто украл ее из плей-листа моего бати. Где я могла тебя видеть? О, ты тоже ее знаешь? Уже был там? Блин, не могу вспомнить. Я так хотела пойти, но не получилось. Да-да, там я и работала. Февраль в Москве – отдельный вид ада. Луи Си Кей? Ну, это сложная история. Не знаю, как к этому относиться. Нет, не была. Думаешь, стоит пойти? Осталось еще выпить? Что? Твой однокурсник реально выпрыгнул из окна?

Болтовня, болтовня, болтовня. Бессмысленная. Да, займи ею свой мозг, генерируй разговоры, генерируй веселье. Шутки, контент, вопросы. Займешь их, займешь и себя. Надо поймать это ощущение, надо потеряться.

А какую музыку ты слушаешь? О, а ты чем занимаешься? Реально? Как интересно! Да, мне кто-то что-то рассказывал. Я? Да ничего такого. И че, какие планы на лето? Спроси у своей мамаши. Дебильная шуточка. У тебя проблемы? Узнали? Согласны?

Ты веселая, Тома. Ты нормальная. Ты обычная, Тома. Все умеют разговаривать, все умеют веселиться. Ты тоже умеешь. Давай, покажи им.

О-о-о, я так давно не слышала эту песню. Выйдем, покурим? А как вы познакомились? Видел это? Слышал то? А вот это? Ну как в той шутке. Есть сигарета? Есть зажигалка? Не, я не юзаю. Просто не особо нравится.

Теряйся. Теряйся. Теряйся.

Ты на этой тусовке, чтобы забыть некоторые вещи:

– ты пьешь антидепрессанты, которые не стоит мешать с алкоголем;

– завтра тебе будет негде жить;

– ты нищая;

– у тебя нет нормальной работы;

– уже несколько лет у тебя тяжелая форма депрессии;

– ты стендап-комик;

– они убили твою веру в дружбу;

– ты ненавидишь этих людей;

– но себя ты ненавидишь больше.

В какой-то момент кто-то пытается приготовить еду и жарит макароны. Слава пишет номер банковской карты на стене. Еще кто-то рассыпает пакет муки. Сгорел сарай, гори и хата, поэтому я беру эту муку и разбрасываю по всей кухне, швыряя на Саву, на глупых девчонок. Они подключаются, затягиваются в мой движ. Все визжат, орут, снимают сториз. Вот вам контент, получите, держите. Я устрою на своей – ха-ха, уже не своей – кухне праздник этих индийских красок, как он там называется. Без разницы. На моем празднике будут только белые краски.

Я хочу все уничтожить. Все испортить. Хочу сделать хоть что-то.

– Эй, тебе помочь?

В таком состоянии опьянения выпадают звенья. Из логических цепочек. Цыпочек. Логические цыпочки. Каламбур – низшее проявление юмора. Звено исчезло, я в ванной. Меня тошнит, кружит, фокус отсутствует.

– Давай умоемся, красотка, – голос у нее такой нежный, заранее материнский. Эта фея, что поставила меня на ноги, будет самой лучшей матерью на свете.

Она сует мою голову под кран, и уши закладывает водой. Отчего-то я вспоминаю крещение. Меня крестили слишком поздно, и я, к сожалению, помню инстинктивную панику, когда тебя окунают в таз.

– Меня крестили после первой попытки покончить с собой. Видимо, мама испугалась, что в следующий раз я действительно доведу дело до конца, и, волнуясь за мою душу, решила меня покрестить. Просто уморительно. Ведь самоубийц не отпевают, они сразу попадают в ад.

Я разогнулась и поняла, что сказала это вслух. Более того, я сказала это вслух той самой волшебной Иве.

– У одного комика была шутка… Не помню, как его. В общем, надо прыгать с крыши, потому что когда ты делаешь первый шаг, то уже совершаешь грех самоубийства. Так вот, он шутил… как же его зовут, а? Так вот, шутил, что надо прыгать со священником, но это священник, нельзя, чтобы он умер, и, пока вы летите, исповедоваться, то есть признаться в грехах. А священник – он же священник – должен быть с реактивным ранцем[10]10
  Шутка Ильи Озолина из шоу «Двадцать два комика».


[Закрыть].

Ива и ее лазурные глаза. Ива и ее идеальная смуглая кожа. Ива и ее идеальная улыбка. Ива улыбается. Более того, она смеется, очень громко и заразительно.

– Я весь вечер пыталась тебя выловить, Тома.

– Что? Меня? Ты? Идеальная ты – выловить меня?

Господи, она же трезвая. Она просто катастрофически, невероятно трезвая.

– Подожди, ты знаешь, как меня зовут?

– Я была на твоем выступлении две недели назад в «Весле», все не могла вспомнить, где я тебя видела. У тебя очень постироничное выступление.

– Да, я многое из него хотела бы постирать.

Ива чуть щурит глаза. Мне кажется, что она слишком долго думает, прежде чем улыбнуться.

– Говорят, что каламбур – низшая форма юмора, так как не нагружен смыслом и вызывает меньше реакции.

– Ты разговариваешь как робот, – я хотела сказать это с долей восхищения, но у Ивы лицо будто треснуло. Что-то в нем дернулось из-за этой реплики.

– Ты вся в муке. – Она несколько раз отряхнула мою одежду. Что-то всегда сжимается внутри меня, когда человек подходит слишком близко или проявляет внимание, независимо от того, что это за человек.

Между нами повисла какая-то странная неловкость, которая бывает, когда долго собираешься что-то попросить и никак не можешь. И удивительно, что эта неловкость исходила вовсе не от меня, а будто бы от Ивы.

Я слишком много анализирую для того, кто столько выпил.

– Сава говорил про кафе. – Разумеется, я хотела сказать что-то более осмысленное, но Ива поняла.

– Да, я разрабатываю концепцию кафе. Постироничное кафе. Оно будет называться «Чаек-кофеек».

Какое идиотское название.

– Постироничное? Мне всегда казалось, что постироничным называют просто что-то недостаточно смешное.

Ива задумчиво склонила голову набок.

– Нет, постирония находится на стыке иронии и искреннего высказывания. Знаешь, когда признаешься в любви, но при этом добавляешь пару идиотских шуток про мать того, кому ты признаешься.

– Вау. Это же моя жизнь.

– Это моя тема для диссертации.

– Ты сейчас шутишь?

Ива отхлебывает пива, которое все это время было в кармане ее ультрамодного оверсайз-комбинезона, и с сомнением смотрит на дверь. Я понимаю, что она опасается, как бы кто-то не вошел и не прервал нас. Кажется, Ива нашла во мне интересного собеседника и не хотела, чтобы стихия тусовки меня увела. Но, возможно, я все это придумываю.

Я сажусь в сухую ванну, и Ива как-то скромно улыбается.

– Я пишу о развитии комедии, постиронии и метаиронии. Сейчас я на главе «Эволюция комедийных приемов на различных видеохостинг-платформах».

– Типа комедийные приемы вайнеров?

– Объект моего исследования – «Инстаграм», «Вайн», «Мюзикали», «Коуб» и «Тик-ток». Я слежу, как менялась комедия, ее взаимосвязь с функционалом хостинга…

Господь, если ты слышишь меня, знай, что, породив на свет божий Иву, ты уничтожил самооценку тысячи женщин.

– Твою мать, это ж должно быть дико интересно.

– Скорее, страшно занудно. – Она даже покраснела.

– Я прежде никого не встречала, кто занимался бы юмором так… Точнее, я сама занимаюсь юмором, у нас есть разгоны, мы постоянно треплемся о комиках, но… никто из нас толком не знает, что такое постирония. Точнее, мы часто шутим о постиронии, но…

Ива пожимает плечами.

– Я только недавно начала работать над диссертацией, но если тебе интересно, могу дать почитать черновики.

– Да, конечно! Я бы очень хотела!

Вблизи оказалось, что Ива умеет смущаться. Она всегда крутилась на орбите общих тусовок, и я никогда не видела, чтобы она опускала глаза в пол.

– И… если ты вдруг захочешь, я хотела бы обсудить с тобой развитие стендап-индустрии в России.

Я округлила глаза.

– Необязательно сейчас, можем как-то выделить день, выпить кофе, когда тебе будет удобно, я подготовлю вопросы…

Выделить день. Удивительная вежливость. Ива создает иллюзию, что я действительно занятая-крутая, хотя на самом деле я либо торчу в «Весле» непонятно зачем, либо репетиторствую всяким школьникам, либо жалею себя. Вот и все мое расписание.

– Да, конечно, с удовольствием, это очень интересно…

Две пьяные девушки в ванной в разгар тусовки. Это либо начало порно, либо начало дружбы.

Обычно пьяные откровения приводят к чувству неловкости или отрывочным воспоминаниям, но уж точно не к продолжению общения. Редко бывает так, что пьяный треп на кухне поднимает ваше знакомство на новый уровень. Максимум вызывает малую долю взаимного уважения.

Хочется верить, что этот вечер действительно был особенным. И он был, потому что в обычной квартирке, в обычной ванной оказалось два, ну ладно, как минимум один необычный человек.

И в ту ночь в основном говорила Ива. Вкрадчиво, совсем не так, как с пацанами в барах или в шумных компаниях. Весь ее ночной монолог вызвал у меня ассоциацию с первым стриптизом девственницы, словно с каждой репликой она оголялась все больше и больше. Робко, неловко, но целеустремленно, с явным намерением к концу сеанса содрать с себя еще и кожу.

– Мне с детства поставили Аспергер. Это такая…

– Форма аутизма, которая помогает казаться интересной. И еще оправдать, почему ты терпеть не можешь разговаривать с людьми. Стой, извини, я просто пошутила.

Я всегда обращаю внимание на то, как люди смеются. Наверное, для меня это самое главное. И Ива смеялась… задумчиво. Она будто пропускала шутку через все свои невидимые мыслительные процессоры, чтобы в мозгу на ярком экране высветилось: смешно / не смешно. Будто она принимала решение, смеяться ей или нет, и от этого ее смех становился еще ценнее.