Текст книги "Slash. Демоны рок-н-ролла в моей голове"

Автор книги: Сол Слэш Хадсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 9 страниц)

Глава 6. Учись жить как животное

Мы были не из тех людей, которые принимают отказы. Гораздо вероятнее, что отказывали мы. Выросшие на улице, мы были самодостаточны и привыкли делать все по-своему – нам лучше умереть, чем пойти на компромисс. Когда мы стали единым целым, эти качества умножились на пять, потому что мы защищали друг друга так же яростно, как самих себя. К нам определенно можно было применить все три определения слова «банда»: 1) мы были группой людей, связанных по социальным причинам, таким как антиобщественное поведение; 2) мы были группой людей с общими вкусами и интересами, которые вместе работают; и да, 3) мы были группой лиц, связанных преступными или другими антиобщественными целями. И ощущение преданности банде у нас тоже было: мы доверяли только старым друзьям, а все, что нужно, находили в обществе друг друга.

Общая сила воли вела нас к успеху на наших собственных условиях, но от этого прийти к нему было не легче. Мы не походили на другие группы того времени. Мы не принимали критику вообще ни от кого: ни от коллег, ни от шарлатанов, которые пытались подписать с нами несправедливые менеджерские контракты, ни от представителей звукозаписывающих лейблов, которые боролись за то, чтобы нас подписать. Мы не делали ничего ради признания и избегали легкого успеха. Мы ждали, когда наша популярность заговорит сама за себя и индустрия обратит на это внимание. А когда это произошло, мы заставили их заплатить.

Мы репетировали каждый день, сочиняя новый материал и дорабатывая песни, которые играли до этого, вроде Move to the City и Reckless Life, написанных тем или иным составом Hollywood Rose. У нас был дерьмовый вывод звука с микрофона, так что большая часть музыки написана вообще без вокала Акселя. Он напевал себе под нос, слушал и давал обратную связь к тому, о чем мы говорили в аранжировках.

Три вечера спустя у нас был готовый концерт, куда вошли песни Don’t Cry и Shadow of Your Love, так что мы единогласно решили, что теперь пригодны для общественного потребления. Можно было бы сразу договориться о концерте, потому что мы знали нужных людей, но нет – мы решили, что после трех репетиций готовы отправиться в турне. И не какое-нибудь турне по клубам рядом с Лос-Анджелесом. Мы приняли предложение Даффа организовать нам настоящее турне, от Сакраменто до Сиэтла, его родного города. Это было совершенно невероятно, но нам это казалось самым разумным планом в мире.

Планировалось собрать технику и отправиться в путь через несколько дней, но наше рвение так напугало барабанщика Роба Гарднера, что он почти сразу ушел из группы. Никто даже не удивился, потому что Роб хорошо играл, но с самого начала не вписывался. Он был другим, не с нами на одной волне. Он не готов был продать душу за рок-н-ролл. Расставание прошло спокойно: мы просто представить себе не могли, чтобы после трех таких репетиций кому-то могло не захотеться отправиться в турне по побережью, захватив с собой только инструменты и ту одежду, что уже была на нас. Нас было уже не остановить, и я позвонил единственному барабанщику, готовому поехать с нами в тот же день, – Стивену Адлеру.

На следующий день на репетиции мы наблюдали за тем, как Стивен устанавливает обе своих серебристо-синих бас-бочки и разминается сбивкой на них. У него была не совсем подходящая эстетика, но эту проблему оказалось несложно решить. Ситуацию мы исправили в обычной манере Guns: когда Стивен ушел отлить, Иззи и Дафф спрятали одну из его бас-бочек, напольный том и несколько маленьких томов со стойками. Стивен вернулся, сел за ударные, начал отсчитывать ритм следующей песни и только потом понял, что чего-то не хватает.

– Эй, а где моя вторая бас-бочка? – спросил он, оглядываясь по сторонам, как будто обронил ее по пути в туалет. – Я же принес две… а где остальные барабаны?

– Забудь об этом, парень. Тебе они не нужны, просто отсчитывай заново, – ответил Иззи.

Стивену так и не вернули его вторую бас-бочку, и это лучшее, что когда-либо с ним случалось. Из нас пятерых он был, условно говоря, самым современным, что, учитывая все обстоятельства, стало ключевой особенностью нашего звучания, – но мы не собирались позволять ему тыкать нас в это носом. Мы гнобили его до тех пор, пока он не стал играть прямую рок-н-ролльную бочку, которая дополняла и легко вписывалась в басовый стиль Даффа, позволяя нам с Иззи свободно сочетать блюзовый рок-н-ролл с невротическим панком первого поколения. И это все без учета стихов и вокальной подача Эксла. У Эксла уникальный голос, потрясающий диапазон и тембр. Несмотря на то что вокал у него сильный и резкий, в нем все равно есть нечто лирическое и блюзовое благодаря тому, что в начальной школе Аксель пел в церковном хоре.

К концу испытательного срока Стивена мы решили его оставить, так сформировался оригинальный состав Guns N’ Roses. Дафф организовал нам концерты, осталось только раздобыть транспорт. Любой, кто хорошо разбирается в музыкантах, – неважно, успешных или не очень, – знает и то, что они легко «одалживают» у друзей всякое барахло. Один телефонный звонок и немножко уговоров – и с нами решили ехать наши друзья Денни и Джо, чьей машиной и лояльностью мы часто пользовались. Чтобы представить все в лучшем свете, мы назвали Денни своим гастрольным менеджером, а Джо – главным техником, и на следующее утро отправились на зеленом разваливающемся «Олдсмобиле» Денни в долину, чтобы прицепить к нему трейлер, который забили усилителями, гитарами и ударными.

Мы всемером набились в эту тачку из семидесятых и отправились в путешествие, до которого, думаю, никто, кроме Даффа, не представлял себе полутора тысяч километров. Машина сломалась в районе Фресно, примерно в трехстах километрах от Лос-Анджелеса и не доезжая ста пятидесяти до Сакраменто. Денни был не из тех, кто тратится на членство в автомобильной ассоциации, но, к счастью, мы сломались недалеко от заправки, докуда смогли дотолкать машину и узнать, что на получение необходимых запчастей для этой старой зверюги потребуется четыре дня. Так мы не успевали ни на один свой концерт.

Наш энтузиазм был настолько силен, что мы не приняли во внимание возможные задержки или неполадки, поэтому оставили машину и технику Денни и Джо, чтобы те дождались ремонта, и решили встретиться с ними в Портленде (примерно в тысяче двухстах километрах оттуда), где должно было состояться одно из наших представлений. Оттуда мы думали вместе поехать в Сиэтл (до которого еще почти триста километров) и сыграть там завершающий концерт турне уже со своей техникой. В какой-то момент Денни и Джо пытались убедить нас остаться во Фресно всем вместе, пока не починят машину, но ни этот вариант, ни очевидную возможность вернуться домой мы всерьез не рассматривали. Мы даже не подумали о том, как будем добираться с одного концерта на другой, а уж тем более о том, что усилителей и ударных установок на площадках может не быть. Нам на все это было наплевать. Мы впятером без колебаний вышли на шоссе и начали голосовать.

Денни и Джо мы отдали все деньги, чтобы оплатить ремонт – у нас и было всего-то баксов двадцать, – и поковыляли к дороге с гитарами в руках. Мы простояли там несколько часов, и ни один водитель даже не притормозил, чтобы на нас посмотреть, но и это не поколебало нашу уверенность. Мы выбрали проактивную позицию и проверяли эффективность различных конфигураций автостопа из всех доступных: пять парней без видимого багажа; двое парней ловят машину, а трое прячутся в кустах; один парень с гитарой; только Аксель и Иззи; только я и Иззи; только Аксель и я; только Стивен, который улыбается и машет; только Дафф. Ничего не получалось. Жители Фресно сторонились нас, в каком бы составе и в какой форме мы перед ними ни маячили.

Примерно через шесть часов появился нужный нам неудачник: это был дальнобойщик, который взял нас всех на борт. Мы влезли на переднее сиденье и маленькую сидушку за ним. В тесноте да не в обиде: теснота эта была еще ощутимее из-за чехлов с гитарами и любви водителя к спидам. Он нехотя поделился с нами своими запасами, благодаря чему его бесконечные рассказы о жизни в дороге показались терпимыми: мы все впятером были довольно циничны и саркастичны, так что поначалу безумие этого парня нас очень забавляло. Всю ту ночь, следующий день и еще целый день мы с криками неслись по дороге, рискуя вылететь в лобовое стекло, а я даже не мог бы придумать другого места, где мне хотелось быть больше, чем там. Когда мы останавливались на стоянках для отдыха, чтобы водитель немного поспал на заднем сиденье своей кабинки – а это было последовательно непоследовательное количество времени, где-то от часа до половины дня, – мы дремали на скамейках, писали песни до рассвета или просто шатались по стоянке и бросались мусором в местных белок.

Через пару дней такой дороги наш водитель стал особенно остро пахнуть, а его прежде доброжелательная болтовня как будто помрачнела. Вскоре мы все заметно скисли. Он сообщил нам, что собирается сделать крюк и взять еще спидов у своей «старушки», которая, подозреваю, встречала его в определенных пунктах маршрута, чтобы держать в тонусе. Было непохоже, что ситуация вообще улучшится. В следующий раз, когда он заехал на стоянку, чтобы устроить очередной бесконечный дневной перерыв, мы уже так задолбались, что терпение кончилось. Изучив другие варианты, мы попробовали поймать новую машину, подумав, что если будет еще хуже, то наш демон спидов в полуприцепе подберет нас, когда проснется. Он, наверное, даже не успеет понять, что мы его бросили.

Перспектив было не очень много. Из нас пятерых никто не выглядел как обычный добропорядочный человек: у Даффа был красно-черный кожаный тренч, у нас черные кожаные куртки, длинные волосы, а еще мы несколько дней подряд провели в дороге. Понятия не имею, сколько мы прождали, но в какой-то момент нас подобрали две цыпочки на пикапе с крышей. Они довезли нас до окраин Портленда, и, когда мы въехали в город, все стало хорошо. Доннер, друг Даффа из Сиэтла, прислал кого-то сообщить нам, что звонили Денни и Джо. Очевидно, машина была слишком ненадежной для поездки, поэтому они отправились обратно в Лос-Анджелес. Не то чтобы нас это сильно волновало: мы готовы были двигаться дальше, даже если пропустим все свои выступления. Для нас это не имело значения, пока оставался шанс сыграть финальный концерт в этом турне – он должен был состояться в Сиэтле, – и этот финальный концерт стал первым в истории выступлением Guns N’ Roses.

Прибытие в Сиэтл дало нам вкус победы, потому что у нас наконец получилось (та последняя поездка прошла без проблем), а еще потому, что дома у Доннера все очень напоминало нашу Берлогу. По приезду в нашу честь устроили барбекю, которое, как мне кажется, вообще не кончалось, – когда мы наконец убрались оттуда, вечеринка продолжалась все так же яростно, как когда мы, пятеро незнакомцев из Лос-Анджелеса, только вошли. Там был бесконечный запас травки, тонны выпивки, и в каждом углу кто-нибудь спал, ширялся или трахался. Это была стандартная вечеринка после концерта Guns N’ Roses… только началась она еще до нашего первого концерта.

Мы приехали домой к Доннеру за несколько часов до выхода на сцену. У нас не было ничего, кроме гитар, так что нам очень нужно было найти недостающую технику. Как я уже говорил, до переезда в Лос-Анджелес Дафф играл в легендарных сиэтлских панк-группах, поэтому ему удалось кое-что одолжить: он позвонил Лулу Гарджиуло из Fastbacks, и она дала нам свою барабанную установку и усилители. Она лично сделала возможным первое выступление Guns N’ Roses. И я хотел бы снова поблагодарить ее за это прямо сейчас.

Клуб назывался «Горилла Гарденс» и был настоящей панк-рокерской дырой: там было сыро, грязно и пахло несвежим пивом. Он располагался прямо на воде, на промышленной пристани, которая придавала ему морского антуража, но совсем не как в живописном деревянном доке. Здание находилось на краю бетонной плиты. Там была такая обстановка, в которой в гангстерских фильмах бандиты восточного побережья обычно заключают сделки. А вдобавок ко всему, в день концерта было холодно и шел дождь.

Мы вышли на сцену и отыграли концерт, а зрители не отнеслись к нам ни враждебно, ни благосклонно. Сыграли мы, наверное, семь или восемь песен, в том числе Move to the City, Reckless Life, Heartbreak Hotel, Shadow of Your Love и Anything Goes, – и закончилось все довольно быстро. В тот вечер мы являли собой сырой набросок того, чем была наша группа. Когда нервная энергия утихла, по крайней мере во мне, мы уже доиграли. Ничего катастрофического вроде не произошло, и в общем и целом концерт был довольно хорош… пока мы не пришли за деньгами. Эта простая задача превратилась в страшную битву, как и вся наша карьера в самом начале.

Владелец клуба отказывался заплатить нам обещанные 150 долларов. Мы преодолели это препятствие так же, как и все препятствия на своем пути, – все вместе. Мы разобрали технику, уложили ее в чехлы и прижали парня у него же в кабинете. Дафф разговаривал с ним, а мы стояли рядом, стараясь выглядеть грозно и временами бросая в его адрес угрозы так, для профилактики. Мы заперли дверь и держали его внутри, пока он наконец не отжал 100 долларов. У него было какое-то дерьмовое оправдание тому, что он не доплатил нам еще полтинник, и это было абсолютно нелепо. Прессовать его и дальше стало влом, так что мы взяли сотню и поделили ее на всех.

Когда я вспоминаю наши приключения в Сиэтле, у меня перед глазами возникает одна яркая картинка. Передо мной перевернутый вверх ногами телевизор. Помню, что лежал наполовину на кровати, а голова у меня свисала с раскладного дивана так низко, что я касался макушкой пола. По обе стороны от меня были такие же обдолбанные незнакомые мне люди, а я настолько упорот, что мне казалось, будто нашел лучшее в мире положение для тела. Кровь прилила к мозгу, но я так и валялся вниз головой, и смотрел «Ужасного доктора Файбса», и больше ничего на свете не хотел делать.

Через пару дней после вечеринки у Доннера мы снова сели в машину к его подруге, которую здесь назовем Джейн. Она либо была сумасшедшей, либо мы просто понравились ей настолько, что она довезла нас до самого Лос-Анджелеса. До сих пор точно неизвестно. Первую остановку мы сделали только в Сакраменто, то есть примерно через тысячу двести километров пути. К этому моменту мы уже были вынуждены остановиться: Джейн была не из тех, у кого в машине работает кондиционер, а так как было лето и стояла жуткая жара, продолжение пути без остановок обещало нам летальный исход.

Мы припарковались и до вечера бродили по центру, выпрашивая у прохожих мелочь на еду. Через несколько часов мы собрали свои монеты и отправились в «Макдоналдс», у нас едва хватило еды на шестерых. Потом мы улеглись в тени дубов в парке напротив Капитолия, чтобы хоть немного отдохнуть от жары. Стало настолько невыносимо, что мы перелезли через забор и нырнули в бассейн какого-то санатория. На самом деле, если бы нас арестовали за проникновение на частную территорию, нам, вероятно, стало бы только лучше – по крайней мере, в участке есть еда и кондиционер, в отличие от машины Джейн. Как только солнце зашло и драндулет остыл настолько, чтобы в него можно было сесть, мы снова отправились в путь.

Спустя много лет я понял кое-что важное: та поездка сплотила нас как группу и подвергла испытанию верность делу, и мы его успешно прошли. Мы тусовались, играли, пытались как-то выжить, что-то пришлось перетерпеть, и всего за две недели у нас накопилось историй на всю жизнь. Или это была всего неделя… Кажется, всего одна… хотя откуда мне знать?

Вполне логично, что первый концерт Guns состоялся в Сиэтле, потому что, хотя мы и жили в Лос-Анджелесе, общего с обычными лос-анджелесскими группами у нас было не больше, чем у погоды Сиэтла с Южной Калифорнией. Больше всех на нас повлияли Aerosmith, особенно на меня, а еще были T. Rex, Hanoi Rocks и The New York Dolls. Думаю, можно даже сказать, что Аксель напоминал Майкла Монро.

Так вот, после первого концерта в истории группы мы вернулись в Лос-Анджелес и все с нетерпением ждали следующих репетиций и развития. Мы собрались на репетицию в Сильверлейке, а потом уселись в маленькую «Тойоту Селику» Даффа и поехали домой. Когда мы въехали на перекресток, чтобы повернуть налево, нас обогнал какой-то парень со скоростью около ста километров в час. Стивен сломал лодыжку, потому что вытянул ноги между двумя передними сиденьями, а остальные довольно сильно ушиблись, кроме меня – я остался невредим. Это была очень неприятная авария: машина Даффа разбилась, а мы чуть не погибли. Это был бы злой поворот судьбы: группа разбилась на дороге, стоило ей только собраться.

Мы начали общаться со всякими потрепанными рок-н-ролльщиками Лос-Анджелеса. Они были из закулисья, о котором обычный фанат из Стрипа знать не знал. Один из таких персонажей – Никки Бит, который недолго играл в L. A. Guns на барабанах, а в основном проводил время в менее известных глэм-группах типа Joneses. Никки не то чтобы сам был потрепанным – скорее, у него просто было много таких друзей. Еще у него был дом в Сильверлейке, а там репетиционная студия, где мы собирались, настраивались и играли – и именно в ней мы по-настоящему «сыгрались». У Иззи был набросок песни под названием Think About You, который нам понравился, а еще мы доработали Don’t Cry – первую композицию, над которой я работал вместе с Иззи. У Иззи был еще один рифф для песни под названием Out Ta Get Me, который отозвался во мне сразу же, как только я его услышал, – и мы тут же превратили его в песню. Аксель вспомнил рифф, я играл ему, когда он жил у нас дома, а это, казалось, было уже очень давно: он стал вступлением и основным риффом песни Welcome to the Jungle. Это была первая настоящая песня, которую мы написали все вместе. Мы сидели на репетиции, пытаясь придумать что-то новое, когда этот рифф пришел Акселю в голову.

– Слушай, а что насчет того риффа, который ты играл мне недавно? – спросил он.

– Когда ты жил у меня? – спросил я.

– Ага. Он был хорош. Давайте послушаем.

Я начал играть, Стив тут же придумал ритм, Дафф – басовую партию, и все получилось. Я стал набрасывать идеи для припева и соло, а Аксель сочинил стихи.

Дафф служил в этой песне клеем: он придумал разбивку, такую дикую рокочущую басовую линию, – а Иззи создал фактуру. Примерно через три часа песня была закончена. Аранжировка практически та же, какая и вошла в альбом.

Нам нужно было вступление, и я придумал его в тот же день с помощью цифровой задержки на дешевой гитарной педали «Босс». Свои деньги эта педаль отработала, и, какой бы дерьмовой она ни была, она создавала напряженный эффект эха, который задавал настроение в этой песне, а в конечном счете и в начале нашего дебютного альбома.

Многие из самых ранних песен дались нам слишком легко. Out Ta Get Me мы сочинили за один день, еще быстрее, чем Jungle. Иззи придумал рифф и основную идею, в ту же секунду, как он ее сыграл и музыка коснулась моих ушей, ко мне пришло вдохновение, и я сочинил свою партию. Это произошло так быстро, что даже самую сложную часть – две гитарные партии – мы написали менее чем за двадцать минут.

Я еще не играл в группе, где музыка, которая меня так вдохновляла, приходила бы так естественно. Не могу говорить за других ребят, но, судя по скорости нашего коллективного творчества, похоже, что и они ощущали нечто подобное. В то время мы, казалось, разделяли это общее знание и своего рода тайный язык; казалось, мы все уже знали, что каждый из нас принесет на репетицию, и заранее готовили подходящее дополнение. Когда мы все были на одной волне, все и правда получалось так просто.

Мы брали прикиды у девчонок и поначалу одевались в стиле глэм, хоть и более грубом. Правда, нам очень быстро стало лень краситься, так что глэм-фаза продлилась совсем недолго. К тому же проблема с одеждой была еще и в том, что подружки у нас постоянно менялись и нельзя было заранее угадать, какие шмотки носит следующая. Да и образ этот, кажется, мне никогда не подходил – у меня не было подходящего для него тощего белого тела. В конце концов, отказ от этой идеи пошел нам на пользу: мы стали более суровыми, более традиционными и более искренними и начали больше напоминать сам Голливуд, чем лос-анджелесскую глэм-сцену.

Слэш, во время недолгого глэм-периода Guns

Мы ведь были сумасшедшей рок-н-ролльной группой. И лишь выиграли от того, что не сливались с остальными, и соглашались на каждый концерт, какой нам только предлагали. Мы репетировали каждый день, и новые песни приходили быстро; мы тестировали их на простых слушателях вроде публики в клубах «Мадам Вонг Запад», «Трубадур» и «Виски». Все, чем мы занимались ежедневно, я рассматривал как очередной шаг на пути туда, где все возможно. На мой взгляд, все было просто: если мы сосредоточимся только на преодолении ближайшего препятствия, то быстро доберемся из точки А в точку С, как бы велико ни было расстояние.

С каждым выступлением у нас появлялось все больше поклонников – и, как правило, несколько новых врагов. Это не имело значения; поскольку мы собирали много зрителей, и получать приглашения выступить становилось легче. Наши фанаты с самого начала были разношерстными: панки, металлисты, наркоманы, психи, странный чудак и несколько потерянных душ. Их всегда было непросто как-то охарактеризовать или подогнать под количественную оценку… на самом деле спустя столько лет я по-прежнему теряюсь, когда мне нужно их как-то описать, и меня это устраивает. Закоренелые фанаты Guns были, я полагаю, родственными душами, неудачниками, которые сделали статус изгоя своей позицией.

Как только наша популярность стала расти на местном уровне, мы связались с Вики Гамильтон, первым менеджером Mötley Crüe и Poison. Вики была толстой платиновой блондинкой ростом сто семьдесят пять с плаксивым голосом, которая верила в нас и доказывала это, бесплатно занимаясь нашим продвижением. Мне очень нравилась Вики – она была искренней и доброжелательной; помогала мне печатать афиши концертов, давала объявления в «Лос-Анджелес Уикли» и общалась с промоутерами на наших концертах. Я работал вместе с ней, делая все, что в моих силах, ради общего дела. С ее помощью дела у нас и правда пошли в гору.

Мы стали выступать каждую неделю, и, так как нас видело все больше людей, мне понадобилась новая одежда: с тремя футболками, одолженной кожаной курткой, одной парой джинсов и парой кожаных штанов трудно стать звездой. В день концерта, когда мы должны были выступать хедлайнерами в «Виски» субботним вечером, я решил, что с этим надо что-то сделать.

У меня не было средств на роскошь, так что я прошелся по магазинам в Голливуде, чтобы подыскать что-нибудь приемлемое. Я стащил серебристо-черный ремень в индейском стиле, как у Джима Моррисона, в каком-то магазине под названием «Кожа и сокровища». Я подумал, что надену его с джинсами или кожаными брюками (их еще давно нашел на помойке у бабушкиного дома), и продолжил рыскать по магазинам. В заведении под названием «Розничная шлюха» я нашел кое-что интересное. Эту вещь я не мог себе позволить и впервые жизни был не уверен, что смогу ее украсть, зато был точно уверен, что она мне нужна.

Огромный черный цилиндр не так-то легко засунуть под рубашку, правда, за годы карьеры у меня их так много украли, что кто-то, вероятно, все же изобрел рабочую технику, о которой я не знаю. В любом случае я до сих пор без понятия, заметили ли это сотрудники, а если и да, то было ли им хоть какое-то дело до того, что я нагло снял цилиндр с манекена и вышел из магазина, как ни в чем не бывало и даже ни разу не оглянулся. Не знаю, что на меня нашло, но я был уверен, что эта шляпа – моя.

Как только я вернулся в квартиру, где тогда жил, то понял, что мои новые приобретения лучше всего будут смотреться вместе. Я подрезал ремень, надел на цилиндр и пришел в полный восторг от того, что в итоге получилось. Еще радостнее мне стало, когда я понял, что новый аксессуар можно надвинуть себе на лицо так, чтобы всех видеть, но при этом практически скрыться из виду самому. Кто-то подумает, что гитарист и так прячется за своим инструментом, но цилиндр обеспечил мне настоящий непроницаемый комфорт. И хотя я никогда не считал его оригинальным предметом одежды, он был по-настоящему моим – фирменным знаком, ставшим неотъемлемой частью образа.

Когда у Guns все только начиналось, я работал в газетном киоске на углу Фэрфакса и Мелроуза. Я жил у своей подружки Ивонны, той самой, с которой мы то сходились, то расставались до тех пор, пока она окончательно от меня не устала, и тогда мне стало негде жить. Элисон, которая раньше управляла этим газетным киоском, разрешила спать у нее на диване за половину арендной платы. Она была очень красивой девушкой, одевалась в стиле регги, жила в квартире на Фэрфаксе и Олимпик и ходила на вечерние занятия в колледж. Элисон была привлекательна, но мне всегда казалось, что то ли она для меня слишком взрослая, то ли я до нее не дорос. Так что между нами никогда ничего не было. Зато мы подружились, и, когда она ушла с должности менеджера газетного киоска, найдя работу получше, ее позиция досталась мне.

Элисон всегда относилась ко мне как к милому бродяге, которого она приютила, и я почти не пытался доказать ей, что она не права. Я не занимал у нее в квартире много места. Все, что у меня было, – это гитара, черный чемодан, набитый журналами о рок-музыке, кассеты, будильник, несколько фотографий и немного одежды – моей или взятой на время у друзей и подруг. А еще у меня была клетка, где жила змея по имени Клайд.

В общем, работу в газетном киоске я потерял летом 85-го, когда местная рок-станция KNEC устроила тусовку в Гриффит-парке, куда ходили бесплатные чартерные автобусы от отеля «Хаятт» на Стрипе. Я направился туда после работы с двумя пол-литровыми бутылками «Джек Дэниелс» в карманах, совершенно наплевав на то, что киоск мне нужно открыть в пять утра. Насколько я помню, это был чудесный летний вечер с пьянством и беспределом. Пока автобус ехал по городу, пассажиры передавали друг другу бутылки с выпивкой и косяки с травкой. На борту было много местных персонажей и музыкантов, и, когда мы добрались туда, там играла музыка и жарили барбекю. Люди сидели прямо на траве и чем только не занимались.

Я так надрался в тот вечер, что привел какую-то девушку в квартиру к Элисон и трахал ее на полу в гостиной, когда Элисон пришла домой и застукала нас. Ей не нужно было ничего говорить – по выражению ее лица я понял, что она не слишком довольна. Девушка все равно осталась у меня до тех пор, пока не настало время идти на работу. К тому моменту, как я ее одел и вытолкал на улицу, я уже опоздал, а мой босс Джейк уже успел позвонить. Я и так не был на хорошем счету, потому что часто занимал телефон в газетном киоске по делам группы, поэтому Джейк стал звонить мне во время моих смен, стараясь поймать с поличным, что оказалось непросто. В те времена техника еще не позволяла ставить вызов на ожидание, а я постоянно висел на телефоне, так что Джейку приходилось по несколько часов дозваниваться только ради того, чтобы на меня наорать. Стоит ли говорить, что он очень разозлился, когда тем утром ему пришлось открывать киоск вместо меня.

– Да, Джейк, прости, – пробормотал я по-прежнему пьяным голосом, когда он позвонил во второй раз. – Знаю, что опоздал, меня задержали. Но я уже в пути.

– О, ты уже в пути? – спросил он ехидно.

– Ага, Джейк, я скоро приду.

– Нет, не придешь, – сказал Джейк. – Забей. Не приходи ни сегодня, ни завтра, ни вообще никогда.

Я на минуту замолчал, чтобы переварить услышанное.

– Знаешь, Джейк, наверное, это хорошая идея.

Дафф и Иззи тогда еще жили через дорогу друг от друга на Ориндж-авеню. У Даффа был менталитет рабочего музыканта, как и у меня, – пока мы ничего не добились, он себя всегда плохо чувствовал без работы, пусть даже подозрительной с моральной точки зрения. Дафф занимался телефонными продажами, или телефонными кражами, смотря под каким углом на это взглянуть: он занимался холодными звонками в одной из таких фирм, которые обещают людям какой-то приз, если те согласятся заплатить небольшой взнос за то, «чтобы его выкупить». Перед тем как я устроился на часовую фабрику, у меня была подобная работа: я целый день обзванивал людей и обещал им «джакузи» или отпуск в тропиках, если они просто «подтвердят» свой номер кредитной карты, чтобы покрыть «взнос за участие». Это была отвратительная контора мошенников, и я убрался оттуда за день до того, как полиция устроила на них облаву.

Эксл и Стивен же готовы были на все, лишь бы не иметь постоянной работы, поэтому жили на улице или на подачки своих подружек. Правда, насколько я помню, мы с Экслом иногда вместе подрабатывали статистами на съемочных площадках. И даже несколько раз попали в кадр в толпе зрителей на лос-анджелесской спортивной арене в фильме «Хватай и беги» с Майклом Китоном, где он играет хоккеиста. Нас не столько заботило то, попадем мы в кадр или нет, сколько бесплатное питание и оплата ничегонеделания. Утром мы приходили, получали талон на обед, а затем находили место за трибунами, где можно незаметно поспать. Мы просыпались, когда массовку приглашали на обед, чтобы поесть вместе со всеми, а потом опять ложились спать и так дрыхли до вечера, а на выходе получали чек на сто долларов.

Мне нравилось быть самым непроизводительным статистом, и я старался устраиваться на съемки как можно чаще: в бесплатных обедах и послеобеденном отдыхе я ничего плохого не видел. Я с нетерпением ждал такой же работы, когда меня пригласили на кастинг фильма «Сид и Нэнси». Без нашего ведома директор по подбору актеров разыскал и пригласил каждого участника группы Guns N’ Roses по отдельности. В первый день кастинга мы все там и встретились и очень удивились, типа: «О, привет… а ты что здесь делаешь?»

Было не очень-то весело. Скорее, эта работа напоминала заседание присяжных: там была куча статистов, но нас взяли всех впятером в сцену с концертом, где актеры, изображающие Sex Pistols, играют в каком-то маленьком клубе. На съемки нужно было приходить рано утром три дня подряд, а давали за них все тот же талон на питание и сотню долларов за день работы. Парни не выдержали трех дней. В конце концов, я один оказался достаточно жалок для того, чтобы остаться до конца.

Ну и черт с ними – а мне понравилось. Все три дня они снимали сцены концерта Sex Pistols в клубе «Старвуд», который я знал вдоль и поперек. Утром я приходил, отмечался и получал талон на еду, а затем исчезал в недрах «Старвуда» и напивался «Джим Бимом» в полном одиночестве. Остальные статисты старательно играли свою роль, изображая зрителей перед сценой, а я наблюдал за происходящим из тайного уголка на балконе, получая за это такую же зарплату.