Текст книги "Болотные робинзоны"
Автор книги: Софья Радзиевская
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 8 страниц)
Глава 7
АНДРЕЙКА!
Утром Саша, открыв глаза, не нашёл около себя бабушки Ульяны. Манька тоже исчезла. Сквозь открытую дверь в хату тянуло свежим утренним воздухом. В одну минуту Саша натянул курточку и выскочил на лужайку. Посредине её по-вчерашнему горел костёр, над ним кипело что-то в ведёрке, а бабушка Ульяна с горшочком в руках вертелась возле Маньки, которая была привязана к колышку.
– А ну, постой, а ну, постой немножко, – уговаривала она упрямую козу, но та так ловко поворачивалась, что бабушка всюду натыкалась на её рогатую голову.
Саша быстро подтянул Маньку к себе и крепко взял её за рога.
– Готово, бабушка, – весело сказал он.
Коза сердито попробовала помотать головой, но, убедившись, что вырваться не удастся, притихла.
– Вот и ладно, вот и ладно, – говорила бабушка Ульяна, подсаживаясь к ней. – Вот и… – Бац! Манькина покорность оказалась хитростью. Опустив голову, она неожиданно брыкнула так ловко, что пустой горшочек, выбитый из бабушкиных рук, покатился по траве.
– Я, бабушка, сейчас – раздался детский голос, и Маринка в одной рубашонке выбежала из дверей. – Манька, Манька моя, – ласково звала она, протягивая руки. И упрямая коза тотчас же подошла, упёрлась лбом в белую рубашку и успокоилась. – Вот и доить теперь можно, – сказала Маринка и почесала козу за чёрным ухом. – Мы её с мамкой всегда так доили, – добавила она тихо и обняла рогатую голову.
Близнецы, держась за руки, стояли около бабушки. Каждый засунул в рот указательный палец свободной руки и с большим интересом следил, как быстро наполняется горшочек в бабушкиных умелых руках.
В ведёрке вдруг так бурно забулькало, что вода полилась через край.
Близнецы разом повернули головы и, не выпуская пальцев изо рта, прислушались.
– Калтоска… – произнёс невнятно Павлик и посмотрел на Наталку. Оба радостно засмеялись.
– Сейчас есть будем, сейчас! – отозвалась бабушка Ульяна и, осторожно поставив горшочек на ровное место, нагнулась над ведром и потыкала щепкой толстую картофелину. – Сейчас доспеет. А ну, Гришака, зови деда, пока картошка горячая.
Дождавшись, когда все собрались у костра, бабушка Ульяна высыпала картофелины на полотенце и сказала со вздохом:
– Что коня без отдыха гонять, – скоро съездится, то и нашей картошки по три раза на день – ненадолго хватит.
– Ещё сходить надо, – отозвался дед Никита, аккуратно подбирая с ладони рассыпчатую картошку. – Нога у меня только вот…
– Сходим, дедушка, – с готовностью откликнулся Саша и положил очищенную картофелину обратно на полотенце, как будто сразу собрался бежать. – А если у тебя нога болит, я даже… я даже один могу сходить, – выпалил он для самого себя так неожиданно, что и сам растерялся.
Но дед Никита сердито тряхнул головой и подальше закинул на плечо бороду.
– Вместе пойдём, – сказал он, тяжело поднимаясь с земли. – Хоть и метки на дорогу положены, а ты не очень хвастай, не любит она этого, топь-то!
Маринка собрала картофельную шелуху в пустой горшок, и близнецы, внимательно следившие за ней, разом протянули руки и взялись за края горшка.
– Сами, – начал Павлик.
– Дадим, – договорила Наталка и, переваливаясь и дёргая горшок в разные стороны, они направились к колышку, у которого Манька сердито трясла головой, стараясь сбросить с рогов крепко привязанную верёвку.
– Долго не ходите, – сказала бабушка Ульяна, обращаясь к деду Никите и Саше. Губы её задрожали, и она на минуту замолчала. – Да по сторонам лучше смотрите, не то пропадёте, и малые мои тут пропадут: не сберегу их я, одна-то…
Саша подошёл и крепко обнял её.
– Хорошая ты какая, бабушка, – проговорил он, – как мама. Она тоже всё о других думает.
– А про кого же мне думать-то? – искренне удивилась бабушка Ульяна. – Вот вам мешки, верёвку Манькину тоже возьмите, за ней днём и так ребята доглядят, а вам сгодится.
Спускаясь с холма на зелёный зыбкий мох, Саша вёл себя увереннее. Многочисленные отметки на тощих сосенках смотрели, точно дружеские глаза, предупреждая об опасности, и, глядя на них, Саша уже не чувствовал себя таким беспомощным, как в первый раз.
Он готов был верить, что страшная Андрюшкина топь почти подружилась с ним, и с трудом сдерживал шаг, так как видел, что дед Никита едва за ним поспевает.
– По хоженому иди, – предупреждал старик, тяжело налегая на палку. – Хоженое, оно теперь нам друг, нас метками привечает. А нехоженое злыми окнами стережёт.
Саша удивился: мысли старика совпадали с его собственными. Зарубки, сделанные им внизу, у самой земли, отмечали километр за километром.
Когда тропинка вывела их к берегу Малинки-реки, дед Никита тронул Сашу за плечо.
– Хорошенько смотри, Сашок, – тихо проговорил он. – Хорошенько смотри. – А то на немцев как бы не наскочить.
Саша, не отвечая, схватил деда за руку, и оба они поспешно пригнулись за кустом: тяжёлые шаги и треск веток послышались так близко, что у них захватило дыхание.
– Му-у-у… – жалобно раздалось за кустами. Рыжая корова с глубоким, как у быка, подгрудком и белой звёздочкой на лбу высунулась из кустов и стояла, недоверчиво косясь блестящим карим глазом. Напуганная всем происшедшим, она дичилась, боясь подойти ближе.
– Ой, дедушка, смотри! – и Саша в волнении так взмахнул руками, что корова испуганно попятилась на-, зад в кусты. – Смотри! Мы её домой уведём, на остров, хорошо?
– Ну, леший, а не корова, – проворчал дед и облегчённо вздохнул. – Далось ей из кустов лезть. Я так и думал – немцы. Дарёнкина это Рыжуха, пускай Дарёнкиных ребят и продовольствует.
– Му-у-у… – опять послышалось мычание, но ещё более низкое, и рядом с рыжей появилась огромная чёрная голова с широкими крутыми рогами.
– Мишка! – взволнованно воскликнул дед Никита. – Совхозный бык, нам на время даден. Жалко, порежут, его волки, ну да людей больше пропало! – И, махнув рукой, старик отвернулся.
Держа верёвку за спиной, Саша подходил к Рыжухе. Она попятилась и тихо замычала, словно жалуясь и прося помощи. Саша спокойно заговорил с ней и, протянув руку, осторожно погладил шелковистую кожу на шее. Рыжуха вздрогнула, но верёвочная петля уже скользнула на рога, а другой конец верёвки Саша прочно привязал к дереву.
– Бык-то нам на мясо сгодился бы, – сказал дед Никита. – Он от Рыжухи не отстанет. Пойдём пока в огород, а там подумаем.
Речная вода приятно охлаждала ноги. Деревня, вернее место, на котором была деревня, казалось совершенно пустынным. Дарёнкин огород начинался от самой реки, и копать можно было почти у самого берега.
– Дедушка, смотри! – Саша, нагнувшись, сразу вырвал два куста и тряхнул ими в воздухе. На корнях гроздьями висели крупные картофелины.
– Богатство-то какое! – сокрушался дед Никита. – Копать-то – в раз накопаем. А вот как таскать станем?
Но Саше пришла мысль, от которой он даже подпрыгнул.
– А мы один мешок на Рыжуху, а другой на Мишку, – воскликнул он. – Полные мешки наберём, они донесут. Он смирный, Мишка? Не бодается?
Дед Никита одобрительно кивнул головой.
– Ладно ты придумал, молодец. Мишка, он даром что бык, а смирнее телёнка. Вот если утонут только, да ещё с картошкой…
– По меткам пойдём, дедушка, – уверенно сказал Саша. – Я теперь… – однако он вовремя вспомнил, что топь не любит хвастовства. – По меткам пойдём, – повторил он, – давай сыпать полнее.
– Довольно, – остановил дед Никита. – А то его вперекидку не положишь. А ну, пособи поднять.
– Я… я не думал, что картошка такая тяжёлая, – проговорил через некоторое время Саша. Он, стоял, еле переводя дух, около мешка, который только что перенёс через реку. – Она такая тяжёлая, как камни. Правда, дедушка?
– Есть легче, чем несть, – отозвался дед и, поставив мешок на землю, рукавом вытер мокрый лоб.
Рыжуха помотала головой, но быстро примирилась с тяжёлым мешком, который дед Никита ловко приладил ей на спину. Мишка сердито засопел и погрозил рогами, но, увидев, что Рыжуха спокойно тронулась с ношей по тропинке, согласился следовать за ней даже без верёвки.
Дед Никита шёл, опустив голову. Саша не решался с ним заговорить первый, и они молчали, пока перед ними не встали первые зловещие сосны Андрюшкиной топи.
– Верёвку Рыжухину на руку не мотай, – коротко напомнил дед Никита и остановился перевести дух. – Неровен час, тебя за собой потянет.
Мишка и Рыжуха инстинктом почувствовали опасность. Раньше они шли спокойно и доверчиво, ступив же на трясину, фыркали и принюхивались к каждому шагу, часто останавливались и пробовали зыбкую почву ногой. А выйдя на твёрдую землю Андрюшкиного острова, радостно замычали и ускорили шаг.
Бабушка Ульяна сидела на пороге домика и чистила грибы, собранные Гришакой и Маринкой. Услышав мычанье Рыжухи, она подняла голову и, всплеснув руками, вскочила. Грибы высыпались на землю, но Гришака и Маринка на это не обиделись: они уже бежали вперегонки навстречу неожиданным гостям.
– Рыжуха! Рыжуня! – крикнула бабушка Ульяна и не то засмеялась, не то заплакала, а рыжая корова вырвала верёвку из Сашиных рук и с жалобным мычанием побежала ей навстречу. Мешок с картошкой сполз у неё под живот, хлопал по ногам.
– Да бедная ж ты моя, – наклонилась бабушка Ульяна, ощупывая твёрдое, как камень, вымя. – Сейчас я тебя подою, только вот беда, все горшки под молоко пойдут!
Через минуту струйки молока зазвенели о стенки чугунка, взбивая белую пену. Ребята окружили корову, глотая слюнки, а огромная Рыжуха стояла как вкопанная и громко вздыхала от облегчения.
– Кому молоко, Сашок, а нам забота, сарай ставить, – сказал дед Никита, опускаясь на землю, неподалёку от бабушки.
– Построим, дедушка, – отозвался Саша. Ему и правда начинало казаться, что для них с дедом нет ничего невозможного. И, забывая об усталости, он вскочил, готовый приняться за дело. Ему так было легче: забота о новом гнезде на их удивительном острове отгоняла грустные мысли о Малинке, о маме.
– Что ж, можно, – согласился дед. – Только не сейчас. Мои ноги не хотят так скоро бегать. А ты у меня один помощник остался. Эх, Андрейка ты мой, Андрейка, неприкрытый лежишь! – Дед Никита махнул рукой и отвернулся.
Отойдя от него, Саша задумался. Большое горе у деда. Андрейка, единственный его правнук, лежит там, на полянке. И Мотя, и маленький Ивашка…
Саша взглянул вверх на солнце, что-то рассчитывая, тряхнул головой и быстро направился к дому. Дед Никита не пошевелился и головы не повернул ему вслед.
Бабушка Ульяна хозяйничала в избе. Маринка и Гришака пасли козу, малыши копались в песке и о чём-то весело спорили.
Саша постоял немного в нерешительности, потом вошёл в дом и взял стоявшую у стены лопату.
– Бабушка, – сказал он, – я хочу немножко по острову походить. Я ненадолго.
– Хорошо, хорошо, – рассеянно отозвалась бабушка Ульяна, занятая своим делом. – По болоту только, Сашок, не ходи один, долго ли до греха.
– Я недолго, – повторил Саша и с лопатой на плече медленно спустился под горку. Оглянулся и, убедившись, что за ним никто не следит, круто повернул на знакомую дорогу к Малинке.
Километр за километром… вот и тропинка, ведущая к берегу Малинки и печным трубам на той стороне… Но Саша не пошёл по ней. Он на минуту остановился, вздохнул и почти бегом бросился в сторону, по направлению к старому дубу на поляне.
– Не могу, что они там лежат незакопанные, – прошептал он. И ещё раз повторил почти громко: – Страшно. Очень. И всё равно не могу!
Теперь он не бежал, а шёл, осторожно, ко всему прислушиваясь. Полянки не перебегал, а обходил стороной, прячась за кустами. Немцы были на той стороне. Они могли оказаться и на этой…
Перед самой поляной с дубом он остановился и стоял долго, то удерживая дыхание, то тяжело вздыхая. Вдруг вздрогнул: совсем близко послышался тихий, очень тихий стон.
Схватив руками ветки орехового куста, Саша прижал их к груди, словно защищая себя. Затем медленно опустился на четвереньки и пополз, прижимаясь к земле.
Стон повторился. Было ясно: он шёл с полянки, от дуба…
Саша прополз несколько шагов, чуть приподнялся, выглянул из-за старого, обросшего побегами липового пня и тут же рукой зажал себе рот, чтобы не крикнуть. Три фигурки лежали, как упали тогда, и над ними уж вились рои мух. Но одна, в синей рубашке с надорванным рукавом, пошевелилась. Опять раздался тихий, чуть слышный стон.
– Пить! – расслышал Саша.
Забыв об осторожности, он вскочил и, подбежав к лежащему, опустился на колени.
– Андрейка! – позвал он, наклонившись, и повторил: – Андрейка, это я, Саша!
Андрейка пошевелился, с усилием открыл глаза, посмотрел на Сашу, но, видимо, не узнал его.
– Пить! – повторил он чужим голосом. – Пить!
Саша привстал и осмотрелся. Воды здесь нет до самой Малинки. Как быть?
Андрейка снова застонал и закрыл глаза. Саша оглянулся на остальных… Нет! Теперь об этом и думать нельзя. Надо спасать Андрейку. И скорее! Он опять повернулся к мальчику. Волосы его слиплись от засохшей крови, глаза ввалились, дыхание было едва заметным. Нагнувшись, Саша осторожно подсунул руки под спину Андрейки и приподнял, почти посадил его. Затем, стоя на коленях, потянул его себе на спину и медленно встал. Андрейка повис на его спине, уронив голову ему на плечо, и застонал громче: видимо, боль усилилась. Саша, стиснув зубы и, стараясь ступать как можно ровнее, пошёл по тропинке.
Ему казалось, что лес полон немцев, которые слышат Андрейкины стоны, может быть, стерегут вон там, за кустами. Но мысль оставить Андрейку и бежать одному ни разу не пришла Саше в голову.
Он шёл быстро и уверенно. Даже колыхающийся мох почти не пугал его.
– Только бы успеть! Только бы успеть! – тихонько повторял он про себя и вздрагивал от каждого своего неловкого шага, на который отвечал тихий стон за спиной.
Тем временем на Андрюшкином острове в поисках Саши все сбились с ног.
– Саша! Сашок! – кричали дед Никита, бабушка Ульяна и Маринка с Гришакой.
– Саса! – пищали близнецы и, держась за руки, затопали было вниз по горке к болоту, но бабушка Ульяна перехватила их.
– Маринка, ты хоть с них глаз не спускай, – сказала она, – если и эти пропадут, я вовсе ума решусь. Не иначе, как Сашка трясина затянула. – Сама она продолжала бегать по острову и звать уже охрипшим голосом: – Сашок! А ну, Сашок, отзовись! Сашок!
Наконец, выбившись из сил, старики вернулись к тропинке, ведущей в Малинку, и молча стали рядом, опустив головы. Гришака подошёл сзади к бабушке Ульяне и хотел что-то сказать, как вдруг бросился вперёд и, дёргая её за юбку, закричал:
– Идёт! Идёт! Несёт кого-то!
Тяжело шагая и пошатываясь, Саша едва ступил на твёрдую землю, остановился.
– Возьмите! Скорее! – сказал он охрипшим голосом. – Я больше не могу!
Бабушка Ульяна сбежала с холма и только успела подхватить Андрейку и положить его на траву, как Саша опустился рядом с ним.
– Саша! – окликнула его бабушка. Но мальчик на отозвался. Он дышал мерно и спокойно. Спал.
– Не трожь! – прошептала бабушка Ульяна, отстраняя дрожащие руки Никиты. – Успокоиться надо обоим, А ну, я сейчас достану.
Но на этот раз руки её не искали карманов в юбке. Она торопливо спустилась с холма к озеру и долго ходила по берегу, наклоняясь и раздвигая руками стебли тростника. Возвратилась бабушка Ульяна, держа в руках пучок какой-то травы. Проворно растерев сочные стебли между двумя камешками и положив их на тряпочку, она обвязала ею голову Андрейки так осторожно, что мальчик не пошевелился.
– Маринка, возьми ветку и мух от них гоняй, – распорядилась она. – Голова у него, должно, не пробита, по верху чиркнуло.
Как Саша вечером оказался на охапке мягкого мха в Андрюшкиной хате, рядом с Андрейкой, этого он потом не мог вспомнить. Но на всю жизнь он запомнил дрожащий голос деда Никиты, услышанный им как сквозь сон:
– Сашок, родной, спасибо тебе!
– Где я? – Андрейка сказал это тихим ясным голосом и с удивлением посмотрел на бабушку Ульяну: что с ней?
Но бабушка быстро отняла руки от лица, вытерла глаза и улыбнулась.
– С радости это я, голубчик мой, думала, что хоть ты живой будешь, а в уме повредишься. А теперь вижу, – скоро боль от тебя отстанет. Повремени малость, ни о чём не спрашивай. Жив ты, слава богу.
Но Андрейка и сам устал, как от долгого разговора. Он улыбнулся, закрыл глаза и через минуту опять уснул, но уже спокойным сном выздоравливающего.
Дверь медленно отворилась, и на пороге появились близнецы. Они вошли тихонько, на цыпочках. За эту неделю они твёрдо усвоили, что шуметь в хате, где лежит Андрейка, значит получить хороший шлёпок. Но на этот раз каждая морщинка на лице бабушки смеялась, и дети, сразу осмелев, перебежали хату и ухватились за концы бабушкиного передника.
– Андрейка заговорил! Андрейка живой будет! – быстро зашептала она и, взяв детей за плечи, повернула их к двери. – Бегите к деду скорее! Скажите: Андрейка заговорил!
Павлик схватил Наталку за руку, и оба, переваливаясь и толкаясь, заспешили к двери, перекатились на животах через высокий порог и бегом побежали выполнять задание.
Дед Никита и Саша были около дома – пристраивали к нему маленький сарайчик для скотины. Работа подвигалась медленно: то тот, то другой, бросив пилу или топор, шёл заглянуть в приотворённую дверь на больного.
Сейчас дед только взялся было за бревно, собираясь поднять его, как почувствовал, что его теребят и тянут маленькие руки.
– Уйдите, озорники, – крикнул он, – зашибу! – Но руки не отцеплялись.
– Баба! Андлейка за… – начал торопливо Павлик и даже не оглянулся на Наталку: ему захотелось договорить всё самому. – Андрейка за… – начал он сначала, но трудное слово никак не хотело выговариваться.
– Вивил! – вмешалась Наталка и ещё сильнее затеребила деда.
– Вот с вами и разберись, – ворчал дед, осторожно опуская бревно.
– Иду, иду! Ну, бабка, нашла кого посылать!
А Саша, бросив свой конец бревна, уже стоял на пороге хаты, взглядом спрашивая бабушку Ульяну.
– Заговорил! – повторила она и ему и радостно улыбнулась: – Жив будет и в уме не повредился.
Андрейка пошевелился.
– Уходите! – замахала рукой бабушка Ульяна. – Все уходите! Теперь у него разум, как у малого ребёнка. Пускай потихоньку подрастает.
Это был счастливый вечер. Ужинали на дворе, чтобы не утомить Андрейку. Но через каждые несколько минут кто-нибудь из ребят подбегал к дому и заглядывал в оконце.
– Глядит, – докладывал он, возвращаясь.
– Рукой пошевелил!
– На бок повернулся!
– Не мешайте ему, – сердилась бабушка Ульяна. – Ногу человек сломает, и то ему покой требуется. А тут чуток головы малый не лишился.
Андрейка встал с постели через неделю после того, как пришёл в себя. Он сильно вытянулся и похудел. В голубых глазах исчезли весёлые искорки. Самое тяжёлое было то, что он не спрашивал о матери, а молча, пристально смотрел на Сашу и на стариков. Он очень подружился с Гришакой, и они подолгу шептались о чём-то, когда Саша выводил Андрейку из хаты и усаживал его на сухом, пригретом солнцем пригорке.
– Вы о чём же это, ребятки, толкуете? – спросила как-то их бабушка Ульяна и ласково провела руками по светлым головёнкам.
– Так, – уклончиво ответил Андрейка, а Гришака молча отвернулся.
На следующий день Саша выждал, когда Гришака подошёл к Андрейке, и тихонько приблизился к ним сзади. Мальчуганы, увлечённые разговором, не заметили этого.
– Придёт! – убеждённо сказал Гришака. – Мать придёт к печке. И письмо увидит.
Андрейка внимательно слушал его, обхватив колени тонкими слабыми руками.
– А про меня как узнает? – с сомнением спросил он.
– Этакий ты непонятный, – нетерпеливо проговорил Гришака и хлопнул ладошкой по земле. – Печка-то ваша где стоит? Возле нашей, как хаты стояли. Твоя к печке придёт, а моя уж там. Письмо враз найдут. Понял? И узнают. Я потому и ушёл, что письмо там. А то разве бы ушёл? Потому она придёт, а мы где?
Саша повернулся и тихо отошёл, глаза защипало, к горлу подступил комок. Не сразу смог рассказать бабушке Ульяне. Она выслушала и вздохнула.
– Не мешай им, – посоветовала. – Они друг другу скорей помогут.
Глава 8
ОПЯТЬ ОНИ!
В это утро дед Никита и Саша собрались в Малинку за картошкой, едва рассвело и стали видны зарубки на деревьях.
– Рысаков наших обоих заберём, – распорядился дед. – В паре им веселее.
Бабушка Ульяна насчёт Мишки не спорила, а Рыжуху отпустила неохотно:
– Ещё утопите нашу кормилицу, а я что с малышами делать буду? – говорила она.
– Не бойся, бабка, – успокаивал дед Никита. – Скотина, она человека приметливее, поди, каждый поворот лучше нашего затвердила. Зато картошки, сама понимаешь, на двух спинах привезём.
– Так-то оно так, – огорчённо соглашалась бабушка Ульяна. – Только вы больше не на них, а на свои приметы полагайтесь.
Рыжухе утренняя прогулка была не особенно по вкусу, она с шумом нюхала воздух и землю на тропинке, упиралась и жалобно мычала.
– Чует неладное, – тревожно проговорила бабушка Ульяна, стоя на пригорке.
Но пара варёных картошек улучшила настроение: Рыжуха вздохнула и пошла по тропинке. Мишка уверенно шагал сзади, и это её окончательно успокоило.
Саша, как всегда, шёл первый. Уговаривая и успокаивая Рыжуху, он почти не заметил, как кончилось болото и за рекой завиднелись огороды Малинки. Мальчик невольно остановился, взял за руку деда Никиту и тихонько к нему прижался.
Старик удивлённо покосился, но понял, неумело погладил его по голове.
– Как взгляну, самому сердце рвёт, – пробормотал он. – Лошадок наших, гляди, крепче привязывай, как бы налегке домой не подались. Теперь сюда, правее ступай, тут брод мелкий.
«Страшно, а всё равно нужно», – напомнил себе Саша, спускаясь к реке, и на душе у него стало как будто легче.
Копать начали в огороде у самой реки – носить на тот берег отсюда было близко.
– Как картошка быстро выросла! – удивлялся Саша. – Смотри, дедушка, несколько дней не копали, а она уж с кулак ростом!
– Уродилась на славу, да не на счастье людское, – отозвался старик. – Ну, мешок готов, бери верёвочку, завязывай, Сашок.
Саша не пошевельнулся. Он стоял, не отводя глаз от чего-то вдали, вздрогнул и схватил деда за рукав.
– Дедушка, – прошептал он. – Вон там, у самого леса, дом стоит. Не сожгли его. Как мы его раньше не видели?
– Где? Где? – заторопился дед и, уронив верёвочку, приставил руку козырьком к глазам. – У леса, говоришь? Так это же наша кузня. Отец мой ещё… Его руками ставлена. Не усмотрели её те, проклятые, не спалили. А ну, кидай мешок, бежим. Припас там кузнецкий весь покинут.
Продолжая говорить, дед поспешил на дорогу и почти бежал по ней, увлекая за собой Сашу.
Низенькая, крытая соломой кузница стояла на опушке леса, возле спуска к реке. Сквозь широко распахнутые ворота виднелся остывший горн. Тяжёлый молот прислонился к наковальне, на ней лежал маленький молоток-ручник рядом с клещами. В клещах зажата какая-то железка.
Дед Никита, тяжело дыша, остановился у входа.
– Полжизни молотом в этой кузне ковано, – проговорил он, будто самому себе. – Хорошо, хоть Николай-кузнец жив остался, – повернулся он к Саше. – Тот, за которым Федоска ушёл. Ему я кузнечный припас свой оставил. Золотые руки у парня.
Дед Никита вдруг поднял молот и с неожиданным проворством так сильно взмахнул им, что Саша невольно отскочил в сторону.
– Бывало, орешек расколю – ядрышка не попорчу, – усмехнулся дед. – Ну, Сашок, поворачивайся, кой-чего с собой заберём. Петли на дверь будет чем сделать. Опять и гвоздей наковать не лишнее.
В углу кузницы почти до потолка возвышалась груда мешков с углём. Саша повернулся, собираясь отыскать пустой мешок, и случайно взглянул в окно. Тихо охнув, он тут же отскочил в глубь кузницы.
– Дедушка, – зашептал взволнованно. – Опять! Сюда идут!
По дороге, хорошо видные в лучах утреннего солнца, шагали три фигуры в защитных комбинезонах. Они ещё были далеко, но выйти из кузницы на дорогу, было уже невозможно. Ближе, ближе… и вот ветер донёс до кузницы обрывки немецкой речи.
Дед Никита не успел ещё сообразить, что делать, как Саша схватил его за руку.
– Сюда, дедушка, сюда, прячься!
Они едва протиснулись между стеной и мешками, как шаги и голоса послышались у самого входа.
– Ну что? Разве не моя правда? – говорил один по-немецки. – Чистая работа, никого не осталось. Можем сразу отправляться обратно.
Голос показался Саше знакомым, он не выдержал: приподнявшись, осторожно выглянул в просвет между мешками и тут же быстро присел. Тот, который у дуба с филином был. Шрам стягивал левую щеку немца, казалось, что на лице его застыла зловещая кривая улыбка.
– Поворачиваем обратно, – продолжал тот же голос. – Путь не близкий, а эта глушь мне больше не нравится. Что ты делаешь, Куно? Стой!
– Маленький фейерверк, – со смехом отозвался другой голос, – чтобы старая развалина не портила вида.
– Глупее ничего не придумал! – раздражённо крикнул третий.
– На всю округу иллюминацию устроил. Здравствуйте, мы тут! Теперь уходите и побыстрее. Всё равно эту чёртову зажигалку уже не затушишь.
Голоса и шаги немцев зазвучали глуше и наконец смолкли вдали. В кузнице послышалось какое-то странное шипение, треск, и воздух сразу сделался нестерпимо горячим и душным.
Дед Никита осторожно выглянул из-за мешков и схватил Сашу за руку.
– Выбирайся! – крикнул он. – Горим!
Глотая дым, они выбрались из укрытия и бросились в другой угол кузницы. Мешки пылали. Дым клубами тянулся в открытые двери, в них ещё можно было выскочить, но немцы шли по дороге, непрестанно оборачиваясь.
– Окошко! – крикнул Саша. – К лесу вылезем, не увидят!
– Стой! – закашлялся дед. – Припас кузнечный выкину, не дам ему погореть! – И, закрываясь рукой от огня, он шагнул к наковальне, размахнулся. Тяжёлый молот с грохотом вылетел в окошко, унося за собой осколки рамы и стекла.
– Лезь! – приказал дед и, схватив неподвижно стоявшего Сашу, просунул его до пояса в окно. Мальчик вскрикнул от неожиданности и вывалился из окна головой в высокую прохладную траву, но тут же проворно вскочил на ноги.
– Дедушка! Сам лезь! Сгоришь! – отчаянно крикнул он, не думая, что его могут услышать немцы.
– Отступись! – послышался в ответ хриплый голос деда, и Саша еле успел уклониться от стремительно вылетевшего в окно ручника.
В густом дыму мелькала фигура старика. Закрываясь от наступающего огня большим кожаным фартуком, он хватал и выбрасывал в окно какие-то предметы. Они падали в густую траву, заглушавшую железный лязг.
– Дедушка! – со слезами кричал Саша, то подбегая к окну, то отскакивая. – Дедушка, сгоришь!
Наконец в окно просунулась багровая от жары и кашля голова деда Никиты.
– Не пролезу, – захрипел он.
– Плечом, плечом лезь! – крикнул Саша. – За руки меня хватай! Вот! – Уцепившись за руки старика, мальчик потянул, что было сил, упираясь ногами в стену…
Несколько минут борьба за жизнь шла в полном молчании, слышался лишь треск и гул огня в кузнице. Саше казалось, что его руки вот-вот оторвутся. Ещё, ещё… Вдруг дед Никита двинулся и, увлекая за собой мальчика, грузно вывалился на траву. Завивающийся язык пламени, смешанного с дымом, вырвался из окна, словно в погоне за ускользнувшей добычей.
– Вниз, к речке, ползи, – прохрипел дед Никита. Они скатились с откоса прямо в реку и окунули пылающие лица в прохладную воду Малинки. Она освежала обожжённую кожу, тушила тлеющую одежду. Задыхаясь, они поднимали головы и, глубоко вдохнув свежий воздух, опять опускали лица в воду.
Но вот дед Никита выпрямился, расстегнул воротник рубашки и, – Саша даже глаза вытаращил от удивления, – заботливо вытянул из-под неё бороду и перекинул её на плечо. Затем он погрозил кулаком в сторону, куда скрылись немцы, и произнёс:
– Не добрались до моей бороды, чёртовы дети! Чуть сам не сгорел, а её сберёг. – Дед Никита ещё раз окунул опалённое лицо в воду и, поднимаясь на ноги, сказал уже озабоченно: – Гляди в оба, Сашок, не вернулись бы те разбойники. Наше дело с огорода мешки забрать, пока они их не приметили, и домой подаваться. А за кузнечным припасом ужо другой раз придём, никуда он не денется, в траве полежит. Эх, жалко кузни, отцова память… Да людей тут сколько погублено, где уж об стенах печалиться.
– Они не вернутся больше, дедушка, – Саша подошёл к мешкам. – Старший очень бранил того, что зажигалку кинул. Говорил, дым покажет, где они находятся, а им надо было потихоньку. Наверно, партизан боятся.
– Может, и так, – согласился дед Никита. – А всё-таки от беды подальше.
Переносить мешки на другой берег было трудно: хотя Сашина курточка и дедова рубаха уцелели, но кожа на спине и плечах воспалилась и болела.
Дед Никита быстро перекинул мешок Саши на свои плечи.
– Иди, Сашок, вперёд, брод указывай, – сказал он твёрдо.
Саша ничего не посмел возразить.
Домой по знакомой дорожке Мишка с Рыжухой шагали охотно и проворно, точно не их вели, а они показывали дорогу.
Вот и конец тропинки. У самого берега острова стоит бабушка Ульяна и напряжённо всматривается вдаль.
– Слава богу! – только и вымолвила она, всплеснув руками. – Где же вы их встретили? Да как спаслись?
– От тебя, бабка, не скроешься, – опустил на землю мешки дед Никита и, пошатнувшись, присел сам.
– Не видали они нас, счастье наше. И ушли. Говорили, будто совсем. Сашок их клятую речь понимает. А что было, – дай передохнуть, всё расскажу. – И, прислонившись к дереву, дед опустил голову и закрыл глаза.
– Ложись, ложись и ты, Сашок, – заторопилась бабушка Ульяна и потянула Рыжуху за верёвку. – Счастье наше, живые добрались, и на том вам великое спасибо.
