Текст книги "Век Екатерины Великой"

Автор книги: София Волгина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 38 страниц) [доступный отрывок для чтения: 14 страниц]

– Ах, господин дипломат, – ответила она на сию его сентенцию, – За годы жизни здесь я кое-чему научилась. Одну русскую поговорку, «не всегда говори, что знаешь, но всегда знай, что говоришь», я хорошо запомнила.

– Да, Ваше Высочество, – говорил искренно и озабоченно сэр Уильямс, – далеко ходить не надо: и ваш муж, его окружение, и даже сама императрица… Вам надобно всегда взвешивать свои слова.

– Однако, слава Богу, есть и преданные люди, которые помогают верить и в добро, и в справедливость, и в существование бескорыстной любви, – говорила Екатерина с улыбкой.

Уильямс заинтересованно взглянул на Великую княгиню.

– Да вы счастливица! Кто ж у вас такие преданные друзья?

– Один из них мой камердинер, Шкурин Василий Григорьевич. Не сомневаюсь в нем, жизнь может отдать не задумываясь.

Сэр Уильямс засмеялся.

– Верю! Сие очень по-русски! И не удивляюсь: за таковую, как вы, многие все бы отдали! Значит, чрез него всегда можно передать вам записку посыльным.

– Шкурин передаст не токмо записки, но и деньги, которые я вынуждена вновь просить у вас, – ответила княгиня, заметно покраснев. – Ведь, я, по вашему совету, не забываю давать деньги окружающей прислуге, особливо самым верным из них.

Все поняв, Чарльз Уильямс поднялся, прошел к секретеру, вынул пакет и с поклоном подал Великой княгине.

– Не надобно Шкурина на сей раз беспокоить, Екатерина Алексеевна. Здесь десять тысяч.

Екатерина встала со своего кресла и, стараясь скрыть свое смущение, с достоинством ответила:

– Примите мою благодарность, сэр Чарльз. При первой же возможности я возвращу вам долг.

Уильямс, слегка откинув голову и смежив густые рыжие ресницы, улыбнулся.

– Прошу вас, Ваше Высочество, не беспокойтесь. Поверьте, мне не к спеху. Напротив, коли понадобится еще подобная или любая другая помощь, я всегда в вашем распоряжении.

Екатерина никак не среагировала на его намек. Скользнув невнимательным взглядом по его улыбающемуся любезному лицу, она подала ему руку и, наскоро попрощавшись, удалилась, довольная таким приятным уловом: будет чем расплатиться с срочными долгами и, наконец, появились средства на необходимые маленькие подарки близким друзьям и прислуге.

Однажды во время очередной встречи с ней сэр Чарльз, взяв со стола колокольчик, позвонил.

Из передней кабинета английского дипломата вышел молодой человек приятной наружности, в форме офицера Британской короны.

Шаркнув ногой, сэр Уильямс широко повел рукой:

– Давно хотел, Ваше Высочество, представить вам моего молодого секретаря, графа Станислава-Августа Понятовского. Он высокого польского происхождения, так сказать, королевских кровей…

Секретарь склонился в глубоком поклоне. Екатерина протянула ему руку. Понятовский приблизился и почтительно коснулся ее руки горячими губами. Они встретились взглядами, и Екатерина увидела его выразительные, зеленого цвета глаза. Отметила его учтивость и предупредительность. Помощник дипломата был высок и строен.

– Не подумайте, княгиня, Станислав прекрасный собеседник и блестящий кавалер. Он вам не наскучит. Граф хорошо образован, учился в Париже, где жил среди французской золотой молодежи. Большой любитель литературы и философии.

Екатерина заинтересованно взглянула на секретаря. Станислав почтительно склонился.

Погода в тот июньский день стояла отменная, и узнав, что Великая княгиня собирается ехать в парк, сэр Чарльз предложил ей своего секретаря для сопровождения, попеняв, что сам бы хотел, но не мог: слишком много неотложных дел.

– Время послеобеденное, праздничное, – сказал он, – погода хорошая, народу кругом много. Вам нужен провожатый, вот пан Понятовский и составит вам компанию.

Словом, из посольства Екатерина Алексеевна вышла в хорошем расположении духа и в сопровождении блестящего кавалера.

Галантно усадив Великую княгиню в карету, он сел не рядом, а напротив ее.

– А я вас видела несколько раз, – заявила Великая княгиня. – Как сейчас помню, первый раз – на Троицын день.

– И я вас много раз видел, Екатерина Алексеевна, и полагал, что меня вы не замечаете.

Екатерина Алексеевна все время улыбалась.

– Что имел в виду сэр Чарльз, утверждая, что вы, пан Станислав, непростых кровей? – перевела тему разговора Екатерина, задорно окинув спутника блестящими глазами.

Кавалер не смутился, токмо скромно склонил голову.

– Не знаю, княгиня, что имел в виду мой покровитель, но во мне и в самом деле есть какое-то количество королевской крови – совсем немного, к сожалению.

– Почему же «к сожалению»? – настойчиво спросила Великая княгиня, постукивая сложенным веером по своей руке.

Станислав вновь пожал плечами.

– Ну как вам сказать, – он на мгновенье опустил голову. – Будь я таким же высокородным, – наконец собрался он с духом, – возможно, имел бы честь бывать там, где бываете вы.

– Ах вот как! – Екатерина перестала играть веером.

Глаза их встретились. Екатерина снисходительно отвела взгляд.

– Отныне, Станислав, я приглашаю вас на все мероприятия, где бы я ни была. Наипаче того, вы будете сопровождать меня на прогулки подобной той, кою мы имеем нынче. Как вы на сие смотрите?

Станислав только не подпрыгнул от восторга. Просияв лицом, он склонился к ее руке. Благоговейно поцеловав, повеселел и принялся развлекать Екатерину. Он рассказывал истории из книг и собственной жизни, цитировал великих философов, читал стихи – словом, показал себя во всей красе.

В тот памятный летний день и начался их длительный роман. Станислав ухаживал галантно. Всегда ухоженный, надушенный, с подарком в руках и с влюбленным взглядом, он преследовал ее всегда и везде. Вскоре встречи с Понятовским приняли интимный характер. Он обожал ее. Степень своей очарованности Великой княгиней он выразил в одном из писем к другу: «Она брюнетка ослепительной белизны. Брови у нее черные и очень длинные, нос греческий, рот, как бы зовущий для поцелуя, рост скорей высокий, тонкая талия, легкая походка, мелодичный голос и смех, веселый, как и характер. Она легко переходит от шаловливой игры к серьезной таблице цифр, которые ее нисколько не пугают». Что ж, граф дал точную характеристику предмету своей любви, окромя, пожалуй, цвета волос: Екатерина была шатенкой.

* * *

Дабы чаще встречаться со своей любимицей Романовной, как Петр Федорович изволил называть Воронцову, он устраивал в их покоях по четвергам балы, а по вторникам – свои концерты. На них бывали токмо фрейлины и кавалеры Малого двора. Балы были весьма занятными, поскольку на них обыкновенно присутствовало семейство Нарышкиных. Великая княгиня любила их всех, понеже они были общительнее других, и с ними невозможно было заскучать. Сумасбродный же Левушка, вообще, казалось, создан был для того, чтоб делать жизнь Великой княгини веселее. Последнее время он взял привычку перебегать постоянно из комнаты Великого князя в ее покои, прежде мяукнув кошкой у двери. Получив разрешение, он входил.

В первое же свое посещение он передал ей приветствия от своей невестки Анны Никитичны, добавив с грустью:

– Она сказала, что скучает по вам.

– Что же ее не было вчера на балу?

– Она не могла, понеже нездорова. Но вы должны были бы ее навестить, Ваше Высочество.

Екатерина Алексеевна пожала плечами, и, сделав скучное лицо, сказала:

– Я бы с большой охотой, но вы знаете, что я не могу выходить без позволения и что мне никогда не разрешат пойти к ней.

Левушка, свободно бродивший по комнате, остановился и, сделав таинственное лицо, сказал:

– Я сведу вас туда!

Екатерина засмеялась.

– Как так?

Нарышкин пожал плечами. Сделав небольшую паузу, сказал с важностью:

– Я зайду за вами через час или два. Великий князь будет ужинать, вы же, я знаю, давно не ужинаете с ним. Он проведет за столом часть ночи, встанет токмо когда будет весьма пьян и тут же пойдет спать. Все как всегда!

Екатерина слушала и смотрела на него, как на умалишенного. Левушка же невозмутимо продолжал:

– Для пущей безопасности оденьтесь мужчиной, и мы пойдем вместе к Анне Никитичне.

Весьма безрассудное, но соблазнительное предложение сначала испугало Екатерину, но обдумав его, она положила: отчего же нет? Всегда находиться одной в своей комнате, со своими книгами, без всякого общества – невелика радость.

– Вот именно, отчего же нет? – безмятежно повторил за ней Нарышкин. – И представьте себе, как вы немножечко повеселитесь – назло врагам, на радость себе…

Под предлогом, что у нее болит голова, она легла спать пораньше. Токмо Никитична удалилась, она поднялась и оделась с головы до ног в мужской костюм. В назначенный час Лев Нарышкин, пройдя через покои Великого князя, мяукнул у двери. Вместе они вышли через маленькую переднюю в сени и сели в его карету, никем не замеченные. Смеясь как сумасшедшие над своей проделкой, они приехали к Анне Никитичне. У нее они нашли графа Понятовского.

Лев, шутя, представил молодого офицера как своего друга, коего просил принять ласково и с должным почитанием. Словом, вечер прошел необычайно весело. Такового Екатерина не могла себе даже и вообразить. Пробыв полтора часа в гостях, она ушла, по дороге домой не встретив ни души.

На другой день, на утреннем куртаге и вечером на балу все ее друзья, сохраняя общий секрет, не могли смотреть друг на друга, не расхохотавшись при воспоминании о вчерашнем вечере. Несколько дней спустя хитроумный Лев Нарышкин предложил ответный визит, который должон был иметь место в спальне Великой княгини. Он провел гостей в ее комнату так удачно, что никто ничего не заметил.

Весь пятьдесят шестой год так и проходил. Друзья Великой княгини и она сама были весьма благодарны Левушке Нарышкину за удовольствие тайных встреч. Горазд, был на выдумки придворный арлекин! Но и Ея Высочество Великая княгиня оказалась на редкость отчаянной и храброй искательницей приключений.

* * *

Великий канцлер Алексей Петрович Бестужев, возглавляющий Коллегию иностранных дел, имел привычку периодически проверять положение собственных дел. Он анализировал свою позицию среди сановников императрицы, положение сих сановников, количество оппонентов, а такожде друзей; как идут дела в политическом направлении и успешны ли они по отношению к той цели, кою он преследовал сам. В последнее время ему сильно мешала партия Шуваловых. Мало того, что их было трое братьев, так еще к ним приросла и сама императрица, имея в фаворитах молодого Ивана Ивановича Шувалова, человека образованного, но как политика, на взгляд канцлера, – недальновидного. Бестужев держался союза с Англией и Австрией, а фаворит императрицы, Иван Шувалов, страстно любил Францию, ее историю, ее столицу, ее народ, и в оном его полностью поддерживал вице-канцлер Михаил Илларионович Воронцов.

Канцлер, шевеля густыми поседевшими бровями, размышлял, как могло так случиться, что накануне, после аудиенции Уильямса с императрицей, Россия подписала договор с Англией, но нынче же утром государыня все переиграла: ему, российскому канцлеру, пришлось вручить растерявшемуся сэру Уильямсу ноту о присоединении России к конвенции между Францией и Австрией. Сия новость громом поразила английского посла, который был обманут Великим канцлером. Сэру Уильямсу, по крайней мере, так казалось, поскольку граф Бестужев сам уже не волен был делать то, чего хотел. Его противники в лице Шуваловых добились своего. Видимо, с превеликим удовольствием помог им и граф Михаил Воронцов, вечный его соперник.

Бестужев хмурился и думал том, каковые шаги ему придется в дальнейшем совершить, дабы повергнуть своего завистника Воронцова и остудить прыть Шуваловых. В голову приходили разнообразнейшие идеи, но ни одна из них пока не подходила для решительных действий. Усталый канцлер откинулся в кресле и, закрыв глаза, словно бы задремал. На самом же деле он продолжал размышлять о своих сторонниках, в ряду коих на первом месте стояла Великая княгиня Екатерина с близкими ей людьми. Такожде он мог опереться на старого друга фельдмаршала Степана Федоровича Апраксина и на сохранявшего с канцлером дружественные отношения сэра Уильямса, английского дипломата.

Окромя того, среди сторонников канцлера находился человек, который был близок и Бестужеву, и Екатерине, и английскому послу – граф Станислав-Август Понятовский. Он появился в Петербурге менее двух лет назад, но за сие время значение его в столице и при дворе возросло. Понятовский прибыл в Петербург вместе с английским посланником сэром Чарльзом Уильямсом, в свите коего и находился. С ним он работал около года, после чего его отозвали в Польшу. Через несколько месяцев, когда Станислава-Августа назначили посланником Польши в России, он сам, канцлер, был против его возвращения, желая видеть на сем посту своего протеже. Но Великая княгиня Екатерина Алексеевна выказала настоятельное пожелание видеть Понятовского в Санкт-Петербурге, тем самым решив вопрос о его назначении. Бестужев согласился, исходя такожде из того, что мать двадцатишестилетнего Понятовского – урожденная Чарторыйская – являлась решительной сторонницей России, а ее родственники составляли основу русской партии в Польше, что имело немалое значение для интересов российского государства. Родители Понятовского с самого начала поручили Станислава-Августа сэру Чарльзу Уильямсу, дабы он воспитал их сына в чувствах любви и преданности России. Желание было вполне обычным, ибо английский посланник хотел видеть Россию союзницей своей страны, и дружественные отношения с Польшей хорошо бы укрепили ее.

Но как же быть с Англией теперь? Что ей остается? Броситься в объятья прежних своих врагов – пруссаков? Скорее всего, английский король Георг так и сделает. Ведь он теперь воюет с Соединенными Штатами, которые не хотят более оставаться колонией Англии. Да-а, какие произошли резкие изменения в международной обстановке! Ныне на первый план выдвинулись англо-французские противоречия, и России надлежало либо сохранять нейтралитет, чего она не сделала, либо принять чью-либо сторону.

Около двух лет назад, в пятьдесят четвертом году, произошли вооруженные столкновения между англичанами и французами в Канаде, а ныне военные действия перенеслись на территорию Европы. В результате возникло две коалиции: англо-прусская, кою поддержал ряд северогерманских государств, и франко-австрийская, коей держались Саксония и Швеция. Россия все еще сохраняла нейтралитет, ибо в правительстве Елизаветы Петровны не было единства, и сей вопрос сначала передали на усмотрение его самого, канцлера Российской империи – сторонника англо-русского союза. Подвела же его Конференция при высочайшем дворе, кою сам он и создал. Воистину – благими намерениями вымощена дорога в Ад! Ведь он, как патриот своей страны, хотел решать глобальные вопросы коллегиально вместе с видными деятелями государства, дабы добиться наибольшего блага для родного отечества. В состав Конференции при Высочайшем дворе входили: он сам, его старший брат Михаил Бестужев, генерал-прокурор Сената Никита Трубецкой, вице-канцлер Михаил Воронцов, начальник Тайной канцелярии Александр Шувалов, фельдмаршалы Александр Бутурлин и Степан Апраксин, сенаторы Петр Шувалов и Михаил Голицын, а такожде Великий князь Петр Федорович (сие было первое его приобщение к государственным делам). Секретарем Конференции был друг наследника, Дмитрий Волков. Однако большинство членов Конференции, как оказалось, были противниками Бестужева, особенно братья Шуваловы и Михаил Воронцов. Конференция при Высочайшем дворе являлась советом по внешнеполитическим делам при императрице, она-то и приняла совершенно другое, противоположное Бестужескому, решение: Россия отказывалась от только что подписанного союзного договора с Англией. Она присоединилась к Австрии и Франции, подписав с ними весной пятьдесят шестого года в Версале Конвенцию о совместной борьбе с общими противниками.

Бестужев поднял тяжелые набрякшие веки, после своего анализа так толком и не выяснив положения дел. Что же явилось все-таки настоящей причиной резкой перемены решения императрицы, прежде всегда доверявшей решениям своего канцлера? Бестужев встал с кресла, прошелся по длинному кабинету. Нужно было понять, в чем причина столь крутого разворота курса. Бестужев вызвал секретаря, чтобы отдать соответствующие распоряжения. Предстояло тщательно перлюстрировать письма – особливо дипломатов: кто-нибудь да прольет свет на оное дело.

* * *

Приветливая и веселая, особливо по утрам, Великая княгиня всех одаривала улыбкой, а нередко – еще подарками и деньгами. С Понятовским Екатерина не скучала, но тоска по сыну одолевала изрядно. Все такожде Павел пребывал у государыни Елизаветы Петровны, несмотря на то, что она постоянно и тяжело болела. Ей же, его матери, разрешено было видеть ребенка лишь по воскресениям. Целыми днями Екатерина читала. Среди прочих прочла романы Лакальпренеда, мадемуазель де Скюдери, «Les amours pastorales de Daphnis es Chloe». Чувственные описания, которые Екатерина нашла в них, и некоторые непристойности живо отражались в ее воображении. Ей ярко рисовались любовные отношения Дафниса и Хлои. Она и раньше читала романтические повествования под руководством Бабетты Кардель, но не подобные откровенные вещи, ставшие для нее открытием. Любовь красавца Станислава Понятовского стала ее спасением. В ее глазах он был всем тем, что, как она воображала, долженствовало быть между двумя любящими. Представить себе Петра Федоровича в сей роли у нее не имелось никакой возможности и желания. По счастию, муж ее был занят своими любовными увлечениями с разными странными и некрасивыми дамами. И она радовалась тому, что его нет рядом – настолько он стал ей неприятен.

Всю последнюю зиму Петр нудно говорил о своем намерении выстроить то похожий на капуцинский монастырь дом рядом со своей дачей в Ораниенбауме, то некую особенную крепость со всякими пристройками в Мытищах. Бесконечно чертил план будущего строения, постоянно привлекая Екатерину к его обсуждению.

– Нет-нет, – набрасывался он на жену, выхватывая у нее карандаш и линейку. – Ты не там прочертила линию, здесь нет никакой стены, здесь дверной проем. Двойные широкие двери, – он потрепал подбежавшую любимицу-легавую, оглядел остальную свору. – Мои любимые собачки, а им нужно пространство.

– Не будет никакого покоя: они визжат, скулят, лают. Кроме того, от них неприятный запах.

Петр, с удивлением взглянув на жену, сказал с заметным раздражением:

– Я не замечаю оного, а ежели кого не устраивает – так того я не держу рядом с собой, достопочтенная княгиня.

Екатерина встала из-за стола и молча удалилась в спальню. К счастью, Петр не пошел следом за ней. Она слышала, как хлопнула дверь и взвизгнули две собаки, слышала шум удаляющихся шагов. Слава Богу, оставил ее в покое. Екатерина могла спокойно лечь в постель и помечтать о скорой встрече со своим полюбовником.

Станислав все более покорял ее сердце, вытеснив из него князя Сергея Салтыкова. Ее уже мало беспокоило, что, по донесениям, Сергей в Швеции и Саксонии не пропускал ни одной юбки, пусть иногда от сего и щемило сердце. Наипачей обидой к нему оставалась сцена, кою Сергей устроил ей на прощанье, мол, из-за нее он вынужден ехать в ссылку в холодную чужую страну. Просил помочь ему выпросить разрешение у Елизаветы Петровны остаться в столице. Выяснение отношений привело к большой ссоре.

Летом пятьдесят шестого года Петр Федорович всерьез рассорился с Елизаветой Воронцовой и тут же стал волочиться за племянницей Разумовского, женой Григория Николаевича Теплова. Наследник явно не скучал. Окромя оной дамы, приводили еще по вечерам ужинать с ним немецкую певичку. Петр Федорович до того был бестактен, что подробно рассказывал о своих интрижках и победах Екатерине.

Одной из неразрешимых проблем в отношениях с Тепловой стала невозможность видеться открыто. Оное стесняло Великого князя, привыкшего к отсутствию любых затруднений. Его Императорское Высочество так же сильно не любил любые препоны, как и отвечать на письма, которые он получал. Однажды Великий князь явился к Екатерине, комкая в руке письмо от Тепловой на четыре страницы. С места в карьер он начал выговаривать свое недовольство на длинное письмо, на кое он мало того, что должон потратить время, дабы прочитать, но на кое еще и необходимо ответить – а у него, мол, и свободной минуты на то не имеется. Тут он перечислил все дела, которые ему предстояло учинить. Получалось, что и в самом деле на Теплову у него времени не оставалось.

Не прошло и дня, как он снова возобновил свои отношения с Елизаветой Воронцовой: с незамужней фавориткой не имелось надобности от кого-то таиться и, тем паче, писать письма.

* * *

Так или иначе, но отношения Петра Федоровича и его жены Екатерины Алексеевны нельзя было окрестить иначе, нежели сумасшествием. Их можно было назвать самыми неподходящими супругами во всей империи, ежели не во всем мире. Единственное, что в какой-то степени их объединяло – любовь к театру. В Ораниенбауме он немного перестроил свой дворец, дабы расширить зрительский зал с красивыми ложами, занимающий пространство высотой в два этажа. Премьера первого представления прошла под его личным руководством, сопровождаясь музыкой, кою играл на скрипке сам наследник. Петр так увлекся театром, что в своем Ораниенбауме открыл школу актерского мастерства. Принимались в основном крепостные с пригожим лицом, с двенадцати лет. Великий князь серьезно занялся обустройством своих владений – особливо Ораниенбаума. Во всю строился новый дворец со всеми прилегающими к нему постройками. Петерштадт должон был явить собой миниатюрную крепость, расположившуюся на двух гектарах принадлежавшей Петру земли.

Проект, представленный итальянцем Ринальди, Петр Федорович значительно откорректировал и начал строительство каменного двухэтажного дворца в год своего тридцатилетия. Весь комплекс крепости представлял собой двенадцатиугольную звезду, окруженную земляным валом и рвом с водой. Через ров были перекинуты три подъемных моста. На пяти бастионах размещалось двенадцать чугунных пушек. На крепостном плацу возвели Почетные ворота, а на Арсенальном дворе разместили деревянные здания арсенала, гауптвахты и казармы для гарнизона голштинских солдат, коих государыня Елизавета после долгих и настойчивых его просьб разрешила выписать. Перед дворцом разбили парк и оградили место для зверинца. Так у Петра все дни были заняты его детищем-дворцом, зверинцем, театром, фавориткой, а самое главное, муштрой своих голштинцев, перед коими он выходил в форме полковника прусской армии. Он обожал свое обиталище в Ориенбауме, вдали от тяготившей его тетки с ее двором. Государыня же Елизавета Петровна, само собой, воспринимала его образ жизни с нескрываемым раздражением.

– Отчего мой Чертушка последнее время пропадает в своем Ораниенбауме и носа не показывает?

– Наследник занят, – подал голос Александр, мигнув правым глазом, – строительством Петерштадта, военной крепостью. Вернее, там все уже с месяц как построено, заканчивают с отделкой.

– Сие мне известно, но интересно – все оное время что он там делает? Неужто сам на стройке трудится?

Главный начальник Тайной канцелярии четко ответствовал:

– Его Высочество ревностно отнесся к строительству, контролировал все, что возможно. Думаю, Ринальди сие не пришлось по сердцу. Но там Его Высочество еще стоял в стороне, а вот когда перешли к отделке, занялись мебелью, картинами – вот тогда он стоял, как говорит архитектор, над душой.

Явно заинтересовавшись сообщением, императрица слушала с всевозрастающим вниманием.

– Ну и как, Александр Иванович, есть ли там, на что посмотреть? Он здесь мне изрядно хвастался, приглашает скоро взглянуть на творение итальянца Ринальди. Как показал себя сей начинающий архитектор? Я слышала, Великой княгине нравится внутреннее убранство.

– Я видел его с самого начала строительства. Внешний стиль Великий князь спланировал сам.

Вмешался Иван Шувалов:

– Я побывал там совсем недавно. По словам Петра Федоровича, он несколько раз просил Ринальди исправить проект. Сам же каменный дворец по форме довольно оригинален: квадрат со срезанным по вогнутой линии углом, где и сделан парадный вход. Благодаря оному миниатюрный дворец кажется намного значительней и массивней.

– В самом деле? На двух гектарах можно построить что-то внушительное? – удивилась Елизавета Петровна.

– Такому восприятию способствует балюстрада, венчающая здание, – высказался фаворит императрицы.

– Этот балкончик будет служить трибуной, – едва слышно произнес главный инквизитор.

Императрица, бросив на него полный иронии взгляд, промолчала.

Иван Иванович продолжил высказывать свое мнение:

– Великий князь не лишен вкуса. Изнутри весь интерьер выглядит весьма фешенебельно. Сей Ринальди с большим искусством использовал лепку, лаковые росписи, живописные плафоны и паркеты дорогих пород дерева.

– Сие второй этаж, а что на первом?

– Первый этаж занят служебными и складскими помещениями, а на втором, не знаю точно, но, думаю, около десяти богато убранных просторных комнат.

От долгого разговора государыня Елизавета заметно устала.

– Стало быть, у него все уже укомплектовано. Пора и съездить осмотреть, – насмешливо заметила она, поднимаясь. Иван Шувалов проворно подошел к ней и, взяв под локоть, сопроводил императрицу в ее покои.

Александр Шувалов рассказал о сей беседе жене, а та, между прочим разговором, поведала о нем Великой княгине.

«Понятно теперь, почему он так занят своим Петерштадтом, – подумалось Екатерине, – ведь там он может говорить со своими солдатами на родном языке, вспоминать с ними родные места, шутить, пить немецкое пиво, курить и философствовать. Им всем тоже не по нраву Россия, ее уклад жизни, отношения между людьми и их культура. Ничего им здесь не нравится. Все токмо и мечтают о времени, когда Петр Федорович станет императором, дабы получить обещанные льготы, богатство и чины».

Болтливая жена Александра Шувалова, сообщив об изысканной обстановке в Петерштадте, не забыла поведать Великой княгине и о мебели, кою вице-канцлер Воронцов получил из Франции и коей обставил свой недавно отстроенный дом.

– Вы не представляете, как он доволен, – захлебываясь от восторга, говорила Шувалова. – Оная мебель стояла в покоях фаворитки короля Людовика, мадам Помпадур.

Когда в приватной беседе с Бестужевым Екатерина Алексеевна упомянула сей разговор, канцлер, хитро поглядев на княгиню, неожиданно громко рассмеялся. Успокоившись, он сказал:

– Хм. Когда Шуваловы и Воронцов стали наступать мне на пятки своими французскими происками против Англии, я провел быстрое расследование и наткнулся на след сей любовницы французского короля.

– Что ж, пусть Михаил Воронцов благодарит маркизу де Помпадур и с наслаждением пользуется ее старой мебелью, рассчитывая на новые благодеяния. Не все, слава Богу, так легко продаются.

Канцлер усмехнулся.

– Может, и саму Помпадур король Людовик отправит в объятья мерзкому Шувалову, – произнес канцлер с большой долей желчи.

– Уж не знаю, что и думать о семье Шуваловых, – задумчиво сказала Великая княгиня. – Они сумели так поставить дело, что Елизавета Петровна, которая ненавидит пруссаков, позволила ему выписать себе из Голштинии тысячу солдат. Можете себе представить! Окромя места для жилья, их ведь надобно и кормить трижды в день.

Бестужев саркастически улыбнулся и кивнул головой.

– Не стоит так расстраиваться, граф. Зато их все презирают. А вас, истинного патриота отечества, уважают бесконечно.

Бестужев поднял тяжелые веки.

– Разве я об оном думаю? За державу обидно! Обидно, что губят ее всякие Шуваловы, Воронцовы и иже подобные. Представляете, каков был резон у Шуваловых переметнуться к французам?

Великая княгиня подняла правую бровь. Делала она сие в подражание Елизавете Петровне: та всегда делала так, когда хотела показать свой интерес к чему-либо.

– Представляю, Алексей Петрович! Неужто дело не токмо в мебели мадам де Помпадур? – спросила она с легкой иронией.

Но канцлера сей вопрос беспокоил изрядно.

– Петр Иванович, как всем известно, – заговорил он горячо, – один из крупнейших предпринимателей России. Он не пропустил пока ни одного случая нажиться за счет казны. Совсем недавно он успешно добился откупа на табачную монополию и рассчитывает, что именно Франция станет его заграничным рынком сбыта, – Бестужев развел руками. – Вот и весь сказ.

Бестужев и Екатерина переглянулись, сосредоточенно погрузились в свои мысли. Каждый думал о том, что над канцлером, а значит, и его друзьями, сгущаются тучи царской немилости, и надобно было предпринять собственные контрмеры. Мало кого волновала судьба отечества, но в Бестужеве невозможно было убить неистребимое желание служить своей стране.

Великая княгиня, наконец, молвила:

– Остается надеяться, что синдром Помпадурши более не повторится… Алексей Петрович, вы глыба! Не так-то просто выбить вас из седла. А я – ваш преданный друг, располагайте мной, я всегда рада помочь, чем смогу.

Попрощались они в довольно грустном расположении духа.

* * *

Императрица России Елизавета Петровна, с болезненным выражением лица, кругами под глазами и прочими следами тревожной и бессонной ночи, сидела на заседании Конфедерации среди своих министров. Здесь же находился и генерал-фельдмаршал, тучный Степан Федорович Апраксин. Занятая своими мыслями, она слушала вполуха их разговор, размышляя о воюющих между собой Англии и Франции. Все им неймется! Победила союзница России – Франция. Ее флот одержал победу у Балеарских островов, французы оккупировали Ганновер. Фридрих вторгся в Саксонию и осадил Прагу.

Прервав свои размышления, она обратилась к Степану Апраксину с вопросом, который сильно досаждал ей:

– Степан Федорович, доколе сей пруссак, Фридрих, будет нас донимать нападками на наших союзников?

Задавая вопрос, Елизавета оглянулась на Петра Шувалова, затем задержала свой взгляд на своем любимце.

– А что ему, Ваше Величество? – отвечал фельдмаршал. – Его все боятся. У него в армии бессчетное количество солдат. Каждый двадцатый пруссак под ружьем. Обученная, вымуштрованная армия. Вот он и захватил между делом часть Богемии в прошлом году, а ныне подошел вплотную к границам Австрии.

Елизавета усмехнулась:

– Что же разумница королева Терезия? Ничего не могла учинить противу оных пруссаков? Что скажете, граф? – она посмотрела на Бестужева.

Тяжело вздохнув, канцлер доложил:

– Она согласилась на союз с Польшей и Саксонией, чая вернуть Силезию, но ничего у нее не вышло. Фридрих завоевал уже почти всю Саксонию. Терезия Австрийская и поляки ждут нашей помощи.

– Жаль их! – Елизавета Петровна вновь посмотрела на молодого красавца Ивана Шувалова. Фаворит смотрел серьезно, не моргая. Улыбка чуть тронула губы императрицы, но отвернувшись, она паки нахмурилась. Поднялась со своего места, и, обогнув маленький круглый столик, пересела в кресло рядом с ним.