Текст книги "Магия, любовь, Голливуд"
Автор книги: София Веларди
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц)
София Веларди
Магия, любовь, Голливуд
***
Россия, Санкт-Петербург
Июнь
Боже, какой это был прекрасный день! Солнечный свет, яркий и радостный, заливал шумные улицы Северной Пальмиры.
Студентка второго курса консерватории Элиза Данилевская, для близких – Элли – со скрипкой, надёжно спрятанной в кожаном футляре, в развевающемся лёгком платье, в белых туфлях-балетках, чуть ли не в припрыжку, спешила домой. Сегодня она сдала последний экзамен по специальности за курс! Лучше всех!
И ещё случилось чудо: как оказалось, в оркестр знаменитого оперного театра требовался скрипач, на экзамене присутствовал дирижёр и он предложил ей прослушивание! Какая честь! Какая удача!
Элли не замечала, что прохожие смотрят на неё с улыбками, что мужчины оборачиваются ей в след – высокая, тоненькая девушка, с длинными светлыми волосами и яркими голубыми глазами, сиявшими, как звёзды, была чудо как хороша и привлекала всеобщее внимание.
Опьянённая успехом, ещё не успевшая успокоиться после экзамена, Элли торопилась рассказать потрясающие новости родителям – она только что блестяще сдала экзамен, и ей сразу сделали превосходное профессиональное предложение! Ей, студентке, только окончившей второй курс! Такого просто не бывает!
В этот летний день окружающее казалось Элли прекраснее, чем обычно: небо – голубее, деревья – зеленее, люди – красивее. Скоро она придёт домой и порадует родителей своими новостями.
Элли остановилась на перекрёстке: нужно было подождать, когда загорится зелёный свет, и она перейдёт на другую сторону. Стоять спокойно девушка не могла, она пританцовывала на месте и что-то мурлыкала себе под нос – радость была настолько велика, что внутри Элли словно работал весёлый моторчик.
Внизу кто-то тявкнул – Элли наклонилась и увидела щенка, маленького, рыжего, с белым пятном на носу. Откуда он на шумной улице Петербурга? Об этом она его и спросила.
– Малыш, ты здесь откуда? Ты потерялся? – щенок внимательно посмотрел на девушку и завилял хвостиком.
– Вы не видели, оттуда он выбежал? – спросила Элли женщину, стоявшую рядом.
Та отрицательно покачала головой. Элли огляделась – никто не обращал внимания на щенка. Она присела рядом с ним и почесала малыша за ухом.
– Что же мне с тобой делать? Ты ещё совсем маленький, можешь потеряться и погибнуть в таком большом городе, – она протянула руку его погладить.
Щенок, наверное, подумал, что она с ним играет, отпрыгнул на шаг, остановился и, склонив голову на бок, выжидающе посмотрел на Элли. Девушка сделала шаг за ним, щенок отпрыгнул ещё на шаг – Элли шагнула за ним. И вдруг, неожиданно, щенок выскочил на дорогу и побежал на другую сторону. Элли инстинктивно попыталась его схватить, и тоже сделала несколько шагов на дорогу.
Последнее, что она услышала, был испуганный женский крик, резкий визг тормозов, удар – а потом наступила тишина.
***
Санкт-Петербург, больница
– Элли, ты меня слышишь?
Элли открыла глаза. Оказалось, что она сидит в просторном больничном холле. Почему она в больнице? Разве она заболела? Она никогда не болела раньше. Так что она тут делает?
Её мама, Елена Данилевская, как всегда элегантная, в идеальном белом брючном костюме и с причёской волосок к волоску, наклонилась к ней и попыталась заглянуть Элли в глаза, стараясь поймать ускользающий взгляд дочери.
– Элли, ты меня слышишь? – громче повторила она. – Мне позвонил профессор Вяземский и сообщил, что тебе предложили прослушивание в знаменитый оркестр. Сейчас мы поедем домой, и ты всё подробно расскажешь.
В голове у Элли что-то щёлкнуло, и она мгновенно вспомнила всё, что произошло: экзамен, дорогу домой, щенка, визг резко затормозившего автомобиля, глухой стук удара. Картинки были настолько яркими, что она словно ещё раз пережила это всё, вздрогнула и попыталась закрыть лицо руками. Что-то ей помешало это сделать.
Элли посмотрела на свои руки: с правой было всё в порядке, а вот с левой… Левая рука была уложена в аккуратную гипсовую повязку, которую поддерживала перевязь через шею.
– Милая, мне очень жаль, – прозвучал сдержанный голос отца. Альберт Данилевский стоял рядом женой и с состраданием смотрел на дочь.
– Папа, что со мной? – чтобы заговорить, Элли пришлось сделать усилие, и она буквально просипела эти слова.
– Врач сказал, что у тебя перелом ладьевидной кости… – отец протянул ей открытую бутылку минеральной воды.
– Где она находится? Долго мне придется носить гипс? Когда я смогу играть? У меня скоро прослушивание в оркестр оперного театра…
– Прослушивание нужно отложить, – отец замялся, присел рядом с дочерью. – Видишь ли, это маленькая, очень нежная косточка в запястье. Для того чтобы она правильно срослась, нужно носить гипс, а потом какое-то время поберечь руку. Не волнуйся об этом, милая. За то, других повреждений у тебя нет. Можно сказать, что тебе повезло – машина ехала на большой скорости, и ты могла…
Элли горько усмехнулась – и правда, ей повезло, она запросто могла погибнуть под колёсами спешащего автомобиля. Ей повезло…
…если бы только она не была талантливой, перспективной скрипачкой…
***
США, Стилл-Хейвен, дом Кэтрин Мелроуз
Питер Даррелл в задумчивости сидел в уютной гостиной. Он никак не мог привыкнуть к мысли, что Кэтрин, которую он знал последние двадцать семь лет, и которую уважал и любил все эти годы, больше никогда не откроет ему дверь своего гостеприимного дома.
Её больше нет.
Питер вздохнул и посмотрел на фото Кэтрин, стоявшее на каминной полке. Какой прекрасной и юной она была, когда приехала сюда со своим мужем Марком Мелроузом!
Они поселились в доме, стоявшем на окраине, почти на берегу. Дом был не очень большой, двухэтажный, внизу – кухня, столовая и гостиная, наверху – две спальни. Зато у него было два хороших качества – он был добротным и со второго этажа открывался прекрасный вид на океан.
Кэтрин постаралась сделать этот дом настоящим семейным гнёздышком. Она быстро подружилась с немногочисленными жителями городка, и стала желанной гостьей и в магазинчиках, и в домах местных рукодельниц. И вскоре дом, простоявший пустым около десяти лет после отъезда прежних хозяев в «большой» город, превратился в уютный и приветливый оазис, с красивыми цветочными обоями на стенах, кружевными занавесками на окнах, картинами и фарфоровыми статуэтками, с мебелью из орехового дерева – немногочисленной, но изысканной. Некоторые вещи – картины, и часть мебели – Кэтрин привезла с собой, а остальное для неё сделали местные мастера.
Теперь, спустя двадцать семь лет после первой встречи, вернувшись с похорон Кэтрин, нотариус Питер Даррелл сидел в гостиной, в которой провел столько прекрасных часов, и которая теперь стала пустой и безжизненной – хозяйка покинула её навсегда.
«Кэтти, милая Кэтти… Я выполню твое последнее поручение», – подумал нотариус. Перед ним на столе лежали документы, письма, фотографии.
Он разложил их на несколько разных стопок, и убрал в разные отделы своего портфеля. Потом помедлил пару секунд, и решился – вытащил из красивой резной рамки фотографию Кэтрин и положил её во внутренний карман пиджака.
***
Санкт-Петербург
Элли играла прослушивание в оркестр оперного театра. Её лицо было сосредоточенным и серьёзным. Концертное платье струилось до пола мягкими складками, длинные, стройные ноги, чуть просвечивающие сквозь шифон, в туфельках на низком каблуке уверенно упирались в авансцену, где она стояла в луче прозрачного света. Девушка выглядела трогательно и волнующе одновременно.
Комиссия, сидевшая в глубине тёмного зала и состоявшая из руководства театра, дирижера и первой скрипки оркестра, внимательно смотрела на сцену: фея, стоявшая в круге света, и время от времени строгими глазами глядевшая в зал, была волнующе прекрасна. Мужчины, входящие в состав комиссии, не могли оторвать от неё горящих глаз – сочетание невинности и сексуальности будоражило их, горячило кровь. Но Элли этого не замечала – она работала.
Труднейшие пассажи каприсов Паганини словно искрились под её пальцами, смычок легко летал по струнам. Прослушивание прошло великолепно, и дирижёр оркестра сообщил ей, что она принята. Элли была счастлива – теперь она может сказать родителям, что в полной мере оправдала их надежды!
Счастье переполняло её. Элли стала укладывать скрипку в футляр, ей что-то мешало.
Что такое, почему её левая рука в гипсе?
Элли закричала и… открыла глаза – она в своей спальне. Это был сон. Ужасная действительность навалилась на неё всей своей тяжестью – и Элли зарыдала. Она плакала громко, навзрыд, горячие слезы текли ручьями, она захлёбывалась рыданиями – её сердце разрывалось от нестерпимой боли.
Послышались лёгкие шаги, дверь приоткрылась и в комнату вошла домоправительница: Нина служила в их семье с незапамятных времён. Скорее, её можно было назвать членом их семьи – она была ещё воспитательницей Елены Данилевской, в девичестве Ивановой.
Почти тридцать пять лет назад Нина Ковалёва молодой девушкой пришла работать в дом к Ивановым. Маленькой Елене требовалась учительница английского языка, рисования и музыки – это было неотъемлемой частью воспитания девушки из «высшего общества».
Все свои силы Нина отдавала образованию Елены, и потом, когда её воспитанница повзрослела, она осталась в семье Ивановых в качестве экономки.
Когда же в девятнадцать лет Елена вышла замуж за известного учёного Альберта Данилевского, и в двадцать родила дочь, Нина перешла в её новый дом и стала одновременно и няней малышки Элизы и домоправительницей семьи Данилевских. Элли стала её питомицей, и Нина отдавала ей всё тепло своего сердца, пестуя и заботясь о ней так же, как раньше заботилась о её матери. Даже когда Элли выросла, Нина всегда была рядом – они просто были родными людьми.
– Элли, девочка, что с тобой? Почему ты плачешь? – Нина присела на край широкой кровати и легонько потрясла девушку за плечо.
Элли замотала головой и ещё плотнеё вжалась лицом в подушку, рыдания, сотрясавшие её тело, становились всё сильнее.
Нина прошла в ванную, намочила там холодной водой полотенце и вернулась в спальню. Она аккуратно приподняла Элли за плечи, повернула к себе и мягко, но решительно вытерла ей лицо. Элли перестала рыдать. Она сидела на своей постели и молчала, её лицо было белее снега, и синие глаза казались неправдоподобно огромными на осунувшемся лице.
– Ну, что ты, милая, – Нина любовно отвела с лица Элли длинные светлые пряди. – Что ты так убиваешься?
–Няня, я неудачница…
– Нет, это не так! – Нина горячо запротестовала. – Мы уже знаем, что ты прекрасно сдала экзамен, и что тебе предложили прослушивание. Ты молодец! Мы все тобой гордимся!
– Ты просто меня утешаешь, – Элли слабо улыбнулась. – Я знаю, что подвела родителей, маму…
Нина украдкой вздохнула. Да, Елена Данилевская была «крепким орешком». С самого своего рождения она была любимицей, принцессой, чьи капризы исполнялись моментально. Потом, после замужества – королевой, которой было достаточно повести красиво выщипанной бровью, и все её желания воплощались в жизнь без обсуждения.
Елена, которую друзья-мужчины часто называли «Елена Прекрасная», а заклятые подруги за спиной называли «Лена-гиена» была очень красива, очень образованна, очень утонченна, очень ухожена. И – поглощена собой. Полностью.
Вероятно, она испытывала к дочери сострадание и жалость, но иногда Нине казалось, что для этой красивой – словно картинка на обложке глянцевого журнала – женщины, личный успех и известность были важнее всего. И Нина точно знала, что Елена «Прекрасная» Данилевская испытала сильное, разрушающее разочарование – её дочь, которая просто обязана была стать звездой, сошла с дистанции. Во всяком случае – на время.
Нина смотрела на Элли и пыталась сама себе внушить, что может быть в такой тяжёлый для всей семьи момент, Елена сможет дать дочери хоть немного человеческого тепла.
После того как родители привезли Элли из больницы, Нина заметила, что между супругами что-то изменилось. И хотя Альберт всё также был галантен по отношению к жене, а Елена улыбалась всё так же, словно она английская королева, но точно, что-то изменилось – в глазах Альберта появился стальной блеск, чего раньше не было, а Елена как-то притихла, чего раньше тоже не наблюдалось.
Кроме того, Елена сама отвела дочь в спальню, помогла ей раздеться, а перед сном зашла к ней пожелать спокойной ночи. Да, точно что-то случилось… Раньше она не утруждала себя такими мелочами, для этого была Нина.
«Неужели Альберт всё-таки решил показать, кто в доме хозяин?.. А может, что-то в больнице произошло», – подумала тогда Нина.
В больнице, действительно «что-то произошло». Пока Альберт и Елена ждали, когда отпустят Элли, они поговорили с её лечащим врачом – и не только.
Доктор Крапивин, осмотревший руку Элли, сказал, что многое зависит от психологического состояния девушки. Когда её привёз в больницу тот самый водитель, который её сбил, Элли вела себя несколько странно.
– Видите ли, Элли здоровой рукой прижимала к себе скрипку, а другая рука, травмированная, висела плетью вдоль её тела. Казалось, что она не чувствует боли, и главное для неё в тот момент было сохранить свой инструмент, – доктор в задумчивости покачал головой. – Это тревожный симптом.
– Не знаю, что вас встревожило, доктор, – Елена поправила локон, имевший наглость выбиться из идеальной причёски и тем самым нарушить гармонию. – Скрипка очень дорогая, известного мастера и Элли прекрасно знает, что о ней нужно заботиться.
А вот доктор был несколько удивлен: женщина, стоявшая перед ним, была не похожа на мать, у которой только что машина сбила ребёнка – она держалась хладнокровно, спокойно, и отстранённо… Её муж был куда больше взволнован происшедшим.
«Что же, нервная система иногда выкидывает и не такие фортели», – подумал Крапивин.
– Девушка была в состоянии глубоко шока, было понятно, что это происшествие её сильно потрясло – потрясло до глубины души, – продолжил он. – Все процедур, которые ей прошлось пройти – осмотр, снимки, наложение гипса – она перенесла молча, отрешённо, словно это всё происходило не с ней. Она ни с кем не говорила, не произнесла ни одного слова. О том, что случилось, мы тоже узнали от водителя машины – на дорогу выскочил щенок, Элли попыталась его спасти, именно в этот момент её сбил автомобиль. Мы и вас смогли вызвать только благодаря тому, что при ней оказались документы.
– Доктор, скажите, а как скоро она начнёт играть? – мать задала этот вопрос несколько более взволнованным тоном.
– Гипс мы снимем через месяц, потом некоторое время уйдёт на восстановление.
– Для нас это очень важно, доктор, понимаете – очень важно. Элли должна пройти прослушивание в оркестр оперного театра. Никак нельзя ускорить процесс выздоровления? Может быть – физиотерапия, или иглоукалывание, или что-то ещё? – щёки женщины порозовели, она явно заволновалась.
– Видите ли, боюсь, что о карьере профессиональной скрипачки можно забыть надолго, – доктор вздохнул: разговор с этой женщиной ему был неприятен.
– Как это надолго? Что вы говорите?! – Елена повысила голос, и муж взял её за руку.
– Ладьевидная кость очень хрупкая. Не очень большую нагрузку рука сможет выносить довольно быстро – недели через две после снятия гипса, – пояснил доктор. – А вот в полную силу, как работают профессиональные музыканты, возможно – никогда.
Женщина ахнула, муж обнял её за плечи.
– Скажите, доктор, почему вы заговорили в первую очередь о психологическом состоянии Элли? – Альберт наконец-то задал вопрос, который мучил его больше всего.
– Видите ли, девушка ещё совсем молода. То, что с ней произошло, явно нанесло ей сильнейшую психологическую травму. Обязательно нужно донести до неё, что этот перелом не ставит крест на всей её жизни. Ведь жизнь, в конце концов, не состоит только из занятий музыкой, или любой другой профессией. Иначе – если состояние шока даст последствия, она может войти в глубокую депрессию, и вообще потерять вкус к жизни, – доктор надеялся, что его услышат.
Похоже, что из всего сказанного, мать услышала только «…в полную силу, как работают профессиональные музыканты, возможно – никогда». К счастью, хотя бы отец выслушал доктора внимательно.
Они отошли в сторону, и присели на диван, ожидая, когда Элли отпустят после оформления необходимых документов.
– Елена, дорогая, всё будет хорошо, – Альберт пытался утешить жену.
– Ал, как ты не понимаешь, – Елена подняла на него полыхающие гневом глаза. – Столько работы, столько надежд, ожиданий! И всё это – рухнуло из-за какого-то щенка! О чём она только думала?!
– Ленчик…
– Не зови меня так! Я – Елена! – женщина вскочила и с негодованием уставилась на мужа.
– Хорошо, хорошо! – он тоже поднялся и подошёл к жене. – Прошу тебя, Елена, нашей девочке сейчас очень плохо, будь с ней помягче. Она наша дочь!
– Да, она наша дочь! И она была обязана помнить обо мне! – Она спохватилась, осеклась, но тут же поправилась. – Помнить о нас! И из-за какого-то глупого щенка она разрушила мои… то есть… наши планы!
– Елена! Это её жизнь! Жизнь! Она могла погибнуть! А ты говоришь о каких-то планах! Опомнись! – Альберт взял жену за плечи и встряхнул. – Успокойся, на нас уже обращают внимание!
Женщина тут же взяла себя в руки.
– Да, ты прав, не нужно привлекать лишнего внимания. Возможно, ещё не всё потеряно. Мы покажем её лучшим врачам, они помогут скрипачке восстановить руку.
– Елена, да опомнись же ты! Ты говоришь о нашей дочери в третьем лице! У неё есть имя, в конце концов!
– Хорошо, хорошо, хорошо! Только не нужно делать из меня плохую мать! Я всё для неё… для Элли… делала!
– Да, у нашей дочери были учителя и вечные занятия! Но была ли у неё мать? Нина знает об Элли больше, чем ты, и заботится о ней лучше, чем ты!
– Альберт, что ты говоришь! – лицо Елены пошло пятнами и сейчас она совсем не была похожа на «Елену Прекрасную».
– Да! Ты всегда была слишком занята только собой! Твои планы, твои мечты, твои цели, твои друзья, твои фото в газетах и интернете! Сколько можно! И даже в такой момент ты думаешь не о том, что твоя дочь пострадала, и могла погибнуть, а о том, что твои планы придётся изменить!
– Альберт! – женщина потеряла дар речи, она стояла в замешательстве с открытым ртом и судорожно дышала.
– Послушай меня, Елена, – Альберт подошёл к жене вплотную и пристально посмотрел ей в глаза. – Я люблю тебя, люблю очень сильно, и из-за этого чувства я молчал слишком долго и слишком долго позволял тебе делать всё, что тебе взбредёт в голову. Но с этой минуты ты возьмёшь все свои амбиции и засунешь их… подальше. Ты поняла?!
– Да, Ал, поняла… – Елена была в растерянности, муж никогда так с ней не разговаривал.
– И с этой минуты ты будешь относиться к нашей девочке как к дочери, а не как к своей заводной кукле! Это понятно?! – в голосе Альберта громыхнул металл.
– Да… – Елена не могла поверить в происходящее, она никогда не видела мужа в гневе, он всегда относился к ней с обожанием, и сейчас, словно её мир перевернулся с ног на голову.
– Сейчас приведут Элли, – продолжил Альберт. – Ей плохо, она ещё в шоке. Так постарайся вести себя с сочувствием и заботой, как подобает матери!
– Ал, конечно, – Елена сделала глубокий вдох. – Но ведь правда, всё, что я делала, я делала для неё…
– Не смей… мне… говорить… об этом, – Альберт чуть ли не по слогам произнес эту фразу. – Всё, что ты делала, ты всегда делала для себя. Твоя беда в том, что под прекрасной внешностью у тебя в груди вместо сердца кусок льда! Когда я это понял, было слишком поздно – я уже любил тебя всей душой… И я виноват перед Элли за то, что так много лет позволял тебе портить ей жизнь. Но с этой минуты я это прекращу. Не думай, что это просто слова.
– Хорошо, хорошо, Ал, не волнуйся. Я сделаю всё, как ты скажешь!
– Тогда улыбайся нашей дочери, и не терроризируй её своими претензиями! Ей нужно сочувствие и тепло!
Вот такой разговор состоялся между родителями Элли в холле больницы.
***
Санкт-Петербруг, квартира Данилевских
Умытая и причёсанная, в белых бриджах и лёгком кремовом топе, Элли сидела за столом и пыталась пообедать. Матери дома не было, она ушла поднимать себе настроение в любимый ювелирный бутик. Отец сидел на другом конце стола.
Когда вчера в больнице медсестра привела Элли в холл и усадила в кресло, Альберт чуть не застонал: взгляд дочери был абсолютно пустым, она ничего вокруг не видела и не замечала – и только здоровая рука словно баюкала травмированную, уложенную в гипсовую повязку, руку.
Сейчас ему казалось, что за прошедшую ночь его дочь, и без того стройная, похудела на несколько килограммов. Бледное лицо, прозрачные заплаканные глаза… Гипсовая повязка, казалась неестественно большой на её тонкой, словно ветка ивы, руке.
Нина хлопотала вокруг Элли. У Альберта защемило сердце: Нина постоянно была рядом с его дочерью – няня Нина, а не родная мать.
Елена всегда старательно избегала того, что могло усложнить ей жизнь или нанести хоть малейший ущерб её красоте. А переживания – это именно то, от чего появляются морщины, и портится цвет лица. Так зачем же рисковать и волноваться, когда есть Нина – человек, который сделает это за неё?
– Папа, прости, – тихий голос дочери заставил его вздрогнуть и выйти из задумчивости.
– Элли, детка, ну что ты, – у Альберта перехватило горло: дочь смотрела на него в упор глазами, в которых стояли не пролившиеся слёзы.
– Папа, я всё исправлю, я быстро выздоровею, и обязательно буду играть. Мама будет мной гордиться, и ты тоже…
– Доченька, любимая, мы и так всегда гордились тобой. – Альберт пересел поближе к Элли и аккуратно, чтобы не причинить ей боли, обнял за плечи и прислонился щекой к её макушке. – Для нас главное, чтобы ты была здорова и счастлива. Сейчас очень важно, чтобы ты была спокойна, тогда и выздоровление пойдет быстрее.
Элли на мгновение подняла на него мокрые синие глаза и сразу их опустила.
– Я разочаровала маму, я виновата перед ней…
– Нет, всё хорошо. Мама тебя любит, и очень за тебя переживает. – Альберт покривил душой, он прекрасно знал, что его жена обделена природой, что она не знает, что такое человеческое тепло и сострадание. И также он знал, что Элли это чувствует.
Но сейчас, в переломный момент жизни дочери, который стал точкой отсчета, и от которого зависело то, будет ли Элли счастлива, или сломается, Альберт был готов сдвинуть горы и сплести самую изощрённую ложь ради того, чтобы Элли оправилась от потрясения и продолжила жить.
Ему приходилось видеть, как успешные, благополучные люди, казавшиеся сильными и счастливыми, были не в силах пережить неожиданный удар судьбы, и их затягивало болото депрессии: у каждого была своя причина, своя степень погружения в этот омут, но у всех были пустые глаза и стойкое нежелание жить.
Альберт не хотел этого для дочери. Он понимал, что сейчас мир Элли, состоявший из постоянных занятий, упражнений, репетиций, рухнул, и он не мог допустить, чтобы эти руины погребли под собой её жизнь. Доктор Крапивин говорил о том, что именно психологическое здоровье в первую очередь важно сейчас для Элли. И в голове у Альберта начал складываться план, но додумать он его не успел.
В глубине их огромной квартиры глухо хлопнула входная дверь – вернулась Елена. Оживлённая и довольная, с яркими фирменными пакетами в руках она вошла в столовую и увидела мужа и дочь: они сидели, обнявшись, от них веяло печалью.
«Ну вот», – недовольно подумала Елена, – «они решили мне испортить прекрасный день». Ей пришлось сделать над собой усилие, чтобы с улыбкой подойти к дочери.
– Элли, привет, – Елена с таинственным видом из кучи пакетов вытащила один и положила его на стол. – Мама купила своей доченьке подарок, посмотри, я уверена, тебе понравится.
Элли вытащила из пакета красивую коробочку для драгоценностей. Ей было трудно открыть её одной рукой, и ей помогла это сделать няня Нина.
На бархатной подставке лежали два парных золотых браслета. Это были элегантные, со вкусом выбранные украшения. Да, они были превосходны, если бы не одно «но». Элли посмотрела на свою искалеченную руку в гипсовой повязке, и горячие слёзы затуманили ей глаза. Елена, похоже, не заметила, какое впечатление произвел её подарок на дочь.
– Ну, как, тебе нравится? Может, примеришь? – спросила Елена, и, спохватившись, закусила губу: до неё, наконец, дошло, что она только что сказала.
Элли не выдержала: слёзы потекли ручьями, и она побежала к себе в комнату – ей нужно было убежище.
Альберт молча смотрел на жену, продолжавшую в растерянности стоять у горки пакетов с покупками. Что он мог ей сказать, что объяснить? Все слова были бесполезны. Он вышел из столовой, прошёл в свой кабинет и закрыл дверь на ключ.
***
США, Голливуд
Джек Гамильтон, известный писатель, сценарист и режиссёр, сидел в просторном кабинете своего друга Пола Хаггарда. На голливудские холмы давно опустилась великолепная летняя ночь, а суета и шум съемочных павильонов «Фабрики грез» затихли.
Двух мужчин связывали не только давние дружеские, но и деловые отношения – Хаггард продюсировал фильмы Гамильтона. Это сотрудничество было успешным. Весьма успешным! Джек снимал фильмы примерно раз в три-четыре года, и каждый из них становился событием в киноиндустрии Америки. Эти фильмы напоминали людям, что кино – это искусство, и что кассовый успех возможен и при высокой содержательной планке.
Последний совместный фильм «Туман любви» они сняли два года назад по первой книге Гамильтона. Он принёс три «Оскара» – за лучший сценарий, лучшую режиссуру и лучшую женскую роль, и сделал самые большие сборы за последние десять лет.
Сейчас, расположившись у открытого окна, с бокалами старого коньяка в руках, друзья обсуждали новый фильм. Он тоже будет снят по книге Джека, занимавшей первые строчки в рейтингах бестселлеров. Рабочее название фильма было «Музыка сердца», Джек работал над сценарием, но никак не мог довести его до конца – это было на него не похоже, обычно он работал быстро. С ним явно что-то было не так. Собственно, с ним всё было не так.
– Джек, ты не думал, что сюжет мог бы быть более современным? – Хаггард с удовольствием затянулся гаванской сигарой, выпустил струйку ароматного дыма и вопросительно посмотрел на Гамильтона. Тот продолжал безучастно смотреть в окно на далекие огни Лос-Анджелеса.
– Как ты думаешь, старина, насколько актёрская профессия может отравить кровь, чтобы женщина играла в жизни так же, как и в кино? – вдруг спросил Джек.
– Ты это про… – Пол старался не произносить это имя вслух.
– Да, я говорю о своей почти жене, выдающейся оскароносной актрисе Бриджит Келлар. Где та черта, та грань, которая отделяет съемочную площадку от реальной жизни? И есть ли она?
Вопрос повис в воздухе. Пол не знал, что ответить. Бриджит Келлар, сыгравшая в «Тумане любви» главную женскую роль и получившая за неё «Оскар» была талантливейшей актрисой, ослепительной красавицей и вампиром по жизни.
Её участие в фильме было гарантией успеха. Публика её обожала, по всей стране были разбросаны её Фан-клубы, а истории о том, как поклонники её таланта совершают ради неё безумные поступки не сходили со страниц газет, а также регулярно наводняли интернет.
Но у неё была одна странная особенность: почему-то всё, к чему она прикасалась своим расположением – страдало или погибало. Режиссеры, снимавшие её в своих картинах, старались делать это как можно в более сжатые сроки. Нет, у них не было к ней претензий – Бриджит всегда работала честно, с полной самоотдачей, выкладываясь на все двести процентов, показывая в кадре чудеса перевоплощения. Особенно ей удавались роли мистических роковых красавиц. В «Тумане любви» она сыграла прорицательницу Мару, сыграла так, что на премьерном показе у зрителей на протяжении всего фильма мороз бежал по коже при одном её появлении на экране, а два человека упали в обморок.
Когда у её преданного фаната, известного дизайнера одежды Денни Ричардса, спросили после премьеры о впечатлениях, он сказал: «Бриджит великая актриса. Её натурализм и энергетическая сила безграничны. Когда в сцене жертвоприношения она вцепилась зубами ягненку в горло и стала пить его кровь, я говорил себе – Денни, не бойся, это кино, это бутафория, это трюк – настолько это всё было правдоподобно».
И только несколько человек на съемочной площадке знали, что это была не бутафория и не трюк – Бриджит еле оттащили от несчастного животного.
Видимо, на съёмках она расходовала такое огромное количество энергии, что для неё жизненно важно было пополнять её запасы, и она её черпала везде, где только могла. Это относилось ко всему её окружающему.
До Пола доходили какие-то слухи об этой её особенности. Но это были только слухи – кинокомпания тщательно хранила тайну актрисы, приносящей сотни миллионов долларов прибыли. Да и вообще – всё это были только слухи!
Поэтому, когда Хаггард предложил Бриджит главную роль, он думал только о том, что роль Мары словно написана для этой удивительной женщины.
Джек впервые столкнулся с Бриджит лицом к лицу на съёмочной площадке «Тумана любви», раньше он видел её только на экране, и личная встреча потрясла его впечатлительную натуру.
– Пол, ты помнишь первый день съемок? – Джек сделал глоток коньяка и почувствовал, что даже сейчас, по прошествии нескольких лет, его сердце сладко встрепенулось при одном воспоминании о Бриджит.
– Да, конечно, разве это можно забыть? – Пол действительно хорошо помнил этот день. – Ты купил для неё огромный букет красных роз и поставил их рядом с её креслом.
Пол не стал напоминать, что спустя всего пару часов прекрасные розы поникли головками и засохли, словно из них выпили всю их и без того недолгую цветочную жизнь.
Джек тогда подумал, что розам было жарко в павильоне и не хватало влаги, а Пол вспомнил, что ему рассказывали о том, что в присутствии Бриджит цветы быстро вянут. Тогда он не обратил на это внимания, а зря…
– Она была великолепна, правда? Она всегда великолепна. – Джек на мгновение замолчал. – Меня каждый раз поражала её способность быстро восстанавливаться после тяжелейших съёмок. К концу съёмочного дня все были выжатыми, уставшими до предела, без сил, и только Бриджит оставалась неизменно свежей и энергичной. Поразительное качество…
– Джек, а тебя никогда это не настораживало? Вот эта самая её способность? – Пол всегда считал Джека прагматиком, несмотря на то, что в книгах его друга было много мистического и таинственного.
– А что меня должно было насторожить?
– То, что люди рядом с ней быстро устают. Например, её партнер по фильму жаловался, что рядом с ней у него начинаются головокружения и слабость.
