Текст книги "Шопен (картины из жизни)"
Автор книги: София Михайлова-Штерн
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)
6. В Варшавской консерватории.
Осенью 1826 года шестнадцатилетний Шопен поступил в Главную школу музыки, как называлась тогда в Варшаве консерватория. Поступил он сразу на старший курс композиции. Фридерик уже был признан, как «лучший пианист в Варшаве», и фортепианной игре ему нечего было учиться. Поступил он в класс Эльснера, под его непосредственное руководство.
Не сразу решились родители Фридерика на такой путь для сына. Такого, как теперь, отношения к артистам, как к людям, отмеченным особым даром, как к людям выдающимся, в то время не было. Напротив, музыканты рассматривались, как нечто низшее. Это люди, которые служат для забавы; к ним можно относиться только снисходительно, но считать их не то что выше других людей, а даже наравне с собой – было совершенно не принято и считалось невозможным.
Понимал это и Николай Шопен, и не хотелось ему для сына такого тяжелого пути, но Фридерик рвался к музыке, она заполняла его всецело, ни о чем другом он и думать не мог. Пришлось согласиться.
Ректор Главной школы музыки, Юзеф Эльснер, заслуженный, опытный и образованный музыкант, автор любимых публикой опер, очень любил Фридерика. Он стал умело руководить гениальным юношей, посвящая его в теорию музыки. Он не стеснял творчества Фридерика, предоставляя ему полную свободу выбора. Тем профессорам, которые упрекали его в том, что он дает слишком большую свободу Шопену, Эльснер отвечал: "Оставьте его в покое, он не идет обычным путем, но и талант у него необычайный. У него свой путь".
Шопен следовал указаниям своего учителя, исполнял его требования и учился удивительно настойчиво и терпеливо. Учитель и ученик любили друг друга и впоследствии на всю жизнь остались большими друзьями.
Эльснер сумел привить своему молодому ученику качества, которые редко встречаются у богато одаренных людей, а именно: строгую, требовательную критику по отношению к себе самому и своим произведениям и умение использовать все те данные и те выгоды, которых можно достигнуть трудом и терпением.
Любимые ученики Эльснера, однокурсники Шопена, среди которых был ряд талантливых музыкантов, часто собирались в его квартире. Жена Эльснера была певица, артистка Варшавской оперы, а молоденькая дочь – талантливая пианистка. Молодежь собиралась петь и играть свои и чужие вещи. Шопен имел обыкновение все свои новые вещи непременно подвергать обсуждению в этом молодом кружке. Если новое произведение бывало одобрено и утверждено, – Шопен немедленно, если только это была небольшая вещь, вписывал ее в особый альбом панны Эмилии Эльснер, всегда лежавший на фортепиано.
О способности Фридерика импровизировать, о его удивительно мягкой, нежной игре сохранилось много рассказов.
Однажды Николай Шопен и пани Юстина ушли в театр. Дома остались пансионеры под надзором воспитателя Барчинского, молодого человека, года на четыре старше своих учеников, и Фридерик с сестрами.
Молодежь обрадовалась отсутствию старших, уроки были заброшены, и по всей квартире началась возня и беготня. Чего только расшалившиеся мальчики ни придумывали! Наконец, решили устроить бой подушек. И вот, по всей квартире стали летать подушки с кроватей, с диванов, дошло дело даже до валиков с большой тахты в столовой. Никакие уговоры и угрозы Барчинского не помогали, его и слушать не хотели.
В отчаянии Барчинский побежал в комнатку Фридерика, которая находилась наверху; ход в нее был по отдельной лесенке из передней. Фридерик сидел за фортепиано и писал.
– Фричек, помоги мне! Я с этими разбойниками ничего поделать не могу. Они весь дом перевернули вверх ногами. Никакие угрозы не помогают. Может быть, тебя послушают, – упрашивал Барчинский, рассказывая, что творится внизу.
– Нелегкое дело успокоить их, – сомневался Фридерик, – но пойдем, я попробую.
Он отправился вниз и увидал бой в самом разгаре: подушка попала ему в голову, валик в бок.
– Эй, хлопцы, бросьте воевать, идем в гостиную, я покажу вам на фортепиано интересную штуку! – закричал Фридерик.
Мальчики, очень любившие Фридерика, прекратили возню, побросали подушки на кровати и гурьбой отправились вслед за ним в гостиную, а там удобно расселись на мягких креслах вокруг фортепиано.
Фридерик стал играть на фортепиано, рассказывая приключения шайки разбойников: как разбойники забрались в богатый замок, утащили оттуда все ценное – платье, белье, ковры, шубы, столовое серебро, забрали бы еще больше, но подъехали хозяева, а навстречу им прибежали из парка слуги, которые в отсутствие хозяев собрались в дальнем уголке на пирушку; разбойники разбежались, но многое успели унести; а затем, собравшись на сборном пункте, стали делить добычу, поссорились при дележе, но после помирились и, наконец, утомленные заснули в лесу в тихую июньскую ночь.
Все это, каждую сценку, Фридерик сопровождал подходящей музыкой. Мальчики так заслушались, так заинтересовались приключениями разбойников, что забыли о всех шалостях и вообще о целом свете.
Кончая рассказ описанием сна, охватившего разбойников в тихую летнюю ночь, Фридерик стал играть убаюкивающую колыбельную песню так нежно, так мелодично, что постепенно его слушатели один за другим, не исключая и воспитателя Барчинского, заснули.
Между тем в передней послышался звонок. Очевидно, пришли Николай Шопен с женой. Фридерик на цыпочках вышел из гостиной и, смеясь, упросил мать, отца и сестер со свечами в руках зайти в комнату и полюбоваться на спящих "разбойников".
Действительно, вид шести разоспавшихся мальчиков и Барчинского, в самых разнообразных позах, на креслах и диване, был очень забавный.
Фридерик приложил палец к губам, тихонько подошел к фортепиано и взял на басах мощный аккорд. Спящие испуганно вскочили с мест, не понимая, что творится. Конечно, общий смех был заключением всего происшествия, а больше всего смеялся виновник, усыпивший всех своей чудесной музыкой.
7. Ученик Эльснера.
Нельзя сказать, чтобы учение в консерватории совсем уже легко давалось Шопену и не требовало от него никаких усилий. С самых своих молодых лет Фридерик был и остался навсегда мастером в области игры на фортепиано. Все его произведения, за исключением немногих, написаны для фортепиано, и он признавал только один инструмент – фортепиано. Правда, он прекрасно играл на органе, но ничего не написал для него. Он любил пение, но для пения написал всего лишь 17 песенок и романсов, которым не придавал никакого значения и не хотел их печатать.
А в консерватории требовалось от учеников умение сочинять для многих других инструментов (оркестр). Вот в этих обязательных работах Шопен был сравнительно слаб, и если бы не помощь товарищей, очень любивших его и охотно выручавших его, он бы не всегда удачно справлялся с данными ему задачами.
Зато в области фортепиано он был на высоте, там он властвовал вполне. Но пока приходилось работать, приходилось не отставать и выполнять обязательные задания для игры; для сочинений же по своему вкусу и желанию оставалось мало времени. Тем более, что еще надо было выступать в концертах то в самой консерватории, то в театре, то в гостиных знатных магнатов.
В те времена человеку, посвятившему себя искусству, невозможно было обойтись без покровительства богатых и знатных аристократов. Государство не приходило на помощь людям таланта, и возможность существования музыкой вполне зависела от великих и знатных мира сего. Поэтому Фридерик должен был бывать и играть в гостиной князя Радзивилла, княгини Четвертинской, графини Замойской, графа Сапеги и т.д., чтобы по окончании консерватории иметь покровительство влиятельных людей. Это тоже отнимало не мало времени, так что писать ему приходилось урывками, тем более, что, будучи веселого характера, Фридерик любил потанцовать и повеселиться. Если нанятый музыкант для танцев где-нибудь, где было веселое, интересное общество, оказывался плох, то Фридерик усаживался сам за фортепиано и часами чудесно играл различные танцы. Он не думал о том, что поздно, что завтра надо рано вставать, что он не успеет выспаться и отдохнуть и будет усталым на уроке у Эльснера.
Этот рассеянный образ жизни вредно отражался на здоровьи Шопена. Одно время даже боялись, не ожидает, ли его судьба его младшей сестры Эмилии, умершей четырнадцати лет от чахотки. Его слабое, нежное сложение, впалая грудь и постоянное покашливание давали повод так думать, тем более, что он легко поддавался простуде.
Фридерик много и неустанно работал над новыми композициями. В 1828 г. в Варшаве вышло его новое большое произведение для фортепиано – Рондо а la Mazur. Много произведений его, крупных и мелких, имелось в рукописях среди варшавской публики. В большом ходу и очень любимы были "Вариации на тему из оперы "Дон-Жуан" Моцарта" для рояля с оркестром, которые Фридерик неоднократно играл на концертах.
Прошел еще год, и консерватория окончена. Зльснер, учитель композиции Шопена, в отчете написал о нем памятные слова: "Фридерик Шопен – музыкальный гений".
Годы учения были закончены. Надо было начинать борьбу за свое место в жизни, за свое признание, как композитора, как творца музыки.
8. Прощай, Варшава!
– Нет, Фридерик, оставаться тебе здесь в Варшаве – это значит отказаться от настоящего музыкального пути. Тебе здесь больше нечему учиться и нечего делать, – говорил Эльснер.
– Повидимому, сын мой, ты считаешь, что дошел уже до совершенства, что твое музыкальное обучение уже закончилось, – заметил Николай Шопен.
– Я не понимаю, Фридерик, почему тебя приходится уговаривать ехать заграницу. На твоем месте каждый давно бы уехал, а не тянул бы эту канитель целых два года, – удивлялся друг Фридерика и тоже ученик Эльснера, Мауриций Мохнацкий.
– Да, скоро два года исполнится, как ты окончил консерваторию. Ну, собирался первое время с силами, а затем уже давно надо было уехать. Если ты хочешь быть знаменитым и уважаемым артистом, занимать подобающее положение, то ты должен ехать заграницу, должен быть признан там, – настаивал Эльснер.
– Я уже давно приготовил для него деньги на дорогу и на первое время, пока он заработает своими концертами, но сын мой все откладывает отъезд.
– Фричек, мой дорогой, я понимаю, что тебе тяжело покинуть родной дом, расстаться с нами, с сестрами, с друзьями, с Варшавой, где тебя все любят и ласкают, но надо ехать, мой дорогой сынок, – и пани Юстина обняла сына.
– Ах, мама, ты одна меня понимаешь. Покинуть вас всех так трудно, что я, конечно, стараюсь оттянуть этот ужасный отъезд. Мауриций, и ты заодно с отцом и паном Эльснером! Ведь ты тоже уже год как кончил, а что-то я не вижу, чтобы ты собирался заграницу.
– Фридерик, как ты можешь сравнивать меня и себя? Разве у меня твой талант, твоя гениальность, разве я могу рассчитывать на славу, такую, какая ждет тебя?
– Ну, запел старые песни. Так меня и ждут в Вене и Париже. Нужен я им там, как прошлогодний снег.
– Спроси пана Эльснера, если не веришь мне! – сердито ответил Мохнацкий.
– Конечно, слов нет, Мауриций – талантливый музыкант. Он будет хорошим педагогом, но для гениального композитора и блестящего виртуоза у него нет данных. А тебе надо слышать и изучить не наш варшавский оркестр, а парижский оркестр или оркестр Миланской оперы; надо слышать тамошних мастеров, надо слышать чудесное итальянское пение, а не здешних учениц Соливы, – ответил Эльснер.
– Что ж делать. Вы так настаиваете, что мне приходится ехать. Титусь Войцеховский писал мне, что он в ноябре едет заграницу, и я поеду тогда, вдвоем будет веселее ехать; все-таки я буду не один...-согласился Фридерик.
– Значит, решено: в начале ноября ты едешь? – обрадовался Николай Шопен.
– Да, отец, я сделаю все, как ты хочешь. Мауриций, пойдем, я прочту тебе письмо Титуся. Там есть и для тебя приписка, – позвал Фридерик приятеля, уходя.
– Наконец он уедет, и я вздохну облегченно. Вы знаете, пане Юзеф, я ночи не сплю, боясь за него. Не плачь, Юстина, лучше расстаться с ним временно, чем видеть его убитым на войне или расстрелянным в крепости, – говорил Николай Шопен.
– Да, война неизбежна. Ведь сейчас все споры и пререкания идут уже не о том, будет или нет восстание, а лишь о сроке восстания. И, конечно, нам не справиться с Россией. А на эту пресловутую помощь Франции я не надеюсь. Когда будет ближе к делу, царь уступит что-нибудь и сумеет купить этого французского короля. Свой своему поневоле брат, – ответил Эльснер.
– Я очень боюсь! Я знаю, что Фричек сам не участвует в подготовка восстания. Но все его друзья, конечно, принимают самое горячее участие, и все, конечно, попадутся. Они, правда, сберегают его и отстраняют от всех дел, но лучше пусть он уедет.
– Они правы. Фридерик гораздо больше сделает для славы Польши как гениальный артист, чем как слабый воин на поле битвы, – заметил Эльснер.
– Ну, Фричек, наконец, окончательно решил ехать, хотя и с большой неохотой! – проговорил Мохнацкий, входя в комнату.
– Я очень рад, у меня на душе легче стало. Так удачно, что Войцеховский собрался ехать, это его подвинуло, – радовался Николай Шопен.
– Это я написал Войцеховскому, чтобы он выехал ради Фричека, а то бы его не выпроводить. Нет, война будет скоро, а его надо беречь. В нем и Мицкевиче наша слава. Мицкевич в Риме, а Шопен пусть едет в Вену, так мы их обоих сохраним, – уверенно говорил Мохнацкий.
– Да, Фридерик – музыкальный гений, он будет славой и украшением Польши. Я многого жду от него, – поддержал Мохнацкого Эльснер.
Эти уговоры Фридерика происходили в квартире Шопена в начале октября 1830 года.
В июле 1830 года во Франции вспыхнула революция. Была изгнана династия Бурбонов, а вместо них избрали Луи-Филиппа, герцога Орлеанского, который обещал народу различные блага и реформы и, конечно, впоследствии, как и все короли, обманул народ. Но под влиянием этой июльской революции заволновались другие страны. Начались волнения в прирейнских провинциях Германии. Заволновалась и Польша, находившаяся под властью России. Царь Николай I только что был в Варшаве и ответил весьма суровым отказом на справедливые требования поляков относительно притеснений, творимых русскими чиновниками. Нового короля Франции, как "избранного", а не наследственного, он отказался признать, и, повидимому, между Францией и Россией готовилась война. Поляки учитывали, что война даст им возможность вернуть свою национальную свободу.
Польское крестьянство, как и русское, было тогда в рабской зависимости от своих господ. Современных фабрик и заводов не было, были небольшие мануфактуры, на которых работали крепостные и частью свободные от крепостной зависимости городские жители. Волновалось и готовилось к восстанию за национальную свободу главным образом население городов и дворянско-помещичье сословие, шляхта, которая в Польше была довольно многочисленна. В Польше было много мелких шляхтичей-однодворцев, все поместье которых заключалось в небольшом поле, усадьбе и огороде. Такое владение шляхтич обрабатывал сам со своей семьей. В отплату за земельное владение он должен был по первому призыву правительства являться на войну на собственной лошади и с собственным вооружением.
Вот это-то многочисленное сословие, затем уже помещики, владевшие небольшими и крупными имениями, городские ремесленники и мелкая буржуазия стремились освободиться от угнетавшей их власти русского царизма. Царское правительство старалось выкачать из польского народа побольше денежных средств, облагало народ налогами и вводило различные законы, которые стесняли жизнь поляков.
Царское правительство стягивало в Польшу войска, якобы на случай войны с Францией. Начались аресты в Варшаве среди учащейся молодежи, и ясно было, что вскоре и в Польше вспыхнет революция.
Николай Шопен волновался за сына, а Эльснер за своего любимого ученика, на которого он возлагал столько надежд. Товарищи Фридерика по лицею и консерватории почти все принимали участие в подготовке к восстанию. Один только Шопен, поглощенный музыкой и музыкальным творчеством, мало замечал, что творится кругом. Товарищи Фридерика нарочно старались держать его дальше от всяких политических дел, многое скрывали от него, считая, что он, при его слабом здоровьи, никуда не годный воин, а видели в нем будущую славу Польши, глубоко веря в его гений. Поэтому Мохнацкий и другие товарищи старались всячески выпроводить Фридерика заграницу, понимая, что если он останется в Варшаве, то, в случае восстания, примет и даже должен будет принять в нем участие – и, вполне возможно, погибнет.
Пришлось Фридерику готовиться к отъезду. На прощание он дал концерт. Концерт имел обычный огромный успех. Фридерик играл свои произведения для фортепиано с оркестром и для одного фортепиано. На другой день об этом "прощальном" концерте коротко упомянула одна только газета. Остальные газеты и журналы обошли концерт полным молчанием, между тем как раньше и до концерта и после каждого концерта Фридерика о нем много писали. Очевидно, растущий успех и слава Фридерика даже в его родном городе стали поперек дороги другим музыкантам. Начиналась вражда по отношению к молодому, гениальному композитору.
После шумной прощальной вечеринки, которую ему устроили друзья и товарищи, пришлось Шопену сказать "прости" Варшаве, родным и друзьям и двинуться в широкий свет из-под теплой опеки родителей, чтобы самому пробивать себе путь-дорогу.
9. Холодный прием в веселой Вене.
Фридерик направился в столицу Австрии, Вену, где он намеревался остановиться подольше, чтобы дать там несколько концертов. У него были с собой письма к различным влиятельным лицам. Да и сам он имел там знакомства в музыкальном мире, так как в 1829 году был не надолго в Вене и даже дал там с большим успехом два концерта.
Только что успели Шопен и Войцеховский приехать в Вену (причем сто лет тому назад железных дорог не было, ехать приходилось на лошадях, а до Вены езды было восемь дней), найти себе квартиру, устроиться, немного отдохнуть, побывать у разных знакомых и влиятельных лиц, как пришло известие о революции в Варшаве.
Воицеховский немедленно собрался в путь, хотел ехать и Шопен, но пришло письмо от родителей, умолявших его остаться в Вене. Воицеховский и другие поляки, находившиеся в Вене, хотя и собирались сами уезжать, уговаривали Шопена остаться. Целая ночь прошла в спорах и уговорах, и, наконец, Шопена уговорили остаться, уверяя, опять-таки, что там он, как слабый воин, мало поможет, а здесь он больше сделает, прославив Польшу, как артист.
Воицеховский и другие приятели Шопена, находившиеся в Вене, уехали, а Шопен остался, подчинившись с болью и тоской общему решению.
Понятно, что такое тревожное состояние духа и беспокойство за родных угнетающе действовало на настроение Шопена. Он и не думал хлопотать об устройстве концерта. Трудно играть, когда душа полна тревоги. Да и Шопен вскоре заметил, что в этот приезд его принимают иначе, чем в прошлый.
Причин для холодного отношения было много, но главная причина была чисто политического характера. Польша в то время была захвачена и разделена на три части, между тремя окружающими ее государствами: Германией, Австро-Венгрией и Россией. Сильнее всех угнетала свою часть Польши Россия; в Австрии полякам жилось сравнительно легче. Но, во всяком случае, раз восстание вспыхнуло в одной части Польши, надо было ждать, что откликнутся и примут участие и остальные части Польши; это, конечно, не могло нравиться австрийцам.
В столице Австрии – Вене – к полякам относились осторожно и недоверчиво, и все польское было не в моде. Шопен уже не встретил прежнего радушного приема у влиятельных лиц, а без них устроить концерт было невозможно.
Затем, музыканты Вены теперь видели в молодом пианисте и композиторе не приезжего гостя, а конкурента, собиравшегося основаться заграницей надолго, конкурента тем более опасного, что они сами признавали в нем большой талант. Личные интересы были дороже всякой справедливости. Поэтому музыканты тоже всячески затрудняли ему устройство концерта.
Сначала из Варшавы получались известия, что поляки побеждают, но затем стало известно, что на Варшаву двинуто много войск из России. Встревоженный Фридерик не находил себе места, он бродил по улицам и бывшим крепостным валам Вены. В этих прогулках ему вспоминались победоносные войска польского короля Яна Собесского, когда-то, много лет назад, спасшего Вену от турецкого нашествия. Ему казалось, что он слышит топот конницы и шум битвы.
Все эти тревоги и ощущения он выразил потом в своих произведениях – полонезах fis-moll и As-dur.
Шопен писал своему другу Яну Матушинскому, получив от него весть о том, что приближается день решительной битвы под Варшавой:
"Друзья мои, что вы делаете, воздвигаете валы под Варшавой, готовитесь к битве! Ах, отчего я не с вами, если не с ружьем в руках, то хотя бы барабанщиком".
А вокруг него Вена веселилась. Столицу Австрии недаром называли "веселой Веной". Нигде столько не танцовали, столько не вальсировали, как в Вене. Два известных композитора вальсов – Штраус и Ланнер – вполне завладели вниманием публики. Вальсы они сочиняли десятками, и вся Вена, танцуя под их изящные мелодии, делилась на два лагеря: сторонников Штрауса и сторонников Ланнера. Газеты и журналы писали о них гораздо подробнее и с большим энтузиазмом, чем о бессмертных творениях Моцарта и Бетховена.
Семь месяцев прожил Шопен в Вене и так ничего и не добился. Выступил один раз на концерте певицы Гарсия – и только. Своего концерта ему так и не удалось устроить. Обиженный, раздосадованный, жалея о потраченном времени, двинулся он дальше в Париж, распростившись навсегда с Веной, где он впервые почувствовал и узнал, что такое настоящая зависть и вражда своих же собратьев-музыкантов.
