Текст книги "Письма в неизвестность (СИ)"

Автор книги: София Родчин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

Родчин София
Письма в неизвестность

Часть первая

Без ответа

‒ Как ты?

‒ Плохо. Все еще плохо...

‒ Слышу по голосу. Опять плакала?

‒ А что мне остается?! У меня даже сил жить дальше не осталось. Сейчас просто желаю исчезнуть.

‒ Не говори того, чего сама не понимаешь. Ты должна жить. Потому не отчаивайся, я скоро приеду. Ты только держись. Люблю тебя.

‒ И я.

В трубке раздались гудки прерванной связи. Я знала, что Рен не сможет долго разговаривать, но все же этого было слишком мало, чтоб сказать все, чего хотелось. А хотелось многого. В первую очередь того, чтоб последний месяц оказался самым обычным сном. Хотелось просто больно удариться и от этого неожиданно резко открыть глаза; сесть на постели и от шума в голове не понимать, что твориться вокруг; в одной любимой футболке прибежать на кухню, стараясь не наступать босыми ступнями на ледяную плитку; уловить аромат любимых булочек и крепкого черного чая; прокричать на все горло 'доброе утро' и увидеть в ответ мамину улыбку. Этого хотелось больше всего. Но именно это как раз и было неосуществимым.

Телефон улетел на кровать и с легким хлопком всколыхнул покрывало. Настроение нельзя было назвать плохим, оно просто не дотягивало до этой отметки. Но надо делать хоть что-то, иначе я просто сойду с ума. Немного приторможенным движением руки сняла черную ленту с зеркала и начала перевязывать свои густые волосы. Кусочек ткани слился в единую массу с волосами, так что его трудно было заметить. Совсем не раздумывая, схватила первые попавшиеся джинсы и футболку со стула и, одевшись, сбежала по ступенькам вниз.

Из кухни слышались голоса:

‒ ...нелегко, но ей, поверьте, еще хуже. Вы должны больше внимания уделять дочери, и перестаньте, наконец, быть таким эгоистом, ‒ от удара разбившегося стакана я вздрогнула, ‒ это совсем...

Девушка не договорила, точнее она просто увидела мой силуэт в двери и замолчала. А я что?! Мне сказать было нечего, она не первый раз отчитывала отца из-за депрессии и пьянства. Сколько ж это раз уже заходила к нам?! И не сосчитать. Мужчина как всегда вжимал голову в плечи и раздумывал о том, какой предлог придумать для побега от надоедливой девчонки. Папу я винить не могла. Потому ни слова не говоря, прошла мимо стола, взяла веник и убрала последствия его утренней попойки.

Потом так же молча начала заваривать чай. Это единственное, чего хотелось в такие дни. Причем почему-то именно зеленого. Может потому что черный вызывал нежелательные воспоминания.

Только налив кипяток в кружку, сразу же поднесла ее к губам. Вздрогнула от боли. Легкое покалывание на обожженном языке постоянно напоминает, что я пока еще жива и надо бы почаще об этом думать.

‒ Я, наверное, пойду. Не буду мешать вашим разговорам, ‒ отец, желая поскорее отделаться от нотаций знакомой, быстро выскочил из-за стола и ушел на улицу, хлопнув дверью.

‒ Ринка, ты...

‒ Давай только без 'ты как?', а?! Достал уже этот вопрос, итак же видно, что хуже некуда. И сочувствия не надо, без него тошно. Лучше говори, зачем пришла и уходи. Я сейчас не в настроении общаться, ‒ знаю, что не очень приветлива. Но она поймет, уж она поймет точно...

‒ Ирэн еще не вернулась?! Лекс тоже в разъездах?! ‒ ее вопросы были скорее утвердительными, потому я не сочла нужным отвечать. ‒ Вижу. Да и понятно, лето же. А со мной, ясное дело, ты откровенничать не будешь.

Я все еще молчала. Она и без слов все знает, я не настолько непредсказуема.

‒ Ты с детства была не слишком доверчивой. Помню, даже выставляла меня за дверь, когда плакала. Интересно, кто-то, кроме матери и тех двоих видел твои слёзы?! ‒ по яростному взгляду она сразу поняла, что подняла неподходящую тему, потому быстро исправилась: ‒ Помочь тебе все равно надо. Слушай меня внимательно...

Письмо первое

'Привет!

Ты меня совсем не знаешь, да и я тебя тоже. Да и незачем нам друг друга узнавать. Я даже не могу сказать, зачем начала писать это письмо. Ты ведь не против того, что я тебе его отправила?

Просто я поняла, что мне очень трудно разговаривать об этом еще с кем-то. Да и знакомые уж очень любят жалеть 'бедную' меня. Ненавижу это. А ты... Ты выслушаешь, и ответ написать не сможешь. Это самое важное.

Около двух месяцев назад моя мама ушла из жизни, а мне совсем не с кем поговорить. Если честно, я понятия не имею, как это случилось, ведь мамочка не была больна. Но все говорят, что от сердечного приступа не спасаются. Может я и слишком подозрительная, но мне кажется, что это был совсем не приступ. Хотя папа утверждает, что у меня слишком разыгралось воображение. Может и так... Конечно, Рени всегда меня поддерживает, и я знаю, что могу ей все рассказать и поделиться своими соображениями, но я не хочу пренебрегать ее доверием и вешать свои проблемы на ее плечи. Да и я должна оставаться сильной и никому не показывать своих слез. Мама ведь всегда просила меня быть сильной... Надеюсь, она не видит с небес того, что на самом деле я плачу ночами в подушку, особенно, когда вижу, что твориться с отцом. И пусть мне только четырнадцать, я пытаюсь во всем ему помогать. Но иногда просто не понять, что могу еще сделать, чтоб он, наконец, улыбнулся. Конечно, он меня очень любит, и я это не просто знаю, а чувствую, но он совсем не умеет скрывать свою боль. Только постоянно пытается утопить ее в виски.

Знаешь, а ведь мамочка была поистине восхитительной женщиной. Папа в ней души не чаял. Она умела все: готовить, шить, вязать, вышивать. Интересовалась живописью и музыкой, поэзией и спортом. Она даже немного разбиралась в технике. Больше всего на свете любила детей и животных. Мне казалось, что я дочь ангела, ведь мама была именно такой. Я пыталась походить на нее, хоть и понимала, что нельзя достичь такого совершенства. А как она пела... Знаешь, если в мире есть люди, которые поют лучше, то я усомнюсь в том, что я человек. Хотя мама и говорила, что я утрирую и на самом деле у нее самый обычный голос, а воспринимаю я его так лишь потому, что она моя мать. Но я не вру, пела она действительно ангельски. Особенно, когда работала. Забывалась и совсем не обращала внимания на то, что твориться вокруг. Папа любил наблюдать за ней в такие моменты. Когда она сажала цветы (они были ее вдохновением), отец всегда брал маленькую меня на колени, и мы вместе смотрели, как ее волосы развевались от ветра, прикрытые глаза выражали верх наслаждения, а нежный голос лился, будто песня матери-природы. Именно в такие моменты она больше всего походила на небожителя.

Мама была примером для всех. Знаешь, говорят, что дорогие нам люди остаются в наших сердцах навсегда, пусть они и не с нами. Но, по правде говоря, я бы сейчас отдала все, что у меня есть, лишь бы хоть раз почувствовать ее руки на своих плечах, увидеть ее ласковую улыбку, услышать хоть слово. Я бы пожертвовала всем, лишь бы только еще раз ощутить ее ласковый поцелуй перед сном, когда она приходила укрывать меня, думая, что я уже улетела в страну Морфея. Как много я не успела ей сказать, и как мало раз я говорила ей, что люблю. Верните мне маму, прошу. Я больше не выдержу...'

На этих словах письмо обрывалось. Парень восемнадцати лет оторвал взгляд от бумаги и устремил вдаль. Он чувствовал себя препаршиво. Мало того, что день не задался с утра, эти новые обязанности хранителя, что свалились на него месяц назад, постоянные встречи с новыми коллегами ‒ все это доводило до бешенства. Вот скажите, на кой черт, эта мерзкая девчонка, его предшественница по работе, выбрала хранителем планеты именно его? Подумаешь, сила пробудилась. Да мало ли в ком могут быть сверхъестественные способности. Да еще и три человека на целый мир. Это вообще как понимать?! Как тройка подростков-недоучек может защищать целую планету?! И это надо с нормальной жизнью совмещать. Эта проблема вызывала неунывающую мигрень. Так еще с утра на колени свалился горящий конверт с письмом и пропалил дыру в его пододеяльнике. А на новый деньги опять у руководства клянчить? Они итак косо смотрят после того, как дважды пришлось покупать стол из-за ведьминых экспериментов. Вздох вышел уж очень тяжелым.

‒ Привееетт, ‒ в комнату влетело разноцветное нечто, сидящее на спине у огромного черного волка. ‒ Опять допоздна засиделся и тут уснул? Родители не будут волноваться?

‒ Я уже два года, как совершеннолетний. Могу сам решать, что мне делать.

‒ Тогда пошли, скоро собрание, ‒ взгляд слезшей со зверя девочки устремился на обугленную бумагу.

Вставая из-за стола, собеседник проследил за ним.

‒ Сам пока не разобрался, но читать не смей. Это личное, ‒ парень вырвал письмо из тоненьких ручек девочки, обвитых разноцветными браслетами.

‒ Неужели таки проснулся дополнительный дар? ‒ спросил обернувшийся высоким брюнетом волк.

‒ Кто его знает. Говорю же, сам не в курсах. Ведь, по сути, рано еще, но

все может быть, ‒ бумага легла на деревянные доски сейфа. ‒ На выход, а то опоздаем.

***

‒ Ринка, ты сдурела? Что ты творишь?‒ сложив руки на груди, подруга зло взирала на запыхавшуюся меня. ‒ Тебе жить надоело? Да если тебя видели перед происшествием, ты вылетишь со школы, как пуля. Да и она же обязательно потребует деньги за лечение, пусть и не будет что лечить. У твоего отца и так одни проблемы, еще ты ему прибавь хлопот.

Она все говорила и говорила, но мои мысли были уже далеко. То, что я задумала, я сделала, самое главное позади. С легким выдохом выпрямилась, раздумывая, хватит ли мне денег на продукты для обеда или надо бы все же зайти домой за большей суммой.

‒ Ты меня еще и не слушаешь? ‒ Рен зло тряхнула меня за плечи. ‒ Я говорю тебе, смотри мне в глаза.

Голос подруги становился все злее, видимо я и правда умудрилась вывести ее из себя, а это бывает очень нечасто. Решила все же глянуть на нее.

‒ Что? Вылезла наконец-то из очередных мыслей? Неужто дошло, что надо головой думать?

Я только пфыкнула:

‒ Я и думала. Уж поверь, я тщательно продумала все, прежде чем приступить к действиям.

‒ Ох, как же ты меня достала за последнее время. Будто совсем с катушек съехала за эти полгода.

Она все продолжала говорить, но для меня ее слова уже ничего не значили. Недолго думая я сжала руку в кулак и зарядила блондинке прямо в правую скулу. Удар вышел сильным, я и сама это почувствовала, руку даже немного свело от боли. Что чувствовала Рен, боюсь даже представить. Но уверена, синяк будет большой.

‒ Думай, что говоришь, ‒ бросила я ей в лицо, наблюдая за тем, как подруга, не веря происходящему, легонько касается лица кончиками пальцев.

‒ Ты... Ты... Да как ты посмела меня ударить? За что? ‒ с испугом в глазах, Ирэн поднялась и начала отступать от меня вглубь коридора. ‒ Не смей больше подходить ко мне.

Я смотрела ей вслед и не понимала, смогу ли я теперь исправить ситуацию. Кулак еще саднил, напоминая о произошедшем.

Молча подошла к окну и выглянула во двор. Урок только начался, но идти в класс совсем не хотелось. Как и видеть Рен, с которой мы вместе сидели за партой. Поэтому молча подняла с пола сумку и направилась к выходу. Конечно, учительница позвонит отцу, раз меня не было на последних двух занятиях, но родитель, как и всегда ничегошеньки мне не сделает. Только снова напьется виски и завалится спать. Последние полгода это почти ежедневный ритуал.

Но до дома я так и не дошла. Осталась сидеть на качели в парке около родного здания.

Не знаю, сколько времени прошло, может час, может и пять. Никогда не любила смотреть на часы. Но суть в том, что уроки давно закончились.

Дети носились вокруг меня, а некоторые переживающие за свое чадо мамочки даже попытались согнать 'такую кобылу' с ее излюбленного места. Что-то нехотя буркнула в ответ, хоть и понимала, что невежливо. Но это место ‒ мое, оно даже подписано где-то.

Пытаясь найти надпись, сделанную дрожащим в детской руке маркером, слезла и присела на корточки. Пришлось даже покрутить цепочку, чтоб найти желаемое. Невольно залюбовалась красивой строчкой 'Это место принадлежит'. А вот мое имя уже было написано совсем по-другому, и явно нехотя.

‒ Наслаждаешься моим красивым почерком? ‒ услышала голос позади себя и невольно вздрогнула. ‒ Любишь же ты эти качели, будто и правда присвоила их себе.

Лекс и по совместительству мой лучший друг, хлопнулся на соседнее сидение. Я виновато подняла глаза на товарища.

Когда-то давно, когда мне было где-то семь, а ему соответственно девять, мы решили заключить пари. Суть заключалась в том: кто соберет больше улиток в одну кучку, тот и будет все лето кататься на нашей любимой качели. Тогда как раз масса этих животных 'бегала' по парку. А ради серьезности нашего спора сразу же и написали на кресле около цепочек слова о принадлежности. Только место для имени оставили. Верхнюю строчку писала я, в связи с красивым девичьим почерком, а нижнюю с моим именем уже Алексей, как проигравший.

Я до сих пор часто вспоминаю, как тогда словно угорелая бегала по парку, ища улиток. И не зря... Хотя Лекс, как мне кажется, мне поддался. Но кто его знает...

‒ Опять вспоминаешь? ‒ эту насмешливую, но ласковую улыбку я любила в нем больше всего. ‒ Прекращай. Лучше расскажи, что случилось между тобой и Иркой.

Понятное дело, он знает, ведь Ирэн и его подруга, да и к тому же живут они в соседних квартирах. Из-за этого я когда-то сильно ревновала парня к подруге. Но это все в прошлом.

‒ Не хочу я об этом говорить, ‒ надувшись, отвернулась в другую сторону.

Услышала только, как бряцнули цепочки и тихий голос зашептал мне на ухо:

‒ А если заставлю?!

В следующий момент я согнулась от смеха, а этот гад продолжал меня щекотать.

‒ Я все скажу... иии... только перестань. Слыыыыышшшыыышь?

‒ Хорошо. Я весь во внимании.

Письмо второе

Привет!

Ты помнишь меня? Я писала недавно. Прошло не так много времени, но мне все еще трудно привыкнуть к тому, что в доме нас теперь только двое. Несколько дней назад мне исполнилось пятнадцать. Но я совсем не чувствую себя старше. Скажи, так ведь у всех? Да, и праздник вышел какой-то невеселый. Рени, конечно, пыталась меня приободрить, но ничего у нее не вышло.

Я ей очень благодарна, ведь если бы не она, я бы, наверное, сошла с ума. Но мне все равно еще слишком трудно что-то праздновать. Ведь с того дня прошло чуть больше полугода. Не знаю, смогу ли вообще когда-нибудь привыкнуть к этому ощущению пустоты. Но Рен повторяет, что все наладиться и мама обязательно будет гордиться мной, наблюдая с небес. Рени не всегда была такой оптимистично настроенной. В большинстве случаев у нас с ней совершенно противоположное теперешнему поведение. Но она говорит, что пока я хандрю, она должна хоть как-то мне помочь, хотя бы постараться это сделать. Кстати о ней. На самом деле зовут ее Ирэн, но она свое имя просто ненавидит. Хотя как мне кажется, оно ей очень даже подходит. Ведь она в обычное время именно такая мирная и спокойная, как и звучание этого имени. Но сама Рени говорит, что оно какое-то слишком острое. Да и вспоминаю ее слова о том, что если у меня такое необычное имя, то она никак не должна быть просто Ирэн. Поэтому бывала она уже и Эн, и Ири, и вообще Нэри. В результате мы сошлись на том, что звать ее будут не иначе, как Рени. Мы дружим с ней с пятого класса, до тех пор я просто не обращала на эту тихоню никакого внимания. Но в один прекрасный день именно она успокаивала меня после ссоры с родителями, в то время как остальные мои друзья не пожелали слушать нытье 'девочки, которая не умеет плакать'. Вот так мы и подружились. В школе нас называют просто Инь-Янь, потому что мы с ней невероятно разные. Она кареглазая смуглая блондинка низкого роста с тихим и спокойным характером. Я же высокая белокожая голубоглазая брюнетка с просто ненормальной тягой к эмоциональным взрывам. Знаешь, иногда я просто не понимаю, что бы я без нее делала. Умерла бы, наверное.

Но вчера мы сильно поссорились. И мне, кажется, что теперь это навсегда. Просто все случилось так неожиданно. С Полиной (моя одноклассница) мы враждуем уже давно, но в наши ссоры никто из знакомых старается не лезть, зная, что мы немного покричим друг на друга и успокоимся. Но в этот раз все было по-другому. Так как мой друг Алексей иногда приходит за мной и Ирэн в школу, Полька решила, что у нас там любовь-морковь на троих и начала распускать слухи, что мы занимаемся всякими непристойностями втроем. Если бы это говорилось только обо мне, я бы пропустила мимо ушей, но она посмела обидеть Лекса и Рени.

Она заслужила то, что я спустила ее с лестницы?! Прямо на перемене, когда в коридоре было много народа я с силой толкнула ее в спину и она полетела вниз. Уверена, она знает, кто это сделал, но доказать никто не сможет. Да и ушиблась она не сильно, всего лишь ободрала локоть и вывихнула ногу. А поделом.

Все было бы нормально, я даже успела скрыться от учителя. Только вот Ирэн решила, что я поступила неправильно и давай меня отчитывать. Что она себе думает? Что хочу, то и делаю. На нервах подруга взорвалась: 'После смерти матери ты стала совсем уж дикой'. А я ее ударила за это кулаком. Но теперь сильно об этом жалею. Лексу даже пришлось вчера успокаивать меня.

Сегодня в школе Рени сидела с другой девочкой и не обращала на меня внимание. Мне страшно... Я хотела извиниться, но она даже не стала меня слушать. Я боюсь, что она меня возненавидела. Что же делать?

А у тебя есть друзья? Бывает так, что тебе трудно настолько, что даже им не в силах рассказать? А вы часто ссоритесь? Что ты делаешь, чтобы помириться? Хотя можешь не отвечать. Ты же все равно не знаешь, куда писать. Да и письмо к тебе точно не придёт. Но я продолжу писать. Хотя бы, чтоб можно было высказаться. Надеюсь, Рени меня простит.

Никогда не делай больно близким. Пока'

‒ Представь себе, письмо вопреки твоим ожиданиям, моя неизвестная собеседница, таки пришло, ‒ потирая ушибленную голову, пробормотал парень. ‒ Думал, прошлый раз был случайностью. Ан, нет.

‒ Что пишет? ‒ рыженькая высокая девушка в ведьминском колпаке, опираясь на плечи сидящего, с интересом начала читать.

Парень отодвинул ее от себя:

‒ Нечего читать то, что предназначено не тебе. Лучше сваргань что-то от шишки, голова раскалывается.

‒ А не надо так пугаться, когда на тебя огненные письма сваливаются. Стена ж твердая, а вдруг проломил бы черепушку?

‒ Хватит нести чушь.

‒ Ладно-ладно, сейчас выловлю кого-то из оборотней и принесу чего-то из своего арсенала, ‒ девушка женственной походкой двинулась по длинному коридору.

Ее собеседник с облегчением вздохнул, намереваясь дождаться рыженькой там же, где и сидел. Но в последний момент она оглянулась:

‒ Мог бы, кстати, дать прочитать. Я же твоя девушка, ‒ она хитро подмигнула и направилась к цели.

Юноша глядел ей в след, тихо шепча:

‒ Друзья, говоришь? Теперь, наверное, есть.

***

‒ Спасибо, дочка, ты мне очень помогла, ‒ отец ласково поцеловал меня в лоб.

Да нет, помогла я ему не сильно, всего лишь вместе делали закрутки на зиму. А то потом знаю, есть захочется, а будет нечего. Первый год после маминой смерти именно так и было. А потом я поняла, что надо брать все в свои руки и отца тоже заставлять хоть что-то делать, а то совсем сопьется. Пить он прекратил, не совсем, конечно, но все же.

‒ Пап, иди немножко отдохни, устал, наверное, ‒ я взяла его за теплую руку и приложила ее внутренней стороной к своей щеке, ‒ да и не спал ты сегодня нормально.

В ответ он только лишь улыбнулся. Я хорошо знала, что отец отдает себе отчет в каждом действии, и те два года, что он беспробудно пил совсем не прошли бесследно. Но и теперь мой работящий и добрый папочка все еще не потерял той чувствительности и до сих пор вздрагивает, когда кто-то говорит ему о жене. Возможно, ему стало бы легче, найди он себе взрослую женщину, с которой мог бы проводить время, но он даже слушать об этом не хочет. А ведь прошло уже два года. Это не так и мало, хоть и не очень много. Но ночами его до сих пор накрывают эмоции, и я часто слышу, как он кричит во сне. Иногда кажется, что это я взрослый и уверенный в себе мужик, а он маленькая шестнадцатилетняя девочка. Сначала его затянуло в алкоголь, теперь в работу. Он ведь и правда появляется дома почти в полночь, а иногда и совсем засиживается до утра. И что я могу тут сделать? Бывает, что люди и правда, любят до безумия, а потеряв, сходят с ума. Но не приведи Господи, так любить.

‒ Не волнуйся, солнышко, я знаю, что делаю.

‒ Нет, пап, не знаешь, ‒ я сделала злобную моську и уперла руки в бока. ‒ Сейчас ты идешь спать, а я за тобой слежу. Дай своему организму хоть немного энергии. Не надо его доводить до изнеможения.

Отец недоверчиво глянул в мои глаза, на что я только покивала головой и с силой потянула его в комнату. Расстелила постель и уложила этого уже давно взрослого мужчину в кровать:

‒ А теперь, спать! ‒ сама же уселась в кресло и открыла любимого 'Властелина колец'. Книжка была потрепана и обложка выглядела ужасно, но я столько раз читала ее, что даже бережное отношение не помогло.

Сон к родителю пришел сразу. Да это и не странно, не помню, когда он нормально спал. Может неделю назад, может и больше. Дыхание выровнялось, да и крутиться он перестал. На часах было за двенадцать. Прекрасно понимая, что завтра в школу (выпускной класс), я нехотя захлопнула книжку, хорошо хоть знаю все моменты, не будет новых неожиданностей.

Колени ужасно затекли, но я через силу поднялась и направилась к двери.

‒ Нееееет, ‒ папин резкий крик привел меня в ужас. Что же ему такое сниться, что он кричит во сне?!

Я бросилась к нему, думала, смогу успокоить.

‒ Папочка, папа, все хорошо, это я. Не надо кричать.

Но стало еще хуже. Он схватил меня за запястья и с силой дернул:

‒ Она ничего не сделала. Зачем? Зачем?

Он все больше поднимал голос, уже откровенно переходя на крик на последнем слове. Я не понимала, что происходит.

‒ Папа, очнись, это просто сон. Всего лишь сон.

Я чуть не плача начала будить ворочающегося в ночных кошмарах отца. Но у меня не сильно получалось.

‒ Я отомщу за нее. Тебе это так с рук не сойдет.

Он часто говорил во сне. Иногда полную чушь, иногда что-то умное. Но угрозы... Такого еще не было.

Я уже просто трясла его за плечи и кричала.

В этот раз у меня получилось, родитель резко сел, ударившись о мой лоб.

‒ Аааа, ‒ очередной, но уже более осмысленный крик пронзил реальность, ‒ маленькая, это всего лишь ты. Опять этот чертов сон, совсем из-за него не могу спать.

Он вытер пот со лба и глянул в мои перепуганные глаза.

‒ Испугалась? Ну, не бойся. Может, останешься сегодня со мной? ‒ вопрос был скорее просьбой.

Я так и не поняла, что произошло. Но ясно одно, папе этот сон снится не впервые. И он попросил меня спать с ним совсем не из-за моего страха, а скорее, чтобы быть уверенным, что если опять настигнет кошмар, я буду рядом.

Письмо третье

Здравствуй,

Это снова я. Я писала тебе больше года назад. Не знаю, помнишь ли ты до сих пор, но я опять хочу кое-что рассказать. Просто больше некому. Даже Ири мне не верит. Кстати с ней мы все же помирились, хоть она и до сих пор мне вспоминает мою выходку.

Знаешь, мне кажется, с моим отцом твориться что-то неладное. После одного случая я почти каждую ночь захожу к нему в комнату по ночам, чтоб проверить, как он спит и мне просто становится страшно. Раньше я не сильно обращала внимание на его крики, думая: это просто кошмары. Но сейчас я понимаю, что все не настолько обыденно. У меня есть подозрения, что его мучает один и тот же сон. И если я не ошибаюсь, там кого-то убивают. Папа постоянно просыпается с криками о мести и чуть не плачет. Я уже и не знаю, что думать.

Похоже, его каждодневные попойки на протяжении двух лет были обычным избавлением от ужасов. И почему я не замечала этого раньше?

Теперь он стал много работать, приходит домой позже обычного, почти ничего не ест и совсем не спит. Я боюсь за него. Сколько еще он будет мучиться?!

Если не ошибаюсь, это все началось именно после маминой смерти. У меня как следствие затяжная депрессия и потеря контроля над эмоциями, а у него ночные кошмары?! Но раз так, неужели за два года сон все еще приходит к нему из подсознания? Но почему? Если бы у меня была возможность с тобой поговорить о моих предположениях. Но все, что я могу, это просто отправлять сообщения непонятно куда. А Ири и Лексу я боюсь что-то говорить. Они и так от меня натерпелись за эти два года. Но держать все в себе становится трудно.

Похоже, я скоро сойду с ума, или может, у меня уже крыша поехала, но мне все больше кажется, что эти кошмары напрямую связаны с мамой.

Хотя... А знал ли отец, что она неожиданно нас покинет? Чувствовал ли, что его любовь не будет вечной? Успел ли сказать ей последнее 'люблю'? Или он был свидетелем ее смерти?

Знаешь, эти все вопросы сводят с ума. Я просто перестаю мыслить трезво. Знаю только одно, если я когда-нибудь найду свою любовь, я обязательно буду говорить ему 'люблю'. Каждый день. Обещаю. Чтобы даже смерть не посмела соперничать с любовью.

Будешь свидетелем моей клятвы. Поэтому я точно ее не нарушу.

Спасибо за то, что читаешь.

И прости за эмоции. Трудно сдерживаться.

Пока.

Очередное непонятное письмо... И суть в том, что пишет это все один и тот же человек. Почему? Как так случилось, что эта непонятная девочка умудрилась отправить письмо сквозь огонь? И почему письма получает именно он?

Столько вопросов и ни одного ответа.

Парень поднял голову и посмотрел на открывающуюся дверь.

‒ Привет, можно к тебе? ‒ молодая девушка в легком развевающемся платье ступила в комнату. ‒ Чего такой задумчивый?

‒ Да снова пишет. Я ничегошеньки не понимаю. Как долго это будет продолжаться?

‒ Можно прочесть?

‒ Тебе можно. Ты ведь знаешь это, ‒ парень ласково глянул в ярко-синие глаза собеседницы, получив в ответ нежную улыбку.

Девушка присев на стул, углубилась в чтение. Яркие блики солнца переливались в ее прекрасных волосах, создавая блестящий ореол вокруг головы. Легкий ветер, ворвавшись в комнату сквозь открытое окно, будто дразня, приподнимал подол ее короткого шелкового платья. Она небрежно шевелила ногой, будто в такт никому неслышной музыке. И хотя взгляда парень не видел, но хорошо понимал, что красавица тревожится за адресата. Она будто сразу потеряла весь свой блеск и свет. Ему захотелось ее обнять и утешить. Но тут на маленькую долю секунды ее губы окрасила красивая ласковая улыбка, будто надежда, что возникает из пепла. Он залюбовался настолько, что неожиданно его поглотило непреодолимое желание поцеловать девушку.

‒ Посмотри на меня, ‒ его голос прозвучал слишком хрипло и при этом слишком ласково, чтоб не повиноваться.

Она вопросительно подняла глаза. Такие маленькие омуты, в которых он утонул уже давно. Вспомнил о последних словах письма. И не сдержался:

‒ Я люблю тебя, слышишь?! Люблю. Люблю. Люблю, ‒ шептал, целуя ее глаза, виски, щеки, лоб и, наконец, губы. ‒ Не смей от меня уходить.

Маленький обгоревший конверт с легким взмахом руки улетел на пол. Все непонятные вопросы были отложены на потом.

***

Вчера мне исполнилось семнадцать. Говорят, это именно то время, когда у тебя есть возможность переосмыслить себя. Не восемнадцать, когда на твои плечи ни с того ни с сего валиться весь мир с его проблемами, обещаниями и обязательствами и не шестнадцать, когда тебя еще все пытаются опекать и защищать. Нет, семнадцать ‒ особенное число. Это тот период, когда ты оканчиваешь школу и плывешь к берегам взрослой жизни. Ты еще не взрослый, но уже поднял якорь и отдалился от родных земель детства. Тебя ждет длинный путь, длиной в жизнь, но именно сейчас ты начинаешь его по-настоящему.

Не знаю, чувствуют ли все семнадцатилетние эти эмоции, но я почему-то сразу поняла, что моя жизнь точно измениться. Во мне уже никогда не увидят ту маленькую голубоглазую и любопытную девочку-школьницу. Теперь все будет по-другому.

Открытые на всю ширь глаза начало щипать от утреннего солнца. Теплые лучи ласково дотронулись до моих щек, поцеловали во вздернутый носик, осмотрели школьную форму и повели меня за собой на последний звонок. Сегодня я прощаюсь со школой.

В учебном заведении было людно. Все бегали по коридорам, поздравляли учителей, наносили последние штрихи макияжа и поправляли одежду. Цветы, музыка, улыбки... Обычная процедура, участниками которой мы были каждый год, но именно сейчас мы не просто идем на каникулы, сейчас мы навсегда покидаем свой 'второй дом'. Мы ‒ выпускники.

Захожу в родной класс, и улыбаюсь: каждый из них стал родным за эти годы. И как бы сильно я не хотела расстаться с ними, но все же представить свою жизнь без каждого из этих чудиков очень тяжело. Но я улыбаюсь. Улыбаюсь, чтоб уже через секунду согнуться в три погибели. В меня с разгону влетает мое любимое нечто. С улыбкой на все тридцать два меня стискивают в объятиях и орут: 'Риии, мы выпускаемся!'. Всегда тихая и спокойная Ирэн прямо сияет от радости.

‒ Эй, Рени, может, отпустишь меня? ‒ пытаюсь отцепить от себя руки подруги. ‒ Не перебарщивай. Все далеко не настолько прекрасно.

‒ С чего бы это? ‒ девушка поднимает на меня свои большущие карие глаза, полные счастья.

‒ Ну, мы ведь не знаем, что ждет нас дальше. Меня, если честно, пугает неизвестность.

‒ Тебя? Пугает? Я в это не верю. Уж кто-кто, но ты никогда ничего не боялась. Тем более неизвестности.

‒ А может, я за тебя волнуюсь?

Насмешливый взгляд снизу вверх и мы уже вместе смеемся над всей этой ситуацией.

‒ Собираемся, через десять минут наш выход, ‒ в класс неспешной походкой зашла наша еще молодая учительница. Она была с нами с восьмого класса в связи с тем, что предыдущая ушла в декрет. И за эти три года так и не смогла стать для нас родной. Поэтому даже не было каких-то особенных печальных эмоций из-за того, что мы прощаемся. Но, может, это и к лучшему. Все же заменить нашу Джу (прозвище прошлой учительницы) не сможет никто. Но меня беспокоило только одно: как 'сенсей' ушла в декрет, не имея мужа и не будучи беременной? Хотя об этом знали только я и Ири, а 'сдавать' любимую учительницу литературы мы не собирались.

‒ Ну что ж, ‒ начала математичка свой монолог, ‒ сегодня вы отправляетесь во взрослую жизнь. Впереди вас ждет много всего: и хорошего, и не очень. Но самое главное, запоминается всегда хорошее, именно поэтому хочу пожелать вам, чтоб хорошее в вашей жизни всегда превышало плохое, чтоб любовь окрыляла, а надежда продолжала жить, чтоб вера вела вперед, а мудрость не позволяла делать глупости. Но самое важное ‒ чтобы перед вами всегда сияла мечта. Яркая, как солнце и бескрайняя, словно небо. Поэтому вперед, к новым вершинам и пусть все ваши мечты превращаются в цели, а цели неизменно стают достижениями...