Текст книги "Порочестер или Контрвиртуал (СИ)"

Автор книги: София Кульбицкая

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

6

К первым холодам я уже числился учеником автошколы. В назначенный день придя на вводную лекцию по теории, я с приятным удивлением обнаружил, что не так уж и устарело выгляжу, как мне это представлялось в воображении. На добрую половину группа состояла из моих… скорее ровесниц, чем ровесников – как ни странно. Был один бодрый шестидесятилетний дед (с задней парты я видел его обрамлённую седыми клочьями лысину с торчащими ушами), по его словам, никогда в жизни не подходивший к автомобилю ближе, чем на метр. Были и помоложе, с переменным успехом колыхавшиеся где-то между тридцатью и сорока, но совсем юных я не встретил. Очевидно, не без зависти подумал я, нынешнее поколение рождается уже с водительскими правами в пелёнках. Все эти наблюдения несколько меня подбодрили. Обрадовало и то, что практические занятия будут идти параллельно с теорией – а я-то думал, как всегда, сначала суп, затем – компот. Уже без ложного стеснения я поинтересовался у директора школы, когда мне следует созвониться с инструктором, и тот, испуганно замахав на меня руками, ответил:

– Вчера. Времени у меня, слава Богу, было навалом. Куда сложнее обстояли дела с финансами. Инструктор, кряжистый пятидесятилетний кабан с авторитарным характером, усасывал мои деньги, как пылесос; пришлось заметно урезать личный бюджет и подтянуть пояс. В возмещение этого я стал часто ездить в гости к Порочестеру, чей холодильник всегда был под завязку набит всякими вкусностями, – и вообще он жил на широкую ногу. Мы усаживались кто на диван, кто – в кресло, ставили на столик свечи и под неизменный коньячок беседовали о том, о сём – чаще всего о Елене, которая была теперь нашей излюбленной общей темой, прочнейшим связующим звеном. Порочестер жаловался, что в последнее время в их отношениях с аcidophileen что-то изменилось – не в лучшую сторону. То есть вроде бы она по-прежнему хороша к нему, в Златоперье они по-прежнему считаются идеальной парой, но появился в ней какой-то прежде незаметный нюансик, что-то новое, больше внутренней свободы, что ли. Да, именно свободы – он чувствует, что в её душе появился недоступный ему уголок, они уже не две стороны одной медали, не принадлежат друг другу всецело, как раньше.

– А ведь вроде должно быть наоборот, дружище, – беспокоился карлик, – правда же, должно быть наоборот?.. Я кивал или пожимал плечами – почему, собственно, он так считает?.. Я видел, что он жадно ищет в Елене прежнюю аcidophileen – и обижается, что она не хочет вновь ею становиться. Обратно. А ведь аcidophileen, в сущности, никогда и не существовало, она жила только в воображении Порочестера. Но он шёл в своих желаниях ещё дальше. Он хотел, чтобы и живая, реальная Лена, с которой мы теперь виделись довольно часто, превратилась в аcidophileen из Интернета. Он не только хотел этого, но свято верил, что рано или поздно это произойдёт – если мы все будем правильно себя вести. И я никак не мог объяснить ему несостоятельность его притязаний.

– Может быть, она во мне разочаровалась?.. – сокрушался карлик, раскладывая передо мной веером распечатки их форумных бесед (в нашей троице был всё тот же негласный уговор: при встрече – никакого Интернета!) и тыча пухлым пальцем в наиболее полюбившиеся ему места, для верности обведённые кислотно-жёлтым маркером. Когда он однажды попытался учудить подобное в ресторане, где у златоперьевцев проходил "Свободный микрофон", мне пришлось попросить его убрать папку с бумагами прочь, – а не то люди подумают, что на поэтическую встречу невесть как прокрался представитель сетевого (не в том смысле!) маркетинга, чтобы под шумок завербовать пару-тройку зазевавшихся литераторов. Зато Порочестер и снискал у публики гигантский успех, с отчаяния очень выразительно прочитав со сцены одну из самых горячих и злых своих пародий на какого-то местного мэтра, неопрятно и неоправданно кичащегося экой для нас диковинкой – членством в Союзе Писателей.

– Может быть, она злится? Может быть, ждёт от меня чего-то… ээээ?.. А я всё никак…

– Да Вы поймите, дружище – не она в Вас разочаровалась, а просто Вы теперь видите её совсем другими глазами, более полно, целостно – вот Вам и кажется, что в её виртуальном образе чего-то недостаёт! – наводил я тень на плетень, и бедный карлик мне верил, ибо желал поверить. А ведь я лукавил: уголочек в Елениной душе действительно был – Порочестеру нельзя было отказать в интуиции. Хозяйничал в этом тихом уголочке ни кто иной, как ваш покорный слуга. Ещё с той первой встречи мы начали переписываться, это была очень доверительная переписка, и, наверное, не было такой вещи, о которой бы мы друг друг другу не рассказали. О Порочестере в том числе. Иногда, соскучившись, я звонил ей. По вечерам за городом, должно быть, особенно грустно и одиноко. Мне нравилось слушать её голос, мягкий и немного шершавый, как абрикосовый сок.

– Как Вы считаете, дружище – пора мне с ней переспать?.. Или, наоборот, не стоит?.. Всё-таки дама уже немолодая, одинокая – вдруг она потребует, чтобы я на ней женился?!.. Как Вы думаете – может быть такое?..

– А Вы сами-то чего хотите, дружище? – вяло спрашивал я.

– Не знаю… – нервничал Порочестер. – Вдруг это всё только испортит?.. Я ещё не решил… В общем-то, я его хорошо понимал. Парадокс, но стеснительный и чувственный Порочестер был по своей сути человеком публичным, ярким – эту его суть вскрыл Интернет. Для его темперамента нужен был зритель. А Лена, то есть аcidophileen, была отличной сценической партнёршей. Для златоперьевцев они по-прежнему оставались прочно спаянной парой, чей роман всех умилял до слёз благодаря резкой контрастности образов. Я, человек, понимающий в искусстве, чувствовал это особенно остро – поэтому в их виртуальные, форумные отношения не встревал. Как ни нравилась мне Елена, я куда пуще боялся разбить иллюзию, ибо у них и впрямь был на редкость красивый виртуальный дуэт, – я хорошо понимал, что мы бы с аcidophileen вместе и вполовину так интересно не смотрелись. Они были как Инь и Ян, добро и зло, ангел и чудовище, – меж тем как, попытайся я "отбить" её у Порочестера, очарование бы тут же поблёкло и мы с Еленой превратились бы в двух серых обывателей, какими, собственно, и являлись. Зато – думаю, именно поэтому – наша с нею дружба была гораздо доверительнее и ближе, мы лучше друг друга понимали, да и точек соприкосновения было больше. Со мной ей не было нужды, как с Порочестером, искать поддержки у ищущего сильных ощущений виртуального зрительного зала – мы отлично себя чувствовали и наедине. Увы, – правильнее было бы сказать не "наедине", а всего лишь в личке. Ибо я обнаружил странную вещь. Казалось бы, все эти виртуальные страсти – лишь игра; ан нет, они странным образом накладывали отпечаток и на реальные отношения в нашей троице. Задавали правила поведения. Например, я чувствовал, что почему-то, невзирая на всю нашу взаимную симпатию, не могу ни поехать к Елене в гости один, без Порочестера, ни тайком пригласить её к себе. При одной мысли об этом в голове у меня сразу начинали петь "Весёлые ребята": "Говорят, что некрасиво, Некрасиво, некрасиво…" Порочестер – мог. Но почему-то этим правом не пользовался. Видно, в реальной жизни именно я играл при нём необходимую роль зрительного зала. А я – хотел, да не смел. Не знаю, в чём тут было дело – в этических ли соображениях, в иррациональной боязни нарушить правила игры, предать дружбу, – но это было так. Пока они считались официальной парой в Златоперье, Лена была как бы его – совершенно независимо от реального положения вещей. И я знал, что она тоже это чувствует. При всей нашей нынешней закадычности она ни разу не сделала даже намёка, попытки заманить меня к себе без свидетеля – и, так сказать, нарушить комплектность. Вот почему я с особым рвением налегал на вождение. Чтобы упихнуть побольше занятий в неделю, я даже готов был сократить свой рацион вдвое. В качестве личного шофёра Порочестера моё место в этом альянсе было бы чётко определено, мы бы ездили к ней часто-часто: я знал, что, появись такая возможность, мой друг-эпикуреец больше никогда не попрётся в такую даль пешим ходом. Ну, а пока… пока мне приходилось мириться с установленным не мною порядком. Раз в неделю, по субботам – чаще она не могла себе позволить – Лена приезжала в Москву делать Порочестеру массаж. Я оставался не у дел – прожорливая автошкола напрочь вытеснила из моей жизни все прочие удовольствия. Мне оставалось только пережидать в гостиной или на кухне, смакуя коньячок и вишнёвый дымок сигариллы под бравурный аккомпанемент писклявых стонов и криков Порочестера (который с некоторых пор совершенно меня не стеснялся). Теперь уж я знал их происхождение. Лена была тут не виновата. Точнее, виновата только в нежности своих рук, которая всякий раз вызывала у чувствительного, не привыкшего к искренней ласке Порочестера неконтролируемую и бурную разрядку. (За что, в сущности, и его было бы неправильно винить, ибо сам он этой разрядки вовсе не желал и даже иногда, желая избежать её, перед сеансом принимал транквилизаторы. Но тщетно). С лёгкой, без боли, почти стариковской печалью я в такие минуты размышлял об их странной связи. Я не мог не видеть, что при всей суетливости Порочестера вокруг чувств к нему аcidophileen, сама Елена – как живой человек – в общем-то, ему безразлична. Его отношение к ней складывалось как бы из двух независимых компонентов: оперная, на зрителя, виртуальная страсть – и открывшееся ему чувственное удовольствие от массажа, без которого он теперь прямо жить не мог. Это была очень странная формула: составь эти два компонента вместе – и получалась почти полноценная любовь. Но убери массаж, отними Интернет – и от Порочестеровой аcidophileen оставалась абсолютно ему чужая, не первой молодости и, в общем-то, даже не очень симпатичная ему дама (он ведь тогда, в электричке, был до отвращения честен). Да и как она могла ему нравиться? Они ведь и впрямь были очень, очень, очень разными людьми. При всей моей симпатии к Лене я не мог не видеть, что в ней, в сущности, нет ничего особо примечательного: она была умненькой, весёлой и во многом даже талантливой, но, в сущности, совершенно обыкновенной женщиной без всякого выверта и надрыва. Двадцать лет назад о ней можно было бы сказать: простая советская девчонка. Я тоже, хоть и аристократ, по своей сути был ни чем иным, как простым советским парнем – и ничего другого для себя не искал. Порочестер же – при всём нашем пресловутом "родстве душ" – был совсем особый, не нам чета; сама его внешность накладывала на него печать оригинальности и предопределяла его судьбу. Он обожал роскошь, кич и комфорт. Его квартира была набита антиквариатом и артефактами. Много лет назад он снялся в кино в роли скверного карлика-инопланетянина – я видел ленту, процентов на девяносто он играл в ней самого себя. Чуть позже он – правда, без особого успеха – баллотировался в депутаты городской Думы от ЛДПР. После двух этих красочных отрезков жизни у него остались разнообразные знакомства в богемных и политических кругах – как-то раз нам продемонстрировали огромный альбомище, где Порочестер был запечатлён в обществе самых разнообразных знаменитостей, иные из которых покровительственно держали руку на его плече. Был среди них, конечно же, и сам Владимир Вольфович, с которым Порочестер, по его уверениям, находился "на короткой ноге". Признаем и ещё кое-что. Увы, за недолгое время нашего знакомства я успел не единожды убедиться в том, что мой друг, выбирая себе прозвище, был не только самокритичен, но и безжалостно точен. При всей глубине и утончённости чувств – а, может, и благодаря ей, – он был порочен чудовищно, да-да – чудовищно, и только такой отстранённый и ко всему равнодушный тип, как я, мог, узнав его поближе, остаться ему другом. (Наверное, потому-то у Порочестера до сей поры и не было настоящих друзей – все его знакомые были недостаточно черствы). Сластолюбив он был донельзя. Он взахлёб, с азартом пользовался всеми преимуществами покупной любви и в иные дни заваливался в постель сразу с двумя, а то и тремя разновозрастными (для остроты) красотками, переедая и несусветно экспериментируя – теперь, когда наши отношения благодаря Елене стали особенно доверительными, он рассказывал мне обо всей этой акробатике в мельчайших подробностях, с приложением иллюстраций из Интернета и специальной литературы. В шкафу у него, и уж это я видел собственными глазами, хранился целый склад всевозможных аксессуаров – один другого зловещее. Как вы понимаете, литературные сайты были далеко не единственными и даже не самыми любимыми его пастбищами в Сети. На досуге он, по его словам, пробавлялся тем, что щупал малолеток в общественном транспорте, – но это уж он, по-моему, присочинял. Что ж он так привязался к нам, серым и сирым?.. Чего ему не хватало?.. Я – плохой психолог и чёрствый человек, поэтому в таких вопросах доверяюсь Лене. "Ты пойми, – как-то сказала она, – до нас у бедняги было всё, кроме самого простого – дружбы и любви, за ними-то он в Интернет и полез." Видимо, она была права. Мы с Еленой давали ему иллюзию того, что он искал – да, пока только иллюзию, но всё же; ради этой-то иллюзии, воплощённой в нас двоих, он готов был пожертвовать всем, что имел – блестящими знакомствами, дорогими женщинами и даже комфортом. То-то теперь он так и нервничал, ощутив в аcidophileen перемену. Нравилась она ему на самом деле или нет – неважно; коварный Интернет приучил его чувствовать себя любимым, любимым безоглядно – и он панически боялся это утратить. Думаю, именно поэтому Еленин массаж производил на него такое сокрушительное действие – и не мог быть заменён ничьими другими руками. Это был не обычный массаж, в нём тело соединялось с душой. Вероятно, именно это удивительное соединение – куда скорее, чем соединение Елениных пальцев с его плотью, – и вызывало у него раз от разу такую неадекватно бурную реакцию.

– Как Вы считаете, дружище, она в меня действительно влюблена? – беспокоился он, и вот тут уж я не знал, что ему ответить. Даже я, доверенное лицо Елены, не мог точно сказать, что именно привязывает её к Порочестеру – и что она чувствует к нему на самом деле. Когда я как-то раз спросил её об этом напрямую, она ответила со своей фирменной улыбочкой вредной девчонки:

– Не знаааааю… Я боюсь его. А это для женщины гораздо круче. Но ты, наверное, всё равно не поймёшь… И точно – я не понял. Но кто их женщин, разберёт. Только потом, немного поразмыслив, я отдал должное её точности – и понял, что она – и впрямь – не могла не бояться, и что страх её должен был быть сильнее любви и прочих дружеских чувств, и что я поступил с ней безответственно и даже подло. Ведь это именно я выволок её из одной стихии в другую, из виртуальности в реальность, как некоего Ихтиандра, предоставив расхлёбывать последствия самостоятельно – я ведь о ней при этом совсем не думал, заботился только о дорогом друге Порочестере. Ну, и о себе, конечно. Теперь я с ужасом думал, как она справится с тем хаосом, что мы внесли в её честный, размеренный мирок. Но ещё не поздно было искупить вину, как-то помочь ей, и наша с ней дружба – было самое меньшее, что я мог для неё сделать. Я чувствовал, что Елену это успокаивает. Загадочный и экзотичный Порочестер, свалившийся из Интернета, как снег на голову, пугал её – и для равновесия ей надо было держаться за мою руку. Раньше я был уверен, что при надобности смогу разрулить любую ситуацию. Но увы. С некоторых пор я остерегался употреблять в таком контексте даже сам глагол "разруливать". Ибо руление-то мне как раз и не давалось. Новые навыки упорно не хотели встраиваться в заржавленный, песком просыпанный мозг, как я ни старался и как ни орал на меня уставший от моей тупости инструктор. Экзамены в ГАИ неумолимо приближались, а я всё ещё был ни в зуб ногой: не мог тронуться с места без того, чтобы мой тряский одр несколько раз не заглох, зато на поворотах и светофорах тормозил так лихо, что крепкий лоб моего ненавистного ментора, не облечённого заботой ремня безопасности, всякий раз с приятным чпоком впечатывался в столь же непрошибаемое лобовое стекло. Видимо, из-за этих-то незадач я и отвлёкся от главного – и не заметил, как и в какой момент отношения моих друзей пошли на самотёк. Знай я, что из этого выйдет – ни на минуту бы не ослабил контроля! Увы, давно и не мною замечено: все мы задним умом крепки.

7

– Понимаете, дружище, я её слишком уважал! – распинался Порочестер, с устрашающим скрипом раскачиваясь в антикварном кресле-качалке – и так размахивая руками, что дым вишнёвой сигариллы «Капитан Блэк» периодически попадал ему в глаза, а коньяк то и дело выплёскивался из бокала на волосатые ляжки, мелькавшие меж полами атласного розового халата. Это он объяснял мне своё фантасмагорическое свидание, о котором я уже знал в общих чертах из другого источника – правда, куда более чопорного. Я, лёжа на диване, ногами на высокий валик, слушал, как он разглагольствует, хоть у меня от этих признаний и уши вяли. Но делать было нечего – я ведь и сам приложил ко всему этому руку. Теперь, Герцог Герцогович, терпи.

– Да, уважал! Знаете, как это мешает?.. Я ведь не привык, я раньше дружил с совсем другими девушками. Лёгкими, простыми… А об этой женщине я ДУМАЛ! И Вы знаете, дружище, оказывается – чем больше в голове, тем меньше ТАМ… Да… И я ничего не мог с этим поделать. Хотя бедняжка так старалась, так старалась… Она очень честный, очень добрый человечек… И знаете… знаете что, дружище… (тут он перешёл на зловещий шёпот) – сдаётся мне, эта женщина познала на своём веку такие бездны разврата, о которых я, старый дурак, даже и помыслить не смею… Чего она только со мной не вытворяла, Боже ты мой… Чего не вытворяла!.. Вспомнить страшно. Но всё зря…

– Что, и массаж не помог? – праздно спросил я, и Порочестер так разволновался, что чуть не выскочил из кресла:

– Да что Вы – какое там!.. Я просто не чувствовал её рук, я вообще ничего не чувствовал! Надо мной всё время висело то, что я что-то должен… должен… Дамоклов меч какой-то… Мы, наверное, часа два с ней кувыркались – и на массажном столе, и на обеденном, и на стульях, и на полу, и в душевой, и в кровати!.. Пока не устали так, что смотреть друг на друга не могли. Но безрезультатно. И вот тогда-то я и попросил её… Перегнувшись ко мне, он прошептал что-то мне в ухо, и я в первый миг подумал, что ослышался – до того оскорбительно было то, что он сказал.

– Как, дружище?.. Вы попросили её…?

– Да, дружище, – скорбно кивнул Порочестер. – Именно так. Я попросил её выйти в другую комнату, где у неё стоит ноутбук, и оттуда зайти на форум. Мне нужно было увидеть аcidophileen. Иначе я никак не мог понять, почему и зачем я здесь, с этой женщиной… Бедняга всхлипнул. Теперь я слушал его с искренним сочувствием:

– И что же?..

– Она поняла, вышла. Комп у неё в спальне, она включила его, он загудел. А я достал свою КПК-шку, тоже зашёл на сайт и стал ждать. Увидел, что её ник появился в строке "сейчас в сети", и обрадовался как ненормальный. Но она закричала мне через стену, что там нет ни одной подходящей темы, где мы могли бы пообщаться. Я крикнул ей: – Дорогая, открой новую тему, умоляю тебя, открой тему сама!..

– И она?..

– И она, умница, сделала всё, как надо. Открыла прекрасную тему о любовной лирике. О любовной, понимаете Вы, дружище?.. Да Вы и сами её видели… Я и впрямь видел – тема, действительно, получилась что надо, и, помимо поста Порочестера, собрала много очень интересных комментариев. Суть там была в том, допустимо ли использовать в любовной лирике слово "любовь" – во всяком случае, больше одного на стихотворение – и как с этой проблемой справляются обитатели "Златоперья". Мнения последних разделились. Большинство соглашалось с тем, что говорить о любви без иносказаний, "в лоб", не только в литературе, но и в жизни – довольно пошло и безвкусно. Но кое-кто в пику им спрашивал, а что, собственно, такое вообще вкус и стоит ли поэту ориентироваться на общепринятые критерии. Ну, а два-три признанных в Рулинете гения и вовсе заявили, что могут позволить себе любую блажь – не только упоминать "любовь" столько раз, сколько им захочется (как в жизни, так и в литературе), но и рифмовать её с "кровью". Впрочем, стихи, которые они привели в пример, и впрямь оказались недурными. Но всё это было несколько позже. А пока Порочестер, едва осознав, что написала аcidophileen, выхватил стило – и принялся лихорадочно колоть им на всё готовую сенсорную клавиатуру. Минут через десять, ибо старая КПК-шка соображала ещё медленнее, чем её владелец, ему удалось наколоть довольно остроумный пост на тему того, что уж он-то, Порочестер, всегда говорит о любви прямо в лоб, или, если угодно, в затылок (уж как получится) – ибо как может кто бы то ни было изъясняться иносказаниями во время бурного оргазма?!.. Написав это, он стал ждать ответа от аcidophileen, которая, если верить недавно смастряченной златоперьевским программистом опции "статус", увлечённо сочиняла ему возвратный пост. И вот тут-то…

– И вот тут-то?..

– И вот тут-то, дружище, я ощутил страшное, дикое желание объясниться ей в любви – прямо в лоб!!! Не дожидаясь ответа!.. Да-да, не пяльтесь на меня круглыми глазами, я сам от себя такого не ожидал! Видно, сработал условный рефлекс, я ведь смотрел на неё теперь в КПК, – а там всё было точно как в старые добрые времена, когда я с ней только на форуме забавлялся, а наяву знать её не знал! Но тогда я только мечтал о ней и ласкал себя сам или представлял её вместо тех, кто был под рукой, – а теперь она была в соседней комнате, ждала меня, обнажённая и влажная, и сочиняла мне пост! Я слышал, как щёлкает клавиатура, она очень быстро печатает – трык-трык-трык!.. И что Вы думаете, дружище?.. Я дал ей допечатать?.. Порочестер залпом осушил бокал и победительно расхохотался.

– Неееет, дружище! Как бы не так! Два прыжка – и я был уже там, в спальне! У неё, может, Вы помните, такой стульчик синий, офисный, вёрткий, так вот нам пришлось хорошенько на нём покрутиться, чтобы она оказалась лицом к моим, так сказать, обеим ипостасям! А я одной рукой гладил её спину, а в другой держал КПК-шку – и всё время смотрел на то, что она там в своей теме написала! Глаз не отводил, чтоб уж теперь-то точно не промазать мимо цели!.. – Порочестер снова зашёлся в торжествующем кудахтанье. – И что Вы думаете?!.. Не промахнулся! Это было потрясающе, дружище! Потрясающе!! Быстро и бурно, но потрясающе!!! И я успел объясниться ей в любви – прямо в лоб и простыми русскими словами, то есть как раз то, против чего она так активно выступала в своей теме, кха-ха-ха-ха-ха!!!.. Обессилевший карлик вернул пустой бокал на столик, тыльной стороной ладони отёр взмокший лоб и донельзя откинулся в кресле; теперь он раскачивал его уже совсем в другом ритме – медлительно и плавно.

– И Вы знаете, дружище, – вновь снизил он голос до шёпота, – мне кажется, ей тоже понравилось… Да-да… Вы не поверите, но, сдаётся мне, это так… Она сказала, что в каком-то смысле это было одно из самых удачных свиданий в её жизни, вот так-то… Спорить было глупо – я знал, что он прав. Елена тоже мне говорила, что встреча, в общем, удалась – столько новых ощущений зараз она не испытывала, наверное, с раннего детства. Ещё бы. Слушая всю эту фантасмагорию, я думал о том, что ещё лет двадцать назад в подобных обстоятельствах, вероятно, извёлся бы от ревности. А теперь лишь по-отечески сочувствовал обоим – и напряжённо смекал, что же мне с ними, бедолагами, делать. Ибо то, к чему они так яростно стремились как к некоему выходу, освобождению, не только не упростило, а, наоборот, ещё усугубило ситуацию. Мало того, что они намертво запутали свою общую явь в липкие виртуальные сети, теперь они ещё хлебнули и физической зависимости друг от друга, а ведь ни один из них, спроси его прямо, не смог бы точно сказать, как он, собственно, относится к другому. Я сунул за ухо сигариллу и, когда, наконец, вырвался от Порочестера, с наслаждением закурил у подъезда, сопоставляя разрозненные половинки информации в одно целое. От Лены я знал, что вчера, в воскресенье, выйдя за ворота – только-только натаскала воды и хотела закрыть калитку, – она вдруг увидела, что к ней по дорожке идёт нежданный-негаданный гость. Вид у него был самый что ни на есть романтический и солидный. Никакой фривольной розовости и младенческих трендов – только строгая классика: белый плащ поверх чёрного костюма, лаковые туфли и дорогие швейцарские часы на запястье (эх я дурак! зачем два дня назад подстрочил ему брюки и рукава?). Седеющие длинноватые патлы были аккуратно зачёсаны назад и забраны в аккуратный хвост. В правой руке – целлофановый пакет, из которого торчали аккуратные головки алых роз. Не в пример недавнему, денёк выдался сухой, и он шёл по тропинке именно так, как соответствовало его настроению и намерениям: чинно, горделиво, неспешно.

– Ах, какие цветы! – только и смогла произнести Лена, мысленно похвалив себя за то, что воды в доме было теперь в достатке. Вообще-то Лена никого не ждала – это был её единственный выходной – но что делать, не выгонять же гостя. Пришлось мчаться обратно в дом, скоренько причёсываться и по-быстрому накрывать на стол. Солидный вид Порочестера угнетал её. Впрочем, ей удалось хорошо прогреть в доме, и уже минуту спустя гость придал себе более свойский вид, оставив пиджак на спинке стула. Хорошо ещё, что он был без галстука – ворот его белой рубашки несколько женственного фасона открывал трогательную яремную впадинку. Лена с опаской косилась на неё, смекая, получится ли у неё от души, так сказать, задарма, ласкать этого мужчину, который в голом виде представлял собой что-то вроде большой белой личинки.

– Не замёрзли? – спросила она, чтобы хоть что-то спросить, на что Порочестер, вытащив из пакета бутылку Каберне, гордо ответил:

– Сейчас согреемся. (Этот момент я слышал и от Порочестера. Он рассказывал, что после своих слов пришёл в ужас – ему вдруг стало ясно, что сухим вином не грёются, оно для этого слишком тонкий и благородный напиток, равно как и Лена – утончённая женщина. Несколько секунд он напряжённо размышлял, что именно сморозил – глупость или бестактность?.. Но Лена сделала вид, что ничего не заметила, и он решил не идти дальше – то есть не пытаться превратить свой промах в отличный повод для всплеска искромётного остроумия, как, по его мнению, обязательно сделал бы я.) Оба с ужасом понимали, что говорить им совершенно не о чем. Увы, их ангел-хранитель в это время был занят совсем иными проблемами – сражался с громоздким, неповоротливым бронтозавром под бурный аккомпанемент дяди Паши-инструктора, который костерил меня во все лопатки: – На хрена тормозишь-то, придурок, в рот твою чих-пых!

– Так вон же девушка на дороге, девушка в красном плаще…

– Дави на хрен!!!

– Как?..

– Сядь да покак! Ты что – видишь тут пешеходный переход?! В рот его чих-пых… Мои бедные друзья тоже изо всех сил искали, да всё никак не могли найти эту спасительную "зебру", которая помогла бы им легко и безопасно перебежать от светских отношений к романтическим. Елена ругательски себя ругала, что не догадалась уложить клиента на стол сразу же, как только он вручил ей розовый веник, – уложить тёпленьким, пока он не сообразил, что к чему; как знать, может быть, после сеанса он и отказался бы от своих весьма прозрачных планов. Но оглядываться назад было поздно. Ничего не оставалось, как пристать к той единственной спасительной гавани, которая всегда была открыта для их утлой любовной лодчонки:

– На форум сегодня заглядывали, Порочестер? Там конкурс новый объявили – с призами от редколлегии. Тема – "Эротическая лирика". Вилка в пальцах бедняги Порочестера неловко звякнула о фаянс.

– Эротическая?!.. – изумился он, густо покраснев ушами. – Очень интересно. И Вы тоже будете участвовать?

– А как же! – оживилась Лена. – У меня и стихотворение подходящее есть – на днях сочинила. Прочесть?.. – Ну-ка, ну-ка… Давненько я не слышал Ваших новых стихов… Лена смущённо откашлялась.

– Называется "Свет и Тьма" – собравшись с духом, начала она. – По лучезарным ангельским просторам Разлит божественный нектар; О, как люблю я щекотать курсором Ваш симпатичный аватар!..

– Действительно, эротично, – обрадовался Порочестер, с неожиданным аппетитом отправляя в рот аккуратный колбасный кружочек. – И как жизненно! Именно щекотать! Обводить эти прекрасные контуры… Он имел в виду новую аватарку Елены – с её наконец-то актуальной фотографией, которую я сделал своей старенькой мыльницей ("уличил", как она мило каламбурила). Надо сказать, явление Елены, до той поры прятавшейся за безликим пакетом ацидофилина, вызвало среди форумчан ажиотаж; многие радовались: "Ой, какая Вы хорошенькая!.."

– Помните, Леночка?.. В райском саду ли, у компа ли, Зная величие в малом, Я обвожу эти контуры – Грани меж сном и реалом… Теперь пришёл черёд Елены краснеть.

– Кстати, а почему Вы сменили аватарчик? – поинтересовалась она. – Тот, прежний, мне так нравился… Такой был симпатичный! Там был добрый гномик, а теперь какое-то… хм… адское пламя…

– Это пламя страсти, – осмелел Порочестер. – Оно олицетворяет то, что происходит сейчас в моей душе…

– Да, – закивала Елена, – я понимаю. У моего стихотворения есть ещё один катрен: И пусть мне суждено войти с позором В глухие адские врата, Я не устану щекотать курсором Ваш равнодушный аватар!!..

– "Врата – аватар" – прекрасная рифма! – оживился карлик. – Только почему "равнодушный"? Он вовсе не равнодушный. И вот это: "Вашшшш, равнодушшшшный…" – не очень хорошо. Шипение какое-то. "Твой" – звучало бы гораздо лучше… Кстати говоря, Леночка, а не выпить ли нам с Вами на брудершафт?!.. Вот тут-то, по словам Лены, всё и началось. "Он так пристал ко мне со своим брудершафтом – хоть кричи!" Увы, в этот миг бедняжка ясно понимала, что если и есть на свете что-то, чего ей сейчас хочется меньше всего– так это вживую целоваться с виртуальным возлюбленным. Но отступать было поздно.

– Почему бы и нет, – весело сказала она и пододвинула табуретку почти вплотную к Порочестеру. – Давно пора! Тот зазывно подставил ей согнутую руку. Переплетясь согласно традиции и опасливо косясь друг на друга, мои друзья старательно, большими глотками опустошили свои бокалы. Но прежде, чем кавалер успел что-то предпринять, Елена быстро чмокнула воздух возле его рта – и тут же, ловко выпутавшись из переплёта (детская игра в "Олимпиаду", право же, была сложнее!), громко и радостно спросила: