Текст книги "Порочестер или Контрвиртуал (СИ)"

Автор книги: София Кульбицкая

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

– Ну что ж, дружище, – давайте выпьем за то, чтоб в этом костюме у Вас с Вашей ацидофилин всё получилось в лучшем виде!..

– Так Вы считаете, это возможно?.. – встрепенулся бедный карлик – и я понял, что он отчаянно ждёт от меня поддержки, какого-то примера из жизни, который говорил бы о том, что и невозможное порой случается. Примерами я был небогат – моя-то жизнь была так банальна и скудна, как этот оригинал не мог себе и представить. Но я с ужасом чувствовал, что его наивный и, в сущности, несбыточный роман с некоторых пор стал для меня чуть ли не личным делом – чтобы спастись от окончательного душевного опустошения, я должен был доказать невозможное не столько ему, сколько себе. Поэтому я быстренько натянул хорошую мину на своё постное лицо плохого игрока и бодрым голосом произнёс:

– Ну а как иначе-то, дорогой мой друг? Как же иначе?.. Сейчас люди по-другому-то и не знакомятся. Лучше даже. Сперва душу узнать, а потом уж – всё остальное…

– А потом – всё остальное… – покивал Порочестер, благостно прикрыв глаза. Несколько секунд он расслабленно покачивался в кресле с мечтательным видом. Но тут же снова забеспокоился:

– Так Вы думаете… она согласится на встречу?..

– Ещё бы!!!

– А если нет?..

– Мы же с Вами – известные мастера слова, уговорим!

– А вдруг… она увидит меня и испугается?..

– Вы же прислали ей фотки! И видеоролик! Тем более что в жизни Вы гораздо симпатичнее!

– Правда? – растрогался Порочестер, дрожащими пальцами разминая вишнёвую "блэчину". – Спасибо, дорогой друг… А если… а если, наоборот, она мне не понравится? Что мне тогда делать?..

– Хе-хе-хе… – не выдержал я (по усталому организму уже потихоньку расползалось приятное опьянение). – Хе-хе… Хе-хе-хе! Ничего-о-о! Стерпится – слюбится!

– Кккккк… – глядя на меня, и мой смешливый друг затрясся, как в ознобе, едва не поперхнувшись дымом. Удивительно, но он явно успокоился, свято поверив во все мои обещания. А я смиренно сказал себе, что и вырабатывать тактику и стратегию завоевания прекрасной дамы, скорее всего, придётся тоже мне – третьему лицу. Впрочем, я к этой дурацкой роли уже привык. Меж тем обстоятельства, как нарочно, работали на меня. Как раз об эту пору на форуме "Златоперья" случилось ЧП: нашего друга Порочестера впервые в жизни забанил модератор! Узнав об этом, я был ни на шутку удивлён. Это его-то, которому за его искромётный юмор прощалось всё! И не просто как-нибудь так забанили, а на целую неделю, со строгим предупреждением. Видимо, где-то он всё-таки перегнул палку… Я поспешил на форум, чтобы своими глазами увидеть, что же он такое натворил – уж очень было любопытно! – но ничего не нашёл: видно, страсти клокотали такие нешуточные, что все опасные высказывания попросту удалили вместе с темами.

– Да что ж Вы там такого ляпнули-то, дружище?.. – пытал его я, но Порочестер, обычно такой откровенный, смущённо отмалчивался и прятал глаза. (Впоследствии, из других источников, я узнал, что его угораздило в пылу правдолюбия страшно оскорбить главного редактора "Златоперья" – несчастную, больную, а потому очень злобную окололитературную даму, коротавшую остаток дней в иллюзорном ожидании Нобелевки. Он мало того что прошёлся по её возрасту и внешности, что само по себе недопустимо, но ещё и написал на её самое трепетное и старательное стихотворение пародию – такую гаденько-скабрезную, что даже самым злостным сайтовским оппозиционерам стало неловко.) Мне-то на все эти перипетии было наплевать – я и так теперь видел Порочестера чуть ли не каждый день, притом живьём! – но для других форумчан, особенно тех, кто был к нему дружески привязан, это стало настоящей трагедией. В их числе была и бедняжка аcidophileen, ещё не знавшая, какой сюрприз я ей готовлю. Горе её выглядело очень трогательно и обратило к ней сердца даже тех златоперцев, которые прежде в упор её не замечали. Несчастная металась по форуму, как белая лебёдушка, потерявшая самца, и страшно кричала – кричала, естественно, в рифму, как принято в"Златоперье":

…Если тявкнет мерзавка-планета, Что разверстые зенки её Истерзало назойливым светом Беспощадное солнце твоё, – Искалеченным сверхчеловеком Я завою в поганом углу, Мой отчаянный крик саундтреком Разорвёт грязно-серую мглу…

– прочитав это творение, я подумал, что Порочестер, чёрт возьми, отличный тренер – достаточно только сравнить раннюю аcidophileen с нынешней. А ещё я подумал о том, что лучшего момента для осуществления наших планов, пожалуй, и не найти. Чувствуя себя эдаким Карабасом-Барабасом, я терпеливо переждал два-три дня (время от времени я лицемерно утешал бедняжку на форуме, чтоб ей было не так тяжко), и, когда тоска Елены по утраченному возлюбленному, по моим расчётам, достигла апогея, огорошил её приятным известием: друг её существует не только в Интернете, но – да-да, Леночка! – и в реале. Да ещё как существует! Суть дела я изложил в письме, хотя, само собой, мы с ней давно обменялись телефонами. Но врать в письменной форме гораздо проще – монитор, как говорится, не краснеет. А врать было необходимо, потому что, расскажи я всё как есть на самом деле, Порочестер представал совсем уж мокрой тряпкой. Что, как известно, не очень-то располагает к пылким чувствам. В моей вольной интерпретации карлик, ревнивый, аки Отелло, а теперь ещё и безвинно репрессированный, узнав, что я собираюсь наведаться к его даме (не мог же я скрыть это от друга!), так рвал и метал, что мне ничего не оставалось, как принять его жёсткий ультиматум: или мы едем вместе – или я ему смертельный враг. – Так как же мне поступить?.. – вкрадчиво спрашивал я; решать судьбу моего остеохондроза (а заодно и дружбы) якобы предоставлялось прекрасной Елене, в которой, по моим расчётам, должна была восторжествовать клятва Гиппократа, помноженная на тоску и чувство вины перед несправедливо наказанным возлюбленным. В конце письма я, как честный человек, просил Лену отзвониться – и уже подробно обговорить со мной все организационные подробности. Так случилось, что в тот же вечер ко мне наведался Порочестер – в последний раз примерить костюм перед окончательной отделкой. Едва он переступил порог, как мне бросилось в глаза его не совсем обычное поведение – он явно был не в своей тарелке. Казалось, даже костюм, который я, как всегда, поспешил тут же натянуть на него, оставляет его равнодушным. Вопреки обычаю он не стал бегать по моей квартире и громко восторгаться, а сразу прошёл в кухню, уселся на табуретку в углу, и, как-то опасливо нахохлившись, принялся молча ждать, пока закипит чайник. Вскоре тот весело засвистел – у меня чайник со свистком, представляете?.. – но даже этот радостный звук, так напоминающий о детских годах, не привёл Порочестера в норму.

– Что Вы такой смурной, дружище?.. – не выдержал я. – Неужели совесть замучила? Да извинитесь Вы перед несчастной старушкой, и дело с концом… Но Порочестер только головой помотал: не то, мол. Тогда я решил, что это – всего лишь отражение моей собственной нервозности (Лена всё не перезванивала, а ведь с момента отправки письма прошло уже полдня!). Но тут вдруг выяснилось, что у него был свой, личный повод для тревоги, потому что неожиданно он сказал:

– Вы-таки додавили меня, дружище. Поздравьте меня! Сегодня утром я совершил самый рискованный поступок в своей жизни!

– Ну?.. – с деланным интересом приподнял я брови, почти не слушая: в этот миг я вертелся вокруг Порочестера, сосредоточенно осматривая костюмные швы – не застряло ли в них чего лишнего. А тот, помявшись немного, признался:

– Написал аcidophileen в личку и предложил встретиться.

– Ну! – Я чуть не проглотил булавку, которую только что вытащил из его новых джинсовых брюк и машинальным жестом сунул в рот. Такое развитие событий – я имею в виду, конечно, письмо, а не булавку – не входило в мои планы. Или, наоборот, входило – в зависимости от того, что именно и как он написал Елене. Если не брякнул лишнего, а только плакался о своих неземных чувствах так же, как ежедневно – мне, то лыко вполне могло оказаться и в строку… Но я, увы, слишком туг на мозги, чтобы мгновенно прокручивать в голове такие сложные комбинации, поэтому просто сделал тупое лицо и спросил:

– Ну, и что она ответила?

– Пока ничего, – скорбно сообщил Порочестер, вылавливая ложечкой из чашки листки мяты. – Во всяком случае, когда я выходил из дому – было ничего… Дружище, Вы не очень рассердитесь, если я нарушу наш уговор и воспользуюсь при Вас КПК-шкой??

– Конечно, дружище, – вяло ответил я, смекая, как будет досадно, если в последнюю минуту моя филигранная интрига рухнет из-за самодеятельности этого идиота. Впрочем, почему идиота? Ведь это я и никто другой так долго и терпеливо подогревал в нём смелость и решительность… Пока Порочестер лазил в свой КПК, я чутко бдел у него за спиной, делая вид, что оправляю лёгкие морщинки на джинсовых плечах. Но зря старался – никакого письма в почтовом ящике не оказалось. На Порочестера было жалко смотреть.

– Напрасно мы всё это затеяли, – мрачно сказал он после того, как мы выдули по третьей чашке чая с мятой, с мятными пряниками и таким же шоколадом с зелёным листиком на обложке – я специально купил, зная, что Порочестер обожает всё мятное. – Она не хочет видеться. Думает сейчас, наверное, как бы повежливее отказаться. И правильно делает…

– Дружище, она, может быть, просто ещё не добралась до Интернета, – с деланной бодростью предположил я, сплёвывая с губы прилипшее к ней мятное "брёвнышко". – Всё-таки занятой человек… Но дружище уже вошёл в то состояние сознания, где он был не столько Порочестером, сколько Пророчестером.

– Октябрь, – монотонно проговорил он, глядя куда-то за окно, где вовсю буйствовала в брачном окрасе природа. – Она всегда всё правильно понимает. Виртуальным влюбленным ни в коем случае нельзя встречаться в реале. Чем сильнее любовь, тем это правило вернее. Идеал должен оставаться идеалом, грубая реальность для него губительна…

– Ерунда, – возмутился я. – Иногда женятся и живут хорошо. Есть прекрасные примеры…

– Примеры?!.. Порочестер расхохотался. Я впервые видел такой вид его смеха: мелко и нервически, издавая звуки, которые можно было бы определить как нечто среднее между блеянием и кудахтаньем, и судорожно трясясь всем телом.

– Что Вы мне впариваете, голубчик, мы с Вами на одном сайте тусуемся! "Пример" у Вас только один, и я его без Вас знаю! Мне такое уж точно не светит… Его упадничество начинало меня раздражать.

– Вообще-то, – вспылил я, – никто Вам и не навязывает этот ацидофилин ни в жёны, ни в любовницы. Но дружбу-то никто не отменял! Встретиться с приятным человеком, познакомиться, побеседовать – по мне, так это гораздо ценнее, чем…

– А это одно и то же, – кисло махнул рукой мой собеседник. Это было уже интереснее:

– Что – одно и то же?..

– Да вот это, – равнодушно пояснил Порочестер. – Что дружба интернетная, что любовь… Ничего не выйдет. Как можно заставить себя терпеть недостатки того, кого так долго знал совсем другим… идеальным… почти своим вторым "я"… Как можно простить ему предательство, убийство этого другого… он никогда, никогда его не заменит…

– Но ведь мы-то с Вами встретились, и ничего! – не выдержал я. Порочестер опупело посмотрел на меня: видно было, что такой поворот мысли ему в голову не приходил. Впрочем, он тут же пришпилил его к делу:

– Ну, встретились… А дальше-то что?..

– В смысле? – опешил уже я.

– Да так, – продолжал мутный Порочестер. – Ну встретились и встретились… радости-то… Не знаем, чем заняться, вот, какие-то дурацкие развлечения себе выдумываем… Костюмы шьём, чаи дуем… А какие у нас раньше беседы были! Какие дискуссии!.. Блеск! Я пытался его остановить, возразить что-то, но поток уже хлестал во все тяжкие:

– Интеллектуальная элита! Прямо небожители: один – Герцог, другой… тоже какой-то аристократ… А на самом-то деле… Два мужика заплесневелого возраста… Изображаем что-то, изображаем… Чего тут изображать-то?.. Жизнь не удалась – надо просто это понять, вот и всё. Просто с этим смириться. А то встречи какие-то… коньячишко, шмотки, девчонки… Дружба… Не тинейджеры, поди… Тут он, гад, перегнул. Единственной адекватной реакцией на подобный пассаж – после всего, что я для него сделал – было бы указать ему на дверь, не дожидаясь, пока он уговорит четвёртую чашку чая. Но на Порочестере был мой двухнедельный труд, которого мне было жалко. Поэтому я всего-навсего сжал зубы и попытался спокойно, как и положено искусствоведу, пожалеть и понять своего собеседника, так страшно и несправедливо обделённого жизнью. Но ничего не получалось. С какой стороны я ни заглядывал, по всему выходило, что этот гад, со всеми его уродствами и странностями, гораздо счастливее меня. Это он, в отличие от меня, жил яркой, полнокровной жизнью – как в Интернете, так и в реальности – и его физическая ущербность ничуть ему в этом не мешала, а даже наоборот. Она делала его отчаянным, свободным от ненужных условностей, помогала ему погружаться в обе эти жизни с головой! И это вовсе не я ему, а он мне был нужен – поэтому и мог позволить себе капризничать. Он, а не я, засохший на корню аристократичный зануда, для которого последний шанс ощутить биение жизни – дружба с этим проклятым карликом!!! С другой стороны, я много лет прекрасно жил и без него. Проживу и дальше. Главное, не показать, как сильно он меня оскорбил – не доставить ему такого удовольствия. Лене вежливо объясню, что у меня изменились планы, ну, а затем постараюсь забыть об этой истории, как ничего и не бывало. Я, с моей ненавистью к буйным эмоциям, только так всегда и рву отношения с неприятными мне людьми…

– Давайте я провожу Вас до метро, дружище, – скорбным голосом сказал я, поднимаясь. – Спасибо Вам за интереснейшую интеллектуальную дискуссию (совсем как в старые добрые времена!). Вы правы: разочарование неизбежно. Интернет лишь временно сближает нас, но, когда мы на шаг отходим от своих ноутбуков, оказывается, что мы абсолютно чужие люди и нам даже не о чем говорить. Не стоит пытаться смешивать эти две реальности: это невозможно по законам физики. Виртуальный приятель не впишется в наше повседневное существование, а то и разрушит его, вызовет воспаление, как инородное тело в организме. Кстати. Точно так же мы вряд ли смогли бы дружить в Интернете с нашими реальными знакомыми – скорее всего, они показались бы нам нестерпимо занудными и скучными. И немудрено. Приснившимися деньгами не расплатишься в реальном магазине, но и наоборот – едва ли. Реальность – царство мучительного опыта, а виртуал – невесомых фантазий. Монитор – всего лишь разновидность зеркала, и, в сущности, любая интернетная дружба – ни что иное, как дружба с самим собой… Сделав красивую паузу, чтобы мои слова успели дойти до него, я на всякий случай уточнил направление:

– Вот Ваши штаны, дружище… В этот миг у меня на столе истошно заверещал мобильник. В тот же миг Порочестер, взглянув на свою "капэкашку", издал сдавленный возглас. Из её нижнего правого угла медленно всплыло что-то оранжевое: Яндекс-Бар сообщал, что от Елены Нечаевой пришло 1 сообщение.

5

Золотая осень, под которую мы так старательно подгадывали наше путешествие, взяла да и обманула нас: первый же небольшой дождик с порывами ветра повернул её к нам изнанкой – противной серо-коричневой слякотью. Сидя в электричке напротив моего друга, я видел в его лице те же краски – он был бледен, то ли оттого, что не выспался, то ли от волнения. Вдобавок его периодически начинала сотрясать мелкая дрожь. Было и впрямь промозгло, и я, пожалуй, пересел бы к бедняге, чтобы пристроить его под бочок и пригреть, если б не понимал, что этот озноб – совсем не телесного свойства. Так-то Порочестер неплохо утеплился: на нём был длинный (относительно его роста) серый плащ, под которым – я знал! – поддет первый в его жизни джинсовый костюм. Розовый. Я закончил изделие точно в срок – за день до намеченной даты, – и даже остался почти доволен своей работой. Спина, правда, немного волновалась, да морщил воротничок, но Порочестер, надев готовую вещь и осмотрев себя в трельяже со всех сторон, заявил, что это – лучшая одежда в его жизни, и никакой Армани или Версаче со мной и рядом не валялся. Едва ли мне, впрочем, стоило принимать эти восторги на свой счёт. Он пребывал в эйфории с самого получения письма от Елены, причём, судя по всему, это состояние не прерывалось ни на минуту, потому что и в скайпе (а связь у нас в эти дни была почти постоянной!) он был таким же. И только теперь, в электричке, на него, как говорится, напал мандраж. Это было вполне понятно – честно говоря, не хотел бы я быть на его месте. В сущности, думал я, мой друг – один из самых храбрых людей, которых я знаю. Впрочем, я понял это уже давно. Меж тем ему на глазах становилось всё хуже и хуже – я начинал бояться, как бы нам не пришлось повернуть назад. Его крупное пористое лицо стало совсем землистым и глаза – тоскливыми, как у тойтерьера, страдающего животом. Выглядел он сейчас лет на десять старше своих лет, что тоже нам было не на руку. Теперь я даже пожалел, что полчаса назад не разрешил ему хватить коньячку для храбрости – совестился перед Еленой, – но менять что-то было поздно: напитками, что могли предложить нам в пристанционном баре, недолго было и отравиться. Чтобы хоть немного развлечь беднягу, я обратил его внимание на проплывающие за окном виды, а, точнее – тянущуюся вдоль путей невысокую бетонную стену, которую повсеместно украшало яркое, сочное, слегка даже аляповатое граффити: числа, буквы, названия любимых групп, зубастые микки-маусы, разнообразные «котэ» и портреты носатых мужчин с гитлеровскими усиками. Эта современная наскальная живопись – постоянный предмет моего восхищения. Когда я вижу её, мне всегда думается, что со времён нашей молодости жизнь всё-таки заметно изменилась к лучшему. Хотя бы внешне, о чём можно судить, в частности, и по этому дорожному антуражу: лет пятнадцать назад цветовая гамма его была куда более скудной, это серое полотно украшали разве что надписи белой и чёрной краской «Ельцин – жид», да иные неудобосказуемые выражения. По-видимому, с тех пор творческое начало простого человека сильно усугубилось. Порочестер, однако, не разделял моих восторгов.

– Не люблю я все эти… граффито, – брезгливо перекосив большой рот, сказал он. – Какие-то они… ээээ… Что-то в них эээ… не того…

– Да Вы посмотрите, дружище, какая красота! Так запросто это не нарисуешь, тут поработал настоящий художник! Карлик хмыкнул.

– Да, красивенько, конечно, но… не наше это всё-таки, чужое… Не русское, – неожиданно пробудились в нём его исконные семь восьмых. Я хотел едко заметить, что эта нелюбовь, скорее, носит не так национальный, как возрастной характер, но вовремя спохватился и промолчал. Мой бедный приятель сейчас нуждался в том, чтобы его подбадривали, а не гасили. От станции предстояло ещё минут пятнадцать ехать на рейсовом автобусе. Елена предусмотрительно выслала нам расписание – слава Богу, оно действовало, – но мы ухитрились припереться раньше и теперь ждали под козырьком какого-то красного кирпичного здания, с тоской разглядывая унылые безлюдные окрестности сквозь мелкий секущий дождь. Мой смиренный попутчик дробно постукивал зубами, да и сам я потихоньку начинал подмерзать – пока мы шли по лужам к остановке, у нас изрядно промокли ноги. Зайти же в близлежащую кафешку, обаятельную своей облезлой староформатностью, мы не отваживались – вдруг автобус придёт раньше срока.

– Дружище, а Вы, вообще, машину водите?.. – вдруг спросил Порочестер, покосившись на меня выпуклым карим глазом. Я сделал грустную гримасу и помотал головой – с чем-с чем, а уж с автомобилями-то я не имел дела никогда.

– А почему?.. Как-то не задумывался над этим: я никогда столько не зарабатывал, чтобы позволить себе приобрести автомобиль.

– Жаль, – мечтательно сказал Порочестер, отгибая рукав и вглядываясь в свой модный, похожий на детский, огромный розовый пластиковый циферблат. – Сейчас ехали бы себе в комфортных условиях, слушали какую-нибудь милую попсятину… В будни должна быть вполне пристойная дорога… Я горько рассмеялся:

– Дружище, так тачки-то у нас с Вами всё равно нет!..

– Есть, – вдруг сказал Порочестер, по-видимому, начавший понемногу приходить в себя. -Купил год назад по случаю – левый заработок подвернулся. Дэушка, красненькая такая… В гараже стоит. Только вот водить так и не научился. Ноги коротки…

– Шофёра наймите, – праздно заметил я. Но Порочестер, видно, уже серьёзно думал об этом:

– Шофёр больно кусается. Да и не люблю я эти отношения: барин – холоп. А вот если б хороший друг какой-нибудь… Вы, например… Я б и доверенность на Вас выписал… Так-то машина, она в Москве ни к чему не нужна. А вот за город мы с Вами так бы хорошо катались… Я только хотел развести руками и сказать, что тут уж я не виноват – что б ему раньше меня предупредить, лет эдак на двадцать, – но тут случилась радость: подошёл автобус. Порочестер так был упоён комфортом, пусть даже третьесортным, что позабыл о том, какие грандиозные у него на меня планы. Сойдя на нужной остановке, мы сверились с заботливой Елениной схемкой: если верить ей, до заветной цели оставалось минут десять пешком, не больше. Вот только тропинка, ведущая меж сетчатых и деревянных заборов, от дождя неимоверно размокла, и нам приходилось прилагать чудовищные усилия, чтобы вконец не выпачкать наши тщательно начищенные перед выходом ботинки и – главное – штанины нового Порочестерова костюма. Несчастный преодолевал препятствия очень мужественно и даже, кажется, порозовел от улучшившегося настроения, пока в один прекрасный момент не оскользнулся на полусгнившей листве, не протанцевал на одной ноге жуткий данс-макабр, – и только усиленные взмахи коротенькими ручками удержали его от падения, зато сам он не удержался от крепкого словца.

– Нет, учитесь водить машину, дружище!!! – в сердцах крикнул он, причудливо изгибаясь, чтобы в очередной раз оглядеть свои брюки сзади.

– Опомнитесь, голубчик, я старик! – не выдержал я, которому, в конце концов, было ничуть не легче преодолевать этот крёстный путь. При том, что Порочестер-то шёл налегке, а я, как дурак, тащил за ним пакет с подарками для Елены: бутылкой дорогого красного вина, баночкой красной же икры и огромной глянцевой коробкой шоколадных конфет с вишнёвым ликёром. (Порочестер подумывал купить ещё и алые розы, но по здравом размышлении мы отказались от этой затеи – бедные растения могли бы и не выдержать такого переезда).

– Да Вы на целых два года меня моложе! – вспылил Порочестер, чья храбрость увеличивалась пропорционально приближению опасности (ожидание смерти хуже самой смерти). – Я вот, например, себя стариком не считаю! Мне бы Ваши данные, я бы… я бы… да Вам просто лень задницу лишний раз от компьютера оторвать… Не знаю, чем бы всё это закончилось – боюсь, нам ничто бы не помешало поссориться в очередной раз, – если б мы, наконец, не вошли в перекошенную калитку, которая, судя по всему, была предтечей места назначения. Достав мобильник, я набрал Елену и сообщил, что через минуту, не больше, мы подойдём к её воротам. И вот – не успели мы ещё остановиться у сетчатой двери забора, а из домика уже выскочила долговязая блондинка с небрежным узлом на затылке и лёгкой, почти девичьей припрыжкой побежала нам навстречу. Жаль, фигуру я разглядеть пока не мог – наша хозяюшка, боясь замёрзнуть, набросила на плечи "дутую" курточку.

– Она?.. – с опаской, недоверчиво спросил меня Порочестер, следя её неумолимое приближение покрасневшими, слезящимися от ветра глазами. Спустя миг Елена – конечно же, это была она! – уже отпирала нам дверь, морщась и старательно возясь с тугим замком, чтобы не глядеть на нас раньше времени. Ну, а у меня отлегло от сердца: не знаю уж, как Порочестеру, но на мой непритязательный взгляд она выглядела очень даже симпатично и молодо. Эдакий ностальгический тип вредной девчонки – небольшие юркие глазки под светлыми ресницами, продолговатое лицо, песочные кудряшки надо лбом – забавная, но чертовски уютная. Я только надеялся, что и мы не вызовем у неё сильного отвращения. Впрочем, миг спустя, пропуская нас в калитку, она широко и радостно улыбнулась, показав острые зубки, и улыбка у неё оказалась хорошая, искренняя, глаза, сощурившись, стали медовыми, – очевидно, фейс-контроль мы прошли.

– Нормально добрались? Не заблудились? – весело спросила она, вполне уже владея собой – умница девочка! – и я мельком покосился на Порочестера, соображая: пора ли брать на себя тяжкую и несвойственную мне роль связующего звена, тамады, записного балагура – или же мой остроумный друг предпочтёт самостоятельно подпустить для затравки какую-нибудь искромётную шутку?.. Нет – он ещё явно к таким подвигам не готов; придётся мне. Лихорадочно завертев ржавыми колёсиками в голове и вспомнив беззаботную студенческую юность, я поднатужился и с профессиональной лёгкостью выдал:

– Мы, хозяюшка – люди городские, бывалые, по пням да муравейникам ориентируемся! Хе-хе-хе-хе-хе. То ли наша новая знакомая была очень вежливым человеком, то ли я и впрямь удачно выступил, – но после моих слов она залилась совершенно искренним, заразительным, почти детским колокольчатым смехом, в котором не было ни грана нервозности – одна нескрываемая радость жизни:

– А-ха-ха-ха-ха!.. Ой, мальчики, уморили!.. Наконец-то и Порочестер немного расслабился и выдал короткий булькающий смешок. Мы поднялись по деревянным ступеням и вошли в небольшой "предбанник", заставленный бытовым хламом: сломанными стульями, тазиками, завязанными пакетами с чем-то неизвестным и всякой всячиной. Покосившись на тусклую дверцу старого зеркального шкафа и как бы невзначай пригладив пятернёй растрёпанный чуб, я нашёл, что для своих лет выгляжу не так уж плохо.

– Вот тапочки, ребята, – сказала хозяйка, сбрасывая куртку, замшевые сапожки и изящной ножкой пододвигая к нам суровые матерчатые мужские тапки (приятно новые – к нашему приходу готовились). Хорошие тапочки, хорошая ножка, и сама стройненькая, приятно оформленная – мой друг должен быть доволен. Не знаю почему, но я чувствовал такую личную ответственность за их сближение, как будто это не они, сами-двое, добрых полгода изображали безумную страсть на глазах у всего Рулинета. В джинсиках и простеньком обтягивающем свитерке хозяюшка смотрелась очень мило – я бы даже сказал, сексуально, если б не был человеком строгих моральных правил. Впрочем, боюсь, что оценить ни того, ни другого Порочестер сейчас был не способен. Только что он снял и аккуратно повесил на предложенную вешалку плащ – и по его напряжённым движениям можно было догадаться, что он беспокоится только об одном: как оценит его новый костюм первый независимый зритель. Судя по восхищённо приподнятым бровкам Лены, она впечатлилась. Чего нельзя сказать обо мне. Почему-то теперь, в этом простеньком чистом жилище, моё изделие показалось мне аляповатым, резким по тону, безвкусным, невыносимо диссонирующим с окружающей обстановкой. Хорошо ещё, что бедняга Порочестер со своей субъективной колокольни не мог этого видеть.

– Так вот Вы какой, Мистер Порочестер, – вдруг сказала Елена странно низким, грудным голосом. – Дайте я хоть рассмотрю Вас как следует. Сколько об этом мечтала… Это было довольно бестактно с её стороны. Лицо бедняги Порочестера судорожно исказилось и он, затравленно побегав глазами по сторонам, покосился на меня, ища поддержки. Я одобрительно подмигнул.

– Что на меня-то смотреть?.. – наконец, выдавил он и, причудливо изогнув руку, помахал ею в воздухе – жест, видимо, символизирующий остроумие. – Нашли красавца писаного. Вот на него – это я понимаю… Елена послушно бросила взгляд на меня и засмеялась – хорошо так засмеялась, по-доброму. – Проходите в кухню, ребят, – бросила она и, приглашающе поманив нас пальцем, скрылась в недрах дома. Мы, наконец, разобрались в тапочках – удивительно, но я их надел! – и двинулись следом. В небольшом узеньком коридорчике уместились плита, рукомойник и большая круглая труба газовой колонки. Войдя в кухоньку – очень весёлую, с лёгкими шторками в подсолнухах и кряжистым антикварным буфетом, – мы совсем уже по-свойски расселись за круглым столом, и даже Порочестер развеселился, когда стул под ним, не оценив его привычку раскачиваться на чём попало, устрашающе заскрипел. Я, шуткуя и присказывая, начал вытаскивать из пакета на свет божий наши скромные дары – один краснее другого. Леночка, хлопотавшая вокруг электрочайника, встречала каждый гостинец изумлённым, немного по-моему, преувеличенным ахом. С хищным детским энтузиазмом распотрошив коробку с ликёрными конфетами, она поинтересовалась:

– Мальчики, что будете? Чай или кофе?..

– Вообще-то мы привезли кое-что покрепче! – прорезался, наконец, Порочестер. Кажется, он совсем освоился – до него, наконец, дошло, что никто не собирается требовать от него пылких чувств к абсолютно незнакомому человеку, и он от облегчения даже перестал стесняться своего писклявого голоса. Но просчитался:

– Выпивон – потом. До массажа – только чаи-кофеи. Иначе сердчишко может не выдержать… Я чуть не брякнул, что, дескать, если моё сердчишко и не выдержит – то виновато в этом будет только одно: красота очаровательной массажистки. Но решил не перебарщивать с пошлостями: я, в общем, Лену-то уважал. Вместо этого, прихлёбывая чай, спросил, как живётся-то ей в такой глухомани. Лена доверчиво ответила, что ничего, воздух свежий и удобства, слава Богу, в доме, – вот только за водой ходить далеко, за двести метров на колонку, – а за один раз много-то не притащишь, приходится делать по нескольку ходок с вёдрами, пока совсем не наломаешься. Можно и в сельпо, где продаются пятилитровые баклажки питьевой воды "Шишкин Лес", – но это ещё дальше, за километр. Да и мыться такой дорогой водой немного, как бы это сказать… кощунственно.

– Тальк! – вдруг вскрикнула она, вскочив и заискав что-то в резном посудном шкафчике, – совсем забыла, где-то у меня тут был тальк, старая коробка кончилась. Я как вас увидела, у меня прямо даже ладони вспотели, – с улыбкой призналась она, глядя почему-то на меня. А я думал о том, сколько (давно забытых нами, горожанами) неимоверных усилий пришлось совершить этой совсем не мускулистой очаровашке, чтобы подготовиться к приёму двух таких вот бездумных немолодых жлобов, напоить их от пуза чаем и обеспечить душ.

– Кого мнём первого? – деловито спросила она, окидывая профессиональным взглядом вверенных ей клиентов. – Кто самый смелый?