Текст книги "Любовь и другие мысленные эксперименты"

Автор книги: Софи Уорд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)

– Я за тобой не успеваю. Просто не знаю, чего еще ждать, – отозвалась Элиза.

– Рейчел, может быть, вы присядете?

– Почему это я во всем виновата? – Рейчел метнулась к большому окну, выходившему в сад. – А если бы с тобой такое случилось? Сама знаешь, я бы тебя выслушала.

Доктор Маршалл покосилась на Элизу и сказала:

– Мы слушаем, Рейчел.

Рейчел прижалась виском к стеклу.

– У меня в голове что-то живет. Оно там уже почти три года. Я пыталась не обращать внимания, но оно не исчезает. Оно там, когда я просыпаюсь, там, когда засыпаю. – Она обернулась к Элизе. – Ты мне поверила.

Элиза разглядывала силуэт жены на фоне окна. Видела ее на расстоянии вытянутой руки, совсем одну, без Артура. И думала: «Если бы только я тогда, много лет назад, решила эту проблему. Объяснила ей, что муравьев, которые могли бы заползти человеку в глаз, не бывает. Или, лучше того, выслушала бы ее и пошла к дезинсектору, наплевав на его норов и его яды. Тогда ничего бы этого не случилось».

– Ты все время его чувствовала? – спросила она.

– Да, почти все время.

– Почему же не говорила?

– А как я могла? – Рейчел шагнула вперед. – Ведь это была часть сделки.

Доктор Маршалл откашлялась.

– Похоже, нам о многом придется побеседовать.

– Ты попросила меня поверить, и я поверила, – сказала Элиза.

– Но ведь на самом деле не поверила, верно? Не поверила?

Ответить Элиза не могла. Она приняла рассказ Рейчел, как принимала ее саму, женщину, которую любила; старалась думать о муравье не как о реальном существе, а как о некой метафоре. Но как объяснить это Рейчел сейчас?

– Зачем мы пришли сюда? – Рейчел посмотрела Элизе прямо в глаза. – Ты должна принять решение. Мы не можем постоянно убегать, переезжать, начинать сначала. Ты должна принять решение.

– Рейчел, – снова указала на кресло доктор Маршалл, – сядьте, пожалуйста.

Рейчел, не сводя глаз с Элизы, подошла и остановилась у подлокотника.

– Вам обеим пришлось адаптироваться к переменам в вашей жизни, – сказала доктор Маршалл. – Когда появляется ребенок, парам порой приходится пересмотреть свои отношения, свои роли в семье.

– Мы заключили сделку, – ровно произнесла Рейчел. – И я свою часть выполнила.

– Я думала, ты счастлива. Ты и была. До дня рождения Артура.

Доктор Маршалл перевела взгляд с Элизы на Рейчел.

– А что случилось на дне рождения Артура?

– Я сказала правду, – ответила Рейчел. – Только и всего.

– О том, что у вас в голове что-то живет?

Рейчел молча кивнула.

– Вы это услышали, Элиза?

– Я думала, мы с этим покончили.

– Рейчел вам сообщила, что ей кажется, будто у нее в голове что-то живет, и некоторое время вы ей не противоречили. – Доктор Маршалл черкнула что-то в блокноте и снова подняла глаза на женщин. – Что изменилось?

Элиза уставилась на терапевта. Этот вопрос следовало задать Рейчел, у нее лично ничего не изменилось.

– Между нами больше нет доверия, – сказала Рейчел.

– Я тебе доверяю, Рейчел. Дело не в этом.

– Ты притащила меня сюда, чтобы задурить мне голову. Чтобы меня вылечить. Как мне любить тебя, если ты хочешь, чтобы я была кем-то другим?

Элизу захлестнула паника. Она попыталась было ответить, но слова не шли с языка. Это Рейчел ей не доверяла. Рейчел, которая в любой момент могла сбежать, как сбегает зверь, завидев капкан. Элиза чувствовала на себе взгляд терапевта. Нет, ее кабинет не был храмом, наоборот, он был местом, где вера умирала.

– Я думала, тебе нужна помощь, – пробормотала она.

Рейчел схватилась за голову.

– Она нам нужна, нашей семье.

Доктор Маршалл подалась вперед.

– Рейчел, вы в порядке?

– Да пустяки, – отмахнулась Рейчел. – Муравьиная музыка.

(‘Здравствуй, мир!’);

О диагнозе из больницы сообщили письмом. Супратенториальная глиома.

– Вот как это теперь называется, – сказала Рейчел. – Глиома.

– Тли-у-ма, – повторил за ней Артур.

Элиза протянула ему кусок банана.

– Когда тебе к врачу?

– Завтра, – бросила Рейчел, уставившись в бумаги.

– Так скоро?

– Я им не перезвонила. – А на следующий вопрос Элизы она ответила: – Спешить некуда.

Элиза сосредоточила все свое внимание на Артуре, методично поглощавшем банан. Она училась не слишком остро реагировать на нарочитое спокойствие Рейчел. С тех пор как той поставили диагноз, у них так и повелось: Рейчел обрела невозмутимость фаталиста, Элиза же рвалась помогать и поддерживать. Это выматывало обеих. Элиза обсуждала с доктором Маршалл, как изменить сложившееся распределение ролей, но научиться игнорировать инстинкты было не так-то просто.

– Я схожу с тобой. А Хэл заберет Артура.

– Папа, – сказал Артур.

– Опять меня будут изучать. Эта штука похожа на адронный коллайдер. Суют тебя в трубу, просвечивают насквозь, а найти все равно ничего не могут.

– Знаю, – кивнула Элиза. – Как ты себя чувствуешь?

Рейчел достала Артура из детского стульчика.

– Со мной все в порядке. – Она стукнулась с ним носами. – Верно, эй?

Артур посмотрел на мать и повторил:

– Муравей.

readkey;

Теперь Элиза ходила к Сондре Маршалл одна. Раз в неделю оставляла Артура и Рейчел валяться в обнимку на диване, садилась на велосипед и ехала к дому с дверью в торце. Каждый раз в ожидании, когда терапевт ей откроет, она смотрела на звонок с табличкой «Дом» и думала о Рейчел.

– Как ваши дела? – Доктор Маршалл уселась в свое кресло.

– У Рейчел в понедельник заканчивается химия. Она совсем притихла. Но чувствует себя лучше.

– А вы?

– Я скучаю по ней.

– Как это?

– Она же умирает.

Элиза перевела взгляд на окно на противоположной стене кабинета. И вспомнила, как Рейчел наклонилась к нему, когда они впервые сюда пришли. Прижалась лбом к стеклу.

– И это меняет то, что вы к ней чувствуете?

– Все, что мы делали вместе, теперь в прошлом, – ответила Элиза.

– В каком смысле?

– Ей недолго осталось. Может быть, год. И каждый прожитый день никогда не повторится.

– Разве не у всех так? – кивнула доктор Маршалл.

– Да, но мы больше не можем позволить себе роскошь закрывать на это глаза.

– Думаете, было бы лучше, если бы вы не знали?

Элиза пожала плечами.

– Ведь нет какой-то другой версии Рейчел, которая не ходила бы к врачу или у которой не было бы опухоли.

Терапевт разгладила на коленях подол. Все ее платья были одного фасона, от недели к неделе менялась лишь расцветка. И только то первое, в «огурцах», она никогда больше не надевала. Оставалось гадать, есть ли в этом какой-то подспудный смысл.

– Это то, чего бы вы хотели? Другую Рейчел?

– Я бы хотела, чтобы ничего из этого не случалось.

– То есть вы бы хотели стереть прошлое. Начиная с какого момента?

Элиза отвела глаза. Вопрос был с подвохом, но она знала, как ответить. Она бы начала с того дня, когда Рейчел впервые заговорила о муравьях. Сходила бы к дезинсектору и попросила его их вывести. Как ученый она, конечно, не думала, что это муравей спровоцировал у Рейчел рак. Но если бы он не встал между ними, они были бы свободны.

– Элиза?

И к чему бы это их привело? Неужели сейчас перед ней маячило бы одинокое будущее? Нет, конечно, нет, Артур появился бы на свет в любом случае, вне зависимости от того, случился бы какой-то воображаемый укус насекомого или нет. Элиза потрясла головой, словно мысль о том, что в голове Рейчел живет муравей, что-то сделала и с ее собственной головой. Может, так и было. Не в физическом смысле, конечно, а в ином. В том, где таился ответ на вопрос, как все это взаимосвязано.

– Не важно, – ответила она. – Мне нужно думать о ребенке. О сыне, которому предстоит расти без матери.

– Да, это будет нелегко, – согласилась доктор Маршалл. – Но у него есть вы. А у вас есть Рейчел, чтобы помочь вам подготовиться. Это как раз то, чем вы можете заняться, – вместе подготовить будущее, которого вы обе для него хотите.

– Но я не хочу жить с призраком, – возразила Элиза. – Мне нужна Рейчел.

– Сейчас Рейчел здесь, – без малейшего промедления произнесла доктор Маршалл. – А что насчет вас?

«Здесь, да не здесь», – подумала Элиза.

end.

В тот вечер Элиза вернулась домой в начале десятого. Рейчел и Артур к тому времени уже спали. Она укрыла ножки сына одеялом и вышла в коридор.

Дверь в спальню была открыта, на ковре лежал луч света от ночника.

Элиза постояла в проеме, глядя, как вздымается и опадает во сне грудь ее жены. Во время беременности Рейчел немного набрала вес, но после он стремительно исчез вместе с волосами. Неизбежные потери. Вторую из них, впрочем, она оплакивала куда горше.

Элиза окинула взглядом ее впалые щеки и бледное лицо, выглядывающее из-под шерстяной шапочки. Химиотерапия не помогла, однако им пообещали период ремиссии, прежде чем рак снова возьмется за свое. Это значило, что Рейчел ненадолго станет лучше. Как сказал врач: «У вас будет время привести дела в порядок». Но какой мог быть порядок в том, чтобы умереть раньше своих родителей? Раньше, чем вырастет твой ребенок?

Элиза не сказала этого Рейчел. Молча слушала, как та строит планы. Выбрать Артуру школу, подготовить разные мероприятия; Рейчел хотела быть частью их будущего. «Сейчас Рейчел здесь, – сказала доктор Маршалл. – А что насчет вас?»

Она стояла, привалившись к дверному косяку, и смотрела на Рейчел. Та во сне почесала рукой под шапочкой. Может, ей снилось, что муравей бегает у нее в голове? От этой мысли у Элизы перехватило дыхание. С тех пор как Рейчел поставили диагноз, она при каждом взгляде на жену видела муравья. Насекомое стало частью их жизни, движущей силой их отношений, причиной образования их семьи. «Если ты меня любишь, ты мне поверишь», – сказала Рейчел. И Элиза поверила. Через столько лет все же поверила в муравья.

Здравствуй, Мир!

Третий Артуров день рождения они провели в Диснейленде.

Хэла и Грега с собой не взяли.

– Надо было им тоже поехать, – сказала Рейчел. – Артур был бы рад загнать Грега на американские горки.

– Это сюрприз, – напомнила Элиза.

Они покосились на мальчика, разглядывавшего раскинувшийся внизу парк через стеклянную стену лифта.

– Видела, какое у него было лицо, когда мы только приехали и та собака вручила ему подарочный пакетик? – спросила Элиза.

– Плуто.

– Точно.

– Мы с Артуром навели справки.

– Плюсы домашнего обучения. – Элиза взяла Рейчел за руку. – Если устанешь, сразу скажи.

– Как можно устать в самом счастливом месте на земле? – улыбнулась Рейчел.

Они прошлись по парку, освещенному мягкими лучами ноябрьского солнца.

– Всегда нужно приезжать во Францию на его день рождения, – сказала Элиза.

– Да, всегда.

Добравшись до карусели «Чашки», Артур с Элизой встали в очередь, а Рейчел, отойдя в сторону, присела на скамейку. День был будний, занятия в школах шли вовсю, но народу все равно было много. Очередь кругами огибала ограждение, примерно каждые пять минут сталкивая тебя с одними и теми же людьми.

– А где мамуля? – Ручка Артура сжалась в ладони Элизы, мальчик силился рассмотреть Рейчел за толпой.

– Вон там, ждет нас. – Она махнула в ту сторону, где под навесом кафе виднелась фигурка Рейчел.

Элиза взвалила сына на закорки, повернула вслед за очередью и случайно задела локтем мужчину, двигавшегося в противоположном направлении. Тот отшатнулся.

– Excusez-moi, – по-французски извинилась Элиза.

И, покосившись на мужчину, мельком разглядела его угрюмое лицо. Загорелый, с седой щетиной и блестящими редеющими волосами. Элиза узнала его, узнала, хоть он и не обернулся, – по сердитому норову. Тот самый мужик из конторы по ремонту телевизоров. Каргин, вот его фамилия. И что же мистер Каргин, дезинсектор с Грин-лейн, делал в Диснейленде?

– Мам! – Артур толкнул ее в бок, напоминая, что нужно двигаться.

Чашки остановились, и очередь потекла вперед. Артур улыбнулся женщине за оградой. Они прошли сквозь воротца, Элиза обернулась в поисках Каргина, но тут народ хлынул к карусели, и Артур, вырвавшись, рванул занимать место.

– Синяя! – вопил он на бегу.

Семья, что стояла впереди, заметив, что к синей чашке несется Артур, а за ним по пятам бежит Элиза, повернула к другой.

– Merci! Спасибо! – крикнула Элиза на ходу, хотя, судя по виду, они были скорее уроженцами Пеории, чем парижанами.

Они с Артуром закрыли дверцу и заняли свои места.

– Смотри, Артур, тут можно вертеть руль, тогда чашка будет крутиться.

Объявили отправление, заиграла музыка. Чашка двинулась по широкой дуге, постепенно набирая обороты. Артур во все глаза смотрел на несущийся вскачь мир.

– Мамуля.

– Она подойдет посмотреть на нас. Крути руль, Артур. Вот так.

Мальчик нерешительно тронул руль, но, почувствовав, что чашка подчиняется, удвоил усилия и навалился на него всем телом. Элиза заметила, что на лице его проступила ее собственная решительная гримаска.

– Молодец, Артур. А вон и мамуля, смотри.

Чашка развернулась, и Артур с Элизой помахали Рейчел, которая, улыбаясь, стояла у ограды.

– Так быстро!

Рейчел скрылась из поля зрения, и Артур снова занялся рулем. Элиза перевела взгляд на соседнюю чашку и увидела, что в ней в одиночестве кружится дезинсектор. Детей рядом с ним не было. И возле аттракциона его, похоже, никто не ждал.

– Артур, погоди-ка минутку. – Она попыталась остановить чашку, но та все вертелась и вертелась, и вскоре они снова увидели Рейчел – та шла прочь от ограды.

– Еще! – закричал Артур. – Быстрее, быстрее.

Ни Рейчел, ни того мужчины больше не было видно. Элиза опустилась на сиденье и задумалась. Мистер Каргин, их бывший сосед, человек, из-за чьего скверного нрава они не решились обратиться к нему за помощью и вывести насекомых, проводил отпуск там же, где и они. Что бы это значило? Элиза ухватилась за край гигантской голубой чашки, к горлу подкатила тошнота. Да ничего это не значило. Что с ней такое? Подумаешь, совпадение. Такому только мать Рейчел значение придает. И все равно рот наполнился слюной, а плечи задрожали, несмотря на то что осень в Париже стояла теплая. Прошло больше четырех лет с той ночи, когда Рейчел в глаз заполз муравей, и вот они тут, отмечают день рождения Артура – и всему положил начало тот случай.

Она взглянула на сына. Мальчик изо всех сил вцепился в руль. Неужели он обязан своей жизнью муравью? Элиза посмотрела на его крошечные порозовевшие от напряжения ручки. Они были связаны навеки – Артур и муравей. Она зажмурилась и тут же увидела его. Муравей теперь жил не только в голове у Рейчел, но и у нее тоже. И у всех остальных, кто был в курсе их истории, подумала она. Стоит лишь рассказать ее кому-то – и ему от муравья уже не избавиться.

Карусель замедлила ход, и Артур закричал:

– Еще!

– Давай попозже. – Элиза толкнула дверцу и, стараясь не потерять равновесия, выбралась наружу. – Меня немного укачало. А тебя нет?

– Мы ездили по кругу. – Они двинулись к выходу, Артура шатало из стороны в сторону. – По кругу, по кругу, по кругу…

– Артур, пожалуйста, хватит. – Она оглянулась на соседнюю чашку, но там уже было пусто, мистер Каргин исчез.

– А где мамуля?

Элиза кивнула в сторону скамейки, где они оставили Рейчел. Та сидела, сгорбившись и подпирая кулаком голову. Артур вырвал руку у Элизы и кинулся к ней.

– Мамуля, я вертел нас в чашке!

– Я видела. – Рейчел раскинула руки навстречу сыну. – Ты такой умный.

Мальчик вывернулся из ее объятий, влез с ногами на скамейку и принялся увлеченно наблюдать за жизнью парка. Рейчел перевела дух, заправила отросшие волосы за ухо и улыбнулась Элизе:

– Привет.

– И тебе привет. – Элиза взяла лицо жены в ладони, приподняла подбородок и заглянула ей в глаза. На роговице по-прежнему виднелась появившаяся четыре года назад красная точка, а за белком вдруг мелькнула крошечная тень. Элиза моргнула, и тень исчезла.

Она не отняла рук от лица Рейчел. Так они и сидели. По небу бежали облака, рядом топотал их маленький сын.

– Это не больно, – сказала Рейчел. – Совсем не больно.

2
Переломный момент

Дилемма заключенного

В эксперименте описываются двое узников, заключенных в одиночных камерах. Им предлагают более комфортные условия в обмен на согласие предать друг друга. Было доказано, что в краткосрочной перспективе одному заключенному выгоднее выдать другого, однако если известно, что им предстоит взаимодействовать на протяжении долгого времени, то они достигают большего успеха, действуя в интересах друг друга.

Если люди отказываются верить в простоту математики, то это только потому, что они не понимают всей сложности жизни.

Джон фон Нейман. Из выступления на заседании Ассоциации вычислительной техники в 1947 г.

I Сотрудничество

Все звали его Ал. Родители были не против. Сами видели, что сын их – мальчик популярный и с каждым может найти общий язык: с ровесниками и стариками, с пацанами и девчонками, с греками, турками и даже британцами. Недоволен был только дедушка. Но Али это не трогало. Просто у baabanne[3]3
  Baabanne – дедушка (тур.).


[Закрыть] был дурной характер.

– От него и молоко скиснет, – говорила Али мама. – Не обращай внимания.

Али привык относиться к дедушке как к одной из коз, которых ему приходилось пасти, – милый, конечно, но лучше от него держаться подальше. Родители его владели гостевым домом чуть севернее Ларнаки, а заниматься козами поручали детям. До и после уроков Али с сестрой гоняли их по пастбищу, а к вечеру приводили домой. Летом детей еще посылали собирать апельсины или белить стены. А в свободные дни Али хвостом таскался за Костасом. Тот был мастером на все руки, все мог починить – и духовку, и машину, и люстру, и пылесос. Али нравилось наблюдать, как сломанные вещи оживают в его руках при помощи обычного мотка провода или банки лака.

Летом, покончив с домашними делами, Али всегда отправлялся с друзьями на пляж. Надевал футболку, натягивал шорты поверх плавок, утаскивал из кухни холодный börek[4]4
  Börek – бурек, вид несладкой выпечки (тур.).


[Закрыть] и стремглав бросался к двери, надеясь, что сестра за ним не поспеет.

– И сестру с собой возьми. – Мать словно обладала особым чутьем: в любое время суток точно могла сказать, где находятся ее дети. – Ханифе, ступай с братом.

Это означало, что Али придется подождать, пока сестра соберет сумку.

– Не нужна она тебе, – убеждал он.

– А вот посмотрим.

Али мысленно клялся, что на этот раз ничего у сестры просить не станет. Ведь если бы сумки у нее не было, убеждал он себя, пока они пробирались по ведущей к дюнам горной тропинке, ему из нее ничего бы и не понадобилось. Но уже давая себе эти обещания, он знал, что проиграет. Сестра была права: к вечеру что-нибудь из лежащего в сумке поманит его, и он не выдержит.

Солнце стояло в зените, дети спешили по каменистой тропке к берегу моря. Али цеплялся пальцами босых ног за края особо гладких булыжников и пригибался к самой траве. Знал, что там, где стрекочут цикады, на змей не напорешься. Когда камни под ногами сменялись песком, Ханифе сбрасывала обувь. Происходило это каждый раз в новом месте. Али подпрыгивал от нетерпения, ожидая, когда же она, наконец, решит, что песка в кожаных сандалиях стало слишком много, остановится и начнет разуваться. Он вообще не понимал, чего ради идти на пляж в туфлях, но спорить с сестрой на эту тему было бесполезно – это только еще больше оттягивало выход из дома. Если он убегал, не дождавшись Ханифе, она потом жаловалась отцу, и Али ждали неприятности. И то, что они были одного возраста – сестра даже на пять минут старше, – не имело никакого значения, все равно он обязан был ее ждать.

– Да хватит скакать, Али. Ступай, не жди меня.

Али не смог бы объяснить, почему ему так трудно стоять спокойно. Задумываясь о своих ощущениях, он мог сказать лишь, что в такие моменты все у него внутри начинает дрожать и ему срочно нужно рвануть куда-нибудь, чтобы не взорваться. Учительница в школе как-то обвязала ему ноги шарфом, чтобы он не ерзал на уроке.

– Это просто знак, символ, – объяснила она матери, когда та пришла ругаться. – Чтобы он не забывал.

Али до сих пор считал, что символы бывают лишь письменные, вроде иероглифов. Учительница могла бы нарисовать ему шарф – он был бы не против. Впрочем, мама в любом случае считала, что она не права. Али пытался ее расспросить, но она в ответ бросила только, что он для этого класса слишком умный. Однако Али все равно понял, что она имела в виду. Истинный смысл ее слов следовало читать между строк, как всегда со взрослыми.

Мало ему было говорить на трех языках, так еще приходилось гадать, что же именно подразумевали родители. А теперь, когда им с Ханифе сравнялось девять, и с ней стало так же.

– Не жди меня, беги к друзьям.

Али не хотелось бросать сестру одну. Дома ему нравилось играть с ней – печь песочные пирожки во дворе или кататься на ослике, который жил в поле за домом. Эх, если бы только она снова стала такой, как раньше, до того, как появились сандалии и сумка, бежала бы рядом с ним вприпрыжку. Тогда она от него не отставала.

– Abla[5]5
  Abla – сестра (тур.).


[Закрыть], ну пошли уже, пожалуйста. Давай наперегонки.

В тот день Ханифе в итоге рванула вперед и обогнала его. Он выбежал на пляж на несколько секунд позже нее, и они тут же рухнули в наметенные у дальнего края дюн песчаные сугробы.

– Догоняй, Али, eşek![6]6
  Eşek – осел (тур.).


[Закрыть] – задыхаясь от смеха, кричала Ханифе. – Скорей, скорей, мой ослик.

В бухте, широким полумесяцем огибавшей прозрачное море, уже собралось несколько десятков девчонок и мальчишек. Этот пляж они называли Kalos[7]7
  Kalos – хороший, красивый (гр.).


[Закрыть] – он и в самом деле был очень хорош, особенно в начале лета, пока не понаехали туристы, и вся бухта принадлежала им. Своих друзей Али увидел у самой воды – те гоняли мячик в прибрежных волнах. Рядом, пытаясь остановить их, метался мальчишка по имени Деймон – мелкий, тощий, этакий siska[8]8
  Siska – слабый, тощий (тур.).


[Закрыть]. Мяч был его.

– Все нормально, eşek. Иди займись Деймоном. – Ханифе села и принялась вычесывать песок из волос. Али вдруг показалось, что она унеслась от него далеко-далеко – не дотянешься, как ни старайся.

Он вынул из кармана бурек и разломил пополам.

Ханифе, даже не взглянув на пирожок, вытащила из сумки бумажную салфетку и протянула брату:

– Обмахни. Не обязательно, чтоб песок на зубах скрипел, Ал.

Али вытер бурек и в три укуса одолел свою половину. Она и правда похрустывала на зубах, но он уже к этому привык. Летом песка во рту всегда было полно. Он улыбнулся Ханифе и проглотил последний кусок.

– Iğğ![9]9
  Iğğ – фу (тур.).


[Закрыть] Мерзость какая, – отпихнула его Ханифе.

Али пожал плечами, встал и принялся за вторую половину. Друзья призывно махали руками из воды. Он обернулся к сестре.

– Я вон там буду, с Селеной. – Она указала подбородком на дальний край бухты. – Увидимся.

В той части пляжа всегда собирались девчонки, валялись на берегу, время от времени залезая в воду, чтобы не перегреться. А на другом краю бухты, покуривая, грелись на солнышке ребята постарше, которым пока не нужно было ходить на работу. Изредка они вставали и принимались вышагивать по мокрому песку, демонстрируя девочкам свои только начавшие формироваться мышцы. Центральная же часть бухты принадлежала банде Али.

Он показал сестре язык и побежал прочь, с каждым шагом все сильнее забывая, что долг велит ему о ней заботиться.

– Ал! Ал! Ал! – кричали ребята, раз за разом уводя мячик у Деймона из-под носа. – Становись в ворота!

Воротами для них служил весь пляж, а Деймон все силился вытащить мяч из воды. Али дружил с Деймоном, но, честное слово, лучше бы тот вообще не брал мяч на пляж, раз так за него боялся. Чем сильнее Деймон над ним трясся, тем отчаяннее мальчишки его дразнили. Обычно им приходилось играть надувными мячиками, забытыми на пляже кем-нибудь из туристов, или сбитой в комок и перевязанной веревкой одеждой. И этот сшитый из восемнадцати полос превосходной кожи красавец, подаренный Деймону отцом на десятый день рождения, безусловно, привел бы всю банду в восторг, если бы хозяин так над ним не дрожал. Оказалось, что гонять Деймона по пляжу туда-сюда куда веселее, чем играть в футбол «его мячом» и «по его правилам».

Али отбил мяч обратно в воду – в сторону Деймона – и принялся стягивать футболку и шорты.

– Эй, Стелла, будь паинькой! – Крепкий мальчишка по имени Андрас, обхватив себя руками за плечи, изобразил киношный поцелуй. В то лето самой популярной греческой актрисой считалась Мелина Меркури, и весь остров пестрел ее снимками в роли злополучной Стеллы. Фильма никто из ребят не видел, но все знали, что Стелла вышла замуж за футболиста.

Деймон и шевельнуться не успел, как Николай вытянул ногу из воды и пинком отправил мяч дальше в море. Компания бросилась следом, с каждым ударом отгоняя мяч все дальше от берега, Али же прошлепал по воде к Деймону.

– Им скоро надоест. – Он положил руку другу на плечо. – Пускай поиграют.

Деймон покачал головой.

– Смотри! – За головами резвящихся в воде мальчишек виднелся покачивающийся на волнах коричневый шар. – Отец меня убьет.

Пару недель назад Деймон, взбираясь на дерево, сорвался, полетел вниз и зацепился шортами за ветку. Висел над землей и ревел, не решаясь перерезать перочинным ножом петлю для ремня. Али тогда отломил ветку и освободил рыдавшего друга. Остальные же только смеялись над ним и потом долго еще не желали брать в игру.

– Он малыш, пусть играет с nepioi[10]10
  Nepioi – дитя, ребенок (гр.).


[Закрыть], – говорил Андрас.

– У него родители слишком строгие.

Али не знал, правда ли это, но вообще было похоже. С чего бы иначе Деймону так бояться, что они скажут? Родители самого Али всегда были слишком заняты, чтобы переживать о его одежде и игрушках. Его могли шлепнуть за хамство, наорать, чтобы побыстрее заканчивал свои дела и помог сестре, но в остальном он оставался совершенно свободен. В то, что родители-греки могут быть строже турок, как-то не верилось. И у одних, и у других были свои странности – вот и все. И все же Деймон был из тех друзей, за которых вечно приходилось вступаться.

– Дайте ему еще один шанс.

Ребята Деймона простили, а после того, как тот получил на день рождения футбольный мяч, даже перестали дразнить его, называя klápse moró[11]11
  Klápse moró – плакса-вакса (гр.).


[Закрыть] всякий раз, когда он им надоедал. Али, однако, подозревал, что от мяча будут неприятности, и уговаривал Деймона оставить его дома, но устоять перед шансом приобрести хоть немного власти над приятелями непопулярный мальчишка не смог.

– Ал, пожалуйста. Останови их.

Бросив взгляд на тощего Деймона, который, теперь, когда начался отлив, весь дрожа, топтался на обмелевшей прибрежной полосе, Али кинулся в воду и поплыл за мячом. Плавал он лучше всех в компании, но забираться на глубину детям не разрешали. Позапрошлым летом одного постояльца родителей Али унесло в море. Береговой охраны на пляже не было, взрослых обычно тоже, только иногда сюда выходили прогуляться старики из расположенной неподалеку деревни. Когда с берега заметили, что отдыхающий попал в беду, было уже поздно. Тела его так и не нашли. Несчастный случай списали на незнание гостем особенностей местных течений. Однако в школе детям еще долго твердили о том, какая опасность подстерегает их совсем рядом.

Стоило Али отплыть чуть дальше от берега, туда, где вода сменяла нежнейший рассветно-голубой оттенок на чернильно-синий цвет дедушкиного жилета, как течение усилилось. Он прокатился на нескольких больших волнах, чувствуя, как они утягивают его назад и вниз. За волнорезом море лежало ровной гладью, и лишь покачивание кожаного шара на его поверхности выдавало, что глубоко внизу бушует течение. Али прищурился, стараясь оценить расстояние, отделявшее его от мяча. За спиной грохотали волны, гомонили оставшиеся у берега мальчишки. Он отплыл уже очень далеко, приближался к выходу из бухты, но стоило ему подобраться ближе, как мяч вынесло в открытое море. Али решил попробовать нырнуть, доплыть до мяча под водой и вынырнуть чуть в стороне, чтобы толчком нечаянно не отбросить его еще дальше.

Под водой видны были только мелькавшие у лица руки. Глаза щипало, в горле пекло от соленой воды. Али взял чуть правее мяча, решив, что вложит в рывок все оставшиеся силы. Сглотнув, он резко ударил ногами и выпрыгнул из воды. Али удалось коснуться мяча лишь кончиками пальцев, тот отскочил в сторону, но он извернулся, ухватился руками за ступни и поймал мяч в образованный собственным телом маленький бассейн. Задыхаясь, он дотянулся до своего плавучего сокровища и повис на нем всем телом.

Мяч мягко покачивался у него под животом. Али вдруг вспомнил тот день, когда дядя возил его на своей машине в бани в Никосию. Привычный к костлявой спине ослика Гри, на обратном пути он разнежился на мягком сиденье дядиного «Мерседеса» и уснул, пропустив запланированную экскурсию по ночному острову.

– Боец из него никудышный, – сказал после amca[12]12
  Amca – дядя (тур.).


[Закрыть]. – Остается надеяться, что его не призовут.

Слова эти крепко задели Али, показались одновременно и несправедливыми, и очень обидными. Дяде будто каким-то образом удалось раскопать тщательно скрываемый ото всех секрет Али. Становиться солдатом он не собирался, но хотел быть смелым и надежным. И знал, что однажды сможет принести людям пользу. Он всегда испытывал удовлетворение, когда удавалось помочь Костасу что-нибудь починить, и тот хвалил его, говорил, у него отлично получается. Неужели дядя как-то прознал про его страшную тайну? Про то, как он прятался от Аполлона, который учился на класс старше, чтобы тот не отнял у него завтрак? Целую неделю Али ел в одиночестве, а потом ему это надоело, и он предал свои любимые пирожки с мясом. Зная, что овощи Аполлон ненавидит, стал просить маму давать ему с собой только буреки с цветной капустой. Али и сам ее недолюбливал, зато Аполлон сразу оставил его в покое, как и других мальчишек, тоже резко заделавшихся вегетарианцами. Получается, в тот раз он струсил?

Глаз Али не открывал, вокруг колыхалась морская вода. Он знал, что его уносит все дальше от берега. Но ведь с Аполлоном проблему он однажды решил, значит, сможет разобраться и с этой. Дядя ошибся, из него бы вышел хороший солдат. Ему, конечно, неизвестно было, сколько раз по ночам Али писал из окна своей комнаты, боясь выходить во двор, потому что как-то видел там скорпиона. Но ведь это было разумно. Кто захочет, чтобы его ужалил скорпион или укусил паук? Однако Али понимал, что со стороны такое выглядит как трусость. Быть смелым означало не бояться рисковать, и Али решил, что отныне перестанет быть осторожным.

Над головой завыл военный самолет, летящий в Никосию. Раньше мальчишки всегда грозили им кулаками, но с недавних пор к самолетам присоединились вертолеты, и военная техника стала мелькать в небе слишком часто, чтобы тратить на нее время. Али обернулся посмотреть, чем заняты его друзья. По ту сторону волнореза остался лишь Андрас, остальные лепили что-то из песка на берегу. Али огляделся по сторонам.

От бухты его отнесло далеко, отсюда хорошо виден был горный кряж, обрамлявший его любимый пляж. Вдалеке слева белел пассажирский лайнер – наверное, шел в порт Ларнаки. Али еще никогда не отплывал так далеко от берега. Правда, как-то раз он на спор добрался до одной из пещер на южной стороне залива, чтобы добыть морскую звезду. Но уступ, по которому он надеялся залезть в горную расселину, оказался слишком высоким и крутым. Нелегко было без отдыха плыть обратно.