Текст книги "Цена Притворства"
Автор книги: Снежана Черная
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 2 страниц)
– Если вы её не отпустите, я буду вынужден применить силу.
Зло выругавшись, Бестужев застегнул ширинку.
– Ещё увидимся, – бросил он Бультерьеру и направился в сторону празднества, музыки, весёлых голосов и смеха. Я же сползла по дереву и зарыдала, через какое-то время почувствовав, как кто-то подхватывает меня на руки
– Я сама.
Вырвавшись и обняв себя руками, я на шатающихся ногах направилась по парковой аллее в дом, минуя шумную гостевую зону.
В какой-то момент мне на плечи опустился пиджак. Так, в полном безмолвии, Бультерьер проводил меня до моей комнаты. Оказавшись внутри, я с большими усилиями придвинула к двери массивный шкаф и для надёжности подпёрла его ещё кроватью, после чего упала на неё прямо в одежде и, сжавшись в комочек, опять затряслась в беззвучных рыданиях.
Так прошёл мой восемнадцатый день рождения.
# # #
Воскресное утро «порадовало» затянутым серым небом, и к полудню хлынул проливной дождь. Последний день летних каникул. Сидя на подоконнике у панорамного окна я рассматривала унылый пейзаж, водя пальцем по мокрому стеклу. Дождевые капли стучали по крыше веранды, по навесу и столикам у бассейна, которые ещё не успели убрать. Раскинувшийся за бассейном парк казался хмурым в сером свете затянутого неба, а мокрые кроны вековых деревьев тёмными, почти чёрными. Настроение было под стать погоде.
Утром в прилегающей к моей комнате ванной я скинула измятую одежду и осмотрела синяки, оставленные Аскольдом. После тесного знакомства с деревом всё ещё болела спина и оцарапанные корой плечи. Левая щека припухла, как и разбитая губа. Я уже не ревела. Отчаяние сменилось мрачной решимостью. Я ненавидела Аскольда, как и своего отца! Тот как раз тарабанил в мою дверь.
Ещё вечером, после моего ухода с праздника, он поднялся ко мне, пытаясь прорваться через баррикады.
– Анастасия, открой! – взревел он, когда дверь не поддалась.
– Уходи! – крикнула сквозь удушливые рыдания.
– Сама виновата! – зашипел он через дверь. – Вырядилась, как шлюха!
Папа, наверное, понял, что произошло, по моему голосу, сдавленным рыданиям и исцарапанной морде Аскольда.
И что? Пожалел меня, свою дочь? А может, это было спланировано специально, и Аскольд был прав насчёт отца?
Всю ночь я провела в тщетных попытках оказаться в крепких руках Морфея: либо ворочаясь, либо пребывая в беспокойной полудрёме. Не удивительно, что утром я чувствовала себя разбитой.
Матери, как всегда, не было до меня дела. Хотя бы ради приличия поинтересовалась: что произошло? как ты себя чувствуешь, дочь? Хотя я бы всё равно не впустила её. А вот отец, видимо, просто так сдаваться не собирался. Грозя всеми карами небесными, он всё утро долбился ко мне с завидным упорством. Слышался треск и звук оплетаемых щепок.
«Топором, не иначе» – безразлично, с долей меланхолии пронеслось в голове. Дверь под напором моего папаши, видимо, сдалась, а вот шкаф продолжал стоять насмерть. Кремень!
Вставив наушники в уши, я врубила музыку, продолжая таращиться на унылый пейзаж за окном. Музыка, как всегда, подхватывала и несла меня прочь, туда, где нет ни боли, ни фальши ни предательства близких.
Вдруг на крыше веранды в проливном дожде показалась одинокая фигура Бультерьера. Он направлялся к моему окну с топором в руках.
«Через окно брать будут», – равнодушно про себя отметила я и поставила песню на повтор.
Приблизившись к моему окну, мужчина сделал знак рукой, показывая, чтобы отошла в сторону. На что я прижала к стеклу кулак с поднятым среднем пальцем и не сдвинулась с места. Губы Бультерьера зашевелились: наверное, высказал всё, что обо мне думает. Ну и ладно! Я отвернулась и, сев поудобнее, краем глаза поглядывала на Бультерьера, который направился дальше вдоль стены второго этажа.
Там находилось небольшое окно ванной. Я мысленно хмыкнула представляя, как эта туша собирается в него протиснуться.
Через некоторое время дверь ванной всё же открылась, являя моему взору мокрого до нитки Бультерьера. Сдвинув в сторону кровать, он с лёгкостью отодвинул и шкаф, открывая вид на раскуроченную дверь. Перекошенный от злости папочка тут же ворвался в комнату. Его грудь нервно вздымалась, лицо покраснело, а рот гневно шевелился под музыку, лившуюся из наушников.
Почему-то мне стало до того смешно, что, не выдержав, я рассмеялась, наверное, слишком громко и, как говорит моя мама – неприлично. Я продолжала смеяться, когда он дёрнул меня за предплечье, поднимая с подоконника, и затряс как грушу. Только оглушительная пощёчина оборвала истерический смех. Да что же это такое! Сколько можно меня по лицу дубасить! Моя голова дёрнулась согласно траектории руки папаши, и один наушник выпал из уха. Второй оказался у него в руках вместе с iPodом, который папочка тут же запустил в стену.
– Успокоилась?
– Да! – с готовностью сообщила я родителю и даже головой кивнула для убедительности. – А вот бить меня больше не надо, особенно по голове. Внук дурным родится. Или внучка.
– Что ты несёшь?
– Беременная я, – ляпнула я первое, что пришло в голову.
– От Аскольда?
Отец не ожидал такого поворота, но “новость” его, похоже, ничуть не расстроила, с учётом предполагаемого отца.
– Не-а, – я оскалилась и ткнула пальцем в сторону Бультерьера: – от него.
Нужно сказать, перекосило того знатно. Лицо папашиного пса вытянулось, ещё больше, делая его похожим на эту дурацкую расу бойцовых собак.
Глупо? Пожалуй, да. Но я не смогла отказать себе в удовольствии и стереть с лица папаши это поганое выражение триумфа. Он всегда, любыми путями, добивался поставленных целей, а я выражала свой протест неприятием и, порой, неразумным сопротивлением.
Желаемого эффекта я добилась, отец обернулся, проследив за направлением моего пальца, и покраснел от злости. А я опять истерически расхохоталась. Может, я схожу с ума или впала в эту самую депрессию, которая нынче так модна? Только форма депрессии какая-то буйная. Вдруг я почувствовала, как по щекам текут слёзы и безумный смех перерастает в рыдания. Всё быстрее, быстрее, и вот я уже реву во весь голос. Рыдаю, размазывая по лицу слёзы и сопли, всхлипываю, вздрагивая всем телом. Громче, громче, громче…Куда-то убежал отец, затем Бультерьер.
Быстрым шагом подошёл откуда-то взявшийся дядя Толя – наш семейный доктор. Мне сделали безболезненный укол в плечо. Чьи-то руки, кажется Бультерьера, уложили в постель. Мелькнуло испуганное лицо отца, мир поплыл и потерялся. Я уснула.
А наутро проснулась одна в своей комнате. О недавнем погроме напоминала только дырка в двери. Шкаф,как и кровать, стояли на своих местах, даже разбросанные по комнате вещи были аккуратно прибраны.
Я неторопливо сделала свои дела в ванной, а когда вышла, на столе уже стоял поднос с завтраком. Домашний арест продолжается? Ну уж нет, первый день занятий я пропускать не собиралась! Одевшись и подхватив свой рюкзак, я спустилась в гостиную. Алекса я уже не застала. Обычно водитель развозил нас по учебным заведениям совместно, но так как меня никто не потрудился разбудить, я безбожно проспала начало занятий.
Остальных членов семейства Пылёвых в компании дяди Толи я нашла чинно завтракающими в столовой. Странно, обычно в это время отца уже нет дома, а дядя Толя, похоже, и вовсе решил у нас поселиться, пока не решится вопрос с моим замужеством.
Когда я вошла, все присутствующие замолчали и взглянули на меня. Первым подал голос отец.
– Куда это ты собралась?
Вопрос был из категории риторических, форма с шевроном института, по-видимому не произвела на него должного впечатления.
– На пары. Сегодня первый день занятий, – ответила я как можно спокойней.
Окинув взглядом сервировку и убедившись в том, что на мою персону тут явно не рассчитывали, я схватила со стола булочку и вонзилась в неё зубами.
– Тебя освободили от занятий. Я звонил.
– Зря, – пробубнила я с полным ртом и уточнила на всякий случай: – звонил зря.
– Что за манеры, Анастасия!
– Вы правы, матушка, – кивнув, я плюхнулась на свободный рядом с ней стул и потянулась к её чашке. Прибора, как и всего остального, для меня не нашлось, всю последнюю неделю Тая приносила мне еду прямо в комнату. Поэтому запивать булочку пришлось маминым травяным пойлом, о чём я сразу же и пожалела, выплюнув зеленоватую жидкость прямо на скатерть. Честно, не специально. Я конечно знала, что мама блюдёт фигуру и следит за здоровым образом жизни, но эта бурда – по-видимому, настойка полыни – побила все рекорды отвратности. Фу, гадость какая!
– Виктор, я не собираюсь на это смотреть! – мать отбросила салфетку и перевела выжидательный взгляд на отца.
– Это подростковый бунт. Его не стоит воспринимать серьёзно, – вклинился в разговор дядя Толя. – Говоря научным языком, в подростковом возрасте происходит перестройка в префронтальной коре головного мозга, которая координирует работу различных его отделов, а также отвечает за самоконтроль. В результате Ася в какие-то моменты не может управлять собой: хочет одного, делает другое, говорит третье. Со временем работа префронтальной коры налаживается….
– Подростковый возраст – это от 12 и до 16? – перебила я дядю Толю и потянулась за следующей булочкой. Слушать всю эту научную хрень не было никакого желания. Тем более, я на занятия опаздываю.
– Боюсь, дядь Толь, тот критический возраст, о котором вы говорите, я уже миновала.
– Как видно, ты всё ещё держишься за него изо всех сил, – вставила реплику мама.
– Как ты за ушедшую безвозвратно молодость?
Я оглядываюсь в поисках чего-нибудь типа сока.
– А кроме маминой молодильной настойки, у нас есть ещё что-то попить?
– Вот видишь! Видишь, что мне приходится от неё терпеть!
На этот раз она вскочила со стула, а я держалась из последних сил, чтобы не закатить глаза.
– Она ни во что меня не ставит! Это всё твоя вина! Ты разбаловал её!
В её голосе отчётливо слышались подступающие слёзы. Наигранные, конечно. Это всё я уже много раз видела, и должного эффекта её патетический крик души не возымел. А чего она, собственно, ожидала после стольких лет равнодушия?
– Принести ещё один прибор, Виктор Николаевич ?
Это была Тая. Худощавая незаметная женщина, которая работала у нас столько, сколько себя помню.
– Не стоит, – ответил мой отец. – Анастасия как раз собиралась извиниться за своё поведение перед тем, как вернуться к себе в комнату.
Мать села на своё место, и они оба выжидательно уставились на меня. Наверное, я действительно плохой человек, неудачный помёт своих родителей, но мне ни капли не было стыдно.
Откинувшись на спинку стула и поочерёдно посмотрев на всех присутствующих, я решила всё же извиниться.
– Прости мама. За то, что появилась на свет и обременяла тебя своим присутствием все 18 лет.
– Ты что себе позволяешь… – начал было отец, но я его перебила.
– И ты отец, прости. За то, что не оправдала твоих надежд и вложенных в меня инвестиций. Ты прав, пока я живу на всём готовом, ты имеешь полное право диктовать мне, как жить… и с кем. Поэтому, думаю, пришло время освободить вас от этого тяжёлого бремени.
Я встала из-за стола и случайно наткнулась взглядом на Таю. Она с замиранием сердца следила за происходящим. Заметив мой взгляд, она стушевалась и тут же поспешила ретироваться на кухню.
– Никуда ты не пойдёшь, – остудил мой пыл папочка.
– И как ты собираешься мне помешать? Мне уже два дня как исполнилось восемнадцать, никаких прав распоряжаться моей свободой передвижения ты не имеешь.
– Не имею? – отец зло усмехнулся.– Право всегда имеет тот, кто сильнее. Попробуй выйти за ворота и убедишься в этом сама.
– А я думала, такое бывает только в дешёвых романах, которые почитывает мама. Ты сейчас серьёзно? Чего ты добиваешься? Отпускай или не отпускай, да хоть головой о стенку бейся, НЕ ВЫЙДУ ЗА НЕГО!
– Выйдешь. Я так сказал, и вопрос больше не подлежит обсуждению, – ответил он совершенно спокойно.
– И как ты себе это представляешь? Усыпишь? Накачаешь наркотой?
– Если надо будет, усыплю и накачаю.
Отец снова развернул газету, показывая тем самым, что разговор закончен, и углубился в чтение подробностей суда над Саддамом Хусейном или разрушительного урагана «Катрина» на южном побережье США – оба кричащих заголовка бросались в глаза с первой полосы.
– Мам, пап, – обратилась я к родителям, – а вы в курсе вообще, что вчера сделал ваш распрекрасный Аскольд? Очень надеюсь, что нет. Иначе, даже не знаю, как объяснить ваше навязчивое желание отдать меня в лапы насильнику.
– Никто тебя не насиловал! –резко осадил меня отец, оторвавшись от газеты.
– Кхм….. Ася, – снова подал голос дядя Толя, – твой отец хотел, чтобы я осмотрел тебя. Ты не беременна, более того – по-прежнему девственна.
– Что?! Что вы сделали??
Наверное, ещё никогда в жизни мне не было так больно и тошно. И бессильно. Как стояла, так и осела на стул. Этого унижения я им никогда не прощу! Обида и злость меня захлестнули, и я сорвалась на крик:
– Вы не имели права! Я совершеннолетняя!
– Анастасия, мы все хотим тебе только добра! – спокойно продолжал дядя Толя. – Пойми, твои родители волнуются…
– К чёрту! – наплевав на общепринятые нормы воспитания, я сорвалась с места и вырвала дурацкую газету из рук папаши. – За бизнес он свой волнуется, а не за меня! Да, пап? А ты? – я перевела взгляд на мать. – За что волнуешься ты? Кроме своего личного комфорта? Да что же ты за мать такая?!
Я порывалась высказать всё, что о них обоих думаю, но вовремя взяла себя в руки, когда вслед за мной поднялся дядя Толя и потянулся к своему чемоданчику. Так вот значит как! Они собираются пичкать меня успокоительным! Моментально успокоившись, я мысленно дала себе пинка. Нет! Меня не туда несёт. Это ведёт к истерике, как вчера, а значит – в тупик. Не время рыдать! Я должна устроить всё, как нужно!
– Дядя Толя, – спокойно обратилась я к доктору, которого знала с детства и считала если не другом, то как минимум добрым дядюшкой. Именно с ним, а не с собственной матерью, я когда-то обсуждала проблемы полового созревания и начало месячных. – Спасибо, конечно, за успокоительное, но на будущее имейте в виду – я уже не ребёнок! Подобные манипуляции с моим телом и без моего на то ведома караются законом. И будьте уверены, в следующий раз я сделаю для этого всё возможное!
Последние слова я прошипела глядя уже на отца.
– А если закон окажется ко мне глух, – продолжила, намекая на папашины связи, – я пойду во все газеты и расскажу о ваших хм ….практиках, дорогой мой папочка ! А также о вашем благотворительном фонде, через который отмывается чёрный нал.
Признаться, тут я блефовала, обрывки папиных разговоров, случайно достигших моих ушей, и моя неуёмная фантазия – это всё, что у меня было в наличии, но, по-видимому, этого хватило. Видя как отца перекосило, я поняла, что если и не попала в яблочко, то была недалека от правды.
– Ты перешла все границы!
– Это мой жених их вчера перешёл! Он чуть меня не изнасиловал!
– Чуть не считается, – невозмутимо ответил он.
– Ты сейчас серьёзно??
Я просто не могла поверить. У меня не было слов! И это говорит мой отец?
– Абсолютно, – отчеканил он. – Через два месяца ты выйдешь замуж за Аскольда Бестужева. А до тех пор твой жених будет навещать тебя дома и сопровождать на бал дебютанток.
– Забудь свои бредни и отправляйся к чёрту со своим Аскольдом. Ненавижу тебя! – прошипела, уже заранее понимая, что в этой схватке опять проиграла. Как он тогда говорил? У него больше нет дочери? Так вот, сейчас я совершенно ясно осознала – у меня больше нет отца!
Подхватив рюкзак, я начала пятиться на выход, не разрывая зрительного контакта с отцом. Тот молчал, просто смотрел на меня без единой эмоции. Ни раздражения, ни досады или, на худой конец, обиды. Хотя о чём это я, этот человек не умеет обижаться. Подавить соперника авторитетом или вообще раздавить – это пожалуйста. Нет в его арсенале отцовской любви, а значит и обиды на своё чадо быть не может, только холодный расчёт.
Уже в дверях я натолкнулась спиной на что-то твёрдое. Круто развернувшись, обнаружила перед собой Бультерьера.
– Даня, проводи мою дочь до её комнаты, – обратился папочка к своему верному псу. – И проследи, чтобы она не покидала её пределов.
