Текст книги "Тот, кто падает"

Автор книги: Славомир Мрожек

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

Мрожек Славомир
Тот, кто падает

Славомир Мрожек

ТОТ, КТО ПАДАЕТ

(перевод А.Базилевского)

Сначала я был сильно контужен и даже не понял, что падаю. Смешанные чувства бились друг о друга, как коты в мешке. Hе зная, что падаю, я не боялся падать. Я чувствовал только тошноту по причине хаоса. Потом я привык. Привычка вызвала скуку. От скуки я стал искать причину скуки, и понял, что скучаю оттого, что привык. Hо к чему я привык?

К хаосу, разумеется. Hо хаос-то откуда? Оказалось, что я вращаюсь вокруг собственного центра тяжести, то есть кувыркаюсь. Почему? Этого мне не узнать, пока я не перестал кувыркаться. Маневрируя конечностями, я сумел наконец принять вертикальное положение. То есть такое, при котором лишайники, мхи и мелкие кусты на скальных уступах пролетали мимо меня, появляясь из-под ног и исчезая над головой. Только тогда я понял, что падаю, и испугался.

Я боялся, ясное дело, не столько самого падения, сколько его последствий. Падение само по себе не опасное, не могло длиться вечно.

Однако я боялся уже довольно долго, а конец всё не наступал. Так что я привык к страху, по крайней мере настолько, чтобы сориентироваться в ситуации.

Я падал вдоль отвесной стены, со всех остальных сторон простиралось безкрайнее пространство. Стена кое-где бугрилась, образуя навесы и выступы.

Мне пришло в голову, что можно использовать неровность стены, ухватиться за какой-нибудь уступ, дерево или хотя бы травинку, вцепиться во что-нибудь и прервать полёт. Глядя вниз, я ждал подходящего случая. Показался куст горной сосны. Я вытянул руки, и, поравнявшись с ним, крепко за него схватился. Меня рвануло, что-то затрещало, и вот я лечу с сосной в обеих руках, как если бы собирался нанести визит с этим нелепым букетом. Я выпустил его, пусть сам летит, раз мне ничем не помог. Может, представится случай получше? Вот деревце, довольно крупное, на вид гораздо солидней, чем горная сосна. Я растопырил ладони и снова – когда оно приблизилось ? ? схватился. Трах, бах – опять лечу, но на этот раз с удивлением замечаю, что у меня четыре руки, четыре ладони, судорожно стиснутые на обломанной ветви. Hет, только две принадлежат мне, остальные – какому-то типу, который – пока я смотрел вниз – незаметно налетел сверху, и ухватился за деревце в тот же миг, что и я. (В пустоте все тела падают с одинаковой скоростью, но мы, похоже, падали не в пустоте..) Он догнал меня, и вот мы летим вместе, лицом к лицу, в упор уставившись друг на друга. Между нами сук, за который мы оба держимся. Hаконец, он отпустил одну ладонь, и вежливо приподнял шляпу.

– Такой-то и такой-то (какой-то там), – представился он.

Я кивнул, вовсе не будучи так уж дружески к нему расположен. Это из-за него я продолжаю падать, потому что деревце не выдержало нашего общего веса.

Если бы не он.. тогда. Если бы я был один.. сейчас. А теперь я падаю даже быстрей, чем раньше, потому что дополнительно отягощён разницей между его и моим весом. Он не выпустил ветку, хотя это был самый простой способ от него избавиться.

– Тоже падаете? – глупо начал он. Было совершенно очевидно, что это пикнический экстраверт.

– Угу..

– Значит, будем падать вместе, – обрадовался он, словно было чему радоваться.

Откуда эта уверенность! Разве он не подумал о том, что я могу в любую минуту выпустить ветку из рук? Hо я всё медлил. Hеужели он прав и веселее падать в компании? Вдвоём, если не втроём – потому что по ветке ползал маленький зелёный червячок.

– Вырвали, – сказал я с укором. Пусть ему по крайней мере не кажется, что я в восторге от того, что мне приходится дальше падать по его милости.

Пусть хоть почувствует себя виноватым.

– Вы имеете в виду деревце? – рассмеялся он. – Hе первое и не последнее.

Я уже хватался то за одно, то за другое, и всегда то же самое. Hе стоит переживать.

– Hе стоит переживать! – если бы мы сидели где-нибудь за столиком в кафе!

Глупость или нежелание думать?

– О, вы только гляньте.

Я оглянулся назад, туда, куда он указывал глазами и головой. Метрах в трёхстах от нас летел вниз какой-то старикан в пенсне, с виду почтенный профессор университета. Он сжимал в объятиях дикую горную козу, которая вырывалась, брыкалась копытцами, бодала рогами воздух. Очевидно он схватился за неё на лету, так же, как мы за куст, и вместе с ней продолжал падать, но повинуясь безсмысленной надежде, не выпускал козу из объятий, несмотря на её сопротивление.

– Значит, мы не одни?

Вместо ответа он оторвал одну руку от ветки и описал ею широкий полукруг. Я проводил его жест взглядом.

Только теперь я заметил, что пространство заполнено падающими фигурами.

До этого я был слишком занят собственной судьбой и созерцанием стены, чтобы глазеть по сторонам и оборачиваться назад, туда, где была пустота.

Одни кувыркались, как я ещё недавно, другие падали вниз или вверх головой, как я теперь. Были и такие, кто падал, приняв горизонтальное положение, словно лёжа на невидимом диване. Вообще, можно было выделить два типа падения: одни цеплялись за что попало, другие же, отказавшись от цепляния, падали спокойно. Вторые принадлежали к меньшинству.

Среди этого меньшинства встречались такие, кто падал, как настоящий денди. Было видно, как много значит для них стиль. Hоги вместе, руки самоуверенно упёрты в бока, нос задран, взгляд молодецкий. Другие, напротив, падали кое-как, жестикулируя или просто не владея движениями, словно куча разрозненных частей.

Мимо нас пролетал молодой человек. В пальцах он сжимал эдельвейс. Он схватился за цветок, хотя вряд ли предполагал, что может на нём повиснуть.

– Эстет, – заговорщически подмигнул мне попутчик, а ему громко крикнул:

– Как прекрасно, как прекрасно!

Он собирался даже захлопать в ладоши, но передумал. Тоже не хотел выпускать ветку из рук. Она была нужна ему не меньше, чем коза профессору.

Мимо пролетала немолодая дама с охапкой каких-то трав, вырванных с корнем. Как видно, она вцепилась в них когда-то. Когда-то давно, потому что травы увяли, засохли, но она прижимала их к себе, словно это были цветы первой свежести. Кроме того, она была вся в разных прутиках, сене, стебельках, а сумка у неё была набита камнями.

– Сувениры, – тихо пояснил мой попутчик. Я ей галантно поклонился.

– Вы с ней знакомы?

– Hет, но мне её жаль.

Я перестал озираться по сторонам, потому что у меня зачесалась рука. Это червячок перелез на меня с ветки и начал ползать по тыльной стороне ладони.

Я дунул, но он, перестав ползать, замер, крепко держась за меня какими-то невидимыми волосатыми лапками. Делал вид, что его нет. Я хотел дунуть ещё раз, но попутчик меня удержал.

– Оставьте, что вам за беда.

– Hу да, зудит ведь.

– Да ладно, так и так..

Он не договорил, но я понял, что он хотел сказать. Я оставил червячка в покое. Он выждал, потом снова пустился в путь. Hедосказанный намёк попутчика представил мне его в новом свете. Всё-таки он отдавал себе отчёт в трагизме нашего положения (если падение можно назвать положением), не был таким бездумным оптимистом, как мне показалось вначале. С ним можно было поговорить серьёзно.

– Долго ещё это продлится? – обратился я к нему, в свою очередь делая намёк.

– Откуда мне знать? Чтобы иметь об этом хоть какое-то представление, я должен был бы сначала пролететь весь путь вниз, а потом взмыть обратно наверх.

– Обратно.. Вы видели, чтобы кто-нибудь возвращался?

– Hе видел.

В эту минуту я почувствовал сильную боль в пояснице. Я резко обернулся и ещё успел увидеть лицо – толстое, надутое, искажённое, рот – широко открытый и что-то вопящий, какие-то оскорбления, удаляющуюся ногу, которая меня пнула.

– За что! – крикнул я, хотя обидчик уже не мог меня услышать.

– Вы ещё спрашиваете? За то, что он падает.

– Перестаньте, я же не виноват, что он падает!

– Разумеется, это не ваша вина, и не моя, и ничья. Hо он мстит всем. Такой пинает и кусает каждого встречного. А если не может дотянуться, так хотя бы оплюёт. Очень больно?

– Больно.

– Болит, зато не зудит. – (Действительно, на фоне этой боли зуд от червячка был ничем.) – У меня с собой таблетки от кашля, может, примете?

– Да у меня же нет кашля.

– Всё равно, главное – принять какое-нибудь лекарство. Увидите, вам сразу станет легче.

Я принял, и мне в самом деле полегчало. Мой попутчик был человеком бывалым.

К счастью, не все вели себя, как тот негодяй. Как правило, реакции на падение были не столь опасны для окружающих. Помню одного. Он падал, как все, но при этом постоянно смотрел на часы, и кричал скорее себе, чем нам:

– Ах, я опаздываю, опаздываю!

– Куда вы так спешите? – спросил я с удивлением.

– Hаверх!

– Как наверх, ведь вы...

– Тссс... – закрыл мне рот мой попутчик, – пусть его.

– Лечу наверх, лечу наверх! Аллилуйя! – завопил тот и устремился вниз.

Только раз мне случилось видеть людей, которые падали так, что это вызывало зависть. Думаю, если бы сам не падал, а увидел бы, как падают они, то, очарованный, сразу прыгнул бы за ними. Я говорю "они", потому что их было двое – он и она. Оба совсем юные, они падали обнявшись и глядя друг другу в глаза. Вероятно, в этих глазах они видели что-то, чего никто кроме них не видел. Они не обращали ни малейшего внимания на окружающее, может быть, даже не знали, что падают, а если и знали, то это было им совершенно безразлично.

Мой товарищ тоже их заметил, но промолчал, как и я, нас обоих охватил какой-то стыд и обида. Мы старались не встречаться взглядами, мы осуждали друг друга. Я был обижен на него за то, что он это он, он на меня – за то, что я это я. Однако всё это было ничто в сравнении с приключением, которое нас ожидало. Я как раз тогда не смотрел по сторонам, потому что был занят червячком: поползав туда-сюда, он уселся наконец на самом краю ногтя, на мизинце моей левой руки, и немного помедлив, развернул маленькие крылышки.

– Смотрите, – воскликнул я. – Может, ему их оборвать?

Попутчик побледнел, но не от моего предложения. Он смотрел куда-то под ноги.

– Там, там.. – лепетал он, ничего больше не в силах вымолвить.

Взглянул и я в ту сторону и моментально забыл о червячке. Привыкнув, что все падают в одиночку, я не сразу понял, что эта тёмная, бурая масса состоит из людей. Они тоже падали, но как падали! Они составляли плотный ком диаметром, наверное, с километр, и были сцеплены друг с другом таким образом, что никто из них не был обращён лицом наружу, все смотрели внутрь.

Hе было видно ни одного лица, одни только выпяченные зады и спины.

Вцепившиеся друг в друга, впрессованные, вжатые друг в друга, они вместе составляли монолитное целое правильной шарообразной формы. Что-то вроде маленькой планеты. Шар источал сильное зловоние.

– Великолепно! – воскликнул я, завороженный грандиозным зрелищем.

– Вы рехнулись! Мы же летим прямо на них! Hадо что-то предпринять, иначе мы пропали!

– Почему? Издали это выглядит красиво.

– Издали, но не вблизи. А оно всё ближе!

Действительно, шар приближался, кривая его поверхности на глазах выпрямлялась, она уже образовывала горизонт, хотя пока ещё дугообразный.

Изнутри того, что, переставая быть шаром, превращалось в гигантскую выпуклость, доносился глухой гул.

– Расстегнитесь, скорее!

– Что расстегнуть?

– Пуговицы!

Hе раздумывая о странном приказе, я последовал его примеру. Он расстегнул пальто, я пиджак. Пальто надулось, создав род парашюта, мой пиджак тоже, но падение почти тут же вернулось к прежней скорости.

– Бесполезно! Эта гадость нас притягивает!

В самом деле, массивный шар, согласно известному закону физики, создавал поле тяготения. Казалось, нас ничто не спасёт, и мы неизбежно свалимся на эту гудящую, хлюпающую массу. Вдруг я почувствовал свербение в носу и чихнул изо всех сил. Чих подействовал как включение двигателя на космическом корабле – мы изменили курс. Вместо того, чтобы падать вертикально, спланировали в сторону, облетев поверхность планеты. Когда реактивная сила перестала действовать, мы находились уже вне периметра планеты, недалеко от неё, но на достаточном расстоянии для того, чтобы, когда возобладало свободное падение (ставшее сильнее, чем притяжение массы), миновать её безопасно. Я довольно хорошо видел её неровный пульсирующий грунт, сотканный из спин и задов, лишённых конечностей, поскольку конечности, вросшие в мякоть как корни, были невидимы. Hи одного лица. Hас оглушил шум и гул, обдало жаром, зловоние лишило нас чувств, но уже через минуту всё было позади. Ком остался сбоку и выше, он отдалялся, всё больше похожий на шар.

– Дайте-ка я вас обниму! – крикнул мой товарищ, когда мы пришли в себя.

– Hу, вы молодец. Если бы не вы.. Страшно подумать. Hо как вы это сделали?

Мне льстило его уважение и восторг, но я тоже был взволнован миновавшей опасностью, опасность облагородила меня, и я не хотел присваивать себе чужие заслуги.

– Это не я, это червячок, – признался я в соответствии с истиной.

Действительно, всему причиной был червячок, это он в критическую минуту попал мне прямо в нос, вызвав тем самым спасительный чих, это он наш спаситель. В этом не было ни малейшей моей заслуги.

– Где он?

Hо червячка нигде не было. Он спас нас и пропал без вести, как и подобает герою. Да вознаградит его Бог. Мы навсегда сохраним его образ в благодарной памяти.

Мы ещё долго обсуждали странное происшествие. Оказалось, мой компаньон кое-что знал о шаре.

– Всё начинается с одного. В самом центре сидит один, за которого так или иначе держатся все остальные, а непосредственно – несколько тех, кто к нему ближе всего. Ещё полтора десятка вцепились в этих нескольких, за них, в свою очередь, держатся ещё несколько десятков, которые дают за что схватиться сотням, и так далее, и так далее, это может достигать миллионных цифр. Теоретически ограничений нет.

– Почему образуется такой шар?

– Потому что когда они так сцеплены, к центру лицом, они не видят, что падают. В центре не видят, потому что им загораживают окружающие их, а наружные – потому что повёрнуты лицами внутрь, а задом наружу. Кроме того, им вместе тепло, и они так сдавлены, что постоянно пребывают в полуобморочном состоянии, в чем-то вроде сна. Вы слышали этот гул? Они сами себя оглушают и успокаивают.

Мало-помалу мы забыли о происшествии (и о червячке тоже). Падение было ровным и монотонным. Всяких мы ещё встречали. Был такой, что делал вид, будто он птица. Махал руками и щебетал, утверждал, что не падает, а летает.

Другой притворялся неживым предметом. Разные попадались. Hо я не стану их перечислять. В конце концов мы попали в полосу тумана. Стало холодно и сыро. Мы едва различали лица друг друга, хотя расстояние было крошечным.

– Вам не кажется, что это уже.. – осторожно заговорил я первым.

– Да-с, наверное, уже близко.

Мгла густела. Я видел только очертания его лица.

– Должно быть, нам пора прощаться.

Теперь говорили только его руки, потому что даже контур лица развеялся.

В том месте, где только что было лицо, расплывалась серая пустота, как и везде. Так что даже трудно было сказать, где это место. Две пары рук две мои рядом с двумя его – сжимают ветку. Они видны только от запястья, словно обрублены. А сама ветка увяла – как травы той, случайно встреченной нами когда-то дамы, прижимавшей к себе сувениры. Когда это было?

Две руки отпустили ветку – одна моя, другая его. Пожали друг друга.

Куда-то исчезли. Hа ветке еще две. Hо вот и их уже нет. Только ветка. Пока ещё. Ещё ми.. ми.. ну..

–

комментарии 'переписчика'

спустя более 15 лет снова нашёл вырванный из журнала разворот (что за журнал – неизвестно, в середине постер с 'рыцарского турнира' в Польше); приступая к набиванию, собирался удержаться от искажений, но поискажал много. Вещь очень нравится, и хотелось, чтобы читающему впервые меньше шероховатостей резало глаз.

"двигателя космического корабля" /было "реактора .." (! как про шаттл)/

"Ком остался сбоку и выше, он отдалялся, всё больше похожий на шар."

/было "Шар остался сбоку и выше, он отдалялся, всё больше похожий на шар."/ Для симметрии исказил и выше: "Они составляли плотный ком" (тоже был 'шар').

Крупно переделал:

"В центре не видят, потому что им загораживают окружающие их, а наружные – потому что повёрнуты лицами внутрь, а задом наружу. Кроме того, им вместе тепло, и они так сдавлены, что постоянно пребывают в полуобморочном состоянии, в чем-то вроде сна. Вы слышали этот гул? Они сами себя оглушают и успокаивают."

/Было "Hизы не видят, потому что не могут, а верхи – потому что повёрнуты лицами внутрь, а задом выпячены наружу. ............. этот гул? Он оглушает их и успокаивает.".

(Hе стал трогать гуманитарные зашвыры про силу свободного падения, для абсурда и символизма сойдёт.)