Текст книги "Народный артист И. Ващенко"

Автор книги: Слава Сергеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)

Сатиры и лирика

Что-то мне стыдно стало. Все, что я тут рассказываю, сами видите, решено в стиле юмора, шутки и клоунады, а ведь, может быть, он по-своему и правда любил меня…

Ващенко, если будешь все это читать – прости и пойми обиженную и замотанную женщину… Не думай, что я видела только плохое. Было, было и хорошее.

Например. Помню, опять же – поссорились и он звонил мне из автомата. Он любил это дело – как следует поругаться и уйти болтаться по улицам, – а по пути из автоматов мне звонить.

Дело было весной, кажется в апреле. Небо было в тот день такое синее… Я засиделась в галерее, и он позвонил.

– А-а-а, – говорит, – ты еще на работе… Сидишь, ждешь звонка, наверное…

Я была в тот момент чем-то занята и по рассеянности наивно спросила:

– Какого звонка?

– Его… – говорит, – его звонка… Своего любовника!

Ну и поехали. Слово за слово, на сорок пять минут (!), пока у него карточка не кончилась. (И ведь не жалел же денег!..) Весь набор. И про мое бездушие, и про черствость – в общем, ничего нового, рядовой матч чемпионата.

И вдруг, за минуту до конца разговора (уже, по моему, автомат запищал, что карточка кончается ) Ващенко прерывает свою яркую обвинительную речь и грустно так говорит:

– Эх, Наташка… Вот ссоримся мы ссоримся, а зачем, для чего? Весна, погода такая хорошая… Лучше бы погуляли. Вот так разойдемся и, кроме этих дурацких ссор, ведь и вспомнить будет нечего…

Сказал и, что самое интересное, через минуту уже старую пластинку заиграл, но тут у него кончилась карточка или просто кто-то на телефонной станции (на небесной АТС, ха-ха-ха…) не выдержал и прервал нашу нескончаемую беседу.

Повторяю, может быть он и правда меня по-своему любил… А я ему чего-то недодавала, не замечала каких-то его проблем в делах и запарке, очень может быть…

Теперь иногда жалею, если честно.

Однако следуем дальше.

Сколько бы я ни дулась, ни обижалась, ни принимала последних и окончательных решений – за скандалом всегда следовало примирение. С Ващенко невозможно было не помириться, если он этого хотел… Причем, это же такой человек – он никого не стеснялся и никакая публика не была ему помехой. Наоборот, мне иногда казалось, что она придавала ему силы. Типа, посмотрите, граждане, как я ее люблю и какой я несчастный…

Ну, до таких высот, как в городе Ростове, мы уже, конечно, не поднимались, но кое-что интересное я все-таки могу предложить вашему вниманию. Опять же, здесь, как и во всем, был свой ритуал.

Солнце заходит, и солнце восходит, ночь сменяется утром, а утром надо всегда идти на работу. В полубессознательном состоянии после бурно проведенной ночи я уходила в ЦДХ.

Любимый иногда пытался меня проводить, робко предлагая очень полезный завтрак геркулесовая каша и стакан, как сказали бы сегодня, свежевыжатого сока – ибо сначала надо человека отыметь хорошенько, а потом, в качестве компенсации предложить ему здоровый образ жизни, иногда следил за мной из-под одеяла, как зверь из норы, но чаще просто безмятежно спал…

Между полуднем и обедом он просыпался, как я предполагаю, жрал свой витаминный завтрак, глотал свекольные таблетки, пил носом воду и занимался тому подобными извращениями, к которым его приучила его Марианна, словом приводил себя в порядок после ночного концерта, потом звонил кому-нибудь из наших общих знакомых и часок-другой жаловался на меня.

Часам к пяти-шести вечера он подползал к ЦДХ. Но у меня в галерее сразу не появлялся, а занимал выжидательную позицию в буфете и проводил мирные консультации среди друзей и коллег – как я...

(Он знал, что в конце рабочего дня мне захочется отдохнуть, посидеть с чашкой чаю или просто с кем-нибудь потрепаться…)

Здесь надо покаяться – сейчас (но честное слово – только сейчас) я понимаю, что, конечно, со временем я тоже втянулась в игру. Иначе чем объяснить тот факт, что, когда я появлялась в буфете и видела Ващенко за столом президиума, я никогда не подходила к нему сама (хотя знала, что в конце концов мы все равно “помиримся”), а наоборот, с гордо поднятой головой, не замечая его, шествовала мимо.

То, что происходило дальше, можно назвать только ливанской трагедией.

Итак, наш Захер-Мазох сидит за столом, я гордо шествую мимо. На глазах барона немедленно появляются слезы.

(Впрочем, мы уже знаем, это не показатель, слезы могут появиться в любой нужный ему момент – за этим, как говорится, дело не станет).

Он смотрит на меня из-за своего столика, скрестив руки на груди, поверх голов, так, как Наполеон, наверное, смотрел на море с берегов острова Святой Елены. В глазах его стоит немой вопрос и укоризна.

Когда я вижу этот взгляд, мне хочется подойти к нему и ударить деревянной ногой. Можете считать меня жестокой стервой…

Через некоторое время он добивается своего – на нас начинают обращать внимание. Некоторые оглядываются. И тут он достает свой портфель…

Портфель г-на Гарри – это отдельное произведение искусства и, возможно, стоит его здесь кратко описать. Стиль представляет собой некую смесь образов Макара Девушкина и бухгалтера Берлаги. В нем сочетается нечто безумное и одновременно детски-беззащитное. Его когда-то желтая кожа и висячие замки удивительно подходили ко всему облику нашего героя, придавая ему какую-то завершенность и даже своеобразное величие…

Так вот, Ващенко ставит этот портфель себе на колени и кладет на него руки, а на руки – голову. В таком виде композиция кажется ему завершенной, и он снова устремляет на меня свой укоризненный собачий взгляд и застывает в неподвижности, лишь изредка громко вздыхая.

Поначалу, пока наши в ЦДХ не узнали его как следует, они, конечно смущались этой пантомимы, толкали меня локтями, показывали кивками на Ващенко, пытались уйти и, так сказать, оставить нас одних. Но после пары публичных скандалов с мордобоем, они быстро разобрались, что к чему и, завидя Игоря Николаевича, уже не только не давали нам пообщаться, а наоборот, всячески отвлекали и загораживали нас друг от друга…

Но Ващенко это, разумеется, не останавливало. Посидев в позе плачущей девы минут двадцать, он поднимался и переползал на столик-два ближе. И снова замирал. И опять слезы на глазах, опять вздохи, опять взгляд раненого оленя. Кафе при ЦДХ довольно большое, народу там всегда много, кофе скверный и потому бесплатное представление всегда кстати. Особенно в жанре “Просто Мария”…

А однажды летом он вообще два часа подстерегал меня на улице, спрятавшись в каких-то кустах, буйно разросшихся у ЦДХ и страшно перепугал шедших со мной девчонок-художниц, неожиданно с шумом вывалившись на дорогу со своим всегдашним криком:

– Наташка!..

Вообще, поскольку вся наша жизнь или, во всяком случае, значительная ее часть с некоторых пор проходила на работе, то есть в ЦДХ, особенно когда мы с Галкой Кондратенко организовали свою галерею, то с этим местом у нас с Ващенко связано немало ярких историй. Потому что, как-только мы ее открыли, он развил неслыханную активность.

Началось все с того, что однажды вечером, спустя всего неделю или две после открытия, зайдя за мной вечером, он уселся в закутке, где мы подписываем бумаги, закинул ногу за ногу и выразил сильное желание, чтобы мы сделали его совладельцем.

– Вам не хватает мужчины!.. – сказал он.

После минутного замешательства, Галка, со свойственной ей прямотой, его послала.

У нее вообще интеллигентные мужики – больное место. До сих пор от бывшего мужа, йога-востоковеда, прячется.

Немудрено, кстати. Я его пару раз видела…

Вы позволите немного отвлечься?

Рассказ про мужа – психа и востоковеда

Смотрю, входит такой симпатичный мужчина в черном свитере грубой вязки, все вроде нормально, разве что несколько нестрижен и небрит. Но для ЦДХ это не новость – тут половина – если не две трети – народу бреется раз в полгода… Здоровается.

– Я, – говорит, – к Галине.

А Кондратенко как раз выходила куда-то.

– Посидите, – говорю, – она скоро будет.

Я решила: какой-то художник, по делу. Он сел, я снова уткнулась в какие-то бумаги и вдруг боковым зрением вижу, что ниже пояса у него… Нет, не пугайтесь, все нормально, одет, одет…

Но одет в тренировочные штаны и летние сандалии на босу ногу. С пальцами наружу…

А на дворе, к вашему сведению, март месяц, холодно и вообще, снег лежит! Признаться, я слегка обалдела и даже немного испугалась. Псих! – думаю…

Но виду не подала.

– Хотите, – говорю, – чаю?

Думаю, надо его чем-нибудь отвлечь, чтобы не бросился, пока Галка не вернется.

Наливаю я ему чай и осторожно спрашиваю: не Учителя Иванова ли Вы последователь? Оказалось, нет.

– А чем вообще занимаетесь?

– Я, – отвечает чудище, – специалист по китайскому языку. Тут я немножко успокоилась. Йог, не псих!.. Все же немного легче, да? Тут специалист по китайскому языку и добавляет:

– Я, собственно, бывший Галинин муж…

Я так и села.

Этот?!. Да, товарищи. Кто это писал, Гоголь? Как грустна наша Россия!..

Галка Кондратенко красивая женщина, все, как говорится, при ней, разве что несколько склонна к полноте, но некоторым мужикам, я знаю, это даже нравится. Причем далеко не дура, заметьте. Ну, может быть, несколько стервозна, по секрету вам скажу (это я уже, конечно, сплетничаю), но это от тяжелой жизни, как и все мы.

И чтобы такое, простите, чучело иметь в виде мужа? Пусть даже бывшего?..

Да…

Галка в тот раз его, конечно, выгнала, причем сразу и тоже с дракой, точнее – с побиванием экс-супруга дамской сумкой по голове, что вызвало у меня некоторое удивление (я-то думала, мы с Игорь Николаевичем одни такие), но он еще несколько раз при мне появлялся.

Где-то раз в три-четыре месяца, видимо, во время сезонных обострений или, как утверждала образованная Кондратенко, во времена афелия и перигелия, что как-то связано с Луной, вот только я забыла, как…

Вообще с этой планетой Солнечной системы в тот период жизни у меня оказалось “связанным” удивительно много. Ващенко тоже, например, утверждал, что мы с ним чаще ссорились во время полнолуния. По мере того, как круглело ночное светило (особенно, если погода стояла ясная), он становился все более беспокойным по вечерам, а за день-два до того обычно участливо спрашивал у меня:

– Ну, как ты себя чувствуешь?..

– А что такое?

– Ну как же, – и наш астроном делал большие глаза, – скоро полнолуние…

Помню еще один интересный эпизод с этим “восточным Гришей” несколько месяцев спустя.

Дело происходило осенью, в кондратенковской мастерской на Таганке, где мы тогда часто собирались. Пикантность ситуации состояла в том, что о визите экс-супруга Галку по телефону предупредила бывшая свекровь.

– Галочка, а Гриша собрался к тебе… – проворковала она. – Он, кажется, плохо себя чувствует, ты уж с ним поласковее…

– А пошла бы ты на хер вместе со своим Гришей! – ласково сказала Галка, правда уже повесив трубку. И добавила задумчиво: хотела бы я узнать, какая сука сказала им мой адрес…

После этого она быстро заперла дверь, ведущую на лестничную площадку.

(Кондратенковская мастерская находилась на самом верху кирпичной пятнадцатиэтажки и попасть в нее можно было, только поднявшись с предыдущего этажа).

Дальше мы сели пить чай, потом кто-то позвонил по делу и, честно говоря, мы немного забыли о визите высокого гостя. А где-то минут через сорок раздается звонок в дверь. Галка аж на месте подскочила:

– Мать его за ногу, – говорит, – пришел все-таки!

И давай руки заламывать:

– Что делать, что делать?!.

Я говорю:

– Что делать… Открывай. Вдруг это кто-нибудь из соседей? Мы же не одни на этаже…

А Галка говорит: нет! Я чувствую, это этот пидор!..

(Грустно все это, конечно. Все-таки бывший супруг. Когда-то друг друга любили… Народ в ЦДХ сказывал, что любили. А теперь, пожалуйста – “этот пидор”…)

А звонок все настойчивее, будто знают, что кто-то дома есть. Галка мне и говорит:

– Наташка, ты сходи посмотри, может, и правда не он?

А этого, конечно, делать не следовало, так как это был он, и, как-только скрипнула наша дверь, бывший муж снизу пронзительно заверещал:

– Галя! – и принялся что было силы трясти проволочную дверь на площадке.

– Галя! – кричит. – Открой! Я хочу с тобой поговорить! Только поговорить!..

А у Кондратенко, видать, уже невроз на него.

– Пусть, – говорит, – с тобой доктор в психушке разговаривает, шизофреник!..

Короче, собрали мы кое-какие вещички и ретировались через соседний подъезд. Там проход поверху есть. Галка решила переждать денек у знакомых. Когда проходили мимо двери на площадку (другого пути, увы, нет) я взглянула на вице-короля.

Господин Зильберштейн (еще фамилия такая … можно подумать, приличный человек…) буквально висел на сетке в полуметре над полом, уцепившись за нее как руками, так и ногами (большими пальцами – благо сандалеты позволяли). Увидев нас, он прижался лицом к проволоке и тихо сказал:

– Галя, ты напрасно меня игнорируешь, у нас общие проблемы.

Так и сказал:

– Общие проблемы.

И лицом к проволоке. Узник замка Иф.

Галка проследовала мимо, оставив это высказывание без комментариев. Тогда господин бывший муж повторил свою мысль громче. Мы свернули за угол уже под крик:

– Не прячься от меня, у нас все равно общие проблемы!..

– Пидор! – повторила Кондратенко в лифте. У нее тряслись руки.

Кстати, хочу еще раз заметить, что мне ее позиция представляется спорной. Хоть она и утверждала, что нормально разговаривать с г-ном Зильберштейном невозможно, но я бы все же хоть иногда пыталась. Что за обструкционизм? Люди даже в “горячих точках” пытаются договариваться, а тут два в прошлом не чужих человека вошли в какую-то совершенно ненужную конфронтацию.

Зачем? Ни к чему это…

Дело доктора Гоше

Впрочем, повторяю еще раз, я отвлеклась. Так вот, организовали мы галерею… И Ващенко просит записать его в дело “совладельцем”…

Я хоть и растерялась, но все-таки переспросила:

– Кем, – говорю, – Игоречек, тебя записать?

(И вот ведь, стратег фигов, ни слова заранее! Сколько молчал, дома ведь виделись… Фактор внезапности хотел использовать, блицкриг… Танки идут ромбом).

А Галке, я же говорю, хоть бы что: внезапно или с подготовкой, внезапно даже еще хуже, похоже на “наезд” – она его сразу послала. Автоматически.

– Знаешь, – говорит, – Ващенко, детский мультфильм про Винни Пуха? Как он наелся меда и у Кролика в дверь не пролез? Тебе не кажется, что этот случай идеально подходит к данной ситуации?!

Ващенко бросил на нас огненный взгляд: эх, вы! – и пулей вылетел из конторы. Хорошо, что я при нем успела укоризненно сказать Кондратенко: “Галя, зачем ты так?”, – а то бы вообще конец, не сносить мне дома головы.

Вечером я боялась идти домой, но Кондратенко мне сказала, чтобы в случае чего я валила все на нее. Мол, я бы за, всей душой, а она, такая сволочь, против.

А официально-то галерея записана на нее. Она – директор…

– Где он был, когда мы с тобой по инстанциям бегали и в дирекции жопу кому ни попадя лизали? – сказала Галка. – Где?! Сейчас-то каждый в долю захочет! Все, я сказала!

(Кондратенко, конечно, иногда как отрубит, так действительно понимаешь, что все – больше подходить не хочется).

– Достаточно того, что мы его картины бесплатно продаем!..

(Галка не очень хорошо относится к ващенковской живописи).

Достаточно…

Это – кому достаточно, а кому нет. Ващенко – он же старуха из сказки Пушкина про золотую рыбку. Ему что ни дай – все мало…

Домой, повторяю, в тот день мне идти не хотелось.

– Но, – думаю, – лучше испить все сразу.

Прихожу, а меня прямо с порога встречают оперным баритоном(даже репризу “Известный художник И. Ващенко у мольберта” не показали):

– Наташа, почему ты меня игнорируешь?!

А я, типа такая невинная овечка, тоненьким голоском и отвечаю:

– Почему игнорирую, Игорь?

Ващенко опять баритоном:

– Почему? И ты еще спрашиваешь?!

И переходит на дискант:

– Мы вместе живем или так просто?!

А я, скажу вам, будь моя воля, по слабости женской, конечно в конце концов его бы приняла в компаньоны садового товарищества, если бы не было у меня уже отрицательного опыта на этот счет. Опыт мой назывался “Петров”. Он же у меня тоже, бизнес организовывал. Торговлю колониальными товарами…

Так я после его исчезновения от кредиторов еле отбилась. Даже с урками приезжали. Никто не верил, что я действительно не знаю, где он… Так что я уже брала мужиков в долю, хватит.

Приняв принципиальное решение, я разработала следующую технологию сопротивления. В двух словах она заключалась в том, что мой любимый – Большой Художник и я, как настоящая подруга Большого Художника, оберегаю его от столкновения с действительностью и всем, могущим помешать творческому процессу. Роман Эмиля Золя “Творчество”, если я ничего не путаю.

Художник должен работать. Все! А я ему провиант в клюве…

Эту версию я ему быстренько и изложила. Мол, ты своим творчеством больше заработаешь! Все равно все, что я получу, наше. Ты, главное, пиши.

На самое сокровенное давила! Но Ващенко оказалось не так легко сбить с толку.

– Что значит, – говорит, – пиши?! Я хочу бизнесомзаниматься! У меня к этому есть склонности. Я гадал.

А я забыла сказать, Ващенко же – известная московская гадалка. Чуть что – гадает. Большое дело, маленькое, неважно. То пасьянс разложит, то даже руны бросит. Почти обязательный ежедневный ритуал. Таблеток свекольных нажрется, потом холодное обливание, потом гадание: идти сегодня в ЦДХ или не идти. И если карты покажут “не идти”, его из дома трактором не вытянешь. С этим у нас очень строго. Я вначале не понимала, думала – шутит, но когда он меня пару раз как следует продинамил, не пришел куда-то, хотя заранее договаривались, потому что звезды в последний момент не разрешили, я поняла – это не шутки, он абсолютно серьезен. У него, кстати, и лучший друг такой был, тоже художник, но в отличие от Ващенко, реалист, в стиле передвижников – домик, речка, камышики…

И главное – в церковь ходил! Такой набожный, а тоже, шагу не мог ступить без гадания. Я ему даже часто говорила: Юр, ты же верующий, тебе же вроде нельзя? А этот Юра только дулся и пальцами снизу по столу стучал: тук-тук-тук…

Я говорю, Игорь, причем тут твои карты, это ведь целое дело, ты же взрослый человек, подумай, если тебя вносить, надо все документы менять. Кондратенко против, будет конфликт, зачем нам это нужно? Давай лучше пока неофициально, пусть Галка к тебе и к мысли о тебе привыкнет, а ты пока давай побольше работай…

(Я надеялась что, как с ним часто бывало, он о своей идее вскоре или забудет, или передумает)…

Но тут я, кстати, ошибалась, я же говорю, Гарри – это смесь Сада и Гобсека: при всех признаках буйного помешательства – спокойная деловитость и тонкий расчет…

Скоро сказка сказывается, да нескоро дело делается… В общем, в результате довольно трудных и, прямо скажем, многодневных переговоров, мы пришли к решению устроить Игорь Николаевичу в нашей галерее пятидневную персональную выставку (за каждый день я билась как лев, первоначальная цифра была десять дней! при арендной плате за месяц… – в общем, вы сами все понимаете, я же не против вообще, хоть месяц…) – раз; далее дюймовочка вытребовала себе право всегда экспонировать в нашей галерее не менее трех картин одновременно – два (это при общей рабочей площади не больше спичечной коробки); и плюс он выбил из меня обещание по мере раскрутки фирмы, но не позднее, чем через год-полтора, сделать ему персональный каталог – три.

Последнее обещание было чистой фантастикой с точки зрения финансов, но я не колеблясь согласилась, потому что оно давало мне еще год.

После всего этого был еще ужин, чай с травами, совместное стояние на голове (от общего обалдения я два раза упала) и половой акт, после чего наш неприспособленный к жизни творец заснул сном младенца, а я пошла на кухню – немного отдышаться и перекурить.

Представляете, до чего он меня довел: я еще считала, что дешево отделалась, так как за все время разговора (часа три без перерыва) он взвизгнул всего-то раз пять и то, как-то не очень громко и практически без рук…

С этой персональной выставкой, естественно, как и следовало ожидать, вышла очередная фигня. Господь Ващенко за наглость слегка наказал; правда, вместе с нами – так как и пять дней аренды тоже денег стоят…

Разумеется, не купили ни одной большой картины, деньги скандалов не любят, только какой-то индус (?!) взял небольшой лесной этюд за восемьдесят пять баксов, и то исключительно благодаря моему промоушену, так как я сказала, что это русская мистическая живопись, а ее автор вообще один из самых интересныхмолодых художников Москвы.

Ващенко, естественно, был недоволен. Но вывод он сделал парадоксальный: мы не умеем работать! Всего одна работа! Ну и, разумеется, бросил мне свое коронное “ты специально!”.

В смысле я “специально” так сделала, чтобы его картины не покупали. Кажется, я неправильно выбрала время. В плане астрологии и расположения планет. Кроме того я не прислушалась к рунам, которые, как выяснилось, что-то там мне говорили через Ващенко.

Черная неблагодарность!.. Естественно, я не особо прислушивалась к его бормотанию, так как от волнения перед первой персональной выставкой Ващенко – в ста метрах от Третьяковской галереи! – неделю не слезал с феназепама, а в последние дни вообще обожрался овощными таблетками и в связи с этим бросал кости, гадал на рунах и раскладывал пасьянсы по три раза на день.

Если бы я слушала все, что говорили ему высшие силы, то мне пришлось бы отменять и снова назначать его выставку минимум раз восемь. Число, конечно, священное, но мне же как-то надо с другими творцами по срокам договариваться. О чем я ему прямо и сказала.

После этих слов он аж побелел и говорит: неважно! Что значит “другие”?! Мне карты сказали, что здесь деньги будут! Тысяча долларов минимум! Я видел!..

Ну, что тут сделаешь, если человек видел… Визионер! Я пожала плечами. Говорю, ты, мол, не сердись, но, может быть, дело еще и в том, что четыре дня для не очень известного художника мало, нужна какая-то реклама, а у нас предприятие коммерческое и тоже начинающее, на рекламу денег нет… Это его еще больше разозлило. “Не очень известный художник”! Это он – “не очень известный художник”?!

(Он же периодически спрашивает у меня – не пора ли ему дать пару интервью ВВС или телеканалу “Культура”, а я вдруг такое сказала…)

А поскольку вокруг стоял какой-то народ, друзья какие-то были и все, как говорится, все слышали, он распалился до такой степени, что вдруг заявил нам с Кондратенко:

– Ну, раз вы начинающие и я – начинающий, то я дарю вам свои работы! Как Ван Гог доктору Гоше! Например, вот эту и эту. Мне ничего не надо – пусть висят!.. А продадите – деньги ваши!

Здесь нужно заметить – я уже об этом говорила, – что Ващенко, при всем своем безумии, в так называемых делах человек более чем рациональный, особенно если это самое дело касается денег. Такая вот странная клиническая картина… Так что подобный поступок (говорю как вышеупомянутый доктор Гоше), означает у него крайнюю степень взволнованности и (вы уж простите мне мой цинизм) – полную утрату надежды на коммерческую реализацию указанных выше работ.

А дальше, чтобы не мучить вас сценами войны и мира и поездками князя Андрея к отцу, я вам сразу скажу: знаете, что в этой небольшой истории для студентов психологического факультета самое смешное?

Карты не обманули Ващенко! Нет, правда, картам надо верить. Мы действительно недели через две продали одну из этих работ какому-то человеку из Госдумы! Фракцию он, правда, не сказал, но я сама видела удостоверение. Помощник депутата. За пятьсот долларов!.. Расплатился, впрочем, в рублях, но по курсу и с точностью, как в аптеке.

(Зачем ему была нужна ващенковская картина – является государственной тайной…)

Хорошо, что у меня были свидетели акта дарения. Подарил – значит подарил. А то бы, конечно, не видать мне этих денег. Хотя и в этом случае Ващенко, несмотря на щедрые отступные (я сразу купила ему классную очень дорогую рубашку, как он любит), пару раз сказал мне свое коронное “ты специально!..” и потом еще долго вспоминал всю историю.

Мне кажется, что он так и не поверил до конца, что мы с помощником депутата не сговорились и все произошло само собой…

Еще одно лирическое отступление – жалко его… Человеку скоро сорок лет, ни настоящей профессии, ни семьи… Причем он и сам в минуты просветления это понимает. Одни бабы на уме. Работать не умеет и не хочет… Пока он живет, как я понимаю, на деньги своей Марианны и г-на Людвига, а что дальше, если скажем,

г-н и г-жа Людвиг переедут на ПМЖ в родной город Гамбург? С глаз-то долой, а вдруг и из сердца вон?..

Еще раз говорю, жалко его.