Текст книги "Та доля славы"

Автор книги: Сирил Майкл Корнблат

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

– И, – сказал торговец, – естественно, что люди, которые фабрикуют такие вот драндулеты или горелки, одну из которых мы видели сегодня, трясутся от страха, что начнется импорт металлов и они разорятся. И, естественно, они проводят законы, запрещающие этот импорт.

– Естественно, – сказал герольд, сверля торговца взглядом. Но чернобородый тут же вновь вернулся к своей роли.

– Возмутительно! – проворчал он. – Диктовать человеку, что он может и чего не может ввозить, когда ему открывается случай получить честную прибыль.

Водитель высадил их возле дешевой гостиницы. Второй этаж был бревенчатым, что, видимо, считалось более шикарным, чем простой кирпич. Полы были из листового стекла, рифленого настолько, что по нему можно было ходить не скользя. Ален снял для них двойной номер с видом.

– А это что за штука? – спросил торговец, озирая предложенный вид.

«Штука» высоко торчала над черепичными и шиферными: городскими крышами – круглая кирпичная башня первые двадцать пять метров, а на ней деревянная еще на пятнадцать Вдруг у них на глазах башня навострила пару ушей и принялась отчаянно ими махать.

– Сигнальный телеграф, – сказал Ален. Минуту спустя торговец жалобно воззвал из ванной:

– Как пустить воду из этого крана? Я его по-всякому нажимал – и ничего.

– Его надо повернуть, – сказал Ален и продемонстрировал. – А эту штуковину надо резко дернуть вниз, подержать и отпустить.

– Ну и варвары, – пробормотал торговец.

Вошла пожилая горничная, чтобы показать им, как вешаются их гамаки, и спросить, не найдется ли у них, случаем, кусочка металла ей на память. Они отослали ее и, чтобы не спускаться в обеденный зал, поужинали собственными запасами, а потом легли спать.

Все идет хорошо, подумал Ален, задремывая, очень даже хорошо.

Внезапно он проснулся, но сохранил полную неподвижность. В двойном номере стояла непроницаемая тьма, а где-то совсем рядом слышались осторожные приглушенные звуки. В его голове промелькнули сотни мыслей о лиранском коварстве и двойной игре. Он слегка приоткрыл веки и увидел на чуть более светлом фоне большого окна какую-то фигуру. Если это был грабитель, то редкостный недотепа.

Соседний гамак – торговца – качнулся. С хриплым ревом чего-то вроде «воровские рожи» чернобородый выпрыгнул из гамака на незваного гостя, но его ступни запутались в сетке, и он хлопнулся животом об пол.

Грабитель – если это был грабитель – не скользнул уверенно к двери. Он выпрямился – все еще на фоне окна и сказал со вздохом:

– Вам нечего опасаться, Я не окажу сопротивления.

Ален спрыгнул с гамака и помог торговцу встать.

– Он сказал, что не хочет драться, – сообщил он торговцу.

Чернобородый ухватил неизвестного за плечи и встряхнул, будто крысу.

– Так, значит, подлый негодяй, еще и трус! – загремел он. – Посвети нам, герольд.

Ален достал неспешную спичку, вздул огонек, со скрипом подкачал паяльную лампу, пока из-за носика не вырвалась струйка угольной пыли, и зажег ее. Еще десяток качков – и жар от огня обеспечил поддержание давления.

Тем временем торговец спрашивал на своем ломаном лирском:

– Что делать тут, вор? Какой причин воровать наш комнат?

Герольд поднес шипящую лампу к окну и осветил лицо, совсем не похожее на землистую физиономию преступника с бегающими глазками. Тонкие черты говорили о дисциплине и умении мыслить.

– Что тебе понадобилось здесь? – спросил Ален.

– Металл, – просто сказал незнакомец. – Я думал, у вас найдется кусочек железа.

В первый раз лирец назвал определенный металл. Разумеется, он употребил веганское название железа.

– Ты разборчив, – сказал герольд. – Почему именно железо?

– Я слышал, что оно обладает некоторыми особыми свойствами – может быть, вы объясните их мне, прежде чем сдадите меня полиции? Правда ли, что, как мы слышали, масса железа, чьим кристаллам резкий удар придал определенное направление, притянет другой кусок железа с силой, зависящей от расстояния между ними?

– Это правда, – сказал герольд, изучая лицо незнакомца, которое загорелось энтузиазмом, и добавил: – Это направление достигается гораздо проще и обязательно, если поместить массу железа в электрическое поле – то есть в пространство, окружающее прохождение потока электронов через проводник.

Ему пришлось часто прибегать к веганским терминам. На лирском не было слов «электрический», «электрон», «проводник».

Лицо незнакомца вытянулось.

– Я пытался осмыслить феномены, о которых ты говоришь. Но они выше моего понимания, – признался он. – Я расспрашивал других межзвездных путешественников, и они тоже говорили об этом, но я не в силах понять… От души благодарю тебя, ты был очень любезен. Однако я не стану больше докучать вам, пока вы не вызовете стражу.

– Ты слишком легко сдаешься, – сказал Ален. – А уж для ученого даже чересчур легко. Если мы сдадим тебя страже, последует разбирательство, дача показаний и все такое прочее. Наше время на вашей планете ограничено, и не думаю, что для нас имеет смысл тратить его на разбирательства с тобой.

Торговец выпустил плечо своего пленника и проворчал:

– Почему ты не спросить, есть мы железо. Я сказать тебе нет. Обыск, обыск, забирать все металл. Мы не даем тебя полиция. Жалею повреждать твою руку. Вот для тебя, – чернобородый вытащил горсть своих образчиков и выбрал троепламенный камень покрупнее. – Ты не будь ceрдит меня, – сказал он, вкладывая камень в руку лирца.

– Я не могу… – сказал ученый. Чернобородый загнул его пальцы на камне и пробурчал:

– Я давать, ты брать. Может, купить железо на, э?

– Это верно, – сказал лирец. – Благодарю вас обоих, господа. Благодарю…

– Ты иди, – сказал торговец. – Ты иди, мы еще спать. Ученый с достоинством поклонился и вышел.

– Боги космоса! – вздохнул торговец. – Подумать только, что Джаккл, всего только смазчик на «Песне звезд», знает про электричество и магниты больше такого вот мозговитого парня.

– А ведь это ключи к физике, – задумчиво произнес Ален. – Здешний ученый находится в вечном тупике, потому что все его материалы – изоляторы! Стекло, глина, дерево.

– Чудно, как ни посмотри, – зевнул торговец. – А ты видел, как я его ухватил, едва вскочил на ноги? Ловко, э? Спокойного сна, герольд. – Покряхтывая, он забрался в гамак, предоставив Алену гасить шипящий свет и закрывать неспешную спичку ее перфорированным колпачком.

На завтрак в общем столовом зале они получили какую-то жареную птицу. Устав требовал, чтобы Ален отказался от полагавшегося к ней красного вина. Торговец одобрительно его прихлебывал.

– Солидные, хотя и отсталые люди, – сказал он. – А теперь, если ты узнаешь у управляющего, где собирается их жулье, торгующее драгоценными камнями, мы бы занялись нашим делом и, может, сумеем улететь завтра на заре.

– Так быстро? – спросил Ален, чуть было не выдав своего удивления.

– «Песнь звезд», почтенный герольд, я зафрахтовал на тридцать дней, но кто знает, что может приключиться в космосе?. А тогда придется платить пени, которые поглотят всю крохотную прибыль, которую я, быть может, сумею получить.

Ален узнал, что биржей драгоценных камней служит «Таверна Громенга», и они покатили туда, по выложенным кирпичом улицам в еще одном такси с керамической турбиной.

«Таверна» оказалась унылым кирпичным сараем с крохотными окошками, возле которых болтались без дела дюжие личности. Один конец был занят столиками, а в другом расположилась кухня. За столиками сидело десятка два мужчин похилее с острыми чертами лица. Они прихлебывали вино и болтали.

– Я Действующий Герольд Ален, – звонко объявил Ален, – с веганскими камнями для продажи.

Последовало подчеркнуто равнодушное молчание, потом один из перекупщиков сплюнул и пробурчал:

– Веганские камешки! Никакого спроса. Забирай их отсюда, герольд.

– Идемте, почтенный торговец, – сказал Ален по-лирски. – Перекупщикам камней на Лире ваш товар не требуется. – И он направился к двери.

Другой перекупщик небрежно протянул:

– Погоди-ка. Я как раз свободен. Раз уж вы проделали такой путь, так уж и быть, покажите свой товар.

– Ты оказываешь нам великую честь, – сказал Ален, они с чернобородым сели за столик подозвавшего их перекупщика. Торговец вынул горсть образчиков, тщательно пересчитал и положил на столик.

– Ну, – сказал перекупщик, – уж не знаю, то ли посмеяться, то ли рассердиться. Я Гарткинт, занимаюсь драгоценными камнями, а не веду оптовую торговлю бисером. Ну да я не обиделся. Кружечку для твоего хмурого друга, герольд? Я знаю, вы-то, благородные герольды, не потребляете.

Кружечка уже стояла перед торговцем, принесенная дюжим охранником,

Ален придвинул торговцу кружку Гарткинта, вежливо объяснив:

– На родном Цефе почтенного торговца обычай требует, чтобы гость воздал честь хозяину, пригубив вино из его чаши и никакой другой. Умилительный обычай, не правда ли?

– Умилительный, хотя и не гигиеничный, – пробормотал перекупщик… и не прикоснулся к напитку, который заказал для чернобородого.

– Я ни единого слова не понял, уж очень вы цветисто изъясняетесь. Этот крысенок что – хотел меня опоить? спросил чернобородый по-цефейеки.

– Нет, – сказала Ален, – просто напоить, – а Гарткинту он объяснил на лирском: – Почтенный торговец cказал, что хочет сейчас же удалиться, и я с ним согласен.

– Ну, – сказал Гарткинт, – пожалуй, я возьму парочку-другую ваших стекляшечек. На дешевый перстенек для мальчишки, который строит из себя щеголя.

– Он клюнул, – сказал Ален чернобородому.

– Давно пора, – пробурчал тот.

– Почтенный торговец попросил меня поставить вас в известность, – сказал Ален, снова переходя на лирский, – что у него нет возможности продавать партиями менее пятисот камней.

– Очень экономный язык – цефейский, – сказал перекупщик, сощурившись.

– И очень, – невозмутимо согласился Ален. Перекупщик выкатил указательным пальцем особенно хороший троепламенник.

– Полагаю, – процедил он, – этот можно назвать самым лучшим в этой кучке. Так мне любопытно узнать, какую цену вы назначите за пятьсот равных по качеству и размеру этому жалкому камешку?

– Почтенный торговец, – сказал Ален, – впервые привез свой товар на вашу восхитительную планету. Он хочет, чтобы его запомнили и радостно встречали всякий раз, когда он надеется вновь ее посетить. Поэтому он назначает смехотворно низкую цену, полагая, что добрые отношения важнее выгодной сделки. Две тысячи лирских ассигнаций.

– Чушь! – фыркнул Гарткинт. – С вами нельзя вести дело. Либо вы алчны до безумия, либо жалко заблуждаетесь относительно цены своего товара. Я известен своей добротой, а потому сочту, что верно второе. Уповаю, вы не слишком упадете духом, когда я объясню вам, что пятьсот этих мутных, мелких, бесформенных осколков стоят не больше двухсот ассигнаций.

– Если ты говоришь серьезно, – сказал Ален с подчеркнутым изумлением, – мы ни в коем случае не станем злоупотреблять твоей добротой. При названной тобой цене нам проще ничего не продавать, а вернуться на Цефей и подарить камешки уличным мальчикам, пусть позабавятся. Почтеннейший перекупщик камней, прости, что мы отняли у тебя столько времени, и прими нашу благодарность за радушие, с каким ты угостил нас вином. – Обернувшись к цефейцу, он сказал: – Мы уже торгуемся. Две тысячи против двухсот. Вставай, нам пора сделать вид, что мы уходим.

– А что, если он нас не остановит? – пробурчал чернобородый, но тем не менее грузно поднялся из-за стола и повернулся к двери. Ален встал следом за ним.

– Почтенный торговец разделяет мои сожаления, – сказал герольд на лирском. – Прощай.

– Погоди минутку, – сказал Гарткинт. – Я славлюсь своей добротой к чужестранцам. Сострадательный человек может даже дать пятьсот и понести неизбежные убытки. И если вы когда-нибудь вернетесь с приличной партией настоящих драгоценных камней, то мне пойдёт на пользу, если вы припомните, кто; обошелся с вами столь щедро, и представите мне право первого выбора.

– Благодарны, лирец, – сказал Ален, словно бы потрясенный таким великодушием. – Как смогу я забыть такое сочетание деловой сметки и доброты, как у тебя. Это урок всем торговцам. Это урок мне. Я не стану, нет, не стану настаивать на двух тысячах и перережу глотку моим надеждам на прибыль, снизив цену до тысячи восьмисот ассигнаций, хотя, право, не знаю, как у меня достанет духа сказать ему об этом.

– Что теперь? – осведомился чернобородый.

– Пятьсот и тысяча восемьсот, – сказал Ален. – Можем снова сесть.

– Вверх – вниз, вверх, – вниз, – пробурчал чернобородый.

Они сели, и Ален сказал на лирском:

– Почтенный торговец нежданно согласился на эту cкидку. Он говорит: лучше потерять часть, чем все. Старинная

цефейская пословица. Но он решительно запретил дальнейшие скидки.

– Да ладно тебе, – улещивал перекупщик. – Будем практичными людьми. Надо немножко давать, немножко брать. Любой знает, что ему не удастся всякий раз настаивать на своем. Я предложу отличную цену – кругленькие восемьсот, и ударим по рукам, э? Пилкис, принеси-ка перо и бумагу. – Но верзила был уже рядом с чернильницей и тростниковым пером. Гарткинт достал из кармана своей туники бланк таможни и энергично заполнял его, указывал величину, число и огненность камней, которые ему следовало получить.

– Сколько теперь? – спросил чернобородый.

– Восемьсот.

– Соглашайся!

– Гарткинт, – с сожалением сказал Ален, – ты слышал твердость и решительность в голосе почтенного торговца? Что я могу? Я ведь только говорю за него. Он упрямый человек, но, может быть, мне удастся убедить его после. Предлагаю тебе камни по убыточной цене в полторы тысячи ассигнаций.

– Подели разницу, – сказал Гарткинт, смиряясь.

– Договорено на одной тысяче ста пятидесяти, – сказал Ален. Чернобородый понял.

– Молодчина! – грянул он басом, глядя на Алена, и отхлебнул из кружки Гарткинта. – Пускай поставит «мешок семнадцатый» в своей бумажонке. В нем пятьсот камней этого качества.

Перекупщик отсчитал двадцать три ассигнации, достоинством в пятьдесят каждая, и чернобородый подписал квитанцию и прижал к ней пальцы.

– А теперь, – сказал Гарткинт, – будьте так любезны, подождите здесь, пока я не съезжу в космопорт за моей покупкой.

Трое-четверо охранников внезапно оказались совсем рядом.

– Ты убедишься, – сухо сказал Ален, – что наши нормы коммерческой этики не ниже твоих.

Перекупщик вежливо улыбнулся и вышел.

– Кто следующий? – спросил Ален, ни к кому не обращаясь.

– Пожалуй, я погляжу на ваши камни, – сказал другой перекупщик, садясь за их столик.

Теперь, когда лед тронулся, сделки заключались быстрее. И к тому времени, когда вернулся первый покупатель, Ален продал десяток партий.

– В ажуре, – сказал Гарткинт. – Нас уже не один раз надували, но ваши камни соответствуют образцу. Поздравляю тебя, герольд, с отлично заключенной сделкой по честной цене.

– Это значит, – сказал Ален с сожалением, – что мне следовало запросить больше.

Охранники снова болтались по углам, и вид у них был совсем не угрожающий.

Они пообедали и продолжали заключать сделки. На закате Ален устроил заключительный аукцион, чтобы распродать остатки, и получил настойчивое приглашение отужинать.

Чернобородый пересчитывал огромный пук лирских ассигнаций, обеспечиваемых человекочасами, замотал головой.

– Нам надо взлететь до зари, герольд, – сказал он Aлену. – Время – деньги, время – деньги.

– Они очень настойчивы.

– А я очень упрямый. Поблагодари их, и пойдем, прежде чем что-нибудь приключится и увеличит мои накладные расходы.

И что-то изменилось в лице городского стражника с расквашенным носом и разбитой губой. Он грозно спросил герольда:

– Вы отвечаете за цефейского чумового, который носит имя Элвон?

Гарткинт скользнул к Алену и шепнул ему на ухо:

– Поосторожнее с ответом.

Ален в предупреждениях не нуждался. В программу его обучения входили и лирские юридические принципы. А на отсталой планетке, сохраняющей много реликтов феодализма, «отвечаете» могло подразумевать очень многое.

– Что сделал чиф Элвон? – парировал Ален.

– Сам видишь, – мрачно ответил стражник, указывая на свою физиономию. – И тоже самое с еще тремя, прежде чем мы вытащили его из разнесенной вдребезги винной лавки и доставили в замок. Так вы за него отвечаете?

– Разреши мне минуту поговорить с почтенным торговцем. А тем временем не выпьешь ли ты вина? – Он сделал знак, и охранник принес кружку.

– Не откажусь, – сказал стражник. – В самый раз будет.

– У нас неприятности, – сказал Ален чернобородому. – Чиф Элвон в замке – в тюрьме – за нарушение общественного порядка в пьяном виде. Ты, как его шкипер, по лирскому закону считаешься ответственным за его поведение. Ты обязан, уплатить наложенный на него штраф либо отбыть наказание, к которому он будет приговорен. Или ты можешь отречься, от него, что считается неблаговидным, но иногда бывает необходимо. За уплату штрафа или отбытие наказания за него ты получаешь преимущественное право на бесплатное пользование его услугами, но, конечно, за пределами Лиры оно неосуществимо.

Чернобородый слегка вспотел.

– Узнай полицейского, сколько на все это уйдет времени. Я не хочу бросать Элвона здесь, но я хочу, чтобы мы улетели как можно быстрее. Займи его, пока я обделаю кое-какое дело.

Торговец отошел в самый дальний угол темной таверны, поманив за собой Гарткинта и одного из охранников. Ален вернулся к стражнику.

– Добрый блюститель мира, – сказал он, – Ты не откажешься еще от одной?

Он не отказался.

– Почтенный торговец хочет узнать, к каким наказаниям может быть приговорен злосчастный чиф Элвон?

– Думаете от него отделаться, а? – спросил стражник с некоторым вызовом. – Хорошенького же хозяина ты себе нашел.

Один из перекупщиков негодующе поддержал стражника:

– Если вы, иностранцы, не готовы исполнять свои обязанности, зачем вы вообще сюда прилетаете? Что произойдет с коммерцией, если хозяин сможет посылать своего слугу красть и обманывать, а потом заявлять: «Я тут ни при чем, это он виновен!»

Ален терпеливо объяснил:

– На других планетах, почтенный лирец, узы между хозяином и слугой не столь крепки и слуга не обязан подчиняться, если ему прикажут красть или обманывать.

Все вокруг закачали головами, возмущенно переговариваясь. Неслыханно!

– Почтенный стражник, – не отступал герольд, – почтенный торговец вовсе не хочет отрекаться от чифа Элвона. Не можешь ли ты сказать мне, какое возмещение потребуется… и как долго все это займет?

Стражник отхлебнул из третьей кружки, которую Ален заказал незаметным знаком.

– Да трудно сказать, – внушительно начал он. – За мои повреждения я попрошу по меньшей мере сто ассигнаций. Трое других членов караула, которых потрепал ваш чумовой, попросят не меньше. А винная лавка пострадала не меньше чем на пятьсот ассигнаций. Ее владелец был избит, но это, конечно, значения не имеет.

– Но не заключение в тюрьму?

– Ну, порка, конечно. (Ален вздрогнул, но тут же вспомнил, что «порка» подразумевала несколько легких символических ударов по плечам поверх одежды.) А вот заключение – нет. Его милость судьи Крарл по ночам суд не вершит. Судья Крарл из этих, из реформаторов, чужестранец. Он настаивает, что штрафование неправосудно, оно позволяет богачам совершать преступления и оставаться безнаказанными.

– Но ведь так же и есть? – спросил Ален, невольно отвлекшись от своей задачи. Вокруг послышались презрительные смешки.

– Вот послушай, – любезно объяснил кто-то из перекупщиков. – Почтенный стражник потерпел от побоев, чумовой цефеец или его хозяин оштрафован для возмещения ущерба, стражник компенсируется за нанесенные ему телесные повреждения. А какой толк стражнику, если чумовой цефеец или его хозяин посидят в тюрьме без уплаты штрафа?

Стражник одобрительно кивнул.

– Отлично сказано, – похвалил он перекупщика. – К счастью, ночью судит судья старой закалки, его милость судья Трил. Строгий, но справедливый. Вы бы его послушали! «Пятьдесят ассигнаций! Сто ассигнаций и плеть! Ограбил корабль, э? Две тысяч ассигнаций!» – Стражник перешел на свой обычный голос и добавил с благоговением: – Убийство он никогда не оценивает ниже десяти тысяч ассигнаций!

Если же убийца не мог заплатить, он, как было известно Алену, становился «подопечным общества», «ответственным перед государством», то есть рабом. Если же заплатить он мог, то тут же освобождался.

– И сегодня судит его милость судья Трил? – спросил Ален настойчиво. – Так не могли бы. мы предстать перед ним, заплатить штрафы и улететь?

– Само собой, чужестранец. Я же не дурак ждать до утра, верно? – Вино развязало ему язык немножко слишком, и, видимо, он это понял. – Ну, хватит болтать. Твой хозяин достойно берет на себя ответственность за цефейца? Если так, идемте со мной, вы оба, и мы быстренько с этим покончим.

– Благодарю, почтенный стражник. Мы идем.

Он подошел к чернобородому, который теперь сидел в углу совсем один.

– Все в порядке. Мы можем уплатить… что-то около тысячи и улететь.

Торговец сердито пробурчал:

– Лирские законы там или не законы, а деньги я вычту из жалованья Элвона. Дурак чертов!

Он тряслись по темным улицам в турбинном фургоне: стражник сидел впереди с водителем, а торговец с герольдом позади.

– Что-то горит, – сказал Ален торговцу, нюхая воздух.

– Да эта вонючая колымага., – начал чернобородый. – У-ух! – Перебил он сам себя и захлопал ладонями по своему плащу.

– Разреши мне, почтенный торговец, – сказал Ален, откинул полу плаща, лизнул большой палец и затер ползущую дугу искорок, уже съевших несколько сантиметров шелковой подкладки. И уставился на причину крохотного пожара. Это была плохо накрытая неспешная спичка, торчавшая из кобуры, прячущей, без всяких сомнений, какое-то ручное оружие.

– Купил у одного из ихних охранников, пока ты точил лясы с полицейским, – смущенно объяснил чернобород дый. – Никак в толк не брал, чего я хочу. Ну да этот парень, Гарткинт, помог. – Он туго навинтил на неспешную спичку перфорированный колпачок.

– Жалкая пукалка, а не оружие, – продолжал он, укрыв кобуру под полой. – Спусковой крючок не спусковой крючок, предохранитель не предохранитель. Покачиваешь крючком, пока не создашь давления, и тут струйка воздуха зажигает спичку. Тогда снимаешь колпачок и взводишь курок, а в ствол входит дротик. Тогда жмешь на предохранитель, он вдувает угольную пыль в боевую камеру, одновременно поворачивая неспешную спичку к запальному отверстию. Пуф – и дротик летит в цель. Если, конечно, ты не пропустил какую-нибудь из операций или не перепутал их. К счастью, у меня кроме того есть нож. – Он провел ладонью по шее и добавил: – Они здесь носят их вот так. Маленькие ножны между лопатками – очень удобно, чтобы выхватить и метнуть. Хотя, закидывая руку, открываешься больше, чем мне по вкусу. Нож из черного стекла. Отличные лезвия, и сбалансирован – лучше некуда. И воры-лирцы знали, что ухватили меня там, где болит. Семь тысяч пятьсот за нож и пистолет, если эту дрянь можно назвать так. Ну и кобура с ножнами. По справедливости мне бы отдать им Элвина, дурака чертова. Но все-таки лучше выкупить его, чтобы нас тут лихом не поминали, а, герольд?

– Несравненно лучше, – сказал Ален. – И я изумлен, как тебе вообще пришла мысль о вооруженном сопротивлении! Ну и что, если чифу Элвину придется посидеть в тюрьме? Неужто то было бы хуже, чем закрыть себе доступ на планету и чтобы все иностранные торговцы на Лире стали бы персонами нон грата? Почтенный торговец, не надейся провести суммы, потраченные тобой на оружие по графе накладных расходов. Я не допущу этого, ревизуя твои книги. Неразумная выходка, на которую ты потратил свои личные средства, никак не касается Колледжа и Ордена Герольдов.

– Так вы же, – заспорил чернобородый, – вроде бы распространяете утилитаристскую цивилизацию, верно? А бросить механика тут – это по-утилитарйстски?

Ален пропустил этот ребяческий довод мимо ушей и сердито умолк, мрачно взвешивая, какое, собственно, отношение к цивилизации могут иметь этот торговый вояж и его участие в нем? Неужели клеветники правы? И Колледж с Орденом просто сборище оболваненных дурачков, которыми манипулируют старики, цинично помышляющие только о власти и жизни в роскоши?

Подобные мысли не приходили ему в голову уже давно. Слишком он был занят забиванием ее галактическими языками, народными приметами, этическими системами, нравами, обычаями, скрытыми пружинами сотен культур народов, разбросанных по галактике… И ради чего? Чтобы этот пентюх получил прибыль, а Колледж и Орден – четверть этой прибыли? Утвердиться на Лире цивилизация может только через металлы. Раз лирцы не желают пользоваться металлами, их надо принудить.

Что говорит Макиавелли? «Основа основ всех государств это хорошие законы и хорошее вооружение; а поскольку не может быть хороших законов там, где государство плохо вооружено, отсюда следует, что в хорошо вооруженных государствах законы хорошие». Странно, как наставники затушевывали такую основополагающую идею, вместо этого всячески подчеркивая духовное величие невооруженных Колледжа и Ордена… А может быть, не так уж и странно?

Нараставшее в нем разочарование было устрашающим.

– Замок, – сказал стражник через плечо, и их фургон остановился, задребезжав перед массивным, но невпечатляющим кирпичным зданием в пять этажей.

– Ты ждать, – сказал торговец водителю, когда они вылезли, и протянул ему две ассигнации с цифрами «50». – Ты ждать, ты получать денег много, очень много больше. Ты понимать? Ждать!

– Я ждать много-много! – радостно воскликнул водитель. – Я ждать всю ночь, весь день. Ты замечательный хозяин! Ты великий, великий хозяин. Я ждать…

– Ну, ладно, – буркнул торговец, прерывая поток его красноречия. Ты ждать.

Стражник провел их через вестибюль, освещенный шипящими лампами и небрежно охраняемый тремя-четырьмя приставами в ливреях и с дубинками. Затем он распахнул дверь относительно небольшой комнаты, хорошо освещенной, где находилось человек двадцать, и испустил глухой стон.

Персона в кресле, смахивавшем на трон, нетерпеливо спросила:

– Это звездные путешественники? Так не торчи там введи их.

– Слушаю, ваша милость, судья Крарл, – уныло cказал стражник.

– Не тот судья! – прошипел Ален на ухо торговцу. Этот дает тюремные сроки.

– Сделай, что сумеешь, – угрюмо отозвался чернобородый.

Стражник подвел их к персоне в кресле, указав на низких табурета, поклонился в сторону кресла и отошел задней стене.

– Ваша милость, – сказал Ален, – я Действующий Герольд Ален, герольд при торговце…

– Говори, когда с тобой говорят, – свирепо сказал дья. – Сэр, с обычным наглым высокомерием богачей заставили нас ждать. Но я не принимаю этого на свой счет —

с тем же успехом ждать пришлось бы судье Трилу, которого – к вашему видимому огорчению – я заменил по случаю его болезни, или любому другому члену коллегии. Но, как оскорбление нашему правосудию, оно не подлежит извинению. Сэр, считайте, что вам сделано замечание. Займите свои места. Стражник, введи цефейца

– Садись, – шепнул Ален торговцу. – Дело скверно.

И в комнату ввели чифа Элвона. Глаза у него были мутными, вид взъерошенным, а на лице красовалось несколько синяков. Он виновато ухмыльнулся Алену и торговцу, когда стражник усадил его на табурете рядом с ними. Торговец ответил ему злобным взглядом.

Судья Крарл забубнил небрежно:

– Пусть тяжущиеся в этом споре сойдутся в поединке, пусть никто не ставит под сомнение наше беспристрастие в присуждении победы… скажите сейчас, если вместо… положитесь на наш приговор. Ну?! Говорите. Вы, стражники!

Стражник, сопровождавший герольда и торговца, вздрогнул и ответил из глубины комнаты:

– Я полагаюсь на приговор вашей милости.

Три других стражника и сильно измордованный хозяин винной лавки промямлили в свой черед: «Я полагаюсь на приговор вашей милости».

– Герольд, отвечай за обвиняемого, рявкнул судья. Ну, подумал Ален, попытаюсь.

– Ваша милость, – сказал он, – хозяин чифа Элвона не полагается на приговор вашей милости. Он готов сойтись в поединке е другими тяжущимися в этом споре или с их хозяевами.

– Что это еще за дерзость? – взвизгнул судья, взвившись со своего трона. – Варварские обычаи других миров в этом суде не принимаются во внимание! Кто говорил о поединке… – Он лязгнул зубами, захлопнув рот, видимо, внезапно осознав, что о поединке говорил он сам, отбарабанивая древнюю формулу, которая восходила к самой заре правосудия на Лире. Судья сел и сказал Алену более спокойно: – Тебя ввела в заблуждение формальная фраза.

Это не было подлинным предложением… – Совершенно явно ему самому не слишком понравились собственные слова, но он продолжал: – Теперь скажи: «Я полагаюсь на приговор вашей милости», и мы сможем перейти к делу. К твоему сведению, судебные поединки не практикуются на нашей просвещенной планете уже много поколений. Ален сказал почтительно:

– Ваша милость, многие обычаи Лиры мне неизвестны, однако наш превосходный Колледж и Орден Герольдов ознакомил меня с принципами. Насколько помню, одна из ваших самых священных юридических максим гласит: «Наистрашнейшее преступление против человеческого общества это нарушение обещания».

Судья взревел, багровея:

– Ты смеешь толковать мне законы, ты, скользкоязычный иностранец? Ты смеешь обвинять меня в тяжком преступлении – в нарушении обещания? К твоему сведению, обещание заключается в предложении что-то сделать или чего-то не делать в обмен на определенное вознаграждение. Оно подразумевает пять компонентов: обещающего, получающего обещание, предложение, предлагаемое и вознаграждение.

– Простите иностранца, – сказал Ален, внезапно вновь ощутив почву под ногами, – но я утверждаю, что вы предложили тяжущимся ваши услуги для присуждения победы

– Абсурдный довод, – презрительно фыркнул судья. Поскольку подкрепленное предложение от кого-то без вознараждения для кого-то не составляет обещания, как и ничем не подкрепленное предложение от кого-то кому-то за вознаграждение не составляет обещания, то и мое предложение не было обещанием, ибо ни о каком вознаграждении и речи

– Ваша милость, должен ли обещающий получать вознаграждение от того, кому дается обещание?

– Конечно, нет. Вознаграждение может обеспечить третья сторона.

– Тогда я со всем уважением утверждаю, что ваше предложение являлось обещанием, поскольку третья сторона, правительство, обеспечивает вас вознаграждением в виде жалованья и привилегий в обмен за предложение ваших услуг тяжущимся.

– Стражники, очистите зал от посторонних, – хрипло распорядился судья. Пока стражники выполняли приказание, Ален быстро объяснил суть торговцу и Элвону. Чернобородый ухмыльнулся при упоминании о поединке, а механик заметно встревожился.

Когда двери закрылись и они остались вдевятером, судья сказал кисло: