Текст книги "Дикие ночи"

Автор книги: Сирил Коллар

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 11 страниц)

Он уходит, и я начинаю рыдать. Джамель даже не представляет, что он для меня сделал: он вернул мне способность плакать, воистину бесценный дар. Я не могу остановиться. Он отправился в Гавр, в нашем языке название города начинается с той же буквы, что и слово ненависть. Я хотел бы, чтобы мои слезы помогли Джамелю прожить подольше. Почему я дал ему уйти? Мы могли бы бродить по улицам, смотреть на город, но я, как всегда, предпочел сказать: «Мне нужно работать». Мои слезы, соприкосновение с кожей Джамеля, смыли ли они с меня грязь диких ночей?

Я оплакиваю не только себя, но и Джамеля, уходящего от меня с тяжелым мешком своих проблем за спиной. Хватит ли у меня духу сесть в машину, обогнать поезд и встретить его на вокзале в Гавре? Потом ведь будет слишком поздно: я не знаю ни его имени, ни адреса… Джамель, Гавр, без работы, без определенного местожительства. Он наверняка потеряет тот клочок бумаги, на котором я записал ему свой адрес и номер телефона, или, забыв его в заднем кармане джинсов, сунет их в стиральный автомат.

Половина четвертого. Я все еще плачу. Звонит телефон. Это Джамель, он говорит, что потерялся у Северного вокзала, не нашел вокзала Сен-Лазар. Он говорит:

– У тебя странный голос, я что, разбудил тебя?

– Нет, я работал. Ты хочешь, чтобы я приехал за тобой?

– Да, пожалуйста, ты мне нужен.

Джамель отражается в моем ветровом стекле: высокий, худой, нервный, он стоит перед пивной на улице Лафайет, город толкает, пихает, не принимает его. Он садится в машину, и я отъезжаю. Чуть дальше, у Северного вокзала, он просит меня остановиться. Я сжимаю его руки в своих. Он спрашивает:

– Я помешал, оторвал тебя от чего-нибудь? Знаешь, когда ты подъехал, я вздохнул с облегчением… – И я вдруг рассказываю ему, что плакал и не мог остановиться.

Я еду очень медленно. Он шепчет:

– Ты знаешь, мне не так легко это выговорить, но… но… в первый раз кто-то плачет из-за меня… в общем… я, конечно, понимаю, что ты плакал не только из-за меня, но и из-за себя самого… но все-таки – это впервые.

Джамель в Гавре, Лора в Париже, Сэми вернулся из Карачи; он пришел за своими вещами, но оставил кровать. Марианна переехала, живет теперь на Монмартре, и он поселится у нее.

Я еду в госпиталь Тарнье. Трое врачей сидят за маленьким пластиковым столиком и рассматривают мою историю болезни. Они говорят между собой об изменении моей формулы крови. Сегодня на моей руке появились еще три фиолетовых нарыва, а лимфоциты упали до 218/мм ³. Врачи решают прописать мне АЗТ – двенадцать порошков в день – по два каждые четыре часа, даже ночью я должен буду вставать, чтобы принять лекарства.

В первые несколько дней я чувствую себя, как больная издыхающая собака: тошнота, боли в конечностях, тоска и апатия. Понемногу это проходит, но я теперь не переношу ни алкоголь ни наркотики, перестаю употреблять кокаин.

Джамель звонит мне. Он в Париже и хотел бы прийти ко мне. Прошлой ночью он ночевал у какого-то педика, который «снял» его на площади Невинных. Утром, уходя, он ему пригрозил, и тот дал ему денег, кожаную куртку, плейер и кассеты.

Джамель приходит ко мне с молодым парнем из Гавра, он говорит:

– Я встретил его на площади Клиши. – У парня белые обесцвеченные волосы. Мы садимся за круглый черный стол. Блондинчик достает из куртки пистолет и все, необходимое для приготовления понюшки: инсулин, лимон, маленькую ложечку, вату, пакетик героина. Я беру пистолет в руки – это вальтер – и прицеливаюсь в ведущего на экране телевизора. Рука у меня не дрожит.

Джамель и белобрысый колются одним и тем же шприцем, а потом предлагают его мне. Я отказываюсь и ухожу в комнату. Джамель догоняет меня, и я замечаю:

– А я-то думал, ты никогда не «ширяешься».

– Да это так, подумаешь, один маленький укольчик!

– Мне бы очень хотелось, чтобы твой приятель убрался вместе со своим пистолетом и наркотой!

Панк убирается. Мне звонит Лора, и я говорю, что не один и не могу встретиться с ней вечером. Она вешает трубку, не дослушав, не сказав даже «прощай». Джамель ложится рядом со мной, мы оба возбуждаемся, но любовью не занимаемся, потом одновременно засыпаем.

Меня будит звонок: половина десятого. Я снимаю трубку домофона, и консьержка говорит, что мне принесли заказное письмо. Я нажимаю на черную кнопку, и дверь открывается.

Я жду почтальона, но из лифта выходит Лора с Морисом на поводке. Я не хочу впускать ее в квартиру, но она настаивает на разговоре. Я прошу ее подождать и закрываю дверь. Натянув спортивные штаны и майку, я выхожу и тащу Лору к лифту.

Яркий свет дня, слишком яркое солнце. Мы входим в кафе. Она пьет чай, а я кофе со сливками. Лора ставит чашку на стол и поднимает на меня глаза. Ее лицо перекосилось от тика, она вот-вот заплачет.

– Я боюсь. Я сделала анализ, он очень плохой.

– Где ты его делала?

– У моего гинеколога.

– Не понимаю…

– Она посылала кровь в Пастеровский институт.

Не знаю почему, но мне кажется, что Лора врет, что она просто повторяет то, что слышала от меня или прочла в газетах. Внезапно она говорит:

– Если ты хочешь бросить меня, брось, но не презирай, прошу тебя… Я ничего не могу поделать, я ведь ничего сама не решала, я не собиралась тебя любить. – Я вздыхаю и провожу рукой по волосам.

– Кое-что меняется теперь. – Лора достает из сумки бумажный пакет и говорит: – Я принесла круассаны для твоего дружка!

Я вскакиваю, опрокидываю столик, чашки падают на пол. Лора цепляется за меня, и я ее отталкиваю. Выбегая из кафе, я слышу ее крик:

– Ненавижу мужиков, ненавижу, вообще не хочу больше любить!

Я вхожу в комнату. Джамель спит под периной, одна нога свесилась с кровати. Я иду в гостиную и выглядываю в окно: Лора сидит на ступеньках дома напротив. Она достает из сумки школьную тетрадку.

Я выхожу купить хлеба и газету. Лора что-то пишет в своей тетрадке. Уже возвращаясь в дом, я все-таки перехожу улицу, подхожу к ней и говорю:

– Ты что, собираешься просидеть здесь весь день? Это бесполезно…

– А мне плевать, я жду тебя.

Джамель встал. Он в одних джинсах. Послонявшись по квартире, он наклоняется, чтобы выглянуть на улицу из-под полуопущенной шторы, потом спрашивает:

– Это она? Та маленькая мадемуазель напротив? Она почти девочка.

– Она на два года старше тебя.

Я представляю себе, что именно пишет Лора в своей тетрадке, что-нибудь типа:

«Мне холодно. Я хочу, чтобы он вышел и забрал меня. А тот, другой, наверху, прижимается своим голым телом к телу моего любимого. Вместо меня, занимая мое место. Господи, если бы я могла хотя бы ничего не чувствовать, не смотреть на эти три окна, уйти…»

Чуть позже Лора звонит в дверь, но я не открываю, тогда она входит с кем-то из жильцов. Я жду ее у лифта и, как только она появляется, начинаю уговаривать уйти. Лора отказывается, направляется к квартире со словами:

– Ну хватит! Ты откроешь, и мы спокойно поговорим!

– Убирайся, я не хочу никогда больше тебя видеть и слышать!

– Я останусь у дверей твоей квартиры, пока ты не впустишь меня.

Я прижимаю Лору к стене одной рукой, а другой пытаюсь вставить ключ в замочную скважину, Лора пытается войти, я отталкиваю ее, а она цепляется за дверную раму. Мне удается отцепиться от Лоры, я хлопаю дверью, и она остается на площадке.

Лора принимается вопить в коридоре. Джамель уже оделся, надел даже куртку; он не видит меня; сидя за круглым черным столом, он как бы смотрит внутрь себя, пытаясь промолчать, сделать вид, что вся эта сцена его совершенно не касается. Лора колотит в дверь – ногами, кулаками, карабином от собачьего поводка – и орет:

– Ты испоганил мне жизнь… Этот педик передал мне СПИД, у меня никогда не будет детей, а он выбрасывает меня на улицу… Я сижу тут, как побитая собака, а он там трахается, за дверью.

Я открываю и молча смотрю на стоящую на коленях Лору, из квартиры напротив выходит соседка и говорит мне:

– Да остановите же ее, заставьте замолчать, ради Бога… Мне-то наплевать, но другие могут вызвать полицию… У нас не принято устраивать подобные сцены на людях! Я иду к Лоре, тащу ее к лифту, она сопротивляется с ужасными криками.

На площадку выходит еще один сосед, берет Лору за плечи и медленно ведет к своей квартире.

– Пойдемте ко мне, вам нужно успокоиться.

Лора оборачивается ко мне:

– Мерзавец, ты хочешь, чтобы я сдохла, тебе больше нравится трахаться с арабом?

На пороге моей квартиры появляется Джамель и спокойно говорит ей:

– А тебе-то что до этого? Тебя бесит, что он общается именно с арабом? Он тебя не хочет, понимаешь, не хочет.

Я прошу Джамеля вернуться в квартиру, иду к Лоре, высвобождаю ее из объятий соседа и веду к себе.

Джамель в моей комнате, он сидит на краешке кровати, Лора идет к нему, но он опережает ее:

– Не разговаривай со мной. Меня нет, я не существую для тебя, о’кей?

Тогда она идет в гостиную и садится на диванчик. Я прошу Лору извиниться. Она удивляется:

– А что я такого сказала?

Джамель стоит, отвернувшись от нее, он бросает:

– Ты вообще не умеешь разговаривать, употребляешь не те слова… Он тебя не хочет, так что сматывайся, все очень просто.

– А ты сам-то умеешь разговаривать?

– Во всяком случае, я умею выразить свои мысли.

Теперь они оба смотрят на меня, но я молчу. Джамель начинает нервничать:

– Почему ты вообще так говоришь: «араб», «грязный араб»?

– Да вовсе я не расистка, совсем нет… Уж ты-то это знаешь, черт, да скажи же что-нибудь, не молчи. Ты слишком большой трус, боишься потерять нас обоих, ведь именно по твоей милости мы сейчас говорим друг другу все эти гадости!

Она права: я действительно не могу выбрать. Джамель говорит Лоре:

– Ты не знаешь меня, ничего не знаешь о моей жизни, да ты хоть знаешь, какое у меня было детство?

– А ты знаешь, что эта сволочь бросила меня, у меня СПИД, я никогда никого больше не смогу любить.

– Найдешь другого…

Я не могу удержаться от смеха – какой детский прием она использует! Лора спрашивает:

– Заткнись, разве неправда, что ты передал мне вирус?

– Ты такая врушка, что тебя трудно опровергнуть.

– Ты сказал своему дружку, что у тебя положительный анализ, или с ним ты поступил так же, как со мной?

Джамель опережает меня с ответом.

– Мне наплевать!

А я добавляю:

– Мы не занимаемся любовью.

– Ну конечно!.. Разве не ты первым заговорил об арабе? Вчера, когда я тебе позвонила, ты ведь сам мне сказал: «Нет, сегодня вечером мы не сможем увидеться, у меня появился жилец». А когда я попросила тебя пойти со мной на праздник хаммам, ты ответил: «Прекрасная мысль, пожалуй, я пойду туда с моим маленьким арабом…»

– Ничего подобного я тебе не говорил.

– А-а-а, тебе стыдно, Джамель теперь знает, что ты рассуждаешь так же, как маленькая парижская сумасшедшая!

Джамель резко вскакивает:

– Это нечестно, я не хочу слушать ничего подобного! – и кричит мне: – Ты такой же, как все! – Джамель сейчас похож на сумасшедшего, он бежит к выходу и начинает изо всех сил колотить в дверь гостиной.

Я мчусь следом за Джамелем и ловлю его уже на лестнице. Он стоит, обхватив голову руками, и бормочет:

– Ничего подобного я не хочу больше слышать, не хо-о-чу! Никто не имеет права так со мной разговаривать!

– Да она просто несет Бог знает что, поверь, не нужно разрушать то, что возникло между нами!

– Никто никогда не делал для меня того, что сделал ты, никто не плакал из-за меня, но это уж слишком: я не могу ни от кого выслушивать подобных оскорблений.

Суставы его правой руки посинели и опухли, некоторые кровоточат. Я спрашиваю:

– Тебе больно?

– Ерунда, хорошо, что я ударил по двери, иначе разбил бы лицо ей или тебе!

Мы возвращаемся в квартиру. Лора сидит на полу под окном; насмерть перепуганный Морис пытается убежать. Мы с Джамелем идем в ванную, и я пытаюсь сделать ему компресс, протираю разбитые костяшки одеколоном. Лора присоединяется к нам, она хочет помочь, Джамель не подпускает ее к себе, но потом сдается. Я иду в гостиную посмотреть на дыру, проделанную кулаком Джамеля.

В кухне готовлю чай для Лоры, которую бьет страшный озноб, потом иду в комнату за свитером. Джамель вдруг бросает:

– Она не злая, эта малышка. Просто слишком влюблена.

Я протягиваю клацающей зубами Лоре свитер, и она говорит:

– А он милый и нравится мне.

Мы решаем выйти, спускаемся вниз, садимся в мою машину. Я собираюсь выехать на Елисейские Поля и найти какой-нибудь открытый банк. На набережных пробки, я разворачиваюсь и выезжаю на кольцо. Здесь еще хуже, мы продвигаемся вперед еле-еле, и Джамель начинает нервничать. Он твердит не переставая:

– Сегодня же суббота, я хочу праздника!

Все банки закрыты. Джамель заявляет нам, что кругом полно денег и взять их очень легко. Я хочу есть и выхожу из машины купить сандвич. Вернувшись к автомобилю, не нахожу там Джамеля.

– Ну что, ты довольна? Что он сказал?

– Да ничего, он ушел вон туда…

Я медленно трогаюсь с места, а Лора говорит мне:

– Не собираешься же ты искать его. Он пошел вон по той улице, направо.

– Да я его и не найду, даже если бы хотел… Есть слова, которые нельзя говорить подобным людям.

– Мне отвратительно, что ты им просто пользуешься.

– Тебе отвратительно, что я хочу быть счастлив хотя бы несколько минут?

– Ты ему не нужен, ты ничего не можешь для него сделать. Тебя, судя по всему, возбуждает в жизни только одно: ласки с маленькими негодяями.

Мы медленно продвигаемся вперед, и внезапно Лора замечает Джамеля. Я окликаю его, но он идет, не оглядываясь, я вылезаю из машины, догоняю его, он не хочет говорить со мной. Тогда я кладу руку на плечо Джамелю, он останавливается и признается, что ему хочется сильно меня ударить.

Лора выходит из машины и раздраженно спрашивает:

– Ну что, долго еще это будет продолжаться? Мне-то что делать?

Джамель идет к ней, угрожающе бросает:

– Не начинай все сначала, дай нам кое-что обсудить, черт бы тебя побрал, дура!

Мы разговариваем на ходу, повторяя одни и те же ничего не значащие слова. Когда мы в очередной раз проходим мимо машины, оттуда выскакивает Лора, она кричит, делает вид, что уходит, возвращается. Джамель говорит:

– В один прекрасный день это все равно должно кончиться, так пусть это случится сегодня… Дай мне десять монет, чтобы я мог купить сигарет.

Когда мы входим в табачную лавку, Джамель кажется гораздо более спокойным. Он повторяет как в забытьи:

– Я ничего больше не понимаю… Не понимаю, оставь меня…

Он уходит, а я бросаю ему вслед:

– Позвони мне сегодня вечером.

– Нет, не знаю…

– Обещай, что позвонишь.

– Я не могу обещать, потому что всегда держу слово. Я ведь не знаю, захочется ли мне звонить.

– Пообещай мне!

– Я не обещаю, но постараюсь заставить себя.

Джамель уходит. Я возвращаюсь в машину и спрашиваю Лору:

– Куда тебя отвезти?

– Я поеду с тобой.

– Нет… Я отвезу тебя домой.

– Я не пойду домой.

Мы едем по набережным, мимо башен Богренель. Я говорю Лоре, что никогда не прощу ей того, что она сегодня сделала. Она отвечает:

– Значит, все кончено, ты меня больше не хочешь… – Она плачет, всхлипывает, вопит, колотит по приборной доске. Я ничего не предпринимаю: хотел бы остановить весь этот кошмар, обняв ее, но не могу, это сильнее меня – мне кажется, что она играет комедию. Кстати, может быть, она именно этим и занимается.

Ворота открыты, я подъезжаю на машине к подножию башни и силой тяну Лору к лифтам. Она со слезами прижимается к зеркалу в кабине, люди делают вид, что ничего не замечают, продолжают разговаривать с детьми, как будто нас просто нет.

Мы входим в мою бывшую квартиру, говорим друг другу все те же, давно известные слова, потом я замолкаю, а Лора все продолжает, не останавливаясь ни на секунду. Я хочу уйти, но она пытается помешать мне, загораживает дверь. Я не могу с ней драться и возвращаюсь в комнату. Лора пользуется этим и закрывает дверь на ключ изнутри, потом идет ко мне со связкой и просит:

– Возьми меня с собой.

– Нет.

Тогда она идет на кухню, открывает окно и держит ключи над пустотой.

– Если ты не увезешь меня, я их выброшу.

Я стою далеко, молчу, потом прошу:

– Дай мне ключи.

Внезапно Лора начинает пинать ногами стулья и кухонный стол. Чашка с шоколадом падает и разбивается. Я ухожу в комнату и растягиваюсь на кровати, монотонно повторяя:

– Дай мне ключи, открой дверь, дай мне уйти…

Потом я беру нож и пытаюсь взломать замок.

– У тебя ничего не получится, я закрыла на два оборота. – Лора ходит вокруг меня кругами, потом тихо уходит на кухню и говорит мне оттуда:

– Ты, конечно, думаешь про себя: «Никогда она не выбросит ключи…»

Не успеваю я понять смысл этой реплики, как вся связка уже оказывается у подножия семнадцатиэтажной башни.

Я ищу, вернее, делаю вид, что ищу дубликат ключей. Лора подтверждает:

– Дубликат действительно существует…

– Talc дай его мне.

– Я не знаю где, надо поискать.

Я машинально роюсь по углам, а Лора лежит на кровати и смотрит на меня. Внезапно она вскакивает, опрокидывает большой стол, на пол летят пишущая машинка, листы бумаги, ручки, фотоаппарат, осколки пепельниц. Я продолжаю рассеянно искать ключи в этой вакханалии. Лора срывает с окон занавески, со стен горшки с цветами и швыряет их об пол. Она кричит, но обращается уже не ко мне, а к кому-то третьему: говорит, что хочет умереть, но не хочет, чтобы ее считали сумасшедшей… и вдруг принимается убирать все то, что только что в остервенении крушила.

Я лежу на кровати и не двигаюсь; Лора разговаривает сама с собой:

– Моя мама узнает, что он не захотел мне помочь… Я напишу длинное письмо… Даже на том свете я буду любить тебя… Он оставил меня подыхать…

Я присаживаюсь на край кровати, достаю записную книжку и думаю, кому бы позвонить. Может быть, кому-нибудь из соседей?

В результате я набираю номер телефона Марка:

– Ты должен мне помочь, я у Лоры, все очень плохо…

Лора слышит мои слова, кидается к телефону и разъединяет. Я перезваниваю Марку и объясняю, что мы заперты, что ключи выпали в окно, он должен подняться, а я скажу ему через дверь, что делать. Пока я разговариваю, Лора колотит меня щеткой по спине, я защищаюсь, и ручка ломается о мое предплечье. Лора становится на четвереньки, как собака, похоже, она собирается перегрызть провод зубами.

Я почти готов расхохотаться, но в первый раз не контролирую себя: хватаю ее за запястье и тащу к кровати, рыча, как зверь. Моя грубость пугает ее, она орет, задыхается, срывает с себя одежду.

Лора немножко успокоилась. Я пытаюсь снять с нее брюки, закрутившиеся вокруг щиколоток. Она отодвигается, шипит:

– Не прикасайся ко мне! – Мне удается стянуть с нее джинсы, тогда она вскакивает, хватает с пола осколок стекла, пытается вскрыть им вены. Я толкаю ее на кровать, она ударяется лбом об стену – немедленно вздувается шишка.

– Я знаю, где дубликат, я тебе его отдам…

Я звоню ее матери и оставляю длинное сообщение на автоответчике.

– Дай мне ключ, одевайся – мы уходим.

– Я сначала хочу убраться.

– Нет, ты дашь мне ключ немедленно.

Она идет в кухню и достает из-под буфета дубликаты ключей. Я открываю дверь. Лора надевает джинсы и майку. Я говорю:

– Я ухожу.

– Подожди меня!

– Я ухожу один.

– Нет!.. Ты сказал, чтобы я оделась, и мы уйдем вместе…

– Ну так вот: я принял другое решение, на этот раз я солгал.

Я выхожу. Она цепляется за меня, я отрываю ее от себя, иду по коридору к лифтам. Лора вопит. Я резко отталкиваю ее и, к сожалению, попадаю по губам. Лора усматривает в этом знак ужасного несчастья и падает на колени. Я наклоняюсь к ней, беру лицо в ладони, быстро целую в губы:

– Прости, я не хотел сделать тебе больно, я выхожу, только и всего.

Она бежит к квартире, входит, хлопает дверью. Я спускаюсь на два этажа вниз, потом возвращаюсь и слушаю у дверей.

Вызвав лифт, еду вниз, иду туда, куда Лора выбросила ключи. Люди оборачиваются на окна, смотрят вверх: в одном из окон появилась Лора, она кричит, что сейчас умрет. Открываются другие окна, я ищу ключи в траве и никак не могу их найти. Лора, увидев меня, восклицает:

– Это он, вот там, он! – и наклоняется над пустотой. Люди начинают кричать, а я по-прежнему ищу ключи – не верю в Лорино самоубийство.

Но вдруг мне становится страшно: а если она действительно выпрыгнет, пока я тут шарю в траве? Какой-то мужчина, его жена, малыши кричат:

– Нет, не делай этого!.. Не прыгай!.. Нет, не прыгай!

Я поднимаюсь на семнадцатый этаж: у двери стоят соседи, но Лора отказывается открывать дверь. Бородатый скрипач говорит мне:

– А, вот и вы, слава Богу!

Я начинаю тихонько уговаривать Лору:

– Послушай, открой мне… Лора, открой!.. – Я повторяю эту фразу, повторяю, повторяю ее, а она отвечает:

– Конец, все кончено, он не захотел мне помочь…

– Лора, я не могу тебе помочь через дверь, открой мне…

Она открывает, я вхожу и закрываю за собой эту проклятую дверь.

– Зачем ты здесь? Испугался? Моя жизнь кончена, ты ее испоганил… У меня ведь есть только ты, раз ты меня оставляешь, я хочу умереть.

Я снова спокоен:

– Ну что же, давай, прыгай, прыгай сейчас, сделай это! – Я тащу Лору к окну на кухне и кричу:

– Давай, прыгай!

– Ты не помог мне, ты мог взять меня с собой!

– Я не хочу… Не хочу заканчивать этот день с тобой. – Она вдруг резко перегибается через подоконник в пустоту, и я ловлю ее за ремень.

– Что же ты меня удерживаешь, как же я прыгну?

Звонит телефон, я снимаю трубку и слышу голос Лориной матери:

– Мне казалось, вы помирились?

– Я тоже так думал. – И начинаю убеждать Лору поговорить с матерью.

– Только он может что-нибудь сделать, но отказывается помочь мне.

Разговор очень быстро переходит на повышенные тона, Лора нажимает на кнопку, и я слышу, что говорит ее мать:

– Нет, ты не можешь жить для этого мальчика, ты должна жить ради себя.

Лора оскорбляет ее и вешает трубку.

– Даже она, даже она… Даже мама бросает меня.

Я лежу на кровати и хохочу.

– Ты не любишь меня, совсем не любишь, совсем, и никогда не будешь любить.

Лора перезванивает матери.

– Я устала от жизни, у меня есть только он, а он отказывается помогать. Он смеется, представляешь, он ухитряется смеяться над всем этим!

– С тех пор как ты познакомилась с этим мальчиком, ты изменилась, стала совсем другая, все это замечают. Ты совершенно никуда не годишься, грустная, потухшая. У тебя ведь есть все, чтобы добиться успеха, работай, делай что-нибудь, перестань думать только о нем.

– Я ищу работу. Согласна быть кассиршей, даже кассиршей в большом магазине, но ничего не могу найти!

– Ты не можешь найти! Конечно, все чувствуют, что ты несешь в себе несчастье, тебе так никто никогда не будет доверять… Этот парень ненормальный, он никогда не даст тебе того, что тебе необходимо. У тебя нет сил сопротивляться, он разрушит твою личность.

– Я сама хорошо знаю, что у меня нет сил, но я люблю его. Ты хоть знаешь, что это такое? Со мной это впервые, и никогда больше не будет!

– Перестань говорить глупости!

– Все меня бросили. Отец от меня отказался, в лучшем случае он помнит, что когда-то сделал меня. Даже ты, с тех пор как у меня появилась эта квартира, считаешь, что избавилась от меня.

– Я просто хотела бы, чтобы ты научилась сама решать свои проблемы, быть независимой.

– Черт, ты просто дура!

В дверь звонят, это пришел консьерж с высокой брюнеткой, он спрашивает:

– Все в порядке?

– Да нет, не очень.

Он входит в комнату, видит весь этот разгром, подходит к Лоре, кладет ей руку на плечо. Я говорю себе, что даже он нежнее меня.

Не нужно доводить себя до такого состояния, Лора!

– Он хочет бросить меня.

– Что делать, такое случается со всеми, это еще не причина…

Он отводит меня в сторону и тихо спрашивает:

– Там полиция внизу, что им сказать?

– Не знаю.

– Они не нужны?

– Да нет.

– Тогда я скажу, что они могут уйти.

– Нужно только извиниться, что им пришлось зря проездить.

– Их вызвала эта девица. Она сама из полиции, живет в крыле напротив… Она видела Лору, когда та хотела выпрыгнуть из окна, ну и вызвала своих коллег.

– Она правильно поступила.

Ладно, пойду скажу, что они могут уехать.

Я вижу в дверях фигуру Марка. Он делает несколько шагов в комнату, обнимает Лору. Я уверяю его, что все уже почти в порядке, и он уезжает.

– Одевайся, Лора, мы уходим отсюда.

– Я хочу немного прибраться. – Она начинает собирать осколки стекла, плачет, приговаривая:

– Моя красивая пепельница…

– Мы уходим немедленно, одевайся!

Опять звонок в дверь: это полицейские.

– Что-то не так, месье? – Я начинаю объяснять, извиняюсь за то, что зря их побеспокоили. Они просят меня показать документы, смотрят бумаги Лоры, что-то записывают.

– Вы хотите, чтобы вас отвезли в больницу, мадемуазель?

– Нет!

– Но это лучшее, что можно сейчас сделать.

– Если она не хочет, силой мы увезти ее не можем.

Они уходят, и я закрываю входную дверь – в который уже раз.

Мы выходим из квартиры, спускаемся вниз. Лора держит на поводке обезумевшего Мориса. Решетка уже закрыта, и консьерж дает мне ключ. Лора присаживается на бордюр и плачет, мимо нее идут ребята с мотоциклами, один из них спрашивает:

– Что-то случилось, Лора?

Я сажаю Лору в машину, открываю решетку и отношу ключ охраннику.

В наступившей ночи мы выезжаем на кольцевую дорогу и едем на юг. Пробка. Я решил отправиться домой, но не знаю, смогу ли выдержать общество Лоры еще несколько часов. Внезапно она произносит:

– Все будет очень плохо, я чувствую. Она какая-то опустошенная, сломленная, а у меня раскалывается голова.

– Я отвезу тебя к матери.

– Я хотела бы, чтобы ты сказал мне, любишь ли ты меня хоть немножко.

– Да, думаю, что люблю.

– Ты даже представить себе не можешь, какое это счастье для меня – твои слова. Ты ведь в первый раз мне это говоришь.

– Я скажу тебе кое-что еще, Лора. Если по твоей милости я никогда больше не увижу Джамеля, если он не перезвонит сегодня вечером, между нами все будет кончено.

– Он позвонит.

– Ты не должна была ничего ломать, для меня было очень важно то, что между нами происходило.

– Я не поняла, надо было сказать.

– Сказать? Тебе? Да ты не могла пережить самого факта его существования!

– Если бы я знала, что это так важно для тебя, никогда бы не пришла.

– Ты врешь, если бы ты знала, было бы еще хуже… Если, конечно, может быть хуже… Сэми ни разу не дал мне того, что Джамель давал двадцать раз на дню.

– Сэми всегда было на тебя наплевать, я же тебя предупреждала.

– Тебе очень нравилось так говорить. Я и без тебя прекрасно знал, что из себя представляет Сэми.

– Но он тем не менее здорово тобой попользовался… Я даю тебе все, и ты меня выбрасываешь, я ничего не понимаю, я чувствую себя дурой, девчонкой…

– Мне нужен был Джамель.

– Он позвонит, ты ему тоже нужен.

Я останавливаюсь на улице Бломе, подаю немножко назад, чтобы пропустить слепого, идущего по пешеходному переходу. Лора нажимает на кнопку домофона – мать отвечает. Слава Богу, она дома, и я чувствую невероятное облегчение. Лора говорит, что хотела бы переночевать у нее. Я иду к машине за собакой, а Лора хочет купить какую-нибудь книгу в магазине напротив. Она просит меня помочь ей выбрать – что-нибудь, что я хотел бы, чтобы она прочла. Я не знаю, что посоветовать, у меня в голове нет ни одной идеи, поэтому почти наугад протягиваю ей томик Поля Боулза. Она платит.

Я целую Лору в обе щеки, потом легонько в губы. Она идет к подъезду, а я к машине, мы машем друг другу на прощание.

Повсюду пробки, и я добираюсь до дома больше часа. На автоответчике нахожу послание от Джамеля. Он должен перезвонить мне, а я даже не знаю, хочу ли видеть его. В конце концов я решаю принять ванну.

Звонит телефон: это Джамель, он очень доволен проведенным днем. Он спрашивает:

– Что ты делаешь?

Я должен был бы крикнуть ему: «Приходи немедленно!» – но я просто роняю:

– Не знаю, ничего, а ты? – Джамель отвечает, что хотел бы устроить праздник для нас, он у Сен-Мишеля и может приехать.

– Как ты доберешься?

– Пусть тебя меньше всего волнует марка моего велика!

– Но…

– Но что?

– Ничего.

– Но ты ведь сказал!

– Я жду тебя, приезжай. Через сколько ты будешь?

Тон Джамеля изменился, стал холодным, почти жестким.

– Не знаю. – И он вешает трубку.

Ванна наполнилась. Я медленно влезаю в обжигающе горячую воду. Не знаю, приедет ли Джамель. Закрываю глаза и чувствую, что мне страшно за Лору.

Звонок домофона возвещает о том, что Джамель все-таки явился. Он возбужден и немного пьян, говорит мне:

– Я подумал и понял, что ты прав – не нужно разрушать то, что возникло между нами! – и кидается мне на шею.

Джамель показывает мне свою дневную добычу: кожаная сумочка, пара солнцезащитных очков, четыреста франков и фотоаппарат. Он протягивает мне его со словами:

– Возьми, это тебе подарок от меня!

Он просит меня пойти с ним на праздник, который устраивают в здании бывшего химического завода: зулусское действо с танцорами, рэперами и художниками.

– Будут вожди движения, некоторые «работали» в Нью-Йорке, а я, может быть, буду танцевать.

Я отвечаю, что не пойду, просто не могу, мне кажется, что этот бесконечный день никогда не кончится. Он реагирует на удивление спокойно:

– Ладно, я скоро вернусь. – Он берет с собой рюкзак и бейсбольную биту. – Вдруг понадобится отбиваться… Мы сможем их встретить! – поясняет он.

Джамель отдан на заклание улице, а моя усталость становится непомерной. Я ставлю свою видеокамеру на треногу, раздеваюсь догола и начинаю снимать себя. В моей наготе нет ничего торжествующего, собственное тело кажется мне безобразным, я сдался. На нем слишком много коричневых точек – влияние меланина.

Звонит телефон. Господи, да это никогда не кончится! Мать Лоры умоляет меня немедленно приехать: дочь «разбомбила» всю квартиру, она плачет, орет, топает ногами, задыхается.

– Приезжай и отвези ее к врачу, она сходит с ума.

– Да она уже давно сумасшедшая!

Кольцевая дорога, оранжево-черная лента. Версальские ворота, улица Бломе. Я нажимаю на кнопку домофона, Лорина мать отвечает и открывает мне дверь. Она сообщает, что обзвонила психиатрическую службу всех парижских больниц и ни в одной нет свободных мест; даже если случай сложный, нужно ждать три недели! Единственное место, которое она нашла, это клиника в Венсене – «очень приличное место, там лечатся многие артисты».

Увидев меня, Лора утихает, правда, ненадолго: поняв, что я собираюсь везти ее в клинику, она пытается меня ударить, но я успокаиваю ее. Мать собирает в сумку Лорины вещи, а она вдруг безвольно опускает руки, потом берет своего старого детского плюшевого мишку и прижимается к нему щекой. Она послушно выходит следом за мной на лестничную площадку, ее мать закрывает дверь, и мы садимся в лифт. Пока мы спускаемся, Лора прижимается ко мне, трется об меня, ласкает…

– Ты мог бы все исправить, если бы захотел, все будет хорошо, если ты сейчас же займешься со мной любовью…

Лорина мать делает вид, что ничего не слышит, она смотрит в сторону. Мы выходим из лифта и идем к моей машине. Лора прилипла ко мне, она хватает меня за ширинку, ласкает через джинсы.