Текст книги "Повседневная жизнь Парижа в Средние века"

Автор книги: Симона Ру

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 19 страниц)

Глава пятая
Мир власти

Париж, политический и административный центр королевства, был местом постоянного проживания всякого рода чиновников, юристов, магистратов, администраторов, судей. Дворы государей привлекали живших в Париже «слуг» королевского двора (то есть ближний круг лиц, исполняющих более или менее почетную должность), прислугу в домах, принадлежащих королевской семье и принцам. Городское правительство, со своей стороны, давало работу и средства к существованию собственным служащим. К этим должностям и службам, относящимся к функциям столицы королевства, добавлялись должности, в большей степени зависевшие от частного сектора, – агенты и слуги крупных парижских феодальных владений, которые также нанимали клерков, прокуроров и чиновников. Благодаря всему этому парижское население включало довольно большой сегмент, состоящий из людей, которые жили за счет политической деятельности в широком смысле слова, исполняя судебные, административные и управленческие функции. Это накладывало отпечаток на образ жизни, а наряду с возможностями занятости, предоставляемыми торговлей и ремесленным производством, открывалась карьера на службе королю, знатным вельможам или Церкви.

Эта особенность, общая для многих городов, в Париже усиливалась благодаря реальному присутствию государя и двора до 1418 года. Затем дофин Карл покинул Париж во время восстания бургиньонов, и начался период отсутствия короля, продлившийся вплоть до воцарения Франциска I. Сейчас уже трудно оценить, чем была для всех парижан возможность видеть короля и членов его семьи. Несомненно, это обстоятельство порождало чувство превосходства столичных жителей в их собственных глазах и в представлении провинциалов.

Париж – резиденция короля

Постоянное присутствие государя в Париже, там, где находится его официальная резиденция, влечет за собой и присутствие тех, кто ему служит. Об этом ясно сказано во вступлении к грамотам, передающим принцу крови в дар или в обмен на что-либо роскошные резиденции. Братья, сыновья, дядья и другие родичи короля должны располагать жильем в столице, соответствующим их высокому рангу, то есть красивым особняком и двором, копирующим двор короля.

Бурбонский дворец рядом с Лувром, особняки герцогов Бургундских, «Орлеанский дом» входят в число самых роскошных аристократических резиденций. Сейчас от них ничего не осталось. Но об этих прекрасных парижских постройках можно составить представление по картинам и нескольким письменным свидетельствам. В текстах даже проглядывает структура одного из таких средневековых дворцов – Бурбонского.

Он поглотил три десятка обычных домов. Прежде чем получить полный набор новых построек, герцог использовал старые перестроенные здания и снял несколько соседних домов под служебные помещения для своего дворца. Две описи, сделанные в середине XV века, сообщают нам хоть и неполные, но ценные подробности о дворце, возведенном в конце XIV века. Это просторный ансамбль. Помимо служб – пекарни, фруктохранилища, оружейной, занимающих часть построек, во дворце были залы и большие комнаты, называемые «парадными спальнями», – там проходила публичная жизнь герцога де Бурбона. Часть этого красивого сооружения была отведена под личные покои: спальни и комнаты для самого герцога, членов его семьи, гостей и друзей. В резиденции были молельня и часовня, здание украшали изящные галереи, по которым можно было попасть из одних покоев в другие. Очертания здания выделялись на фоне неба благодаря крышам, украшенным скульптурами из позолоченного свинца. Это черта, которую подмечают художники, когда изображают замок Но в текстах не сказано о контрасте между голубым небом и шиферными кровлями, прекрасно схваченном братьями Лимбургами (в Средние века шифер еще редко использовали в Париже для кровель, разве что для роскошных построек).

По вечерам дворец запирали, а в течение дня привратники должны были следить за тем, кто входит во дворец и кто из него выходит. Заведование хозяйством возлагали на консьержа – важное лицо, отвечавшее за движимое имущество, когда дворец пустовал. При дворце имелась баня, и Карл VI разрешил герцогу отвести часть источников, снабжавших водой Лувр. Кстати, он уточнил, и это подтверждают другие свидетельства, что намерен «веселиться и пировать» в этом дворце; известно, что, когда король не принимал, просители отправлялись в Бурбонский дворец – десятки комнат, дворы и сады, где проживало несколько сот человек Такая резиденция была сравнима с королевской, где слугами руководил дворецкий. По записям расходов на содержание таких ансамблей можно составить представление о роскоши и комфорте Парижа в конце Средневековья.

Несомненно, поддерживать таким образом свое положение обходилось очень дорого, о чем сообщает хронист герцога Луи де Бурбона. Часть этих богатств, расходуемых без всякой меры (что было признаком благородной щедрости), перепадала парижанам – поставщикам и ремесленникам, которые в свою очередь и сами давали работу слугам и подмастерьям. «Мотовство» не было бесплодным. Сила примера аристократов и принцев увлекла за собой всю городскую элиту, занявшуюся, в частности, сооружением красивых и просторных жилищ, отражавших ранг и социальные амбиции их владельцев. Ближние советники короля, именитые нотабли соперничали в пышности и роскоши, а «добрый народ» яростно укорял их за это.

Помимо принцев и придворных вельмож, проживавших в городе постоянно или часто туда наезжавших, Париж должен был принимать случайных гостей, сильных мира сего, чужеземцев и провинциалов. Большой праздник, какое-нибудь политическое событие могли резко увеличить спрос на жилье. На это намекают литературные тексты, относящиеся к началу интересующей нас эпохи и даже к более раннему периоду. В них говорится о шатрах, раскинутых на незастроенных пространствах возле городского вала или на берегу реки, чтобы дать приют тем, у кого нет в столице ни родни, ни друзей, и которым не нашлось места в гостиницах. Пожить какое-то время у знакомых было удобным решением, которым не пренебрегали даже вельможи. Короли подавали пример, останавливаясь порой у какого-нибудь горожанина. Принимать знатную особу было особой честью, и это событие повышало престиж хозяина дома. В большие праздники, когда надо было кормить и устраивать множество гостей, полагалось ставить на стол дорогую посуду. Тогда даже в знатных домах могли занять ее у соседей или взять напрокат, о чем свидетельствуют счета. Париж был городом, способным удовлетворить спрос, вызванный внезапным наплывом гостей. Мастеровые предоставляли всевозможные услуги, какие только потребуются богатым и могущественным клиентам.

Слуги короля

Парламент, Счетная палата и прочие органы королевского правительства разместились в Париже в основном в бывшем королевском дворце на острове Сите, где после Карла V короли и двор уже не жили. В Париже постоянно находилась административная, политическая и судебная элита, компетентные и влиятельные советники, вращавшиеся в сфере притяжения короля и его двора.

Мир парламента нам известен благодаря исследованиям Франсуазы Отран. Она внимательно изучила историю семейств, их союзов, успехов и бедствий в тот бурный век. Двойственное развитие этой небольшой социальной группы можно проследить на примере двух родов парламентских деятелей: Бюси, которые довольно быстро растворились в дворянстве шпаги, и Марлей, не покинувших среду высших королевских магистратов.

Династия Бюси появилась в парламенте в первой половине XIV века. Глава семьи, Симон де Бюси, стал первым президентом парламента в 1345 году. Он происходил из скромного семейства, жившего в нынешнем департаменте Эн, но его отец уже был королевским писарем. Симон сделал прекрасную карьеру: начал в 1326 году с должности прокурора в парламенте, потом отличился в 1356–1358 годах, в момент особенно бурных событий в Париже, завершившихся поражением Этьена Марселя: стал влиятельным членом политической группы, оставшейся в истории под названием «легисты», то есть чиновники, служащие королю и государству. Ему пришлось завязать отношения и союзы в среде королевской администрации. Он оставил пост президента в 1350 году, но играл важную роль в последующее десятилетие, поскольку опирался на родственников – советников парламента, таких как его шурин Жан Топен, клерк-разночинец, или кузен Жана, дворянин Жан д'Арт, или, немного позднее, Рауль де Лори. Все это были союзы с семействами, происходившими с севера Иль-де-Франс. Дочь Симона Перренелла вышла замуж за Гильома Морье, который был бальи, сенешалем ^{15} , а потом заседал в парламенте; таким образом, Симон мог воспользоваться многочисленными связями своего зятя. Два его сына были при дворе. Но этот род ненадолго утвердился в парламентской среде, его больше привлекала дворянская среда, куда он и внедрился. Из трех сыновей Симона де Бюси два стали церковниками (это не мешало им заседать в парламенте в качестве советников, но из-за обета безбрачия лишало возможности иметь сыновей, которые могли бы прийти им на смену), а третий получил дворянство шпаги благодаря своим связям в области Бос.

Марли, напротив, остались в мире парламента и создали обширную династию, одну из тех, что основали в XVI веке дворянство мантии. Ее славным предком стал Анри де Марль. Тоже родом из Эн, семейство Марль обладало землями и поместьями, но своим состоянием и успехом было обязано заседанию в парламенте и службе королю. Анри де Марль был лиценциатом права (1373), адвокатом парламента (1378), бальи епископа Парижского (1381), он стал четвертым председателем парламента (1394), потом, в 1403 году, – первым президентом. Удивительный карьерный рост, если вспомнить, что Анри не прошел ранг советника, как того требовал парламентский обычай. Это был новый человек, который обратил на себя внимание короля преданностью и способностями, за что Карл VI отблагодарил его в 1403 году, пожаловав дворянство; король лично посвятил его в рыцари – великая честь! – и присовокупил к рыцарскому званию пенсию в 500 ливров. Анри де Марль был человеком герцога Беррийского – одного из могущественных родственников Карла VI, ему поручали дипломатические миссии в Англии, чем объясняется его назначение на должность президента парламента. В 1413 году, сразу после провала пробургиньонского восстания кабошьенов ^{16} , он, человек короля, стал канцлером Франции – высшим чиновником в королевстве. Вот почему, когда восстание 1418 года отдало Париж, короля и власть под контроль бургиньонов, Анри де Марль, а также его сын Жан оказались среди жертв этого кровавого бунта. Некоторые его родственники смогли бежать и примкнули к дофину. Таким образом, зятья и потомки Анри де Марля оказались в лагере верных подданных законного короля Карла VII и извлекли из этого пользу и почести. Тогда они могли войти в дворянство шпаги, но это их не привлекало: они остались верны парламентской среде.

Связи между этими семействами, которые всеми способами помогали друг другу, понемногу образовали особую структуру, сознававшую свою политическую роль, высокое положение в механизме монархии, свое социальное превосходство. Среди членов этих семейств были буржуа, но также церковники и дворяне. Верховный суд в середине XIV века имел полную автономию. Вплоть до серьезного политического кризиса, связанного со Столетней войной, советники парламента группировались в сети сложных союзов.

После 1418 года, когда королевство раскололось надвое и началась гражданская война, верховный суд постиг неизбежный раскол; однако крупные парламентские династии сами разделились и таким образом старались соблюсти свои интересы в обоих лагерях (кстати, так же поступало и дворянство). Реорганизация парижского парламента в 1436 году, после того как столица была отвоевана Карлом VII, прошла довольно легко. Произошло объединение советников, укрывшихся в Пуатье и верных законному королю, и советников, оставшихся в Париже и служивших королю Ланкастеру, поддерживая бургиньонов. Вот тогда-то и проявился в полной мере прогресс парламента как важного государственного органа. Двор это почувствовал и дал это понять; он взял под свой контроль набор членов парламента и навязал приоритет чести и интересов целого над защитой интересов составляющих его частей. От времени поддерживающих друг друга союзников, образующих клиентуры, которыми порой управляют извне, перешли к эпохе родственников, утвердившихся в верховном суде, где должности передавались сыновьям и зятьям. Престиж и власть парламента ставились выше частных интересов, в том числе и интересов влиятельных родов. Это изменение императивов, руководивших людьми и их карьерой, не стесняло династии: они просто подладили под него собственную стратегию социального роста.

Члены парламента представляли королевскую власть в столице, особенно после 1418 года, так как король и его двор обычно уже не жили в Париже. Желая подчеркнуть свое положение в городе, они выстроили себе красивые особняки, подходящие им по статусу. Их свадьбы, крещение их многочисленных детей, похороны были поводом выказать свое высокое общественное положение посредством шествий, приемов, богатых нарядов, а также раздачи милостыни и возведения красивых и очень дорогостоящих надгробий. Франсуаза Отран показывает, что в XIV веке разные церемонии, в том числе траурные, были поводом явить всем соседям силу и могущество семьи, собиравшейся по такому случаю. Сошлемся на одно свидетельство, которое сохранилось, потому что было приобщено к делу, рассматриваемому в суде. Ле Бег, семейство парламентариев, требовало наследство одного парижского мещанина, приводя в доказательство своего неоспоримого родства то, что они занимают первое место на семейных церемониях. Они говорили, что члены семьи Ле Бег всегда были «первыми ближними родственниками на свадьбах и крестинах» в семье покойного, что они первыми облачались в траур во время похорон. Во второй половине XV века важные события частной жизни, например похороны, использовались, чтобы продемонстрировать могущество самого парламента, поскольку в последний путь покойного коллегу провожали его собратья в полном судейском облачении.

Другие органы центральной королевской власти эволюционировали таким же образом, разница состояла лишь в том, что парламент желал оставить за собой в иерархии, проявлявшейся во время церемоний, принадлежащее ему первое место, а те пытались это право оспорить. Эта традиция родилась в 1364 году на похоронах Иоанна Доброго, когда парламент был обозначен как отдельный орган в составе траурной процессии. Его высшее положение определено в ритуале королевских въездов: в кортеж, встречающий государя, входят прежде всего финансисты, в частности Счетная палата, затем судьи из Шатле, потом представители городских властей и, наконец, последними – представители парламента, поскольку именно они будут приветствовать и сопровождать короля.

Любое исследование, предпринятое с целью классифицировать и разложить по полочкам эту сложную иерархию, никогда не будет исчерпывающим. Магистры университета могли вытребовать себе достойное место среди людей, служащих королю и являющихся выразителями его воли. В XIV веке они, бесспорно, отнесли бы себя к этой категории, поскольку играли роль советников, информаторов и аналитиков при государях. Жан Жерсон очень красочно описал эту функцию парижского университета, которую его роль в Церкви и на Констанцском соборе, положившем конец «великому расколу» и избравшем единого папу, могла только укрепить. Но затем, из-за слишком активного участия в политических баталиях, университету и его магистрам пришлось научиться повиноваться, прежде чем давать советы. Ученые доктора как единая группа обладали только символической политической властью и не играли большой роли в управлении королевством.

Дворянство

Как сословие дворянство шпаги не входило во властные структуры городов, однако было обязано находиться подле короля, а потому не могло не присутствовать в парижском обществе. Принцы крови, братья, кузены и родственники правящих государей зачастую проживали в столице, а вместе с ними – другие аристократы, входившие в их свиту, которая обязательно должна была быть многочисленной для поддержания их статуса. Аристократы были и среди высшего духовенства и, не будучи прикреплены к парижскому бенефицию, могли проживать в Париже при дворе. Именно политическая роль Парижа побуждала дворян жить там подолгу.

Функции, отводимые дворянству в трехсословной идеологии, тоже имели свое значение. Военная служба заставляла кавалеров, баронов, капитанов жандармов собираться в Париже. Войны конца Средневековья открыли перед ними широкое поле деятельности и наделили влиянием, на которое горько сетовали парижане. Здесь была форма прямой власти – власти шпаги, которую дворяне делили с другими военными, а королевская власть реорганизовала и поставила под строгий контроль в конце Средних веков. Добрые парижские буржуа, как и граждане других городов, сумели извлечь пользу из тягот войны. Снабженцы и маркитанты поставляли королевскому войску провизию и снаряжение.

Дворяне служили королю, исполняя должности губернаторов и администраторов и, конечно, как мы уже видели, в качестве членов парламента. Когда их земельные владения в провинции оказывались урезанными, государственная служба, приносящая жалованье и вознаграждение, становилась основным источником дохода и власти. Таким образом, найти дворян любого ранга среди парижского общества – дело обычное, но все же власть дворянства как сословия не сосредоточивалась в столице. Влияние дворян распространялось на все общество – как в Париже, так и во всем королевстве. Парижская особенность роли дворян связана с тем явным фактом, выражаемым самыми разными способами, что власть короля должна распространяться на всех, включая дворянство шпаги – как мелкопоместное, так и высокородное. Для большинства парижан высшая власть короля, Церкви или крупных феодалов ощущалась в основном через контакт с их посредниками или подчиненными.

Прокуроры, приставы, чиновники и прочие представители власти

Между должностями первостепенной важности, существующими при королевских дворах, и скромными постами, приносящими уважение и небольшой дополнительный доход, существуют всякого рода посреднические функции, и семейство Бюимон служит тому примером.

С одной стороны, среди Бюимонов были судебные исполнители и секретари парламента, таким образом, они были сопричастны социо-политической среде верховного суда. Гильом и Жак в 1417 году вошли в список лиц, удаленных из Парижа по «подозрению в сочувствии или преданности герцогу Бургундскому». С другой стороны, семья поддерживала тесные связи с миром ремесленников и мастеровых. Бюимоны поселились на левом берегу Сены. Там у них был большой дом на улице Святой Женевьевы, мясная лавка под вывеской «Золотая борода». Наверняка часть семьи там и жила. Гильом де Бюимон регулярно упоминается в оброчных реестрах аббатства, поскольку платит оброк и производит регулярные выплаты с «Золотой бороды». Известно, что он служил первым судебным исполнителем в парламенте, был дважды женат: сначала на Жанне д'Овернь, потом на женщине по имени Перетта. Первый брак говорит о союзе с семейством мясников, которые владели «Золотой бородой». Завязываются контакты с мастеровыми, занимающими не столь высокое общественное положение, как люди из парламента.

Гильом был также квартальным в 1421 году, то есть стоял во главе одного из военных округов столицы. Парижское население (ремесленные цехи, мещане и муниципалитет) участвовало в обороне города и королевства; оно платило подати и взносы, охраняло городскую стену, снаряжало и снабжало солдат, лучников и арбалетчиков. Гильом Бюимон выполнял эти оборонные обязанности и руководил кварталом Сен-Бенуа. Его имя открывает список налогоплательщиков за 1421 год. Хотя еще он упомянут в списке 1438 года в связи с взносом в размере 24 су, но так его и не сделал, поскольку его имя значится в списке неплательщиков. Гильома упоминают в оброчных реестрах аббатства как владельца нескольких домов по улице Святой Женевьевы, он платил оброк и ренту по меньшей мере до 1426 года, пока его не сменил – вплоть до 1432 года – Жан д'Овернь, вероятно член семьи. Гильома же в 1432 году занесли в список отсутствующих. У Бюимонов на той же улице был еще другой дом, которым владел Жак.

Связи между Бюимонами и Овернями укрепились, когда Робине (сын Гильома?) заключил помолвку с Аньес д'Овернь и в 1426 году получил часть ее наследства. Позднее, в 1446 году, став совершеннолетним и отныне называясь Робером, он наконец вступил с Аньес в брак. Их сын Жан был отдан мэтру Жеффруа Ленорману, учителю, который держал школу-пансион, называемую в документах «педагогикой». Робер и Аньес уступили учителю два дома: «Булонский щит» и «Два льва». Оба дома лежали в руинах (в тексте сказано: «Ветхие и требующие серьезного ремонта»). Взамен учитель должен был платить ежегодную ренту в восемь ливров и «растить, кормить и воспитывать в своем доме» за свой счет в ближайшие два года сына их Жана де Бюимона, «чтобы учить в своем дому и школе достойным образом». В договоре рассматривается вероятность кончины ученика. В этом случае учитель обязуется уплатить 20 золотых экю – это сумма, в которую оцениваются расходы на обучение и проживание, занесенные в договор. Случайная земельная сделка, сохранившаяся в архивах аббатства-землевладельца, позволила нам узнать о таком виде договора, наверное, довольно распространенном способе выйти из положения, когда у родителей не было свободных денег для платы за обучение или когда они хотели извлечь выгоду из построек, находящихся в плохом состоянии, не тратясь на ремонт.

Разумеется, интересно было бы лучше изучить судьбы семей и истории исполнителей мелких должностей, чтобы представить себе обычную жизнь многих парижан, но о них мало что сказано в письменных источниках. Собрав разрозненные указания в земельных документах, как в случае Бюимонов, можно обрисовать кое-какие общие черты.

Второстепенные должности занимают те, кто, находясь в окружении важных магистратов – исполнителей престижных должностей, феодалов или принцев, исполняют разную необходимую работу: пишут или приводят в порядок бумаги, заполняют реестры, следят за судебными процессами и делами, чтобы информировать своих господ, применяют решения на практике, призывают к порядку непокорных или виновных. Все эти мелкие должности не всегда достаточно доходны, чтобы обеспечивать исполнителя. Однако они востребованы, потому что повышают общественное положение, придают почет семье, один из членов которой облечен такой должностью, и могут стать первой ступенькой к социальной карьере.

Несколько замечаний позволяют судить об особом месте, какое занимали мелкие служащие в парижском обществе конца Средневековья – эпохи, которая нам известна лучше всего.

Такие должности предоставлялись не только королевской властью, при дворе, в резиденциях короля и принцев, но также городскими властями: как Шатле с королевским Прево, так и Ратушей с парижскими эшевенами и их служащими. Церкви тоже нужны были всякого рода исполнители и слуги. Наконец, крупные феодальные поместья и старые монастыри, владевшие частью территории города, тоже нанимали служащих, которые всей своей повседневной жизнью способствовали осуществлению прав и полномочий своих господ. В целом это был внушительный рынок труда, который привлекал к себе из провинции и других городов нотаблей и мелких служащих, получивших начальное образование и надеявшихся найти в Париже работу и сделать карьеру.

Без сомнения, по крайней мере до XIV века должности можно было менять: находиться на службе сначала у города, потом у короля, перейти со службы аббатству на службу к епископу или принцу. Такое положение порождало всякого рода конфликты, которые порой доходили до суда, и тогда о них оставались письменные свидетельства. Подобные проблемы наверняка сильнее затрагивали жизнь обычных парижан, живших на честные доходы и составлявших основу общества, чем крупные политические или религиозные споры. Как налогоплательщики и подсудные граждане, горожане напрямую контактировали с доверенными лицами властей, осуществлявшими свою деятельность в Париже.

Здесь напрашивается еще одно замечание. Обычно все власти были представлены прежде всего своими служащими. Те заставляли уважать власть, которую они представляли, и порой пытались даже превзойти ее требования в своих собственных интересах. Несмотря на упреки и обличения в адрес этой «мелкой сошки», ей все же завидовали, ибо получение подобной должности приносило избранному человеку и его семье ощутимое продвижение «наверх». В повседневной жизни высшая власть являла себя в исключительных случаях. На короля можно было взглянуть лишь издали, во время праздников или шествий, но полицейские, судебные приставы, счетоводы, прокуроры находились в постоянном контакте с большинством парижан, порой вступая с ними в конфликт. Точно так же крупные феодалы – аббат Сен-Жермена или приор Сен-Мартена – почти не общались со своими «подданными», зато управляющий поместьем, приставы и дорожные смотрители, являвшиеся собирать пошлины или залог в случае неуплаты, были хорошо известны жителям, именно их ненавидели, зачастую обвиняя в издевательстве над простыми людьми, тогда как господин ни о чем не ведал.

Особенно показателен пример судебных приставов, которым приходилось приводить в исполнение решения суда. Несколько конкретных дел ясно воспроизводят обычные проблемы взаимоотношений представителей власти с парижским населением. Приставов часто обвиняли в том, что они исполняют свои обязанности с недопустимой грубостью. Об этом косвенно свидетельствует постановление парламента от 1312 года: оно ужесточает санкции против конного пристава, который сбил мещанина на перекрестке Сен-Северен и которого парижский прево приговорил всего лишь к штрафу в 10 парижских ливров. Приставы не всегда брали верх. Например, однажды они сопровождали каноника, явившегося требовать ренту с благородной дамы, жившей на улице Юшетт. Приставы хотели взять в залог ценные вещи, находившиеся в доме, пока рента не будет выплачена, но люди дамы отняли изъятое, обругали представителей власти и вышвырнули их за дверь.

Но не стоит слепо следовать за этими свидетельствами против представителей власти – бесчестных, жадных и грубых, высказываемыми людьми той эпохи. Историк, желающий понять, на чем основаны эти жалобы, должен сделать несколько выводов.

Королевских и муниципальных служащих недостаточно, чтобы справляться со всеми задачами и, в частности, обеспечивать общественный порядок Обращение к феодальным чиновникам – необходимость, тем более явная, что таким образом выражается признание феодальных прав, то есть укрепляется иерархия, на которой зиждется все общественное устройство. Отсюда впечатление о том, что никто как будто и не думает упростить столь сложный властный механизм, поскольку он всех устраивает. Королевская власть борется за признание своей верховности, чтобы подчинить прочие власти себе. Однако при условии, что последние знают свое место, они могут пользоваться своими прерогативами, возвращать их себе при посредстве королевского правосудия, в том числе и в ущерб королевским чиновникам, если эти прерогативы ошибочно оспариваются. Парижане научились играть на этом многообразии и настраивать власти друг против друга.

В главе «Мир власти» акцент делается на длительном процессе, начатом при Филиппе Августе, целью которого являлось упорядочить все власти под рукой королей. В Париже эта политика ощущалась как нигде. Но если попытаться различить во всех слоях населения, вращающихся вокруг власти, отдельные личности этих правящих властей, обнаруживается сложная, противоречивая, подвижная действительность. Власти часто вступают в конфликт, ревниво оберегают малейшие свои привилегии и чаще всего пока приемлют не все последствия своего подчинения королевскому влиянию. Большинство парижан в повседневной жизни сталкиваются со спорами, порожденными этим соперничеством, и пытаются извлечь из них выгоду. Видят они прежде всего злоупотребления со стороны представителей различных властей, на которые и жалуются.

Мир знати и высших магистратов, помогающих управлять всем королевством, может заставить недооценить ранг и самолюбие мелких чиновников. Судя по грамотам о помиловании, в обществе такие требования выражались на всех уровнях: сохранить свою честь было важнее всего. В Париже эти черты принимали еще более ярко выраженную форму и сохранились в Новое время. Все общество было в буквальном смысле сковано ритуалами, местничеством, частными привилегиями, зажимавшими в тиски каждую социальную группу. К концу рассматриваемого нами периода эти принуждения начали перевешивать выгоды, которые они обеспечивали.