Текст книги "Гостья"
Автор книги: Симона де Бовуар
Жанр:
Зарубежная классика
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 7 страниц)
– Я только что с ней разговаривала, – сказала Франсуаза. – Она позволяет вам остаться на эту ночь, если вас это устроит.
– Ах! – воскликнула Ксавьер, в глазах ее вспыхнула надежда, но тут же погасла. – Я должна уйти немедленно.
Франсуазе стало ее жалко.
– Но вы не найдете комнату в тот же вечер.
– Ах, конечно нет! – согласилась Ксавьер. Опустив голову, она какое-то время находилась в прострации; как заговоренные, Франсуаза и Пьер, не шевелясь, созерцали золотистый затылок.
– Тогда оставьте все это, – внезапно опомнившись, предложила Франсуаза. – Завтра поищем вместе.
– Оставить это? – удивилась Ксавьер. – Но я и часа не смогу прожить в таком разгроме.
– Вечером мы вместе все уложим, – сказала Франсуаза. Ксавьер взглянула на нее с жалобной благодарностью. – Послушайте, вы оденетесь и будете ждать нас в «Доме». Мы сбегаем на вернисаж и через полтора часа вернемся.
– Ах! Мне так хотелось туда пойти! Я буду готова через десять минут, только проведу щеткой по волосам.
– Тетя уже злится, – заметила Франсуаза.
Пьер пожал плечами.
– В любом случае портвейн пропущен, – сердито сказал он. – Теперь уже не стоит приходить туда раньше пяти часов.
– Как хочешь, – сказала Франсуаза. – Но достанется опять мне.
– В конце концов, тебе на это наплевать, – заметил Пьер.
– Вы задобрите ее улыбками, – сказала Ксавьер.
– Хорошо, – согласилась Франсуаза. – Ты придумаешь для нас оправдание.
– Попытаюсь, – проворчал Пьер.
– Тогда мы ждем вас у меня в комнате, – сказала Франсуаза.
Они поднялись по лестнице.
– Потеряно полдня, – заметил Пьер. – После выставки у нас уже не будет времени куда-нибудь пойти.
– Я говорила тебе, что она неуживчива. – Франсуаза подошла к зеркалу: с такой высокой прической трудно было держать в порядке затылок. – Только бы она не упорствовала с переездом.
– Тебе необязательно следовать за ней, – заметил Пьер.
Он выглядел раздосадованным; с Франсуазой он всегда был таким ласковым, и она почти забыла, что характер у него неважный, хотя в театре его гневные вспышки были всем известны. Если он воспринял случившееся как личное оскорбление, весь вечер будет кислым.
– Ты прекрасно знаешь, что я это сделаю; она не будет настаивать, но впадет в мрачное отчаяние.
Франсуаза обвела взглядом комнату.
– Мой добрый отельчик. К счастью, надо учитывать ее слабоволие.
Пьер подошел к сложенным на столе рукописям.
– Знаешь, я думаю придержать рукопись «Господин Ветер», – сказал он. – Этот тип меня интересует, ему надо поспособствовать. В ближайший вечер я приглашу его на ужин, чтобы ты составила себе о нем понятие.
– Мне тоже надо передать тебе «Гиацинт», – откликнулась Франсуаза. – Тут, кажется, есть что-то обнадеживающее.
– Покажи. – Пьер начал читать рукопись, а Франсуаза положила голову на его плечо, чтобы читать вместе с ним. Настроение у нее было не слишком хорошее. Будь она только с Пьером, то быстро отделалась бы от этого вернисажа, но с Ксавьер все сразу осложнялось: казалось, будто идешь по жизни с килограммами глины на подошвах. Пьеру не надо было соглашаться ждать ее; он тоже, казалось, встал не с той ноги. Прошло около получаса, прежде чем Ксавьер постучала. Они быстро спустились по лестнице.
– Куда вы хотите пойти? – спросила Франсуаза.
– Мне все равно, – ответила Ксавьер.
– На час, который у нас есть, зайдем в «Дом», – предложил Пьер.
– Как холодно, – сказала Ксавьер, закрывая платком лицо.
– Это в двух шагах, – успокоила ее Франсуаза.
– У нас разные представления о расстояниях, – заметила Ксавьер, ее лицо сморщилось.
– И о времени, – сухо добавил Пьер.
Франсуаза начинала хорошо разбираться в Ксавьер; Ксавьер сознавала свою вину, она думала, что на нее сердятся, и старалась противостоять. К тому же эта попытка переезда измучила ее. Франсуаза хотела взять ее за руку: в пятницу ночью они все время ходили рука об руку и в ногу.
– Нет, – сказала Ксавьер, – по отдельности мы пойдем быстрее.
Лицо Пьера помрачнело еще больше; Франсуаза опасалась, как бы он действительно не рассердился.
Они сели в глубине кафе.
– Знаете, ничего интересного на этом вернисаже не будет, – сказала Франсуаза, – у подопечных тетушки никогда не бывает и тени таланта, у нее верная рука.
– Мне на это наплевать, – сказала Ксавьер, – меня интересует церемония; живопись всегда наводит на меня скуку.
– Это потому, что вы никогда ее не видели, – сказала Франсуаза. – Если вы пойдете со мной на выставки или даже в Лувр…
– Это ничего не изменит, – заявила Ксавьер. Она поморщилась. – Картина – это строго, это так плоско.
– Если бы вы немного познакомились с этим, то, я уверена, вам бы понравилось, – настаивала Франсуаза.
– То есть я пойму, почему это должно мне нравиться, – возразила Ксавьер, – Нет, я никогда этим не удовольствуюсь; в тот день, когда я ничего не буду чувствовать, я не стану искать причин для чувствования.
– То, что вы называете чувствовать, по сути есть манера понимать, – сказала Франсуаза. – Вы же любите музыку!..
Ксавьер резко прервала ее:
– Знаете, когда говорят о хорошей или о плохой музыке, это не укладывается у меня в голове, – заявила она с агрессивной скромностью. – Я совсем ничего не понимаю, я люблю ноты сами по себе: только звук, этого мне довольно. – Она посмотрела в глаза Франсуазе. – Радости разума – меня это пугает.
Когда Ксавьер упорствовала, спорить было бесполезно. Франсуаза с упреком взглянула на Пьера – ведь это он хотел, чтобы они дождались Ксавьер, мог бы, по крайней мере, поучаствовать в разговоре, а не прикрываться язвительной улыбкой.
– Предупреждаю вас, что в церемонии, как вы говорите, нет ничего забавного, – сказала Франсуаза. – Только люди, которые говорят друг другу любезности.
– Ах! Это же всегда много людей, движение, – сказала Ксавьер страстно-требовательным тоном.
– Вам сейчас хочется развлечений?
– Еще бы! – воскликнула Ксавьер.
Ее глаза загорелись неистовым блеском.
– С утра до вечера быть запертой в этой комнате, да я с ума сойду. Я не могу больше этого выносить, вы не можете себе представить, как я буду счастлива ее покинуть.
– Кто вам мешает выходить? – спросил Пьер.
– Вы говорите, что когда танцуют женщины с женщинами – это неинтересно; но Беграмян или Жербер охотно присоединились бы к вам, они очень хорошо танцуют, – сказала Франсуаза.
Ксавьер покачала головой.
– Если решают веселиться по команде, это всегда выглядит жалко.
– Вы хотите, чтобы все вам падало с неба, как манна, – заметила Франсуаза, – вы пальцем не желаете пошевелить, а потом сваливаете вину на мир. Так что…
– Должны же быть, – мечтательно произнесла Ксавьер, – теплые страны: Греция, Сицилия. Наверняка там не надо прилагать никаких усилий. – Она нахмурилась. – А здесь надо хвататься двумя руками, и ради чего?
– И там тоже, – заметила Франсуаза.
Глаза Ксавьер заблестели.
– Где остров, весь красный, окруженный кипящей водой? – воодушевившись, спросила она.
– Санторини, это в Греции, – ответила Франсуаза. – Но я вам говорила не совсем то. Красные там только прибрежные скалы. А море кипит лишь между двумя черными островками, плевками вулкана. О! – с жаром воскликнула она. – Я помню озеро серной воды между лавой; его, совсем желтое, окаймлял язык черной, как антрацит, земли, и сразу за этой черной полосой виднелось ослепительной голубизны море.
Ксавьер смотрела на нее со жгучим вниманием.
– Как подумаю обо всем, что вы видели, – с явным упреком в голосе сказала она.
– Вы полагаете, что это незаслуженно, – заметил Пьер.
Смерив его взглядом, Ксавьер показала на грязные кожаные банкетки, на сомнительной чистоты столы.
– И подумать, что после такого вы можете приходить и сидеть здесь.
– А что хорошего истязать себя сожалениями? – спросила Франсуаза.
– Разумеется, вы не желаете ни о чем сожалеть, – сказала Ксавьер. – Вы так хотите быть счастливой.
Она устремила взгляд куда-то вдаль.
– Я родилась несмирившейся.
Франсуаза была задета за живое. Значит, это упорное стремление к счастью, казавшееся ей столь непреложной очевидностью, могли с презрением отвергнуть? Справедливо или нет, но она уже не рассматривала слова Ксавьер как прихоть; в этом крылась целая система ценностей, противоречившая ее собственной; Франсуаза сколько угодно могла не признавать ее, смущало то, что она существовала.
– Это вовсе не смирение, – с живостью возразила она. – Мы любим Париж, его улицы, его кафе.
– Как можно любить гнусные места, мерзкие вещи и всех этих гадких людей? – Голос Ксавьер с отвращением подчеркивал эпитеты.
– Дело в том, что нас интересует весь мир целиком, – возразила Франсуаза. – Вы юная эстетка, вам требуется красота исключительно в чистом виде, но это весьма ограниченная точка зрения.
– А нужно, чтобы меня интересовало это блюдце под предлогом того, что оно присоединяется к существованию? – Ксавьер сердито посмотрела на блюдце. – Довольно уже и того, что оно здесь. – И добавила с нарочитым простодушием: – Мне казалось, что быть артистом – значит любить красивые вещи.
– Все зависит от того, что называть красивыми вещами, – заметил Пьер.
Ксавьер в упор посмотрела на него.
– Вот как, вы слушаете, – с изумлением мягко произнесла она, – а я думала, что вы погружены в глубокие мысли.
– Я внимательно слушаю, – сказал Пьер.
– Настроение у вас неважное, – с улыбкой заметила Ксавьер.
– Я в отличном настроении, – возразил Пьер. – Я нахожу, что мы восхитительно проводим время. Мы собираемся на вернисаж, а выйдя оттуда, едва успеем проглотить сэндвич. Просто замечательно.
– Вы считаете, что это по моей вине? – спросила Ксавьер, обнажив зубы.
– Не думаю, что по моей, – ответил Пьер.
«Это определенно для того, чтобы проявить жесткость в отношении Ксавьер, он настаивал на встрече с ней пораньше. Мог бы немного подумать и обо мне», – с обидой говорила себе Франсуаза; ситуация была для нее неприятной.
– Это верно, – с еще более явной усмешкой сказала Ксавьер, – в кои-то веки у вас выдалась свободная минутка, какое несчастье – потратить ее впустую.
Упрек удивил Франсуазу. Неужели она и на этот раз плохо разобралась в Ксавьер? С пятницы прошло всего четыре дня, и накануне в театре Пьер весьма любезно поприветствовал Ксавьер. Чтобы счесть себя обделенной вниманием, надо было уж очень дорожить им.
Ксавьер повернулась к Франсуазе.
– Я совсем иначе представляла себе жизнь писателей и артистов, – сказала она светским тоном. – Я не думала, что это определяется вот так, по звонку.
– Вам хотелось бы, чтобы они пробирались сквозь бурю с распущенными волосами. – Под насмешливым взглядом Пьера Франсуаза чувствовала, что становится просто глупой.
– Нет. У Бодлера не было распущенных волос, – ответила Ксавьер. Она продолжала строгим голосом: – Вообще, за исключением его и Рембо, художники – это все равно что чиновники.
– Потому что мы, как правило, работаем с раннего утра? – спросила Франсуаза.
Ксавьер мило улыбнулась.
– И еще считаете часы своего сна, два раза в день принимаете пищу, наносите визиты. Вы никогда не ходите гулять друг без друга. Безусловно, иначе это быть не может…
– И вас это приводит в отчаяние? – с натянутой улыбкой спросила Франсуаза. Ксавьер предлагала им далеко не лестный образ их самих.
– Это странно, садиться каждый день за письменный стол, чтобы нанизывать фразы, – сказала Ксавьер. – Я вполне допускаю, что надо писать, – с живостью добавила она, – слова – это наслаждение. Но лишь когда есть на то желание.
– Желать можно произведения в целом и стремиться к нему, – возразила Франсуаза; отчасти ей хотелось оправдаться в глазах Ксавьер.
– Мне нравится возвышенный уровень ваших разговоров, – заметил Пьер. Его недобрая улыбка была обращена одинаково и к Франсуазе, и к Ксавьер, и это привело Франсуазу в замешательство; как он мог судить о ней со стороны, как о чужой, о ней, которая ни на шаг не могла отойти от него в сторону? Это было нечестно.
Ксавьер и глазом не моргнула.
– Это становится определенной задачей, – заметила она и снисходительно рассмеялась. – Впрочем, это ведь ваша манера ви́дения, вы все превращаете в обязанность.
– Что вы хотите сказать? – спросила Франсуаза. – Уверяю вас, я не ощущаю себя настолько связанной.
Да, она раз и навсегда объяснится с Ксавьер и скажет ей, в свою очередь, что о ней думает; очень мило давать ей множество мелких преимуществ, но Ксавьер этим злоупотребляла.
– Взять хотя бы ваши отношения с людьми. – Ксавьер сосчитала на пальцах: – Элизабет, ваша тетя, Жербер и столько еще других. Я предпочла бы лучше жить одна в мире, сохраняя свою свободу.
– Вы не понимаете, что более или менее постоянные отношения – это не рабство, – с досадой возразила Франсуаза. – Мы добровольно пытаемся, например, не слишком огорчать Элизабет.
– Вы даете им права на вас, – с презрением сказала Ксавьер.
– Вовсе нет, – ответила Франсуаза. – С тетей это своего рода циничная сделка, поскольку она дает нам деньги. Элизабет берет то, что ей дают, а с Жербером мы встречаемся, потому что нам это нравится.
– О! Он более чем уверен, что имеет на вас права, – убежденно заявила Ксавьер.
– Никто в мире меньше, чем Жербер, не претендует на права, – спокойно заметил Пьер.
– Вы так думаете? – молвила Ксавьер. – А я знаю обратное.
– Что вы можете знать? – с интересом спросила Франсуаза. – Вы и тремя словами с ним не обмолвились.
Ксавьер заколебалась.
– Это интуиция, секрет которой ведом сердцу с прирожденными задатками, – сказал Пьер.
– Ну что ж! Раз вы хотите знать, – запальчиво отвечала Ксавьер, – у него был вид оскорбленного маленького принца, когда вчера вечером я сказала ему, что в пятницу выходила вместе с вами.
– Вы ему сказали! – воскликнул Пьер.
– А ведь вам посоветовали молчать, – сказала Франсуаза.
– Ах, я об этом забыла, – беспечно ответила Ксавьер. – Я не привыкла ко всем этим хитростям.
Франсуаза обменялась с Пьером удрученным взглядом. Наверняка Ксавьер сделала это нарочно из низкой зависти. В ней нет ничего от ветреницы, и в фойе она пробыла очень короткое время.
– Вот в чем дело, – сказала Франсуаза. – Не надо было ему лгать.
– Э-э! Как можно было об этом догадаться? – сказал Пьер.
Он кусал ногти и казался очень озабоченным. Для Жербера это был удар, от которого его слепое доверие к Пьеру, возможно, никогда не оправится. У Франсуазы перехватило горло при мысли о маленькой потерянной душе, с которой он бродил по Парижу.
– Надо что-то делать, – нервно сказала она.
– Сегодня вечером я с ним объяснюсь, – сказал Пьер, – но что объяснять? Бросить его – куда ни шло, но такая бесполезная ложь…
– Она всегда бесполезна, когда открывается, – заметила Франсуаза.
Пьер строго посмотрел на Ксавьер.
– Что вы в точности ему сказали?
– Он мне рассказывал, как в пятницу они напились с Тедеско и Канзетти и как это было забавно; я сказала, что очень сожалею, что не встретила их, поскольку мы сидели взаперти в «Поль Нор» и ничего не видели, – ворчливым тоном ответила Ксавьер.
Она проявила себя тем более неприятно, что сама настояла провести всю ночь в «Поль Нор».
– Это все, что вы ему сказали? – спросил Пьер.
– Ну конечно все, – неохотно ответила Ксавьер.
– Тогда, возможно, это еще можно уладить, – сказал Пьер, глядя на Франсуазу. – Я скажу, что мы решительно были настроены пойти спать, но Ксавьер так огорчилась, что в последнюю минуту согласились бодрствовать.
Ксавьер скривила губы.
– Он может поверить, а может и нет, – сказала Франсуаза.
– Я сделаю так, что он поверит, – сказал Пьер, – у нас то преимущество, что до сих пор мы никогда его не обманывали.
– И то верно, ты святой Иоанн Златоуст, – сказала Франсуаза. – Ты должен попытаться увидеть его немедленно.
– А тетя? Тем хуже для тети!
– Ну нет, мы заедем к ней в шесть часов, – нервно сказала Франсуаза. – Необходимо заехать, она нам этого не простит.
Пьер встал.
– Я позвоню ему, – сказал он и ушел.
Стараясь сохранить самообладание, Франсуаза закурила сигарету; внутри она дрожала от гнева, невыносимо было представлять себе Жербера несчастным, причем несчастным по их вине.
Ксавьер молча теребила волосы.
– В конце концов, не умрет же он от этого, бедный мальчик, – с немного наигранной заносчивостью заметила она.
– Хотела бы я видеть вас на его месте, – резко ответила Франсуаза.
Ксавьер смутилась.
– Я не думала, что это так важно, – сказала она.
– Вас предупреждали, – возразила Франсуаза.
Воцарилось долгое молчание. С некоторым ужасом Франсуаза взирала на эту живую катастрофу, исподтишка вторгавшуюся в ее жизнь; это Пьер своей оценкой, своим уважением разрушил барьеры, в окружении которых держала ее Франсуаза. Теперь, когда она вышла из повиновения, куда все это приведет? Итог дня уже был похвальный: гнев владелицы отеля, наполовину пропущенный вернисаж, тревожная нервозность Пьера, ссора с Жербером. Да и самой Франсуазой овладело беспокойство, поселившееся неделю назад; быть может, именно это более всего ее пугало.
– Вы рассердились? – прошептала Ксавьер. Ее подавленный вид не смягчил Франсуазу.
– Зачем вы это сделали? – спросила она.
– Не знаю, – тихо ответила Ксавьер, понурив голову. – Вот и хорошо, – еще тише сказала она, – вы узнаете, чего я стою, и отвернетесь от меня; вот и хорошо.
– Хорошо, что я отвернусь от вас?
– Да. Я не заслуживаю, чтобы мной интересовались, – с отчаянием произнесла Ксавьер. – Теперь вы меня знаете. Я вам это говорила, я ничего не стою. Надо было оставить меня в Руане.
Все упреки, готовые слететь с губ Франсуазы, становились напрасными перед лицом столь страстных обвинений. Франсуаза умолкла. Кафе наполнялось людьми и дымом; за одним столиком сидела группа немецких беженцев, внимательно следивших за партией в шахматы; за соседним столиком какая-то сумасшедшая, почитавшая себя проституткой, сидя в одиночестве перед кофе со сливками, кокетничала с невидимым собеседником.
– Я не застал его, – сказал Пьер.
– Долго же тебя не было, – заметила Франсуаза.
– Я воспользовался возможностью немного пройтись, мне хотелось проветриться.
Он сел, закурив свою трубку, и выглядел успокоенным.
– Я пойду, – сказала Ксавьер.
– Да, пора уходить, – присоединилась к ней Франсуаза.
Никто не шелохнулся.
– Вот что мне хотелось бы знать, – начал Пьер. – Почему вы это ему сказали?
Он разглядывал Ксавьер с большим интересом, рассеявшим его гнев.
– Я не знаю, – снова сказала Ксавьер. Но Пьер так быстро не отступал.
– Да нет же, знаете, – мягко настаивал он.
Ксавьер удрученно пожала плечами.
– Я не могла удержаться.
– Что-то такое было у вас в голове, – продолжал Пьер. – Что именно? – Он улыбнулся. – Хотели доставить нам неприятность?
– О! Как вы могли подумать? – молвила она.
– Вам казалось, что этот маленький секрет давал Жерберу преимущество перед вами?
В глазах Ксавьер промелькнуло осуждение.
– Меня всегда раздражает, если приходится что-то скрывать, – призналась она.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
