Текст книги "Воспитание школы"
Автор книги: Симон Соловейчик
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 3 страниц)
Чёрная метка и день судьбы
Ученик может испортить учителю настроение. Учитель может испортить ученику жизнь
ДЕЛО ИДЁТ К КОНЦУ – к концу четверти, к концу учебного года, а для многих – к окончанию школы.
Ещё немного, и учителя начнут совещаться – кого перевести, кого оставить на второй год, кого принять в десятый, от кого постараться избавиться, кому дать выпускной документ, кому не давать.
Все принимаемые в конце учебного года решения – это решения о судьбе ребёнка: что с ним будет дальше? По прямому ли, по кривому ли пути пойдёт если не вся его жизнь, то во всяком случае юность?
Оставили на второй год – в семье ощущение беды, сам подросток чувствует себя несчастным, жизнь ему немила, и неизвестно, станет ли он учиться дальше, найдёт ли в себе силы приспособиться к нелёгкой жизни второгодника.
Не взяли в десятый – значит выброшен из ушедшего дальше поезда, где были свой вагон, своё купе, своё место. Человек без места, человек, не включённый в какой-то список, человек, за которого никто не отвечает, – легко ли ему?
Не дали должного аттестата, сорвали все планы, отметили на всю жизнь как худшего в классе – тоже не всякий справится.
Школа – коварное дело для иного ребёнка. Все вроде не страшно: прогулы, двойки, ещё двойки – подумаешь! Все вместе, всем весело, предупреждения учителей не кажутся серьёзными; но наступает мгновение, и учитель, который вчера ещё ничего не мог с тобой поделать и сам казался беззащитным, приобретает огромную власть над твоей жизнью, и теперь уже ты перед ним беззащитен, потому что на его стороне закон. И вот все остались вместе, классом, а ты один.
Но и учителю нелегко принимать трудные решения! Закон законом, да ведь учитель не судья, а ученик не подсудимый, не обвиняемый и даже не подозреваемый; он обычный, ни в чём не виноватый человек, который почему-то не хочет или не может учиться. К тому же всякого совестливого учителя одолевают сомнения: а сам ли мальчишка виноват в том, что плохо учится? Может быть, в другой школе, у других учителей судьба его сложилась бы иначе? А если ему тяжело в семье, то что же ему делать, за что же его теперь ещё и школа наказывает?
А с другой стороны, забота о чести школы, о будущих её учениках. Если во всём потакать двоечнику, если переводить его, ничего не знающего, из класса в класс, то что же будет со школой? Пожалели одного – другим соблазн: значит, можно и не учиться, всё равно переведут, всё равно выпустят, всё равно дадут бумажку. Дадут, никуда не денутся!
Слом судьбы, сама возможность такого слома, власть школы над будущим ребёнка и есть тот самый страшный страх, которым школа держит многих учеников во всё время учения. Двойка – ну и что двойка? Но она своего рода чёрная метка, предупреждение, напоминание о том конечном страхе, о котором – смотри не забывай! доиграешься! На этом страхе, пусть даже и глубоко запрятанном, миллионы детей выучивались и становились людьми; на этом страхе держится огромное число школ. Многие родители и ценят школу лишь по одному показателю: как она поддерживает в ребёнке страх перед будущим, страх за судьбу. Пугает – хорошая, крепкая школа; не умеет напугать – слабая школа, бесполезная, плохая.
Вся прежняя официальная педагогика требований и наказаний опиралась в конечном счёте лишь на одно человеческое чувство – чувство страха. А поскольку оно, это чувство, естественно, поскольку совсем уж бесстрашных людей на свете довольно мало, то педагогика эта давала видимые результаты, которые теперь преподносятся как достижения советской школы, чуть ли не лучшей в мире: учила! давала знания! наших учёных по всему миру расхватывают!
И у многих людей опасения: если мы начнём строить новую школу, в которой страх будет сведён до минимума, – получится ли? Не разрушим ли мы старую, устоявшуюся, дающую прекрасные результаты, лучшую в мире школу?
«Свобода? Что за чушь? – можно услышать сегодня не только от измученного детьми учителя, но и от крупного учёного – теоретика образования. – В обществе нет свободы, и значит, школа должна приучать к жизни без свободы, вот её назначение».
Все логично. Если школа не умеет учить без страха, приходится подыскивать теоретические оправдания для тотального устрашения детей, на то и теоретики.
И вот наступает день «икс» – день платы и расплаты.
Для большинства это счастливый день. Все труды позади, школа платит по этим трудам свидетельствами, дающими определённые права, благополучным переводом в следующий класс.
Но подумаем о тех детях, которые не справились с государственным уроком и теперь должны расплачиваться за прошлые свои грехи перед школой.
Как быть учителю?
Для иного педагога это день долгожданной мести. Сколько ты надо мной издевался, сколько ты мне крови попортил, сколько я с тобой мучилась, сколько раз я тебя предупреждала, что дело кончится плохо, – и вот получай.
Такие учителя непреклонны на педсоветах. Им необходимо, чтобы справедливость восторжествовала и виновный не ушёл от ответа. Сегодняшняя расправа поможет им входить в класс в будущем году. Им не кажется, что они мстят, нет, они поддерживают порядок, они укрепляют главную силу школы – страх. Жалость кажется им неуместной и опасной.
Иные, голосуя на педсовете, вообще ни о чём не думают. Ребёнок для них – один из многих, может быть, один из тысячи. Ребёнка нет перед ними, есть лишь сведения: столько-то двоек, столько-то прогулов, столько-то нарушений дисциплины. Список внушительный, а закон есть закон. Да и кому хочется заполучить в свой будущий класс второгодника?
Интересы школы многим кажутся важнее интересов одного ребёнка, его судьбы.
Отчего такие мучения, отчего учитель поставлен в дву-смысленное положение и должен делать тяжёлый выбор?
Причина во всём устройстве нашей школы, которая хороша лишь для успевающих, для подчиняющихся, для способных и совершенно не знает, что ей делать с ребёнком, который с тяжёлой (лучшей в мире!) программой не справляется.
В английской школе, тоже, кстати сказать, не самой плохой, выпускник в двух старших классах изучает лишь два предмета, выбранных им самим, и ещё два – как необязательные. У нас в выпускном свидетельстве – полтора десятка предметов, и по каждому – отметка. В виде особой милости разрешаются две двойки…
Что это – требовательность, забота о всестороннем развитии, подготовка к будущей жизни? Или жестокость, пренебрежение к судьбе подростка?
К счастью, школа добрее к ученикам, чем инструкции и законы. Надо уж очень сильно досадить учителям или директору, чтобы с тобой обошлись по инструкции. На каждый школьный закон есть определённая, хоть и не строго очерченная зона всеми принимаемого беззакония – беззакония в пользу ученика (а заодно и в пользу школы, которая таким образом сохраняет свою репутацию в глазах начальства).
Это невинное с виду спасительное беззаконие на самом деле не так уж и невинно. Именно с него начинается всеобщее неуважение к законам в государстве. Многие выносят из школы только один урок: всё не страшно, и законы не страшны, надо лишь ладить с людьми – сегодня с учителями, завтра с начальством.
Основы жизни без соблюдения законов миллионы наших детей получают в школе.
Так всегда и бывает, когда издаются законы, соблюсти которые невозможно, – они-то и подрывают всю законность в стране.
Но пока речь идёт просто о программах, иные из которых составляются самой школой, ещё куда ни шло. Однако надвигается стандарт – государственный, обязательный, имеющий силу закона. Стандарт этот будут обходить точно так же, как сегодня обходят программы, в этом смысле ничего не изменится. Но поле беззаконности увеличится во много раз, и если сегодня учителя мучит совесть, то завтра он будет преступником в глазах государства, да и в своих собственных глазах. Сегодня он может просто пожалеть мальчишку, завтра он скажет: «Ничего не могу поделать, государственный закон, государственный стандарт».
Приближается День судьбы. Будем милостивы к своим ученикам!
«Первое сентября», № 42, 1995 г.
Кандидат на второй срок
Непременным следствием свободы должен быть настойчивый педагогический поиск. И особенно поиск в главном: в методах обучения и в программах, по которым учат детей
Перед концом учебного года, перед последним педагогическим советом учителя выдвигают своих кандидатов на второй срок обучения – кандидатов во второгодники.
Наступает решительная минута в жизни многих детей: переведут? оставят?
И для учителя это важно. Редко бывает, чтобы учитель просил перевести двоечника, а высшее начальство школы сопротивлялось. Чаще бывает наоборот: учитель просит оставить, администрация требует перевести.
Если говорить честно, все эти споры не от хорошей жизни, и правильного решения тут быть не может в принципе.
Второй год в одном и том же классе редко кому идёт на пользу, разве что ребёнку, пропустившему слишком много уроков. По большей части на второй год оставляют в виде наказания, чтобы и другим неповадно было, чтобы весь учебный год можно было держать ученика в страхе: «Смотри, ты у меня доиграешься».
В конце концов учитель доводит дело до того, что он не может не оставить ученика, не уронив свой авторитет.
Вот главная беда второгодничества: достаточно часто речь идёт не столько о знаниях, не о том, что ученику лучше ещё раз пройти материал, сколько об авторитете учителя и школы. А это тупик. Интерес живого ребёнка приносят в жертву хоть и важному, но абстрактному авторитету.
Возможно ли избежать второгодничества? Можно ли учить без плохих отметок? Это старый, вечный спор о школе. Стоит заметить, что в последнее время многие стараются избежать этого спора, сделать вид, будто проблемы нет. Приводят в пример школы, где второгодников не бывает, но на поверку оказывается, что в эти школы детей отбирают. Все готовы учить маленьких, многие научились заниматься с маленькими без двоек; но что делать со старшими ребятами? Как учить математике и физике девятиклассников и выпускников – ведь иные из них не понимают, о чём идёт речь у доски; и кто хоть раз слышал тоскливую фразу петербургской учительницы, тот никогда не забудет её. Вот эти слова: «Я преподаю поверх голов».
Надо признаться, что в последние годы так и не удалось найти школу, в которой хорошо (без двоек) учат всех не-отобранных старшеклассников. Может быть, такие школы есть, может быть, на эти слова кто-то отзовётся, но пока что, насколько нам известно, без двоек и без второгодников учат лишь в частных школах с особыми условиями (скажем, с небольшим числом учеников в классах).
А в других? А в других переводят из класса в класс учеников, которые буквально ничего не знают. Статистики, которой можно было бы верить, нет, но, по отзывам наших читателей, в реальности едва ли не половину учеников переводить в следующий класс нельзя. Пусть это количество преувеличено, но никто не станет спорить, что тысячи и тысячи неуспевающих переводят просто так, чтобы не портить школьные показатели.
Вот в чём ещё несправедливость второгодничества: одних переводят, других – нет, хотя и те и эти почти ничего не знают. Во всяком случае, ученики не всегда понимают решение педсовета.
Само собой установилось представление о приличной школе: на второй год оставляют, но не много – несколько человек. Ровно столько, чтобы не привлечь внимания начальства. Оставишь больше – плохая школа, плохо учит; начинаются разговоры на тему «А вы знаете, сколько стоит каждый ученик?». Директор давит на учителей, угрожает карами несговорчивым, требует срочно позаниматься в дополнительном порядке – за годы процентомании средства давления отработаны до совершенства, и давно уже в школах нет трагедий из-за натянутых отметок: учитель сам натягивает их, не дожидаясь неприятностей.
Все, как говорится, утряслось. Вот эта всеобщая привычка к нынешнему состоянию школы, которое никак не назовёшь блестящим, и мешает развитию образования: зачем перемены, если дело идёт и так?
Школа устояла в буре драматичных изменений в нашей стране, но устояла в прежнем своём виде. Все то, за что бранили школу в семидесятые годы, так и осталось. Немножко больше свободы – возможность составлять свои программы и некоторая несущественная вариативность учебных планов – это не принесло школе серьёзного улучшения в главном – в обучении всех детей.
Свобода сама по себе не всегда ведёт к лучшей жизни, свобода – лишь условие для улучшения жизни. Если от предоставления или завоевания свободы дело не становится лучше, люди разочаровываются в свободе.
Непременным следствием свободы должен быть поиск – настойчивый педагогический поиск. И особенно поиск в главном: в методах обучения и в программах, по которым учат детей.
Новомодные рассуждения на тему о том, что главное – программа, что прежние учителя-новаторы не меняли основ, поскольку не трогали программу, – это же все пустое. Как бы ни сокращали программу или как бы ни усложняли её, как бы ни меняли, если учитель не обладает продуктивным методом обучения, никакие программные перемены не помогут ему – второгодничество неотвратимо (или натяжки в отметках).
Но итоги года опять и опять заставляют вернуться к нерешённым вопросам: а правильные ли у нас программы? Всем ли они по силам? Должны ли они быть одинаковыми для всех? Нельзя ли учить в одной школе одним и тем же предметам, но по разным программам, разного уровня, разной направленности? И как совместить это требование с требованиями массовой школы?
К сожалению, в стране нет сейчас ни одного авторитетного педагога-теоретика, который хотя бы пытался ответить на эти вопросы. Все занимаются вопросами частными.
Идея ввести государственные стандарты лишь запутывает всё дело. Если сегодня школа, исходя отчасти из соображений требовательности, отчасти из гуманных соображений, кое-как выпутывается из трудностей с переводом в следующий класс, то появление жёстких стандартов сделает жизнь многих учеников невыносимой. Ни при какой погоде не могут иные наши ребятишки соответствовать каким бы то ни было стандартам; так что же – всех на второй год? Или за дверь?
Идею стандартов обсуждают во всём мире. В американской школе тоже идёт жесточайший спор. Но вот что постепенно обнаруживается: пока эта идея представляется в самом общем виде, многие – «за»: мол, как хорошо, действительно знаний у школьников мало, пусть установят стандарты, и это заставит учителей лучше учить, а студентов (в Америке все школьники называются студентами с первого класса) – хорошо учиться.
Но лишь только доходит до конкретных текстов, до определённых стандартов, со всех сторон поднимается крик: не то! не то! По этому стандарту мы всех учить не сможем! Давайте два стандарта, три, четыре!
Но тогда сама идея превращается в очевидную тупость. Она и есть глупость, только поначалу не всем видна. У нас тоже: разработать, разработать! А как только разработчики предлагают нечто конкретное – шквал критики. Все думают, будто в стандарте главное – сочинить его, разработать. На самом деле главное – утвердить.
Если, конечно, не брать на себя ответственность за утверждение нелепости.
Раньше второгодничество считали браком в работе школы. Директоров прорабатывали, как рядовых заводских бракоделов. Теперь успокоились, поняли, что при современных методах и программах, при нынешних жалких школьных бюджетах от второгодничества не избавиться.
И всё же, заканчивая учебный год и утверждая кандидатов во второгодники, давайте задумаемся: что же такое второгодничество?
Да и думать нечего, все знают. Второгодничество – это слабые, малокомпетентные и плохо оплачиваемые работники. Второгодничество – это преступность. Второгодничество – искалеченные судьбы подростков. Второгодничество – наш общий стыд.
«Первое сентября», № 53, 1996 г.
Действительно ли наша школа – лучшая в мире?
Если не знать чужих школ, никогда не поймёшь, на каком свете ты находишься, верно ли ведёшь дело
Никто не живёт сам по себе, все живут по традиции, по образцу, а то и по моде. И даже тот, кто хочет выглядеть совсем уж по-своему, всё равно как-то соотносится с традицией и образцом. Русская официальная (в отличие от народной) школа в её современном виде была привезена в екатерининские времена из Австрии.
Был человек по имени Янкович-де-Мириево, серб по национальности, православный – у нас почему-то его совсем не знают. Он приехал и создал первых три десятка школ, от которых всё и пошло. Он и учебники сам написал по западному образцу – штук десять или больше. Это всё нормально, образование – всемирное дело и такое важное, что отставать нельзя. Лев Толстой, прежде чем открыть школу в Ясной Поляне, ездил по европейским учебным заведениям; они ему не понравились, но зато он понял, чего же он хочет.
Чаще всего оказывается, что у других те же проблемы, что и у нас, и это очень важно знать; следовательно, они неизбежны, неразрешимы и надо научиться управляться с ними. Нет ничего глупее, чем пытаться решить неразрешимую проблему.
Среди многих причин, по которым наше образование недостаточно хорошо, одна вот какая: мы не умеем учиться у других, мы понятия не имеем, как обстоит дело во всём мире, мы всё хотим сделать по-своему. Мы готовы погубить всех наших детей, лишь бы по-своему.
Постепенно сложилось общее мнение, что наша школа – лучшая в мире. В газетах большие статьи на эту тему – лучшая, лучшая! А если лучшая – зачем же нам учиться? Чему учиться? Пусть у нас учатся! Я не раз встречал людей, которые недоумевают: почему зарубежные педагоги не хотят у нас учиться?
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
