Текст книги "Э.Ренан. Его жизнь и научно-литературная деятельность"

Автор книги: Сигизмунд Годлевский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 10 страниц)

Второй том «Истории христианства» озаглавлен «Апостолы». Здесь Ренан дает замечательную характеристику умственного и нравственного настроения христианской общины, зарождающейся под свежим впечатлением ужасной казни на Голгофе, – настроения, столь непохожего во всех отношениях на скептический индифферентизм наших дней. Необходимо иметь в виду, что христианство было следствием эволюции человеческого духа, которая первоначально совершалась в массе простого народа и лишь затем охватила весь древний культурный мир и ниспровергла окончательно великолепные классические кумиры. Каким образом простые, необразованные люди могли явиться великими преобразователями целых стран? Чтобы ответить на этот вопрос, необходимо понять до тонкости своеобразное психическое состояние той отдаленной эпохи. По мнению Ренана, в этом вообще заключается сущность научной исторической критики, а особенно в данном случае непонимание характера эпохи могло бы привести прямо к нелепым заключениям. Дело в том, что под благодатным небом Востока в первые века нашей эры масса населения хотя и отличалась, быть может, большим суеверием и невежеством, чем у нас, на Севере, все-таки благодаря врожденной живости темперамента и сильно развитой фантазии стояла несравненно выше современной обездоленной, подавленной толпы. Она не испытывала ужасного гнета сурового климата и тяжких материальных забот, преследующих на каждом шагу современного рабочего. Правда, и в те отдаленные времена тяжкий физический труд плохо вознаграждался, но зато и удовлетворение простых человеческих потребностей в южном климате давалось настолько легко, что даже древние рабы не знали того ужасного труда, какой сплошь и рядом выпадает на долю свободного пролетария в наши дни. Кроме того, в древности религиозное воспитание являлось делом общественным, а потому до некоторой степени даже обязательным. Подобное воспитание, может быть, способствовало развитию суеверий, но вместе с тем оно возвышало и облагораживало человеческую душу. Проводя целые часы в праздных мечтах под сенью садов или в оживленных спорах среди толпы на площадях, на перекрестках больших дорог, у городских ворот и храмов, простые люди в старину, при всем их невежестве, приобретали некоторое развитие в живом общении с себе подобными. Но развитие это было в высшей степени односторонним и условным. Критическая мысль ни в чем не проявлялась. Греко-римская наука могла оказывать некоторое влияние на воззрения высших классов населения, а толпа по-прежнему коснела в глубоком первобытном невежестве. Все ее миросозерцание было основано на преданиях, старых баснях и диких бреднях изуверов. Легковерие ее было безгранично; она не знала разницы между сновидением, сказкой и действительностью и, не задумываясь, принимала свои желания и предположения за несомненный факт. Подобная толпа при исключительных условиях очень легко поддавалась всяким увлечениям и самым гнусным подстрекательствам. Почти в одно и то же время она способна была проявить и женскую чувствительность, и зверскую жестокость, и фанатическое ослепление, и удивительную прозорливость. После кровавой оргии на Голгофе, когда обезумевшая от злобы толпа пресытилась мучениями и кровью Распятого, молившегося в страшный час смерти за врагов своих, настали дни горького раздумья, глубокой тревоги, ужасных воспоминаний, скорби и раскаяния. Любовь к великому учителю в сердцах его осиротевших учеников и многочисленных последователей дошла до настоящего экстаза. Они ждали чуда, победы Искупителя над смертью, осуществления надежд и предсказаний, связанных с явлением Мессии. Ведь в святых книгах ясно сказано, что он пришел затем, чтобы спасти мир, искоренить его злобу и пороки, основать царство Божие на земле. Как мог он умереть, не исполнив своего предназначения?! И вот чудо, которого так ждали измученные тоскою и состраданием ученики Христа, свершилось: они опять увидели дорогой божественный лик, услышали знакомый голос, который еще недавно наполнял их сердца невыразимым счастьем и спокойствием. Иисус являлся верующим на краю своей могилы, на вершинах гор, на берегах галилейских озер и наконец в часы вечерних собраний, когда ученики предавались трогательным воспоминаниям о своем божественном учителе.

* * *

Таким образом, догматы воскресения из мертвых и вознесения Господня были установлены в первые моменты возникновения христианской общины, когда апостолы, по возвращении из Галилеи, собрались опять в Иерусалиме. Все верующие были глубоко убеждены, что Иисус восторжествовал над смертью и, подобно Моисею и Илии, окруженный божественным ореолом, вознесся на небо, где будет восседать одесную Бога-Отца до тех пор, пока не настанет уже близкий день исполнения всех предсказаний относительно Мессии.

…………………………………………..

В данном случае чувство веры восторжествовало над всеми материальными препятствиями и чудо стало несомненным фактом, не возбуждающим никаких недоразумений и споров. Первые последователи Иисуса были так неразрывно связаны великими надеждами, воспоминаниями и любовью, что совершенно позабыли о своем личном существовании. Понятно, о праве собственности не было и речи. Имущество верующих поступало в полное распоряжение старших, заботившихся о нуждах бедняков. Эти праведники в то время и носили название нищих, или евионитов. Они поселились в одном из кварталов Иерусалима, целые часы проводили в глубоких размышлениях и общих молитвах, а по вечерам, собравшись за общей трапезой, предавались мистическим воспоминаниям. Словом, это была настоящая монастырская община, но только без иерархии. Ее невидимым главою был Иисус, а духовными отцами – ближайшие его ученики, живые свидетели его чудес и смерти, естественные истолкователи его поучений. При этом никаких принципиальных споров и борьбы за преобладание не возникало и не могло возникнуть. Воспоминание о святом учителе, проповедовавшем безграничную любовь даже к озлобленным врагам, всех сдерживало и примиряло. На внешние обряды не обращали особенного внимания. Впрочем, вступление в члены общины обязательно сопровождалось крещением согласно обычаям, перенятым отчасти у ессеев и некоторых древнееврейских сект. Практиковалась при этом и публичная исповедь. Все находились в страстном ожидании пришествия Мессии, а потому о земном никто не помышлял. Не заботились даже о том, чтобы устные предания и слова Иисуса увековечить в книгах и таким образом передать их потомству. К чему это, если дни мира сочтены?! Перед близкой кончиной остается лишь молиться. И верующие молились до полного самозабвения, громко пели, плакали и проповедовали на собраниях. Вследствие крайнего возбуждения из уст их иногда вырывались непонятные слова, которым возбужденные слушатели придавали пророческое значение. Все точно жили, не замечая ничего, в сверхъестественном мире призраков. Таинственные видения и чудесные исцеления, составлявшие в то время обычное явление, еще усиливали всеобщее возбуждение. Необходимо заметить, что первые последователи Иисуса считали себя правоверными иудеями, строго соблюдали все старые обряды и законы Моисея. В этом отношении особенно выделялся Иаков, называемый братом Господним и пользовавшийся среди верующих не меньшим влиянием, чем апостол Петр.

Казалось бы, распятие Иисуса должно было бесповоротно оттолкнуть его учеников от народа, запятнанного кровью Мессии; но тем не менее даже в этом случае они не нарушали великого завета любви и сохранили веру в торжество Израиля. По их понятиям, только еврейский народ, избранный самим Иеговой, является носителем вечной правды, а потому Мессия, сошедший на землю для того, чтобы основать царство Божие, есть истинный еврейский национальный вождь. Слова Иисуса о том, что он принес правду и спасение всем верующим в слово Божие без различия их происхождения, не были как следует услышаны и поняты. Зато последователи его, сумевшие соединить проповедь всеобщего братства и любви с крайним патриотизмом, очень часто повторяли слова своего учителя, что он пришел не для того, чтобы разрушить старый закон, и ревностно стремились сохранить все связи с иудейством, поставив себя в положение новой еврейской секты. О распространении своих верований за пределами Палестины они нисколько не заботились. По их убеждению, весь языческий мир, ненавистный Рим, Греция, Египет, – все эти нечестивые народы и правительства, не признающие единого истинного Бога, заранее обречены на гибель. Один лишь избранный народ будет спасен Мессией в день страшного, но справедливого суда. Напрасно было бы призывать язычников к спасению в истинной вере; погрязшие в грехах и заблуждениях, они не в состоянии постигнуть учения Иисуса. Таким образом, лишенное своего общечеловеческого характера учение это распространялось на первых порах почти исключительно в пределах Палестины и проникло в Дамаск, Александрию, Антиохию и некоторые крупные города Востока лишь благодаря иудействующим, то есть таким иноплеменникам, которые, в поисках за истиной приняв первоначально иудейскую, а затем и христианскую веру, по возвращении на родину стали ревностными распространителями его.

Но для того чтобы христианство освободилось от искажений, внесенных в него духом слепого патриотизма, и овладело древним миром, потребовалось еще немало упорного труда и великих жертв. Пока последователи Иисуса представляли замкнутую религиозную общину, чернь и фарисеи терпели их; но такое положение, несмотря на всю уступчивость и смирение христиан, не могло сохраняться. Вскоре один из самых ревностных и смелых проповедников нового учения, св. Стефан, был приговорен к смертной казни и побит камнями за то, что открыто говорил народу о близком возмездии за казнь Мессии, предсказывал скорое падение Иерусалима и разрушение Храма. Судьбе угодно было, чтобы среди палачей первого христианского мученика находился человек, которому христианство впоследствии оказалось особенно обязано своим распространением и безграничным торжеством. Быть может, вид пролитой за идею крови и взгляд святого мученика, обращенный к небу, где, умирая, он видел Бога-мстителя и искупителя, окруженного неземным величием, заронил первое мучительное сомнение в душу Савла, быть может, здесь следует искать начало того великого обращения преследователя в ревностного проповедника, в котором так наглядно сказалась непреодолимая сила христианства? Как бы то ни было, но мученичеством св. Стефана ознаменовался неизбежный разрыв между новым и старым законом. Стремление замкнуть христианство в узкие рамки национальной идеи потерпело полную неудачу главным образом благодаря Савлу, носившему латинизированное имя Павел и обладавшему, по-видимому, значительным по тому времени образованием. Это был именно один из тех людей идеи, одаренных непреклонной волей, которые являются вершителями судеб целых поколений и народов.

Характеристике этой замечательной личности и выяснению ее громадного значения Ренан посвятил конец второго, весь третий и часть четвертого томов своей «Истории христианства». Особенно сцена обращения Павла описана у Ренана в высшей степени художественно и правдиво. Без сомнения, такой развитой и нервный человек должен был испытывать по временам мучительные угрызения совести вследствие своего участия в преследовании безответных и кротких последователей Иисуса. Беззаветная их вера могла тронуть сердце и не такого верующего человека, как Павел, могла заставить его усомниться в правоте дела, которое приходилось отстаивать путем грубого насилия. Но в подобных случаях преследователи и палачи обыкновенно стараются заглушить голос совести и найти забвение в новых преступлениях. И Павел долго не сдавался, как все фанатики, проявляя болезненное упрямство в преследовании заранее намеченной цели. Вся его энергия проистекала исключительно из области духа, а телом он был немощен: его терзала какая-то таинственная болезнь. Он сам сравнивал эту болезнь с острым лезвием, которым Бог исполосовал его жалкое тело. И вот этот великий фанатик и страдалец, заручившись разрешением еврейского первосвященника преследовать христиан за пределами Иерусалима, спешил в Дамаск, чтобы нанести кровавый удар едва возникшей там христианской общине. Вдали, в сиянии знойного дня, он уже видел стены и крыши городских домов, в которых скрывались намеченные им жертвы! А за ним, в лучах южного солнца, сверкали снежные вершины Ливанских и Гермонских гор. Изнемогая от жары и усталости, Павел с несколькими лишь спутниками медленно пробирался по дороге, проложенной по скатам холмов и гор, среди ореховых и оливковых рощ. Необходимо заметить, что эта местность и поныне отличается своим болотно-лихорадочным характером, причем внезапные заболевания часто сопровождаются временной потерей зрения. Возможно даже, что путники находились под гнетущим впечатлением внезапно нагрянувшей грозы. Что именно перечувствовал Павел в эту роковую минуту, – неизвестно, но он вдруг упал, точно сраженный молнией, и среди ослепительного блеска услышал голос Иисуса, говорящий ему по-еврейски: «Савл, Савл, за что преследуешь меня?» Когда видение исчезло, Павел убедился, что глаза его закрыты для внешних впечатлений. Спутники привели его в Дамаск, где он провел трое суток почти в беспамятстве, лишенный зрения, пока его не исцелил один христианин, по имени Анания. В те времена подобные исцеления посредством прикосновения к больному составляли среди верующих обычное явление

* * *

В эпоху безграничного сомнения люди не доверяют даже своим впечатлениям, чувствам и желаниям и сердца их закрыты для безотчетных откровений. Но Павел, при всем его образовании, верил, что мир управляется сверхъестественной силой, а потому ни на одно мгновение не усомнился в том, что слышит голос свыше и что сам Бог открыл ему глаза и указал пути к спасению. Судьба его была решена. Он сделался христианином.

Вскоре после этого христианская вера распространилась далеко за пределами Палестины, принимая все более и более общечеловеческий характер. К новому движению примкнули не только евреи, но и греки, и в богатом многолюдном городе Антиохии с греко-сирийским населением возникла значительная христианская община. Здесь впервые еврейское слово «Мессия» перевели на греческий язык, и по имени Христа его последователи получили название христиан.

Все это совершилось благодаря неутомимой деятельности Павла и его ближайших сподвижников, среди которых особенно выделяется Варнава. В Священном писании сохранились несомненные указания на разногласия и даже столкновения новообращенного деятеля с приверженцами христианского иудаизма, мечтавшими лишь о спасении и всемирном торжестве еврейского народа. Дальнейшая история христианства показала, что в этом споре правда была на стороне свободомыслящего Павла, стремившегося к освобождению веры от всех исключительно национальных, староеврейских обрядов и прилагавшего все усилия к тому, чтобы идея всеобщей любви, возвещенная миру Иисусом Христом, очищенная от всех случайных примесей, сделалась доступной по возможности всем народам. Своим светлым умом, соединявшим возвышенный идеализм с необыкновенной практичностью и прозорливостью, Павел понял, что истинная вера не может быть исключительно национальной и что ослепленный фанатизмом далекий азиатский восток почти не способен к восприятию нового учения. Вот почему его поездки с целью пропаганды ограничились лишь Сирией, Малой Азией и преимущественно островами, городами и побережьями с греческим населением. Благодаря ему возникли могущественные христианские общины или соборы в греческих городах Ефесе, Колоссах, Коринфе, а также в Фессалониках, в Галате, во Фригии. В 58 году по Р.Хр. Павел прибыл вновь в Иерусалим, чтобы примириться с враждебной партией, но ошибся в своих расчетах: этот еврейский город, уже обреченный на разрушение, до последней минуты остался «гнездом осиным», столицей непримиримых изуверов. Только благодаря вмешательству римских властей Павел избегнул смерти и был приговорен к бичеванию как нарушитель общественного спокойствия. Тогда, под впечатлением вещих видений, он понял, что наступил наконец момент для осуществления его давнишней мечты – возвестить слово божие в столице мира. И, сославшись на звание римского гражданина, полученное им по наследству от отца, он потребовал суда Цезаря и сената. Это требование было вполне законным: римский гражданин, где бы он ни находился и что бы ни совершил, мог подлежать лишь суду верховной римской власти, и Павел после тяжкого и продолжительного заключения на отходящем из Азии корабле был отправлен в Рим, где в качестве государственного узника содержался под домашним арестом в одной из гостиниц, ревностно и смело проповедуя учение Христа.

Здесь мы переходим к сжатому изложению четвертого тома «Истории христианства», озаглавленного «Антихрист». По богатству исторического материала и ясности изложения том этот признается наиболее удачным. Наряду с великим проповедником слова божия, пожертвовавшим всем ради торжества идеи и доживающим свои последние дни, Ренан мастерски изобразил чудовищного развратника Нерона, не признававшего ничего, кроме страстей и своих личных капризов.

«Когда Цезарь терял ум, когда лопались все артерии его несчастной головы, помутившейся от неслыханной власти, – говорит Ренан, – то происходили невозможные безобразия. Мир был отдан в руки чудовищу. Не было возможности его прогнать; его гвардия с остервенением отстаивала его. Затравленный зверь укрывался и бешено защищался. Что касается лично самого Нерона, то это было в одно и то же время нечто ужасное и смешное, величественное и глупое».

В его лице, казалось, порок отождествлялся с искусством, которое служило лишь средством гнусного неслыханного разврата. С высоты трона было объявлено, что добродетель – ложь; что христиане и вообще все добродетельные люди – или лицемеры, или крамольники и бунтовщики, которых необходимо истреблять, как диких зверей; что истинно порядочный человек только тот, кто, не стесняясь, сознается в своей полной порочности; что человек велик лишь в деле разрушения, когда он пользуется всем, не давая ничего взамен, когда он все бесповоротно разрушает или создает, следуя минутному капризу. Пожар Рима был одним из подобных капризов Нерона. Мнилось, что весь древний мир обречен на гибель по воле обезумевшего Цезаря, и в апокалипсических видениях отшельника из Патмоса, казалось, отразилась ужасная действительность. Жестокие преследования христиан, всеобщее падение нравов и неурядица, восстание иудеев, смерть Нерона, продолжительная осада и разорение Иерусалима, междоусобная борьба партий и убийства в Храме, триумф Тита и Веспасиана, избиение побежденных и скованных евреев среди игр – все эти сцены из истории осужденных на смерть народов в изображении Ренана соединяются в одно законченное целое. Среди всеобщей гибели восторжествовало лишь учение любви и всепрощения. С тех пор как ослепленный фанатизмом и обагренный кровью мучеников и палачей Иерусалим пал, победа христианства была обеспечена. «После возникновения учения Христа иудейство уже не имело более основания существовать, – говорит Ренан. – Израиль отдал все сыну своей печали и исчерпался в этом рождении. Закон появления великих созданий таков, что виновник жизни их умирает, передав бытие другому. После передачи жизни тому, который должен ее продолжать, виновник жизни есть не более как сухой ствол, зачахшее существо. Впрочем, редко бывает, чтобы этот приговор природы тотчас же исполнялся: отцветшее растение все еще стремится жить. Мир полон таких блуждающих скелетов, которые переживают поразивший их приговор. Иудейство принадлежит к числу их. История не знает зрелища более странного, чем то, каким является сохранение этого народа, который в течение почти тысячелетий не проявил жизненной отзывчивости к совершившемуся, не написал страницы, достойной прочтения, не дал нам верной о себе справки. Нужно ли удивляться тому, что, прожив таким образом целые века вне вольной атмосферы человечества, в подвале, если можно так выразиться, в состоянии особого рода безумия, он выходит из него бледным, чахлым?»

Конечно, утверждать, подобно Ренану, что жизнь какого бы то ни было народа исчерпывается одной идеей и что миллионы людей живут лишь исключительно ради идеальных целей, – это значит увлекаться, но тем не менее и независимо от подобных недостатков «История христианства» в общем дает верную картину событий той достопамятной эпохи.

В трех последних томах – «Евангелия» (т. V), «Христианская церковь» (т. VI) и «Марк Аврелий и конец древнего мира» (т. VII) – Ренан, с одной стороны, исследует условия и события, сопровождавшие создание Евангелий как апокрифических, так и канонических, прослеживает постепенный рост христианской церкви, изучает ее внутреннюю организацию и взаимные отношения различных христианских общин, а с другой стороны, изображает античный мир в эпоху борьбы его с иудейством и нарождающимся великим учением и наконец полное торжество христианства. Перед своей кончиной высокомерный языческий Рим еще раз встрепенулся и попытался отстоять свое существование и власть над миром. Этот момент очень ярко изображен в пятом томе. «После долгих жестоких испытаний, пережитых Римской империей, – говорит Ренан, – избрание Траяна на престол римских императоров обеспечивало цивилизованному человечеству того времени целое столетие благополучной жизни. Римская империя была спасена. Траян, которого усыновление Нервой поставило во главе империи, был действительно великий человек, настоящий римлянин, вполне владевший собой, хладнокровный в начальствовании над массами, серьезный и достойный. Нет сомнения, что он обладал меньшим политическим гением, чем Цезарь, Август и Тиверий, но он был зато выше их по своей справедливости и доброте. В отношении же военных талантов он уступал только Цезарю. Философией он не занимался, подобно Марку Аврелию, но был равен ему своей практической мудростью и благосклонностью. Его твердая вера в либеральные идеи ни разу не поколебалась. К философам Траян постоянно относился с величайшим уважением и с самой изысканной внимательностью. Таким образом между греческими учениями и римской гордостью установился наитеснейший союз. „Жить, как подобает римлянину и человеку“, – вот мечта каждого, кто сколько-нибудь уважает себя. Не подлежит сомнению, что древняя философия переживала тогда дни величайшего подъема: еще никогда она не проникала так глубоко в личную и общественную жизнь. Все это было похоже на какой-то запоздалый расцвет прекраснейшей умственной культуры, созданный совместными усилиями греческого и итальянского гения. В основании своем эта культура была осуждена на смерть; но, прежде чем умереть, она давала из себя последний рост листьев и цветов. И вот наконец настало время, когда мир человеческий будет управляться разумом. В течение ста лет философии предстоит наслаждаться присущей ей способностью делать народы счастливыми. Масса превосходнейших законоположений, составляющих лучшую часть всего римского права, принадлежит этому времени. Создаются общественные благотворительные учреждения; дети в особенности составляют предмет попечения государства. Правительство воодушевлено истинно нравственным чувством».

Однако сам Ренан признает, что во время мудрого управления великих императоров положение христианства оказалось в действительности гораздо худшим, нежели тогда, когда злодеи I века наносили ему жестокие удары. Ясно, что все эти прославленные цезари: Траян, Адриан, Антонин и Марк Аврелий, – если и были мудры, то лишь в весьма условном и ограниченном смысле; что их либерализм, подобно либерализму английских лордов, был только кажущимся; что они были в действительности преисполнены всяких предрассудков и римской гордости, не признающей ничего вне Рима, и что поэтому падение древнего мира, несмотря на внешние успехи и временный подъем античного духа, являлось неизбежным. Достаточно вспомнить, с какой неумолимой жестокостью Траян и Адриан подавили новое восстание евреев в Киренаиде, Египте и на Кипре, как все иудейское население местами было систематически и поголовно истреблено и как мятежники-евреи в пылу бешеной борьбы питались мясом римлян и греков, делали себе пояса из их кишок и кожи, купались в крови своих жертв, отдавали пленников живьем на съедение диким зверям и подвергали их утонченным мучениям; достаточно заметить, что рабство в то время процветало, чтобы убедиться в призрачности мечты о царстве разума в античном мире. Очевидно, древнееврейское правило «око за око и зуб за зуб» и власть высокомерного языческого Рима устарели и не могли устоять в борьбе с учением всеобщей любви и всепрощения.

Последний том «Истории христианства» заключает в себе очерк развития христианской церкви в царствование Марка Аврелия и параллельную картину усилий философии преобразовать государственный и общественный строй на основании чисто рациональных принципов.

«Второе столетие, – говорит Ренан в предисловии к седьмому тому, – имело двойную славу основать христианство, то есть великий принцип, реорганизовавший нравы путем веры в сверхъестественное, и видеть, как была испробована благодаря стоицизму и без всякого вмешательства супернатурализма высокая попытка светской школы. Обе эти попытки были чужды друг другу, но торжество христианства только тогда понятно, когда отдашь себе отчет в том, что попытка стоиков имела энергичного и что – недостаточного… В этом отношении Марк Аврелий является поучительной личностью, к которой постоянно приходится возвращаться. Он резюмирует собой все, что было лучшего в античном мире, и имеет еще то преимущество, что является без покрывала благодаря сочинению бесспорной искренности и достоверности. Более чем когда-либо я думаю, что период происхождения, эмбриогенез христианства, если так можно выразиться, оканчивается с Марком Аврелием в 180 году. В этот момент великое дитя имеет все свои органы; оно отделено от своей матери и будет жить уже собственной жизнью. К тому же смерть Марка Аврелия может быть рассматриваема как заключение античной цивилизации. Все, что делается хорошего после его смерти, не принадлежит уже эллино-римскому элементу; торжествует элемент еврейско-сирийский, и хотя нужно еще целых сто лет до окончательного его торжества, но уже и тогда видно, что будущее принадлежит ему. Третье столетие есть агония целого мира, который еще во II веке был полон жизни и сил».

Но уже в то время расцвет древнего мира является кажущимся, как отчасти признает и сам Ренан. Греко-римская философия стоиков, блестящим представителем которой был Марк Аврелий, не могла избавить древний мир ни от пороков, ни от возмутительных злоупотреблений, ни от ужасных насилий и жестокостей уже потому, что эта философия, по существу аристократическая, искала опоры лишь в человеческом разуме и с презрением отворачивалась от действительности, а погибающий древний мир нуждался в коренном нравственном перерождении.

«История первых веков христианства», состоящая из семи отдельных томов, посвященных исследованию выдающихся моментов в развитии учения Христа, даже по мнению ее автора не представляет сама по себе вполне законченного целого. Без сомнения, христианство возникло из иудаизма; учения Моисея и Христа, Старый и Новый завет, как известно из Священного писания, не находятся между собой в непримиримом противоречии, а, напротив, сливаются в одно неразрывное законченное целое; поэтому Ренан естественно должен был прийти к осознанию необходимости, поставив стены, воздвигнуть и фундамент того величественного здания, над постройкой которого он трудился столько лет. Таким фундаментом к «Истории христианства», по замыслу ее автора, должна служить «История израильского народа», написанная им, однако, много лет спустя, уже в глубокой старости (1887—1892 гг.). «В „Жизни Иисуса“, – говорит Ренан, – я пытался представить величественный рост галилейского дерева от земли до его верхушки, где поют небесные птицы. В книге, которую я писал в течение последнего лета, я полагаю раскрыть зародыши христианства, исследовать почву, где заложены его корни». Однако вполне этой цели он не достиг, ограничившись лишь изучением религиозных стремлений Израиля.

Мы уже знаем, что, по мнению Ренана, весь смысл существования «избранного народа» сводится к созданию великой религиозной системы, что с появлением Христа эта цель была достигнута вполне и еврейский народ давно уже обречен на смерть. Однако он все еще живет и хочет жить, как живут многие народы, не создавшие никакой особенной ни политической, ни религиозной системы и не признающие над собою высшей власти идеи. Все дело в том, что «жизнь для жизни нам дана» и что развитие народов, как и личности, не исчерпывается служением одной отвлеченной идее, что обусловлено оно стечением разнородных начал и чрезвычайно сложным сочетанием социальных, экономических, исторических, этических и других законов. Воспитанный монахами Ренан был склонен придавать чрезмерное значение религиозной идее в развитии человечества, упуская из виду влияние других, не менее существенных исторических факторов. Его «История израильского народа» является в сущности лишь историей религиозных верований Израиля.

В интересах изложения мы отступим несколько от хронологического порядка и постараемся в общих чертах передать здесь содержание этого последнего произведения Ренана в связи с его прочими трудами по истории религий. Метода, какой следовал в данном случае автор, уже нам известна; ее особенность заключается в своеобразном сочетании приемов исключительно художественных и литературных с научными. В «Истории израильского народа» эта особенность сказывается очень сильно. Ренан иногда прерывает повествование о давно минувших исторических событиях ссылками и намеками на современное положение вещей во Франции и т. п. Свое изложение он начинает с древнейших времен, когда израильский народ являлся еще малочисленным племенем сирийского происхождения, живущим в ближайшем соседстве и общении с филистимлянами, аммонитянами, моавитами и другими столь же невежественными и полудикими народами. Его прародители, легендарные патриархи, по словам Ренана, поклонялись фетишам, или так называемым «елогимам». Затем установился культ Иеговы, который первоначально являлся не единым Богом-Вседержителем и Творцом вселенной, а исключительно национальным покровителем Израиля, как Ваал у финикиян, Дагон у филистимлян и Молох у аммонитян. Этот бог Израиля обладал в полной мере всеми ужасными свойствами национальных языческих богов: был завистлив и жесток, особенно с врагами своего народа, а гнев его мог быть утолен лишь кровью жертв.