Текст книги "Пески времени"

Автор книги: Сидни Шелдон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Глава 10

Мигель Каррильо нервничал. Можно даже сказать, что он был на грани нервного стресса. День оказался для него далеко не самым удачным. Все, что утром так хорошо начиналось (когда он, наткнувшись на четырех монахинь, убедил их в том, что и сам был монахом), кончилось тем, что он оказался без сознания, связанный по рукам и ногам, на полу в магазине одежды.

Первой, кто его обнаружил, была жена владельца магазина. Ею оказалась грузная пожилая усатая женщина со скверным нравом. Посмотрев на него, лежавшего связанным на полу, она воскликнула:

– Матерь Божья! Кто ты такой? Что ты здесь делаешь?

Каррильо призвал на помощь все свое обаяние.

– Слава Богу, что вы пришли, сеньорита. – Хотя сразу было видно, что перед ним замужняя женщина. – Я пытался высвободиться из этих пут, чтобы добраться до телефона и позвонить в полицию.

– Ты не ответил на мой вопрос.

Он постарался занять более удобное положение.

– Все очень просто, сеньорита. Я – брат Гонсалес из монастыря недалеко от Мадрида. Проходя мимо вашего замечательного магазина, я увидел, что двое молодых людей пытаются ворваться в него. Как слуга Господа, я счел своим долгом остановить их. Я прошел за ними внутрь в надежде уберечь их от ошибок на их пути, однако они повалили и связали меня. Не будете ли вы теперь так любезны развязать...

– Дерьмо!

– Простите? – Он уставился на нее.

– Кто ты такой?

– Я же сказал вам, что я...

– Знаешь, что я тебе скажу, ты – самый ничтожный лгун из всех, кого я видела. – Она подошла к брошенным монахинями одеждам: – А что это такое?

– Ах это? Те двое молодых людей маскировались – понимаете? И...

– Так их, судя по одежде, было четверо, а ты говорил – двое.

– Верно. Потом пришли еще двое и...

Она подошла к телефону.

– Что вы делаете?

– Звоню в полицию.

– Уверяю вас, в этом нет необходимости. Как только вы поможете мне освободиться, я сам тут же пойду в полицию и обо всем сообщу.

Женщина посмотрела на него сверху вниз.

– Запахни свою сутану, монах.

* * *

Полиция проявила к нему еще меньше сочувствия, чем хозяйка. Каррильо допрашивали четыре жандарма гражданской гвардии. Один их вид в зеленой форме и черных блестящих кожаных шляпах XVIII века внушал страх всей Испании, и они, естественно, показали Каррильо свое искусство.

– Вы знаете, что в точности соответствуете описанию человека, убившего священника неподалеку отсюда?

Каррильо вздохнул:

– Неудивительно. У меня есть брат-близнец, да накажет его Господь. Из-за него я постригся в монахи. Наша бедная мать...

– Хватит.

В комнату вошел великан со шрамом на лице.

– Добрый день, полковник Акока.

– Это он?

– Да, полковник. В связи с тем, что, кроме него, мы нашли в том же магазине и одежду монахинь, мы подумали, что вы захотите лично допросить его.

Рамон Акока подошел к бедолаге Каррильо:

– Да. С удовольствием.

Каррильо подарил полковнику свою самую обворожительную улыбку.

– Я рад, что вы пришли, полковник. Я выполняю поручение своей церкви, и мне крайне важно попасть в Барселону как можно быстрее. Я уже пытался объяснить этим любезным джентльменам: я стал жертвой обстоятельств лишь потому, что старался быть добрым самаритянином.

Полковник Акока вежливо кивнул.

– Поскольку ты торопишься, я попробую избавить тебя от излишней траты времени.

– Благодарю вас, полковник. – Каррильо расплылся в улыбке.

– Я задам тебе несколько простых вопросов. Если ты честно ответишь, все будет замечательно. А если ты соврешь, тебе будет очень больно.

Что-то мелькнуло в его руке.

– Слуги Господа не лгут, – гордо ответил Каррильо.

– Мне очень приятно это слышать. Расскажи-ка мне про тех четырех монахинь.

– Я ничего не знаю о четырех монахи...

Удар кулака с надетым на него медным кастетом пришелся ему по губам, и по комнате разлетелись брызги крови.

– Боже мой! Что же вы делаете? – задыхаясь, вскричал Каррильо.

– Расскажи мне про четырех монахинь, – повторил полковник Акока.

Очередной удар кулака сломал Каррильо зубы.

– Не надо. Я... – Каррильо чуть не захлебывался кровью.

– Расскажи мне о четырех монахинях. – Акока говорил спокойным и рассудительным тоном.

– Я... – Тут Каррильо увидел занесенный кулак. – Да! Я... я... – Слова точно посыпались из него: – Они были в Вильякастине, убежали из своего монастыря. Пожалуйста, не бейте меня больше.

– Продолжай.

– Я... я сказал, что помогу им. Им надо было переодеться.

– И ты забрался в магазин...

– Нет. Я... да. Я... Они украли какую-то одежду, потом оглушили меня и исчезли.

– Они говорили, куда направляются?

И тут Каррильо вдруг овладело какое-то своеобразное чувство собственного достоинства.

– Нет.

Он не упомянул про Мендавию вовсе не из-за того, что хотел спасти монахинь. На них Каррильо было абсолютно наплевать, но полковник изуродовал ему лицо. И после выхода из тюрьмы ему будет стоить больших трудов зарабатывать себе на жизнь.

Полковник Акока повернулся к жандармам гражданской гвардии:

– Видите, чего можно добиться в результате небольшой дружеской беседы? Отправьте его в Мадрид – он обвиняется в убийстве.

* * *

Лючия, сестра Тереза, Рубио Арсано и Томас Санхуро держали путь на северо-запад в сторону Ольмедо. Стараясь избегать оживленных дорог, они шли через пшеничные поля, пастбища, где паслись козы и овцы, и пасторальная невинность сельских пейзажей казалась какой-то иронией на фоне той страшной опасности, которой они все подвергались. Они шли всю ночь, а на рассвете поднялись в горы, чтобы найти какое-нибудь глухое местечко.

– Ольмедо прямо перед нами, – сказал Рубио Арсано. – Мы переждем здесь до темноты. Похоже, вам обеим не мешало бы поспать.

Сестра Тереза была физически измотана. Кроме того, с ее нервами тоже творилось что-то неладное, и это вызывало еще большую тревогу. Она чувствовала, что теряет ощущение реальности. Это началось с пропажи ее драгоценных четок. Неужели она их потеряла, может, кто-нибудь их украл? Она не знала. На протяжении долгих лет они были ее утешением, стали ее частью, ее спасением, и вот теперь их нет.

Может быть, она их потеряла в монастыре во время нападения? А было ли вообще нападение? Все теперь казалось таким нереальным. Она уже больше не была уверена в том, что в действительности было и чего не было. Она видела ребенка. Был ли это ребенок Моник или Господь подшучивает над ней? Все так смешалось. Когда она была молодой, все было так просто. Когда она была молодой...

Глава 11

Эз, Франция, 1924

Еще в восьмилетнем возрасте главной радостью в жизни Терезы де Фосс была церковь. Какое-то священное пламя будто притягивало ее, обогревая своим теплом. Она часто ходила слушать капеллу Кающихся Старцев, молилась в соборе в Монако и в Нотр-Дам-Бон-Вуаяж в Каннах, но чаще всего она бывала на службе в церкви в Эзе.

Тереза жила в похожей на замок вилле на горе, возвышавшейся над средневековым городком под названием Эз, неподалеку от Монте-Карло, откуда открывался вид на Лазурный берег. Городок располагался высоко в горах, и Терезе казалось, что оттуда ей был виден весь мир. На вершине стоял монастырь, и тянувшиеся вниз по склону горы ряды домов спускались к самой синеве Средиземного моря.

Моник была на год младше Терезы и считалась в семье красавицей. Даже когда она была ребенком, никто не сомневался, что, повзрослев, она превратится в женщину необычайной красоты. У нее была великолепная фигура, сверкающие синевой глаза, и непринужденная уверенность в себе полностью соответствовала ее внешности.

Тереза была гадким утенком. По правде говоря, де Фоссы стеснялись своей старшей дочери. И если бы Тереза была просто некрасивой, они бы, возможно, смогли путем пластической операции укоротить ей нос, изменить линию подбородка или исправить разрез глаз. Но сложность заключалась в том, что лицо Терезы было слегка перекошено. Не на месте казалось все, словно она, как комедийная актриса, ради смеха сделала такую гримасу.

Но если Господь обделил ее внешними данными, то он постарался компенсировать это, вознаградив ее другим щедрым даром. У Терезы был ангельский голос. Это было отмечено, когда она впервые спела в церковном хоре. Прихожане в изумлении внимали чистому, прозрачному пению ребенка. С возрастом голос Терезы стал еще более прекрасным. В церкви она пела все сольные партии. Там она чувствовала себя в своей стихии. Но за стенами церкви Тереза была невероятно робкой и застенчивой из-за своей внешности.

В школе все дружили с Моник. Мальчики и девочки ходили за ней гурьбой. Им хотелось играть с ней или просто быть рядом. Ее приглашали на все вечера. Терезу тоже приглашали, но вспоминали о ней всегда в последнюю очередь, как о необходимости соблюдать формальности, и Тереза с горечью это сознавала.

«Послушай, Рене, нельзя приглашать только одну из сестер де Фосс, надо пригласить обеих, а то это будет невежливо».

Моник стыдилась уродства своей сестры. Она считала, что это бросает тень и на нее.

Родители относились к старшей дочери подобающим образом, педантично выполняли свои родительские обязанности. Однако было очевидно, что обожали они Моник, и тем единственным, о чем мечтала Тереза и чего ей не хватало, была любовь.

Она росла послушной девочкой, всегда готовой и стремящейся сделать приятное. Способная ученица, Тереза с удовольствием занималась музыкой, иностранными языками, любила историю и отличалась в школе усердием. Ее учителя, служанки и горожане испытывали к ней жалость. Владелец одного магазина сказал как-то, когда Тереза уже вышла: «Господь был невнимателен, создавая ее».

Единственным местом, где Тереза встречала любовь, была церковь. Священник любил ее, и Господом она была любима. Каждое утро она ходила на мессу, никогда не забывая о четырнадцати остановках Христа на крестном пути. Становясь на колени в прохладе церковных сводов, она чувствовала, что Бог где-то рядом. А когда она пела, ее переполняло чувство надежды, ожидания. Ей казалось, что с ней вот-вот должно произойти нечто необыкновенное. Это и было ее единственным утешением в жизни.

Тереза никогда не делилась своими горестями ни с родителями, ни с сестрой, не желая лишний раз огорчать их, и тайну об их взаимной с Господом любви держала в секрете.

Тереза обожала свою сестру. Они вместе играли, и она всегда поддавалась Моник, давая ей выигрывать во все игры. Они вместе гуляли, спускаясь по крутым каменным ступеням, высеченным в горах, в городок Эз, и бродили по его узким улочкам мимо магазинов, наблюдая, как разные мастера продают свои творения.

Девочки росли, превращались в подростков, и предсказания горожан оказались верными. Моник становилась все более красивой, и мальчишки постоянно крутились вокруг нее, у Терезы же друзей было мало. Большую часть времени она проводила за шитьем и чтением или ходила в городок за покупками.

Как-то, проходя мимо гостиной, Тереза услышала, как мать с отцом говорили о ней.

– Она будет старой девой и останется с нами до конца нашей жизни.

– Тереза кого-нибудь найдет, у нее очень добрый характер.

– Современных юношей этим не привлечешь. Им нужны такие, с кем приятно лечь в постель.

Тереза убежала прочь.

* * *

По воскресеньям Тереза по-прежнему пела в церкви, и благодаря этому случилось нечто такое, что должно было полностью изменить ее жизнь. Однажды на службе присутствовала некая мадам Нефф, тетка директора радиостанции в Ницце.

Воскресным утром, подойдя к Терезе, она решила поговорить с ней.

– Как вы можете прозябать здесь, дорогая? У вас же необыкновенный голос. Вам надо этим пользоваться.

– Я пользуюсь. Я...

– Я имею в виду не... – она окинула взглядом церковь, – не это. Я говорю о профессиональном применении вашего голоса. Без ложной скромности скажу вам, что я могу на слух определять талант. Я хочу, чтобы вас послушал мой племянник. Он может записать вас на радио. Что вы на это скажете?

Терезе стало жутковато при одной только мысли об этом.

– Обсудите это дома.

* * *

– Мне кажется, это замечательно, – сказала мать Терезы.

– Тебе было бы неплохо попробовать, – согласился отец.

У Моник были свои соображения на этот счет.

– Ты же не профессиональная певица, – сказала она. – Ты можешь стать посмешищем.

Это, конечно, была неистинная причина, по которой Моник пыталась отговорить сестру. В действительности же Моник боялась, что Тереза добьется успеха. Именно Моник всегда была в центре внимания. «Это несправедливо, – думала она, – что Господь одарил Терезу таким голосом. А вдруг она станет знаменитой? Я тогда останусь в стороне, незамеченной».

И Моник всячески пыталась отговорить свою сестру от прослушивания.

Однако в следующее воскресенье мадам Нефф, остановив Терезу в церкви, сказала:

– Я поговорила со своим племянником. Он очень хочет устроить вам прослушивание. Он ждет вас в три часа в среду.

В следующую среду взволнованная Тереза предстала перед директором радиостанции в Ницце.

– Я – Луи Бонне, – кратко представился он. – Я могу уделить вам пять минут.

Внешние данные Терезы лишь подтвердили его худшие опасения. Его тетушка и раньше присылала ему подобные дарования. «Надо, пожалуй, посоветовать ей заниматься домашними делами».

Но он знал, что так не скажет. Тетушка была очень богата, а он оставался ее единственным наследником.

Тереза прошла за Луи Бонне по узкому коридору в маленькую студию.

– Вы когда-нибудь пели на профессиональной сцене?

– Нет, месье.

Ее блузка взмокла от пота. «Зачем я поддалась на эти уговоры?» – терзалась Тереза. Она готова была в панике бежать.

Бонне подвел ее к микрофону.

– У меня сегодня нет ни одного пианиста, так что вам придется петь а капелла. Вы знаете, что это такое?

– Да, месье.

– Чудесно.

Уже не в первый раз он думал, стоят ли все эти дурацкие прослушивания богатства его тетушки.

– Я пойду в аппаратную. У вас времени на одну песню.

– Месье... что мне?..

Но его уже не было. Тереза осталась в комнате одна, она стояла и смотрела на микрофон. Она понятия не имела, что ей петь. «Просто сходи и познакомься с ним, – сказала его тетя. – По субботам радиостанция передает музыкальную программу».

«Куда бы скрыться?»

Неизвестно откуда раздался голос Луи:

– У меня не слишком много времени.

– Простите, я не могу...

Но директор решил наказать ее за то, что уже потратил на нее время.

– Хотя бы несколько нот, – настаивал он.

Этого будет достаточно, чтобы он доложил своей тетушке, как глупо выглядела эта девчонка. Возможно, после этого она перестанет присылать ему своих протеже.

– Я жду, – сказал он.

Откинувшись, он закурил «Житан». Еще целых четыре часа. Иветт будет его ждать. У него будет время побыть с ней, прежде чем вернуться домой к жене. Может, даже останется время на...

И тут он услышал ее голос и не мог в это поверить. Звуки были такими чистыми и нежными, что у него по спине пробежали мурашки. Голос был полон желания и тоски, он пел об одиночестве и отчаянии, о потерянной любви и несбывшихся мечтах. К глазам подступили слезы. Этот голос пробудил в нем чувства, которые он считал давно умершими. «Боже мой! Где же она была раньше?»

Вошедший в аппаратную инженер стоял и слушал точно завороженный. Дверь оставалась открытой, и, очарованные этим голосом, в нее входили все новые и новые люди. Они стояли и молча слушали, как голос сердца отчаянно взывает к любви, все другие звуки словно замерли в комнате.

После того как песня смолкла, в комнате воцарилась тишина, затем какая-то женщина сказала:

– Кто бы она ни была, не упускайте ее.

Луи Бонне поспешил в студию. Тереза уже собралась уходить.

– Простите, я отняла у вас слишком много времени. Понимаете, я никогда...

– Сядьте, Мария.

– Тереза.

– Извините. – Он глубоко вздохнул. – Каждую субботу мы передаем музыкальную программу.

– Я знаю. Я ее слушаю.

– А что вы скажете по поводу участия в ней?

Она удивленно смотрела на него, не веря своим ушам.

– Вы имеете в виду, что хотите предложить мне работу?

– На этой же неделе. Для начала мы будем платить вам не много. Но это будет для вас хорошей рекламой.

В это было трудно поверить. Ей собирались платить за пение.

* * *

– Тебе будут платить? И сколько же?

– Не знаю, мне все равно.

«Самое главное, что я кому-то нужна», – чуть не сказала она, но сдержалась.

– Какая прекрасная новость. Значит, тебя будут передавать по радио? – сказал отец.

Ее мать уже начала строить планы:

– Мы предупредим всех друзей, чтобы они слушали и написали о том, как ты им понравилась.

Тереза взглянула на Моник, ожидая, что она скажет: «Не надо этого делать, Тереза и так всем понравится».

Но Моник промолчала. «Это быстро забудется», – думала она.

Но она ошиблась.

В субботу вечером на радиостанции Тереза вся дрожала от волнения.

– Поверьте мне, – убеждал ее Луи Бонне, – это совершенно естественно. Через это проходят все артисты.

Они сидели в маленькой зеленой комнате для исполнителей.

– Вы станете сенсацией.

– Мне станет плохо.

– У нас нет времени. Через две минуты вы должны быть в эфире.

Днем Тереза репетировала с маленьким оркестром, который должен был ей аккомпанировать. Это была удивительная репетиция. Сцена, с которой ведутся трансляции, была заполнена служащими радиостанции, наслышанными о девушке с необыкновенным голосом. В благоговейном молчании они слушали, как Тереза репетировала песни, которые должны были прозвучать в эфире. Ни у кого не было ни тени сомнения в том, что они присутствуют при рождении новой звезды.

– Как жаль, что она не очень привлекательна, – заметил режиссер, – но кто сможет узнать об этом по радио?

В этот вечер Тереза выступила великолепно. Она чувствовала, что никогда не пела лучше. И кто знает, чем это все обернется? Может быть, она станет знаменитостью и у ее ног будет множество поклонников, которые будут просить ее руки. Так же, как просят руки Моник.

Словно читая ее мысли, Моник сказала:

– Я искренне рада за тебя, сестренка, но особо не обольщайся. Все это быстро проходит.

«Это не пройдет, – думала счастливая Тереза. – Я наконец-то стала кем-то, я нашла себя».

* * *

В понедельник утром раздался междугородный телефонный звонок.

– Наверное, кто-то решил подшутить, – предупредил Терезу отец. – Он назвался Жаком Ремю.

«Самый известный во Франции постановщик». Тереза недоверчиво взяла трубку.

– Алло?

– Мадемуазель де Фосс?

– Да.

– Тереза де Фосс?

– Да.

– Это Жак Ремю. Я слышал ваше субботнее выступление по радио. Вы именно то, что мне нужно.

– Я... я не понимаю.

– Я собираюсь поставить спектакль в «Комеди Франсез», это мюзикл. Репетиции начинаются на следующей неделе, я искал кого-нибудь с вашим голосом. Сказать по правде, такого голоса, как у вас, нет ни у кого. Кто ваш импресарио?

– Импресарио? Я... У меня нет импресарио.

– Тогда я приеду к вам, и мы составим контракт.

– Месье Ремю... я... я не очень привлекательна.

Ей было мучительно произнести эти слова, но она понимала, что должна это сделать, чтобы не обманывать его ожиданий.

Он засмеялся:

– Вы станете привлекательной после того, как я поработаю над вами. Театр – это притворство. Театральный грим может творить любые чудеса.

– Но...

– До завтра.

* * *

Это было пределом мечтаний. Подумать только! Участвовать в постановке Ремю?

– Я сам обговорю с ним контракт, – сказал отец Терезы.

– Нужно держать ухо востро, когда имеешь дело с этой «театральной публикой».

– Тебе нужно новое платье, – сказала мать. – Я приглашу его пообедать с нами.

Моник не сказала ничего. Происходящее казалось ей невыносимым. Она и думать не могла о том, что ее сестра станет звездой. Может, еще можно было что-то предпринять...

* * *

Моник позаботилась о том, чтобы первой спуститься навстречу Жаку Ремю, приехавшему днем на виллу де Фосс. При виде столь очаровательной девушки его сердце запрыгало от радости. Она была одета в простенькое белое платьице, превосходно подчеркивавшее ее фигуру.

«Боже мой, – подумал он, – такой голос при таких внешних данных! Она – само совершенство. Она станет большой звездой».

– Я несказанно рад с вами познакомиться, – сказал Ремю.

– Рада вас видеть. – Моник нежно улыбнулась ему в ответ. – Я большая поклонница вашего таланта, месье Ремю.

– Прекрасно. Значит, мы сработаемся. Сценарий у меня с собой. Это чудесная история о любви, и я думаю...

В этот момент в комнату вошла Тереза. На ней было новое платье, но выглядела она в нем нескладно. Увидев Жака Ремю, она остановилась.

– Здравствуйте. Я не знала, что вы уже здесь. Я хочу сказать... Вы приехали несколько раньше...

Он вопросительно посмотрел на Моник.

– Это моя сестра, – сказала Моник. – Тереза.

Они обе смотрели, как меняется его лицо: выражение потрясения сменилось разочарованием, перешедшим в нескрываемое отвращение.

– Так это вы пели?

– Да.

Он повернулся к Моник:

– А вы?..

– Я – сестра Терезы, – с невинной улыбкой ответила Моник.

Переведя взгляд на Терезу, Ремю вновь внимательно посмотрел на нее и покачал головой.

– Мне жаль, – сказал он Терезе, – но вы слишком... – он искал подходящее слово, – вы слишком... молоды. Я, с вашего позволения, должен вернуться в Париж.

Они стояли и смотрели ему вслед.

«Сработало, – с ликованием подумала Моник. – Получилось».

Тереза так больше и не выступала по радио. Луи Бонне умолял ее прийти, но рана была слишком глубокой.

«Увидев мою сестру, – думала Тереза, – никто не хочет иметь дело со мной. Я такая уродина».

Ей на всю жизнь запомнилось выражение лица Жака Ремю.

«Я сама виновата, глупо было о чем-то мечтать, – убеждала себя Тереза. – Бог наказал меня».

После этого Тереза пела только в церкви и стала еще большей затворницей.

* * *

В течение последних десяти лет Моник отвергла более десятка предложений о замужестве. Ее руки просили сыновья мэра, банкир, врач, владельцы местных магазинов. Ее поклонниками были мужчины всех возрастов – от только что окончивших школу юношей до представительных и преуспевающих мужчин сорока – пятидесяти лет. Среди них были богатые и бедные, красивые и страшные, образованные и невежды. Но все они получили отказ.

– Кого же тебе еще надо? – спрашивал Моник озадаченный отец.

– Здесь все очень скучные, папа. Эз – такое убогое место. Я мечтаю о принце из Парижа.

Отец послушно отправил ее в Париж, но в последний момент решил послать с ней и Терезу. Девушки остановились в маленькой гостинице на Буа де Булонь.

Сестры видели Париж по-разному. Моник посещала благотворительные вечера, званые обеды, ее приглашали на чай титулованные молодые люди. Тереза побывала в Доме инвалидов и в Лувре. Моник ездила на скачки в Лоншам и на празднества в Мальмезон. Тереза ходила молиться в собор Парижской Богоматери и гуляла по тенистой дорожке вдоль канала Сен-Мартэн. Моник веселилась у «Максима» и в «Мулен Руж», пока Тереза бродила по набережным, останавливаясь у книжных ларьков и цветочных лавок, стояла возле базилики Сен-Дени. Тереза получила истинное наслаждение от Парижа, что же касается Моник, для нее поездка оказалась неудачной.

Вернувшись домой, Моник заявила:

– Я не встретила такого мужчину, за которого мне бы хотелось выйти замуж.

– И тебя совершенно никто не заинтересовал? – спросил отец.

– По-настоящему – никто. Был один молодой человек, он приглашал меня поужинать у «Максима». Его отец владеет угольными шахтами.

– Ну и как он? – с интересом спросила мать.

– Он богат, хорош собой, воспитан и от меня без ума.

– Он просил твоей руки?

– Каждые десять минут. В конце концов мне просто не захотелось его видеть.

Мать в изумлении уставилась на нее:

– Но почему?

– Потому что он только и говорил об угле: уголь битумный, уголь крупнокусковой, каменный уголь, бурый уголь. Все это так скучно, скучно, скучно.

* * *

На следующий год Моник решила, что она вновь хочет в Париж.

– Я соберу свои вещи, – сказала Тереза.

Моник покачала головой:

– Нет. Думаю, на этот раз мне лучше поехать одной.

Моник уехала в Париж, а Тереза, оставшись дома, каждое утро ходила в церковь и молилась, чтобы ее сестра нашла красавца принца.

И вот однажды случилось чудо. Чудо потому, что это произошло именно с Терезой. Его звали Рауль Жирадо.

Как-то в воскресенье он оказался в той церкви, куда ходила Тереза, и услышал ее пение. Он никогда не слышал ничего подобного и дал себе слово, что обязательно с ней познакомится.

Ранним утром в понедельник Тереза зашла в городской универмаг, чтобы купить материал на платье, которое она собиралась шить. За прилавком стоял Рауль Жирадо.

Он взглянул на вошедшую Терезу и просиял:

– Ваш голос...

Она смущенно посмотрела на него:

– Простите?..

– Я слышал, как вы вчера пели в церкви. Великолепно!

Он был высок, хорош собой, с умными сверкающими темными глазами и красивым чувственным ртом. Ему было чуть за тридцать, на год-два больше, чем Терезе.

Его внешность настолько поразила Терезу, что она от волнения начала заикаться. Она смотрела на него во все глаза и чувствовала, как сильно бьется ее сердце.

– С-спасибо, – ответила Тереза. – М-мне, пожалуйста, три ярда муслина.

– С удовольствием, – улыбнулся Рауль. – Это здесь.

Терезе вдруг стало очень трудно сосредоточиться на цели своего прихода. Ее мыслями целиком завладел этот молодой человек – его приятная внешность и обаяние, исходившая от него мужественность.

Когда Терезе наконец удалось на чем-то остановить свой выбор и Рауль заворачивал покупку, она осмелилась спросить его:

– Вы... вы здесь недавно, да?

Взглянув на нее, он улыбнулся, и Тереза вся затрепетала.

– Да. Я приехал в Эз всего несколько дней назад. Этот магазин принадлежит моей тете, и, поскольку ей нужна помощь, я решил поработать здесь немного.

«Сколько это „немного“?» – подумала Тереза.

– Вы должны петь на профессиональной сцене, – сказал Рауль.

Она вспомнила выражение лица Ремю, когда он увидел ее. Нет, она никогда больше не рискнет выступить.

– Благодарю вас, – пролепетала Тереза.

Он был тронут ее смущением и робостью и попытался вовлечь в разговор.

– Я раньше не бывал в Эзе. Это красивый городок.

– Да, – мямлила Тереза.

– Вы здесь родились?

– Да.

– Вам здесь нравится?

– Да.

Схватив сверток, Тереза убежала.

* * *

На следующий день она нашла предлог, чтобы вновь пойти в магазин. Она не спала полночи, придумывая, что скажет Раулю.

«Я рада, что вам понравился Эз...»

«Монастырь, как вы знаете, был построен в четырнадцатом веке...»

«А вы бывали в Сад-Поль-де-Ване? Там есть очаровательная церковь...»

«Мне очень нравится Монте-Карло, а вам? Как замечательно, что это недалеко отсюда. Мы с сестрой иногда спускаемся по Гранд-Корниш и ходим в театр „Фор Антуан“. Вы слышали о нем? Это большой открытый театр...»

«А вы знаете о том, что Ницца когда-то называлась Никайа? О, вы этого не знали? Да-да. Много лет назад там были греки. В Ницце есть музей с останками пещерных людей, живших там тысячи лет назад. Интересно, не правда ли?»

Тереза заготовила десятки подобных фраз. Но увы, как только она вошла в магазин и увидела Рауля, все вылетело у нее из головы. Она просто смотрела на него, не в силах вымолвить ни единого слова.

– Добрый день, – весело сказал Рауль. – Я рад вновь видеть вас, мадемуазель де Фосс.

– Спасибо.

Она чувствовала себя идиоткой. «Мне тридцать лет, – думала она, – а веду себя как глупенькая школьница. Хватит».

Но она ничего не могла с собой поделать.

– Чем я могу быть полезен вам сегодня?

– Я... мне нужно еще муслина.

Именно это ей нужно было меньше всего.

Она смотрела, как Рауль пошел за рулоном ткани. Положив его на прилавок, он стал отмерять.

Она приготовилась сказать «два», но вместо этого произнесла:

– Вы женаты?

Подняв на нее глаза, он ласково улыбнулся.

– Нет, – ответил он. – Я еще не имел такого счастья.

«Тебе это скоро предстоит, – подумала Тереза. – Как только Моник вернется из Парижа».

Моник должна полюбить этого человека. Они просто созданы друг для друга. Тереза переполнялась счастьем при мысли о том, как Моник познакомится с Раулем. Это будет замечательно, если Рауль Жирадо станет ее зятем.

* * *

На следующий день, когда Тереза шла мимо магазина, Рауль, увидев ее, выбежал на улицу.

– Добрый день, мадемуазель. Я как раз собираюсь сделать перерыв. Вы не согласились бы выпить со мной чашечку чаю, если вы свободны?

– Я... Да, спасибо.

Его присутствие словно лишало ее дара речи, но Рауль тем не менее был с ней необыкновенно любезен. Он изо всех сил старался, чтобы ей было с ним легко, и вскоре Тереза поймала себя на том, что рассказывает этому незнакомцу то, о чем ни с кем до этого не делилась. Они говорили об одиночестве.

– В толпе чувствуешь себя одиноко, – сказала Тереза. – Я ощущаю себя островом в людском море.

– Я понимаю, – улыбнулся он.

– Но у вас, должно быть, так много друзей.

– Знакомых. Друзей не может быть много.

Она словно разговаривала со своим отражением. Час пролетел незаметно, и ему пора было возвращаться на работу. Они уже встали, когда Рауль спросил:

– Не согласились бы вы завтра со мной пообедать?

Конечно же, он был очень добр. Тереза знала, что ни один мужчина не способен увлечься ею. Тем более такой красавец, как Рауль Жирадо. Она была убеждена, что он был добр ко всем.

– С большим удовольствием, – ответила Тереза.

Когда она встретилась с ним на следующий день, Рауль весело сказал:

– Я сегодня днем не работаю. Может быть, мы съездим в Ниццу, если вы не слишком заняты?

Они ехали по Мойенн-Корниш в его машине с откинутым верхом, внизу волшебным ковром раскинулся город. «Я никогда не была так счастлива», – думала Тереза, откинувшись на сиденье. И тут же виновато вспоминала: «Я радуюсь за Моник».

Моник возвращалась из Парижа на следующий день. Рауль будет подарком сестре от Терезы. Она достаточно трезво мыслила, чтобы отдавать себе отчет в том, что такие мужчины существовали в этом мире не для нее. Тереза уже достаточно настрадалась в своей жизни и давным-давно усвоила, как отличить реальное от невозможного. Красивый мужчина, сидевший за рулем возле нее, принадлежал к несбыточным мечтам, о которых она не смела даже думать.

Они пообедали в ресторане «Ле Шантеклер» в гостинице «Негреско» в Ницце. Еда была превосходной, но впоследствии Тереза даже не могла вспомнить, что она ела. Ей казалось, что они с Раулем никак не могли наговориться. Им так много хотелось сказать друг другу. Он был остроумен, обаятелен, и, похоже, ему было интересно с Терезой – очень интересно. Его интересовало ее мнение обо всем, и он внимательно слушал ее. Их взгляды во многом совпадали. Они словно чувствовали друг в друге родственную душу. Если у Терезы и возникало какое-то сожаление по поводу того, что должно было случиться, она решительно гнала от себя эти мысли.

– Вы бы не хотели прийти к нам завтра пообедать? Моя сестра должна вернуться из Парижа. Я бы хотела вас с ней познакомить.

– С удовольствием, Тереза.

* * *

Когда Моник на следующий день вернулась домой, Тереза поспешила встретить ее в дверях.