Текст книги "Эпоха надзорного капитализма. Битва за человеческое будущее на новых рубежах власти"

Автор книги: Шошана Зубофф

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 16 страниц)

VII. Секреты извлечения

Важно отметить существенные различия для капитализма между этими двумя моментами оригинальности в Ford и Google. Изобретения Ford произвели революцию в производстве. Изобретения Google произвели революцию в добыче и создали первый экономический императив надзорного капитализма: императив извлечения. Императив извлечения означал, что объемы поставок сырья должны постоянно расти. Промышленный капитализм требовал эффекта масштаба в производстве для достижения больших объемов выпуска в сочетании с низкой себестоимостью. Надзорный же капитализм требует эффекта масштаба при извлечении поведенческого излишка.

Массовое производство было направлено на новые источники спроса в лице первых массовых потребителей начала XX века. Форд ясно сказал об этом: «Массовое производство начинается с обнаружения общественной потребности»[194]194
  Henry Ford, “Mass Production,” Encyclopedia Britannica (New York: Encyclopedia Britannica, 1926), 821, http://memory.loc.gov/cgi-bin/query/h?ammem/coolbib:@field(NUMBER+@band(amrlg+lg48)).


[Закрыть]. Спрос и предложение были взаимосвязанными последствиями новых «условий существования», которые определили жизнь моих прабабушки и прадедушки Софи и Макса и других странников первого модерна. Изобретение Форда углубило взаимосвязи между капитализмом и этими группами.

Напротив, изобретения Google разрушили взаимность, свойственную его первоначальному общественному договору с пользователями. Роль цикла реинвестирования поведенческой стоимости, который когда-то связывал Google с его пользователями, резко изменилась. Вместо того чтобы углублять единство с этой группой, основанное на спросе и предложении, Google решил полностью перестроить свой бизнес вокруг быстро растущего спроса со стороны рекламодателей, правдами и неправдами по крупицам собирая данные о поведении в интернете, в конкурентной борьбе за рыночные преимущества. В этом новом предприятии пользователи перестали быть самоцелью, став вместо этого средством достижения целей других.

Реинвестирование в пользовательские услуги стало методом привлечения поведенческого излишка, а пользователи стали ничего не подозревающими поставщиками сырья для более широкого цикла получения дохода. Масштаб экспроприации излишка, доступный Google, вскоре устранил всех серьезных конкурентов по его основному поисковому бизнесу, поскольку непредвиденные доходы от использования поведенческого излишка использовались для привлечения все большего и большего числа пользователей в его сети, сделав Поиск Google фактическим монополистом. Учитывая его изобретения, открытия и стратегии, Google стал праматерью и идеальным типом новой экономической логики, основанной на продаже предсказаний – древнем и вечно прибыльном ремесле, которое с самого начала человеческой истории питалось противостоянием человека с неопределенностью.

Одно дело – пропагандировать достижения в производстве, как это делал Генри Форд, и совсем другое – хвастать непрерывной интенсификацией скрытых процессов, направленных на извлечение поведенческих данных и персональной информации. Последнее, чего хотел Google, – это раскрыть секреты того, как он переписал свои собственные правила и в процессе этого переписывания продал себя в рабство императиву извлечения. Поведенческий излишек был необходим для получения дохода, а секретность будет нужна для устойчивого накопления поведенческого излишка.

Так в политиках и практиках, регулирующих все аспекты внешнего и внутреннего поведения Google, стала устанавливаться секретность. Как только руководство Google осознало коммерческую значимость поведенческого излишка, Шмидт ввел в действие то, что он называл «стратегией сокрытия»[195]195
  См.: Levy, In the Plex, 69.


[Закрыть]. Сотрудникам Google было велено не говорить о том, что в патенте называлось его «новаторскими методами, аппаратом, форматами сообщений и/или структурами данных» и не подтверждать слухи о потоках денег. Сокрытие не было стратегией post hoc; оно было органически встроено в проект, который стал надзорным капитализмом.

Один из бывших управленцев Google, Дуглас Эдвардс, убедительно пишет об этом неловком положении и культуре секретности, которую оно сформировало. По его словам, Пейдж и Брин были «ястребами», настаивавшими на агрессивном сборе и удержании данных: «Ларри выступал против любого образа действий, который раскрывал бы наши технические секреты или баламутил воду в вопросах конфиденциальности и ставил под угрозу нашу способность собирать данные». Пейдж хотел постараться не пробуждать любопытство пользователей, сводя к минимуму их шансы натолкнуться на любые намеки о размахе проводившихся Google операций с данными. Он сомневался в благоразумности электронного табло в вестибюле приемной, которое отображало текущий поток поисковых запросов, и «пытался убить» ежегодную конференцию Google Zeitgeist, которая подытоживает тенденции года в том, что касается этих запросов[196]196
  Edwards, I’m Feeling Lucky, 340–345.


[Закрыть].

Журналист Джон Баттель, который вел летопись Google в 2002–2004 годах, говорил об «отстраненности» компании, «ограниченном обмене информацией» и «отчуждающей и ненужной секретности и изоляции»[197]197
  Battelle, The Search.


[Закрыть]. Другой ранний биограф компании отмечает: «Что облегчало сохранение тайны, так это то, что почти никто из экспертов, отслеживающих бизнес в интернете, не верил, что у Google вообще может быть какая-то тайна»[198]198
  Levy, In the Plex, 69.


[Закрыть]. Как сказал Шмидт журналисту газеты New York Times: «Надо побеждать, но лучше побеждать без лишнего шума»[199]199
  См.: Hansell, “Google’s Toughest Search”.


[Закрыть]. Та же научная и материальная сложность, которая требовалась для захвата и анализа поведенческого излишка, делала возможной и стратегию сокрытия – плащ-невидимку над всей операцией. «Управление поиском в наших масштабах – очень серьезный входной барьер», – предостерегал Шмидт потенциальных конкурентов[200]200
  См.: Markoff and Zachary, “In Searching the Web”.


[Закрыть].

Конечно, всегда есть легитимные коммерческие причины скрывать местонахождение вашего золотого прииска. В случае Google стратегия сокрытия требовалась для удержания конкурентного преимущества, но были и другие причины, чтобы напускать туман и путать следы. Какой была бы в те дни реакция общественности, если бы она узнала, что магия Google проистекает из его исключительной способности осуществлять надзор за поведением в интернете в одностороннем порядке, а его методы специально разработаны для того, чтобы упразднить индивидуальные права на принятие решений? Политика Google должна была обеспечивать секретность, чтобы защитить операции, которые и были задуманы как незаметные, потому что они отнимали что-то у пользователей и задействовали эти односторонне присвоенные ресурсы для обслуживания интересов других.

То, что Google оказался в силах поддерживать секретность, уже само по себе свидетельствует об успехе его планов. Эта возможность – важнейшая иллюстрация различий между «правом на принятие решений» и «конфиденциальностью». Право на принятие решений дает право выбрать, держать ли что-то в секрете или поделиться этим с другими. Можно выбрать степень конфиденциальности или прозрачности для каждой ситуации. Судья Верховного суда США Уильям О. Дуглас сформулировал эту точку зрения на конфиденциальность в 1967 году: «Конфиденциальность предполагает, что у человека есть возможность раскрыть, показать другим то, во что он верит, о чем думает, чем обладает…»[201]201
  William O. Douglas, “Dissenting Statement of Justice Douglas, Regarding Warden v. Hayden, 387 U.S. 294” (US Supreme Court, April 12, 1967), https://www.law.cornell.edu/supremecourt/text/387/294; Nita A. Farahany, “Searching Secrets,” University of Pennsylvania Law Review 160, no. 5 (2012): 1271.


[Закрыть].

Надзорный капитализм сам претендует на это право принятия решений. Обычно возмущаются нарушением конфиденциальности, но проблема в другом. В более широком социальном контексте конфиденциальность не подрывается, а перераспределяется, так как право на принятие решений в отношении конфиденциальности передается надзорному капиталу. Теперь право решать, как и что они будут раскрывать, принадлежит не самим людям, а надзорному капитализму. Этот необходимый элемент новой логики накопления обнаружил Google: он должен утвердить свое право на получение информации, от которой зависит его успех.

Способность корпорации скрывать этот захват прав зависит не только от технических методов или корпоративной политики секретности, но и от языка. Джордж Оруэлл когда-то заметил, что в политике, войне и бизнесе эвфемизмы используются как инструменты, благодаря которым «ложь выглядит правдой, убийство – достойным делом»[202]202
  George Orwell, Politics and the English Language (Peterborough: Broadview, 2006); Джордж Оруэлл, Лев и Единорог. Эссе, статьи, рецензии (Москва: Московская школа политических исследований, 2003), 356.


[Закрыть]. Google тщательно камуфлирует всю значимость операций, связанных с поведенческим излишком, с помощью технического жаргона. Два популярных термина – «цифровой выхлоп» и «цифровые крошки» – создают ощущение бесполезных отходов: остатков, которые может забрать себе каждый[203]203
  В качестве типичного примера можно привести следующее высказывание в журнале Economist: «Google эксплуатирует информацию, являющуюся побочным продуктом взаимодействий с пользователем, или выхлопом данных, который автоматически перерабатывается для улучшения обслуживания или создания совершенного новых продуктов». “Clicking for Gold,” Economist, February 25, 2010, http://www.economist.com/node/15557431.


[Закрыть]. Зачем засорять выхлопными газами атмосферу, когда их можно переработать в полезные данные? Кому придет в голову назвать такую переработку актом эксплуатации, экспроприации или грабежа? Кто посмеет переопределить «цифровой выхлоп» как добычу сырья или контрабанду или вообразить, что Google научился целенаправленно выманивать этот так называемый выхлоп с помощью своих методов, аппарата и структур данных?

«Таргетирование» – еще один эвфемизм. Это слово ассоциируется с точностью, эффективностью и компетентностью. Кто бы мог подумать, что таргетирование скрывает новое политическое уравнение, в котором концентрация вычислительной мощности Google отбрасывает в сторону право пользователя на принятие решений с такой же легкостью, с какой Кинг-Конг может отбросить муравья, и это происходит за кулисами, где никто ничего не увидит?

Эти эвфемизмы действуют точно так же, как те, что встречаются на самых ранних картах североамериканского континента, где целые регионы были помечены словами «язычники», «неверные», «идолопоклонники», «дикари», «вассалы» и «мятежники». В силу этих эвфемизмов коренные народы – их территории и права – исключались из моральных и правовых уравнений захватчиков, узаконивая акты присвоения и разрушения, которые проложили путь для церкви и монархии.

Целенаправленная работа по сокрытию голых фактов с помощью риторики, умолчаний, усложнения, исключительности, масштаба, несправедливых соглашений, дизайна и эвфемизмов – еще один фактор, который помогает объяснить, почему во время прорыва Google к прибыльности мало кто заметил основополагающие механизмы его успеха и их значение в более широком контексте. В этой картине коммерческий надзор – не просто неудачное совпадение или случайное упущение. Он не был ни необходимой стадией развития информационного капитализма, ни неизбежным продуктом цифровых технологий или интернета. Это специально сконструированный человеческий выбор, беспрецедентная рыночная форма, оригинальный выход из чрезвычайной ситуации и глубинный механизм, с помощью которого по дешевке создается и преобразуется в доход новый класс активов. Надзор – это путь к прибыли, который отодвигает в сторону «мы, народ», забирая наши права на принятие решений без нашего разрешения и даже когда мы говорим «нет». Открытие поведенческого излишка знаменует собой критический поворотный момент не только в биографии Google, но и в истории капитализма.

В годы, прошедшие после первичного размещения его акций в 2004 году, впечатляющий финансовый прорыв Google сначала поразил, а потом загипнотизировал онлайн-мир. Многие годы инвесторы Кремниевой долины повышали свои рискованные ставки в поисках той неуловимой бизнес-модели, которая бы все оправдала. Когда финансовые результаты Google стали достоянием общественности, охота на мифические сокровища была официально закончена[204]204
  Valliere and Peterson, “Inflating the Bubble,” 1–22.


[Закрыть].

Новая логика накопления перекинулась первым делом на Facebook, который был запущен в том же году, когда Google вышел на биржу. Генеральный директор Марк Цукерберг отверг стратегию взимания с пользователей платы за обслуживание, как это делали телефонные компании в предыдущем столетии. «Наша миссия – соединить всех людей в мире. Это не делается с помощью платного сервиса», – настаивал он[205]205
  См.: Lev Grossman, “Exclusive: Inside Facebook’s Plan to Wire the World,” Time.com (blog), December 2015, http://time.com/facebook-world-plan.


[Закрыть]. В мае 2007 года он представил платформу Facebook, открыв социальную сеть для всех, а не только для людей с университетскими электронными адресами. Шесть месяцев спустя, в ноябре, он запустил свой большой рекламный продукт Beacon, который должен был автоматически делиться транзакциями с партнерских сайтов со всеми «друзьями» пользователя. Эти сообщения появлялись, даже если пользователь в данный момент не в Facebook, без его ведома или возможности дать согласие. Вопль возмущения – как со стороны пользователей, так и со стороны некоторых партнеров Facebook, таких как Coca-Cola, – заставил Цукерберга быстро отступить. К декабрю Beacon стал программой, требующей явного согласия для участия. Двадцатитрехлетний генеральный директор понимал потенциал надзорного капитализма, но еще не достиг мастерства Google в сокрытии своих действий и намерений.

Однако актуальный в штаб-квартире Facebook вопрос – «Как теперь превратить всех этих пользователей Facebook в деньги?» – по-прежнему требовал ответа[206]206
  David Kirkpatrick, The Facebook Effect: The Inside Story of the Company That Is Connecting the World (New York: Simon & Schuster, 2011), 257.


[Закрыть]. В марте 2008 года, всего через три месяца после того, как ему пришлось отозвать свою первую попытку подражания логике накопления Google, Цукерберг нанял одного из руководителей Google, Шерил Сэндберг, в качестве главного исполнительного директора Facebook. Сэндберг, руководившая когда-то аппаратом министра финансов США Ларри Саммерса, пришла в Google в 2001 году, поднявшись в итоге до поста вице-президента по глобальным онлайн-продажам и операциям. В Google она способствовала развитию надзорного капитализма посредством расширения AdWords и других аспектов онлайн-продаж[207]207
  Kirkpatrick, The Facebook Effect, 80; Auletta, Googled.


[Закрыть]. Один инвестор, наблюдавший за ростом компании в этот период, пришел к выводу, что «AdWords создала Шерил»[208]208
  См.: Auletta, Googled.


[Закрыть].

Подписав контракт с Facebook, талантливая Сэндберг стала переносчиком надзорного капитализма и возглавила превращение Facebook из социальной сети в рекламного монстра. Сэндберг понимала, что слепок общества, которым был Facebook, – такой бездонный источник поведенческого излишка, о котором нельзя было и мечтать: все равно как если бы старатель XIX века наткнулся на долину, скрывавшую крупнейшее месторождение алмазов и мощнейший пласт золотоносной породы. «Наша информация лучше, чем у кого-либо еще. Мы знаем пол, возраст, местоположение, и это реальные данные, а не то, что другим приходится вычислять», – сказала Сэндберг. Facebook предстояло научиться отслеживать, отцеживать, хранить и анализировать UPI для создания собственных алгоритмов таргетирования, и, как и Google, он не будет ограничивать добычу сырья тем, что люди добровольно сообщили компании. Сэндберг понимала, что, искусно манипулируя царившей в Facebook атмосферой доверительности и взаимопомощи, можно будет применять поведенческий излишек не только для удовлетворения, но и для создания спроса. Для начала, можно было вплести рекламодателей в ткань онлайн-культуры Facebook, где они могли «приглашать» пользователей к «разговору»[209]209
  Kirkpatrick, The Facebook Effect, 266.


[Закрыть].

VIII. Резюмируя логику и практику надзорного капитализма

С Google во главе надзорный капитализм быстро стал стандартной моделью информационного капитализма в сети и, как мы увидим в следующих главах, постепенно привлек конкурентов из других секторов. Эта новая рыночная форма заявляет, что удовлетворять подлинные потребности людей менее прибыльно и, следовательно, менее важно, чем продавать прогнозы их поведения. Google обнаружил, что мы представляем меньшую ценность, чем ставки на наше будущее поведение, сделанные другими. Это изменило все.

Поведенческий излишек обеспечил успех Google. В 2016 году 89 % доходов его материнской компании, Alphabet, были получены от программ таргетинговой рекламы Google[210]210
  “Selected Financial Data for Alphabet Inc.,” Form 10-K, Commission File, United States Securities and Exchange Commission, December 31, 2016, https://www.sec.gov/Archives/edgar/data/1652044/000165204417000008/goog10-kq42016.htm#s58C60B74D56A630AD6EA2B64F53BD90C. Сюда входят «доходы от сегмента Google в размере 89,5 млрд долл. при ежегодном росте 20 %, и доходы от „Прочих проектов“ в размере 0,8 млрд долл. с ежегодным ростом 82 %». Рекламные доходы от сегмента Google составили 79 383 000 000 долл., или 88,73 % доходов от сегмента Google.


[Закрыть]. Масштаб сырьевых потоков отражается в том факте, что Google доминирует в интернете, обрабатывая в среднем более 40 000 поисковых запросов в секунду – более 3,5 миллиарда поисковых запросов в день и 1,2 триллиона поисковых запросов в год по всему миру на 2017 год[211]211
  “Google Search Statistics – Internet Live Stats,” Internet Live Stats, September 20, 2017, http://www.internetlivestats.com/google-search-statistics; Greg Sterling, “Data: Google Monthly Search Volume Dwarfs Rivals Because of Mobile Advantage,” Search Engine Land, February 9, 2017, http://searchengineland.com/data-google-monthly-search-volume-dwarfs-rivals-mobile-advantage-269120. Это означало 76 % всех поисковых запросов с настольных компьютеров и 96 % запросов с мобильных устройств в США и соответственно 87 и 95 % в мире в целом.


[Закрыть].

Благодаря своим беспрецедентным находкам в 2014 году Google, стоивший 400 миллиардов долларов, опередил ExxonMobil по рыночной капитализации и всего через шестнадцать лет после своего основания стал второй по величине компанией в мире после Apple[212]212
  Roben Farzad, “Google at $400 Billion: A New no. 2 in Market Cap,” BusinessWeek, February 12, 2014, http://www.businessweek.com/articles/2014-02-12/google-at-400-billion-a-new-no-dot-2-in-market-cap.


[Закрыть]. В 2016 году Alphabet/Google время от времени оттеснял Apple с первой позиции; по состоянию на 20 сентября 2017 года он занимал в мире второе место[213]213
  “Largest Companies by Market Cap Today,” Dogs of the Dow, 2017, https://web.archive.org/web/20180701094340/http://dogsofthedow.com/largest-companies-by-market-cap.htm.


[Закрыть].

Полезно на время отстраниться от деталей и взглянуть на общую картину – то, как кусочки головоломки складываются вместе:

1. Логика: Google и другие надзорные платформы иногда относят к «двусторонним» или «многосторонним» рынкам, но механика надзорного капитализма работает иначе[214]214
  Jean-Charles Rochet and Jean Tirole, “Two-Sided Markets: A Progress Report,” RAND Journal of Economics 37, no. 3 (2006): 645–667.


[Закрыть]. Google нашел способ превратить свои нерыночные взаимодействия с пользователями в дополнительное сырье для производства продуктов, предназначенных для подлинно рыночных сделок со своими настоящими клиентами – рекламодателями[215]215
  Обсуждение этого момента и его отношения к таргетированной онлайн-рекламе см. в: Katherine J. Strandburg, “Free Fall: The Online Market’s Consumer Preference Disconnect” (working paper, New York University Law and Economics, October 1, 2013).


[Закрыть]. Перевод поведенческого излишка, который находился вне рынка, внутрь рыночной сферы, позволил Google наконец превратить инвестиции в доходы. Тем самым корпорация создала, из воздуха и с нулевыми предельными издержками, целый класс активов, образованный жизненно важным сырьем, полученным в результате нерыночного поведения пользователей в интернете. Сначала это сырье просто «находили», как побочный продукт поисковых действий пользователей. Позже на эти активы начали агрессивно охотиться и активно извлекать, в основном путем слежки за пользователями. Одновременно корпорация создала новый тип рынка, на котором продавались и покупались ее собственные «прогнозные продукты», изготовленные из этого сырья.

Вкратце происходящее можно описать так: поведенческие излишки, на которых покоится состояние Google, можно рассматривать как надзорные активы. Эти активы становятся важным сырьем в погоне за надзорными доходами и их превращением в надзорный капитал. Эту логику накопления капитала в целом лучше всего понимать как надзорный капитализм, который оказывается краеугольным камнем основанного на надзоре экономического порядка: надзорной экономики. Основная модель здесь – подчинение и иерархия, когда прошлая взаимность между фирмой и ее пользователями оказывается подчиненной производному проекту захвата нашего поведенческого излишка для целей других. Мы больше не являемся субъектами реализации стоимости. Не являемся мы, как настаивают некоторые, и «продуктами» продаж Google. На самом деле, мы – объекты, из которых извлекается и экспроприируется сырье для фабрик прогнозирования Google. Прогнозы относительно нашего поведения – вот продукты Google, и они продаются его подлинным покупателям, а не нам. Мы – средства для достижения целей других людей.

Индустриальный капитализм превратил в товар природное сырье, а надзорный капитализм, чтобы изобрести новый товар, распространил свои притязания на человеческую природу. Теперь уже человеческую природу выскабливают, рвут на части и прибирают к рукам в рамках рыночного проекта нового столетия. Думать, что вред сводится к тому очевидному факту, что пользователи не получают плату за предоставляемое ими сырье, – просто неприлично. Подобная критика – недоразумение, которое позволяет использовать механизмы ценообразования для институционализации и, следовательно, узаконивания извлечения человеческого поведения для производства и продажи. Она игнорирует ключевой момент, состоящий в том, что суть эксплуатации здесь – представление наших жизней в виде поведенческих данных ради усовершенствования контроля над нами со стороны посторонних. Интересные вопросы здесь связаны с тем, что наши жизни вообще представляются в виде поведенческих данных; что условие этого повсеместного превращения – неведение; что право на принятие решения улетучивается еще до того, как мы узнаем, что надо принимать какое-то решение; что некоторые последствия этого урезания прав не можем ни увидеть, ни предсказать; что нет выхода, нет возможности высказаться и нет лояльности, только беспомощность, смирение и психическое онемение; и что шифрование – единственная активная мера, которую нам остается обсуждать, сидя за обеденным столом и обмениваясь случайными мнениями о том, как бы спрятаться от сил, которые прячутся от нас.

2. Средства производства: производственный процесс Google эпохи интернета – критически важный компонент беспрецедентного. Его конкретные технологии и методы, которые я обобщенно называю машинным интеллектом, постоянно развиваются, и легко испугаться их сложности. Один и тот же термин может означать сегодня одно, а через год или через пять лет – нечто совсем другое. Например, по крайней мере с 2003 года велись разговоры о том, что Google разрабатывает и использует «искусственный интеллект», но сам этот термин не стоял на месте, по мере того как возможности эволюционировали от примитивных программ, способных играть в крестики-нолики, к системам, управляющим целыми парками беспилотных автомобилей.

Производственные мощности Google в области искусственного интеллекта питаются поведенческим излишком, и чем больше излишка они потребляют, тем точнее выдаваемые ими прогнозные продукты прогнозирования. Редактор и основатель журнала Wired Кевин Келли однажды предположил, что, хотя кажется, что Google стремится развивать свои возможности в сфере искусственного интеллекта для улучшения поиска, более вероятно, что Google разрабатывает поиск как средство непрерывного обучения своих развивающихся мощностей искусственного интеллекта[216]216
  Kevin Kelly, “The Three Breakthroughs That Have Finally Unleashed AI on the World,” Wired, October 27, 2014, https://www.wired.com/2014/10/future-of-artificial-intelligence.


[Закрыть]. В этом суть проекта искусственного интеллекта. Как чудовищный ленточный червь, машинный интеллект зависит от того, сколько данных он поглощает. В этом важном отношении новые средства производства принципиально отличаются от таковых в промышленной модели, когда существует определенное противоречие между количеством и качеством. Машинный интеллект – синтез, снимающий это противоречие, поскольку он достигает своего полного потенциала в плане качества только тогда, когда приближается к всеохватности.

По мере того как все больше компаний хотят заработать на надзоре в стиле Google, значительная часть мировых талантов в области науки о данных и смежных областей посвящают себя изготовлению прогнозных продуктов, которые повышают показатели кликабельности для таргетированной рекламы. Так, китайские исследователи, работающие в исследовательском отделе принадлежащего Microsoft поисковика Bing в Пекине, в 2017 году опубликовали сенсационные результаты. «Точная оценка показателей кликабельности (CTR) рекламы оказывает решающее влияние на доходы поисковых компаний; даже повышение точности наших продуктов на 0,1 % принесло бы сотни миллионов долларов дополнительного дохода», – утверждают они. Затем они демонстрируют новый способ применения сложных нейронных сетей, который обещает улучшение на 0,9 % по одному показателю идентификации и «значительный прирост количества кликов в онлайн-трафике»[217]217
  Xiaoliang Ling et al., “Model Ensemble for Click Prediction in Bing Search Ads,” in Proceedings of the 26th International Conference on World Wide Web Companion, 689–98, https://doi.org/10.1145/3041021.3054192.


[Закрыть]. Аналогичным образом команда исследователей Google разработала новую модель глубоких нейронных сетей, с единственной целью учесть «взаимовлияния прогнозирующих факторов» и обеспечить «передовую производительность» для повышения показателей кликабельности[218]218
  Ruoxi Wang et al., “Deep & Cross Network for Ad Click Predictions,” ArXiv: 1708.05123 [Computer Science. Learning], August 16, 2017, http://arxiv.org/abs/1708.05123.


[Закрыть]. Тысячи таких исследований – и рутинных, и революционных – в сумме создают дорогие, сложные, непрозрачные и эксклюзивные «средства производства» XXI века.

3. Продукты: Машинный интеллект перерабатывает поведенческий излишек в прогнозные продукты, предназначенные для предсказания наших чувств, мыслей и действий: прямо сейчас, чуть позже, или в более отдаленном будущем. Эта методология – среди самых тщательно охраняемых секретов Google. Характер его продуктов объясняет, почему Google раз за разом заявляет, что не продает личные данные. Что? Никогда! Руководство Google любит говорить о своей чистоте в отношении конфиденциальности, потому что компания действительно не продает свое сырье. Вместо этого компания продает прогнозы, которые только она и может изготовить из своих исторически рекордных частных запасов поведенческого излишка.

Прогнозные продукты снижают риски для клиентов, советуя им, на что и когда ставить. Качество и конкурентоспособность такого продукта напрямую зависит от того, насколько он близок к точному знанию: чем надежнее прогноз, тем ниже риски для его покупателей и тем выше объем продаж. Google сумел стать гадалкой цифрового века, которая полным ходом заменяет интуицию наукой, чтобы за деньги погадать на наши судьбы, но не нам, а своим клиентам. С самого начала прогнозные продукты Google были в основном нацелены на продажи таргетированной рекламы, но, как мы увидим, реклама была началом надзорного проекта, а не его концом.

РИС. 2. Открытие поведенческого излишка

4. Рынок: Прогнозные продукты продаются на новых видах рынков, на которых торгуют исключительно будущим поведением. Прибыли надзорного капитализма имеют своим источником главным образом эти рынки поведенческих фьючерсов. Хотя на ранних этапах развития этой новой разновидности рынков основными игроками были рекламодатели, нет никаких оснований считать, что подобные рынки должны ограничиваться только этой группой. То, что новые системы прогнозирования связаны с рекламой, – это только стечение обстоятельств, как стечением обстоятельств было и то, что новая система массового производства Форда лишь случайно была связана с автомобилями. В обоих случаях эти системы могут быть применены во многих других сферах. Как мы увидим в следующих главах, уже различима тенденция, когда любой, кто заинтересован в том, чтобы приобрести вероятностную информацию о нашем поведении и/или повлиять на будущее поведение, может за определенную плату начать играть на рынках, где за деньги предсказываются судьбы людей, групп, тел и вещей (см. рис. 2).