Текст книги "Жертвы"

Автор книги: Шон Хатсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 18 страниц)

Глава 18

Помещение в Новом Скотленд-Ярде, отведенное для проведения пресс-конференции, оказалось слишком тесным.

По прикидке Гибсона, не меньше тридцати журналистов набилось в комнату с ковром на полу, в которой уже стоял сизый туман от множества выкуренных сигарет. Время от времени взрывались вспышки, неумолчно щелкали фотоаппараты, журналисты громко переговаривались между собой. Инспектор сыскной полиции перебирал лежащие перед ним стопкой бумаги, будто не знал, чем занять свои руки.

Рядом с ним за столом, занявшим добрую половину комнаты, сидел патологоанатом Сэм Лумис, пожилой мужчина, деловито раскуривавший свою трубку. Гибсону казалось, что в клубах поднимавшегося к потолку табачного дыма Лумис и сам вот-вот задымится. Лицо красное, на лысине выступили серебристые капельки пота.

За Лумисом сидел Лоренс Чапмен, комиссар полиции – высокий, болезненно худой, с резкими чертами лица и короткими седыми волосами. В нем трудно было угадать облеченного большой властью человека, которому подчинена вся полиция Сити и который руководит ею с необычайной легкостью, но внешний вид часто обманчив. Несмотря на кажущуюся растерянность, в работе Чапмен был настоящим дьяволом.

Начиная свою карьеру сыщиком, он дважды удостаивался отличий за храбрость, причем во второй раз получил пулевое ранение в плечо из оружия 38-го калибра, что стало для него постоянным напоминанием об опасности службы.

Сзади него сидел сержант сыскной полиции Чандлер и ковырял в зубах сломанной спичкой. Заметив, что Чапмен смотрит на него с возмущением, он прекратил свое занятие.

Терри Уорнер подошла вплотную к столу и не сводила взгляда с этих четверых мужчин, ожидая минуты, когда можно будет задавать вопросы. Операторов с телевидения на конференцию не пустили, о чем было объявлено только накануне. Видя, что представителям полиции, очевидно, нечего особенно сказать, она удивилась: зачем надо было брать на себя лишние хлопоты, приглашая их на эту встречу? Увидев, что со своего места поднимается Чапмен, она решила, что теперь сможет узнать, что хотела.

Комиссар полиции постучал ладонью по столу и снова опустился на стул в ожидании, когда в комнате прекратятся разговоры. И вот наступила тишина, прерываемая лишь щелканьем фотоаппаратов.

– Дамы и господа, мне хотелось бы покончить с этим как можно скорее, – объявил он. – В конце концов, у нас у всех есть обязанности, которыми мы не можем пренебрегать, не так ли? – Он невесело улыбнулся и продолжал: – Мы созвали вас на эту пресс-конференцию, поскольку в деле, которым мы занимаемся, произошли значительные события. Я не хотел бы квалифицировать это как массовые убийства, но другого термина не подберу. Так или иначе, разрешите представить вам инспектора сыскного управления, возглавляющего следствие по этому делу.

Чапмен представил Гибсона и уселся на свой стул, скрестив руки на животе.

Инспектор многозначительно кашлянул и поднял глаза на застывшие в ожидании лица. Заметив Терри, стоявшую в переднем ряду, отвел взгляд.

– Как вы знаете, до сегодняшнего дня убийца совершил шесть убийств, – начал Гибсон. – И нам все еще не удалось обнаружить никаких улик, которые могли бы объяснить мотивы преступлений или позволить обоснованно подозревать каких-то конкретных лиц. – Он снова кашлянул. – Вчера мы арестовали одного подозреваемого. Кое-кто нам оказывает содействие в расследовании.

Относительная тишина в конференц-зале неожиданно взорвалась многочисленными вопросами и восклицаниями. Терри ни в чем не уступала коллегам и, задавая очередной вопрос, вдруг заметила, как Гибсон украдкой бросил взгляд на Чапмена, на лице которого застыла слабая улыбка.

– А мне казалось, что у вас нет никаких зацепок, – сказал репортер из газеты «Экспресс».

– Не верьте тому, что пишут в газетах. – Гибсон изобразил на лице подобие улыбки – вот, мол, и мы умеем шутить. – Пока мы располагаем одной-двумя не очень надежными уликами, которые мало о чем говорят, но мы уверены, что очень скоро последуют официальные обвинения.

– Как вам это удастся? – послышался громкий голос откуда-то с задних рядов.

– Мы обнаружили некую взаимосвязь между всеми шестью совершенными убийствами, – сказал Гибсон, глядя в лежащий перед ним блокнот.

– А вы не могли бы сказать, что это за взаимосвязь? – настойчиво спросила Терри.

– В данный момент – нет, – ответил Гибсон. – Все, что я могу пока сказать, это то, что мы установили ряд аналогий в способах убийств.

– Что вам известно об убийце? – снова спросила Терри, заметив, что Гибсон опять украдкой посмотрел на Чапмена.

Комиссар полиции едва заметно качнул головой.

– Пока ничего, – сказал Гибсон, смахивая с верхней губы капельку пота.

– Как скоро вы сможете сообщить какие-нибудь подробности? – спросил тот же репортер из «Экспресса».

– Ответа не будет.

Раздался громкий залп – десятки аппаратов щелкнули одновременно.

– Действительно ли тела всех жертв были сильно изуродованы? – выкрикнул человек, стоящий рядом с Терри. Блокнот его был открыт, он торопливо что-то записывал.

– Воздерживаюсь от ответа.

– Есть ли у убитых женщин какие-либо признаки полового насилия? – прогремел с заднего ряда голос корреспондента газеты «Сан».

– Не могу ответить.

– Что вы можете сказать о личности подозреваемого? – не отступала Терри, пригвоздив Гибсона взглядом. – Его возраст, пол, социальное положение, вообще что-нибудь?

– Я уже объяснил – не могу. – Гибсон почувствовал, что у него пересохло в горле. Взял со стола стакан и отпил из него.

Терри отвела глаза и заметила, что Чапмен в упор смотрит на нее. И почему-то поежилась под его взглядом.

– Может быть, вам все-таки известны мотивы убийств? – продолжала допытываться Терри.

– Ответа не будет, – поспешно бросил Гибсон.

– Пожалуй, нам не следует излагать больше никаких деталей данного дела, – вдруг вступил в беседу Чапмен. – Достаточно сказать, что арест произведен и в положенный срок мы представим полный отчет. – Он переглянулся с Гибсоном. – А на сегодня пока все! – выкрикнул Чапмен, когда треск фотоаппаратов и голоса присутствующих слились в гул, нарастающий крещендо. Представители прессы словно бы не спешили расходиться. И только когда полицейские поднялись со своих мест и направились к расположенному за их спинами выходу, репортеры по одному потянулись из комнаты.

Терри на мгновение задержалась, глядя вслед выходящим из дверей Гибсону и Чапмену, которые о чем-то шептались. Когда дверь за ними закрылась, она вздохнула, недоверчиво покачав головой и нахмурив брови.

* * *

– Так они нам и поверили! – обеспокоенно воскликнул Гибсон, стоя в коридоре рядом с конференц-залом.

– А куда они денутся? – ухмыльнулся Чапмен. – По-моему, вы переоцениваете интеллект этих щелкоперов, Стюарт. Мы объявили, что произвели арест, и они клюнули. К завтрашнему утру об этом растрезвонят все газеты, сообщат по всем программам телевидения. Что касается прессы и общественности, пусть они думают, что убийца арестован.

– Но что будет, если кто-то докопается до истины? Если обнаружится, что мы знаем об этом подонке ничуть не больше, чем после первого убийства? Что тогда?

– А это уж наша с вами забота – не дать им ни о чем пронюхать. Я и позвал их на эту пресс-конференцию для того лишь, чтобы они оставили нас на время в покое, вы же знаете. Мы обязаны обезвредить маньяка до того, как он совершит новое убийство.

Гибсон вздохнул и мельком взглянул на Чандлера.

По губам сержанта тенью скользнула усмешка.

Глава 19

Концы с концами не сходились.

Сколько бы раз Терри Уорнер ни пыталась сопоставить разрозненные сведения, ей никак не удавалось выстроить их в логический ряд.

Еще неделю назад полиция была просто сбита с толку этой серией убийств, после которых не оставалось абсолютно никаких улик. А теперь вдруг выясняется, что арестован подозреваемый. Терри недоуменно качала головой, обдумывая эту новость. И все равно факты не сходятся. Как в поговорке: нет желатина – не будет и заливного.

Убирая упавшую на лоб темную прядь, она почувствовала, что кожа покрылась капельками пота.

В машине было душно, как в духовке.

Терри взглянула на сломанный обогреватель, от которого тянуло жаром, и решила, что, как только у нее выдастся свободная минута, немедленно займется им. Поток машин впереди нее замедлил ход, и она опустила боковое стекло.

Облачко выхлопных газов тотчас ворвалось в машину, пришлось поспешно закрывать окно. Жара, решила она, все же лучше смрада. Сзади нее водитель черного «порше» сильно нажал на клаксон. Терри поправила зеркало заднего вида и взглянула на нетерпеливого автомобилиста, нервно барабанящего пальцами по рулю. Неожиданно он дал газ, круто развернулся и промчался мимо нее на такой скорости, будто ушел со старта в автомобильных гонках.

Терри улыбнулась про себя, поймав в зеркале свое отражение. Темные круги под глазами стали слишком заметными. Терри досадливо прищелкнула языком: сказываются бессонные ночи. Видела бы ее сейчас мама! «Тереза Николь Уорнер, тебе надо больше следить за собой». Она явственно слышала мамин голос. Родители были категорически против, когда семь лет назад она объявила о своем намерении уйти из отчего дома. Они тут же стали приводить ей расхожие доводы о том, что Лондон – это исчадие зла и преступности, а дурные люди только того и ждут, чтобы в их сети угодила наивная двадцатилетняя девушка. Тот факт, что она уже работает в крупном рекламном агентстве и нашла вполне приличную квартиру для себя, не внес успокоения в их души. Было бы, однако, удивительно, если бы они не выказали своего неудовольствия, а потому она спокойно воспринимала их паранойю, все эти предостережения и увещевания до тех пор, пока мама не предприняла попытку зайти с другого конца. За две недели до намеченного дня отъезда Терри она впала в глубокую депрессию. Это ее состояние приводило Терри в тихую ярость, особенно после того, как мать повадилась разглядывать по вечерам старый семейный альбом, сетуя при этом, что теряет свою единственную дочь. Сначала Терри пыталась отшучиваться, и вот тогда-то в нее полетели первые стрелы.

– С того дня, как умерла Ева, – сказала мама однажды, – ты – единственное, что у нас осталось. Она была бы против твоего отъезда.

Упоминание имени ее покойной сестры глубоко ранило Терри, и не потому только, что это была самая низкая и коварная уловка, к которой могла прибегнуть мама.

Ева была на год старше Терри, и упоминание о ней затронуло больную струну в ее душе. Сестра умерла от менингита, когда ей было двенадцать лет, и Терри на всю жизнь запомнила, как ее, одетую в лучшее платье, заставили по много часов подряд простаивать у гроба покойной сестры, выставленного на обозрение в гостиной их дома. Сперва она горько плакала, но, когда ритуал этот стал повторяться изо дня в день целую неделю, к концу ее Терри уже смотрела на покойницу скорее с чувством недоумения, нежели печали. Мама сделала несколько снимков лежащей в гробу покойной дочери. Эти снимки тоже были помещены в альбом.

Со смертью Евы родители обрушили всю свою любовь на Терри, которая все больше задыхалась под бременем этой любви. Даже теперь она не могла понять, как ей достало смелости покинуть отчий дом.

Но, вопреки отчаянной попытке мамы испробовать последнее средство воздействия, это лишь упрочило решимость Терри покинуть дом. Отец тоже было попытался разжалобить ее: обняв дочь за талию, он умолял ее подумать, что будет с матерью после ее отъезда. Но даже такое испытание ее приверженности семейному очагу не поколебало намерения Терри. По правде сказать, она должна была возненавидеть родителей за то, что они не пришли на вокзал проводить ее. Впрочем, их даже не было в стране в это время. В те дни, когда она готовилась к отъезду, они, слава Богу, решили взять недельный отпуск.

Терри иногда звонила им, когда считала это необходимым, чтобы сообщить, что она жива-здорова, работает, что она еще не изнасилована группой психопатов и что нет, домой она возвращаться не собирается. Исчадие зла и преступности обращается с ней пока хорошо. Ей казалось несущественным упоминать о тех трех-четырех скоротечных связях, которые у нее были. Зачем беспокоить родителей, если для нее самой они мало что значили? Вместе с подругой они снимали квартиру в Блумзбери, но та месяц назад переехала к своему парню, предоставив Терри одной расплачиваться по многочисленным счетам за квартиру. Она выкрутилась, благо работа телевизионного репортера хорошо оплачивалась, а с тех пор, как пошли ее сообщения об убийствах, она даже получила повышение по службе.

Четыре года назад ее взяли на «Независимый канал» телевидения секретаршей, потом она дослужилась до должности референта и, наконец, ей представилась возможность встать перед камерами. Ее появление на телеэкране не прошло без внимания со стороны власть предержащих: Терри не только с блеском делала свое дело, но оказалась весьма привлекательной. Новости кажутся более приятными, когда их сообщают симпатичные девушки. Даже если им приходится рассказывать о жутких подробностях каких-то диких, изощренных убийств, случившихся впервые за многие годы.

Терри подъехала к стоянке позади телецентра, нашла свободное место и припарковала свой «мини-клабмен». Подхватив с заднего сиденья сумочку, вышла, заперла дверцу машины и зашагала через всю стоянку к стеклянной двери входа.

Человек не двинулся с места.

Лишь проводил ее взглядом.

Глава 20

В лифте Терри нажала кнопку шестого этажа, приветливо улыбнувшись двум полным уборщицам, которые, восхищенно поглядывая на нее, расплывались в бессмысленной улыбке. В ведре у уборщицы была хлорка, Терри так и подмывало зажать нос – едкий запах был невыносим. Женщины все улыбались ей, пока она не вышла на своем этаже. Выходя из лифта, она услышала за спиной взволнованное бормотание:

– Это – она, ну та, что делает репортажи об этих убийствах.

– Я тоже ее узнала. Терри... не помню фамилии.

Когда двери лифта захлопнулись, голоса пропали. Терри пошла по длинному коридору, постукивая высокими каблуками по свеженатертому полу. По стенам были развешаны фотографии сотрудников телеканала: дикторов, комментаторов, технического персонала. Шестой этаж был полностью отдан отделу новостей, а под ним размещались нервные центры развлекательных, публицистических и театральных программ. Здание было огромным, но, проработав здесь четыре года, Терри знала его как свои пять пальцев.

Она свернула за угол, обменявшись на ходу приветствиями со знакомым оператором, и подошла к двери с табличкой «Редактор отдела новостей». Открыв ее, Терри вошла.

Ее встретил стук пишущей машинки.

Паула Крейн подняла голову и улыбнулась репортеру.

– Привет, Терри, – сказала секретарша на своем раскатистом кокни[3]3
  Кокни – лондонское просторечие, преимущественно Ист-Энда.


[Закрыть]. – Боб у себя в кабинете, – кивнула она на дверь за ее спиной. – Тебе принести туда чашечку кофе?

– Да, спасибо, Паула, – поблагодарила Терри. – Он сегодня в хорошем настроении?

Зазвонил телефон, и Паула жестом призвала Терри соблюдать тишину.

– Погоди, – сказала она и сняла трубку.

– Доброе утро. Кабинет Боба Джонсона. – Дикция Паулы стала вдруг безукоризненной, а акцент напрочь лишился своей ист-эндской окраски. – Нет, к сожалению, мистер Джонсон сейчас занят. Можно я передам ему, чтобы он вам перезвонил? Спасибо. – Паула повесила трубку. – Взбесились прямо, телефон звонит все утро, – сказала она, переходя на свои привычные интонации.

Терри рассмеялась и вошла в кабинет шефа.

Боб Джонсон сидел за компьютером, сосредоточенно перебирая клавиши, но, заметив Терри, оторвался от работы.

– Каково? – воскликнул он, размахивая распечаткой. – Последние котировки. С тех пор, как начались эти убийства, у нашей программы прибавилось пятьдесят тысяч зрителей. Вот, полюбуйтесь, – протянул он ей распечатку, – примерно 8 тысяч на каждого убитого. – Джонсон горько усмехнулся. – Если так пойдет и дальше, мы станем популярнее, чем «Новости в десять часов».

– Грандиозно, – произнесла Терри без всякого энтузиазма. – Правда, если все то, что я услышала в Новом Скотленд-Ярде, соответствует действительности, вам придется подыскивать новую сенсацию, Боб. Они утверждают, что арестовали убийцу.

Джонсон обвел взглядом кабинет, лоб его прорезали глубокие складки.

– Нет, это невозможно, – сказал он спокойно, приглаживая ладонью свои черные волосы. – Было же официально заявлено, что у них нет улик.

– Я тоже так думала, – отозвалась Терри.

Вошла Паула с двумя чашками кофе. Поставив их на стол, она мельком взглянула на редактора и торопливо вышла. Он еще некоторое время смотрел на распечатку, затем бросил ее на стол.

– Расскажите мне поподробнее, – попросил Джонсон, усаживаясь в кресло.

Терри начала описывать то, что произошло на пресс-конференции менее часа назад. Джонсон внимательно слушал, хотя Терри все больше убеждалась, что занимает его вовсе не ее рассказ. Время от времени их взгляды встречались, но он тут же отводил глаза, похотливо разглядывая ее фигуру.

Он изучал тонкие черты ее лица, гибкую линию шеи в обрамлении густых каштановых волос, взгляд его скользил по ее высокой груди, бесцеремонно задерживался на просвечивающемся сквозь блузку лифчике. Терри сидела, положив ногу на ногу, и Джонсон с вожделением глазел на ее прикрытые хлопчатобумажной юбкой бедра, размышляя о том, как, должно быть, нежна кожа под этой тканью.

Она отпивала из чашечки кофе, все время ощущая на себе его взгляд и испытывая некоторую неловкость от столь неприкрытого признания ее физических достоинств.

Боб Джонсон был крепко сложен, многие, глядя на него, полагали, что прежде он усердно занимался боксом. Лицо квадратное, приплюснутый нос на фоне рябоватой кожи, глубоко посаженные глаза. По правой щеке от уха тянулся шрам до самого подбородка. Рубашка его была расстегнута у шеи, как бы давая простор ходящему ходуном кадыку. Ладони широкие, толстые, хоть и с длинными пальцами. Под рукавами рубашки угадывались хорошо развитые бицепсы, да и сами руки, покрытые от кисти до локтя черными волосами, выдавали в нем силу. Он был, по мнению Терри, лет на пять-шесть старше нее, но, по-видимому, точного возраста Джонсона никто не знал. Уже почти десять лет он являлся редактором и режиссером программы «Последние новости». И за это время сумел превратить ее в одну из самых популярных независимых информационных программ, выходящих в эфир. В редакции к нему относились со смешанным чувством уважения и страха, и Джонсон всячески старался поддерживать в подчиненных оба эти чувства. За время своего правления он, насколько Терри было известно, уволил по крайней мере с десяток работников, а однажды, когда какой-то кинооператор стал слишком сильно выражать свой протест, Джонсон уложил его на месте ударом левой.

Сейчас он сидел, слушал ее и, кажется, не мог найти в себе силы отвести взгляд от ее тела.

Под этим пристальным взглядом Терри смущенно заерзала и снова отпила кофе.

Джонсон перевел глаза на ее нежные руки, придерживающие на коленях чашку – пальцы изящно обхватили фарфор. Он почувствовал, как у него между ног стала возрастать эрекция, и подался вперед, навалившись грудью на стол.

– Ничего не понимаю, – сказал он, когда Терри закончила свой рассказ. – Полиция заявляет, что подозреваемый находится под стражей?

Она кивнула.

Джонсон поднялся со своего места, подошел к окну и посмотрел вниз на стоянку машин.

– Вряд ли они говорят правду, – сказал он спокойно и прищурил глаза.

– Какую информацию будем давать? – спросила Терри. – Наши зрители должны что-нибудь узнать об этом. Не можем же мы просто обойти молчанием то, о чем непременно сообщат во всех других программах новостей и что завтра окажется на первых полосах всех газет! У меня такое впечатление, что именно этого полиция и добивалась.

Джонсон не ответил. Он покачал головой и повторил снова:

– Вряд ли они говорят правду.

Некоторое время Терри смотрела на его широкую спину, затем поднялась со своего места. Джонсон обернулся.

– Ничего не попишешь – будем сообщать об этой истории как ни в чем не бывало, – решил он. – Зайдите в третью студию, надо кое-что записать для шестичасового выпуска новостей.

Он шумно выдохнул, глядя, как она ставит чашку.

Терри кивнула и вышла.

Джонсон выждал секунду, затем приблизился к столу и взял с него чашку, из которой Терри пила кофе.

Возбужденный, поднес чашку к лицу, стараясь уловить на ней запах от ее духов, потом прижался к чашке губами и, закрыв глаза, нежно чмокнул ободок в том месте, которого касались губы Терри. Его язык жадно скользнул по фарфору, оставив каплю слюны. Джонсону страстно хотелось, чтобы это была ее слюна.

Он крепко обхватил руками чашку, чувствуя, что эрекция усиливается.