355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Шмуэль Йосеф Агнон » Под знаком Рыб » Текст книги (страница 6)
Под знаком Рыб
  • Текст добавлен: 8 октября 2016, 15:54

Текст книги "Под знаком Рыб"


Автор книги: Шмуэль Йосеф Агнон



сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Глава 6

Она пришла вечером, он встретил ее во дворе, протянул к ней руки и сказал:

– Может быть, все же поднимемся в мою комнату, сударыня.

Но Яэль ответила:

– Я не хочу подниматься. Лучше погуляем.

Они шли молча. Потом Хемдат спросил, почему она не писала ему все те дни, когда была в Иерусалиме. Яэль сказала:

– Я была уверена, что вы мне не ответите. – Он посмотрел на нее искоса и промолчал. Она добавила: – А тем временем Пизмони уехал.

– И где же он? – спросил Хемдат.

– В университете.

– По какой специальности?

– По зоологии, – сказала Яэль. На ее взгляд, ботаника лучше зоологии. Если бы она знала, где он, то написала бы ему большое письмо. Но разве он ответит?

И тут Хемдата словно прорвало, и он заговорил. Заговорил без умолку. Заговорил так, как не говорил с того дня, как переступил порог своей молодости. Но зря он сказал ей, что давно так не хотел поговорить по душам, как сейчас. Потому что он сказал ей о самом сокровенном, а она ответила что-то малозначащее, заговорила о чем-то без всякой связи с его словами. Как она сначала его терпеть не могла. Как он казался ей немного смешным. Как-то раз мимо него прошла сефардка, а он покраснел. Но ей так хотелось выучить иврит. Ой, если бы она знала иврит, она была бы счастлива. Сейчас ей ничего так не хочется, как знать иврит.

Хемдат знал, что это пустая болтовня, и тем не менее впитывал каждое ее слово. Ему трудно было с ней распрощаться. А тем временем они подошли к пологому песчаному холму, который местные жители называли «Холмом любви». Ее стройная фигура впереди, Хемдат бредет сзади, молчаливый и угрюмый. Он излил перед ней все. Его плечи бессильно поникли, на губах словно печать.

Как хорошо ночью сидеть на песчаном холме. В воздухе стоит чистый сухой запах. Хемдат наклонился, загреб песок обеими руками, и они вдвоем откопали себе сиденье на бугорке. Хемдат снова заговорил, и слова опять полились из глубины его сердца, но внезапно иссякли. Его правая рука бесцельно перебирала песок. Редкие песчинки протискивались меж пальцев и вытекали тонкой струйкой из ладони. Пальцы начали стыть. Это с моря поднялся легкий ветер. Хемдат сложил руку в кулак и поднес ко рту, словно живую раковину. Яэль посмотрела на него и вдруг сказала:

– Зачем вы отращиваете бороду. Вам лучше, когда у вас гладкое лицо. Ой, что это мне давит? А, это ключ!

Она вытащила из кармана ключ от своей комнаты и дала Хемдату. Он положил его в карман. Она тут же вскочила и сказала:

– Пора домой.

Хемдат проводил ее до дому и отдал ключ. Яэль вошла и закрыла за собой дверь, и теперь карман Хемдата тоже осиротел. Он постоял немного у входа в ее двор. Он ждал, что она повернется к нему на прощанье. Ее веселые шаги все еще звучали в его ушах. Потом он криво усмехнулся и медленно побрел домой.

Сначала она приходила заниматься каждый день. В будние дни – вечером, а в субботу – вечером и утром. И вдруг снова перестала приходить. Он встретил ее на рынке и спросил, почему она не приходит. Она ответила, что не хочет отвлекать его от работы. Ведь он должен работать. Мушалемы уже спрашивали ее, чем он зарабатывает.

Сама она нашла новую работу, легкую и чистую. Она будет наблюдать за работницами в мастерской, где производят тонкие шелковые ткани. Хемдат поговорил с заведующей мастерской, и та согласилась принять Яэль на эту должность. Теперь Яэль будет получать двадцать пять, а то и все тридцать французских лир в месяц. По правде говоря, сказала заведующая, эта работа не стоит и пятнадцати франков, но кто устоит перед красноречием поэта? А Яэль уже строит новые планы. Она снимет себе отдельную комнату. Она купит собственную спиртовку. Она будет каждый день есть горячее. Хватит калечить себе желудок холодной едой. Как она благодарна Хемдату, что он позаботился о ней.

А Хемдат пошел постричься. У входа в парикмахерскую стояла на земле выцветшая вывеска с нарисованной на ней фигурой человека, он сидел напротив парикмахера, и вокруг его шеи была обмотана простыня. Озорная девчушка пробежала мимо вывески, плюнула на фигуру человека в простыне и убежала. Хемдат попросил постричь и побрить его. Он был в приподнятом настроении, потому что его ходатайство за Яэль оказалось успешным, и эта скромная радость разливалась по его лицу. Парикмахер почувствовал настроение клиента и начал с шутками-прибаутками рассуждать о начинающих писателях и их книгах, как они следят за своими волосами и не следят за своими словами, как им важен кок и не важен слог, как они сами подстрижены, а язык у них растрепан и тому подобное. И все это время его умные глаза жадно и напряженно следили за тем, какое впечатление производит на Хемдата его балагурство. А меж тем ножницы все щелкали и лязгали, и пряди все падали, и падали, и рассыпались во все стороны. Хемдат посмотрел на свои волнистые волосы, которые грудой валялись на полу. Парикмахер увидел, куда он смотрит, и сказал:

– Да, да, дорогой, то, что было украшением твоей головы, могут топтать теперь любые ноги.

И стрижка закончилась. Вместо своих привычных каштановых кудрей Хемдат увидел в зеркале гладкий голый череп. Он тряхнул головой:

– Один и тот же стиль в конце концов надоедает.

Вечером он пошел к Яэли. Она пришла в ужас. Какое безумие, как может человек испортить главную свою красоту! Ой, какая у него острая голова! Прямо манекен какой-то со свалки!

Хемдат взял ее за руку. Раньше, в отцовском доме, побрившись, он порой брал нежную руку сестрички и проводил ею по своим щекам. «Ой!» – кричала сестричка.

Но что говорить о нем, о Хемдате! Его жизнь пошла дальше своим обычным путем, а вот нормальную жизнь Яэли нарушили новые неприятности. Не успела она отдохнуть, как у нее снова заболела рука. Все тревоги прошлых лет разом вернулись к ней, пугая ее куда больше, чем любое неизвестное будущее. У нее всегда была больная рука, и она вечно боялась, что у нее какая-то болезнь крови, из-за которой ей отрежут руку. Поэтому каждый раз, когда у нее было что-то не в порядке с этой рукой, она начинала страшиться, что теперь ей не миновать ампутации. Хемдат боялся за нее, как не боятся подданные за своего царя. Он приносил ей молоко и лекарства и целыми днями не отходил от ее постели. Окрестные дети даже прозвали его «Яэлиным братом», и Хемдат был рад этому прозвищу. «Какой он заботливый», – говорили соседки, и, слыша это, Хемдат краснел и опускал голову. Его спиртовка изрядно пострадала, услуживая больной, но, к счастью, ее болезнь длилась недолго, и вскоре она уже снова была на ногах.

Хемдат в очередной раз убрал свою комнату и, наведя в ней порядок, снова отправился к Яэли. По дороге встретился ему приятель, известный уже писатель, и любезно согласился пойти с ним. Любезность состояла в том, что этот приятель отдалился от Хемдата с того времени, как Хемдат стал заниматься с Яэлью ивритом, и отдалился именно из-за нее, потому что считал эти занятия пустой тратой времени, которое Хемдату лучше было потратить на свои стихи. Хемдат уже предвкушал, как обрадуется Яэль приходу известного писателя, как она будет хвастаться перед всеми подругами, что к ней приходил такой прославленный человек. Увы, они ее не застали. Ничего, сказал себе Хемдат, завтра у нас с ней занятия.

Но назавтра она опять не появилась. Когда он случайно встретил ее и спросил, почему она не пришла, она сказала, что хотела прийти, у нее в комнате стояла невыносимая жара, даже дуновения ветерка не было – вот, у нее порвалась перина и все равно ни одно перышко не сдвинулось с места. Хемдат удивился:

– Если так, то почему же вы не пришли?

Яэль ответила:

– Я стеснялась выйти на улицу, потому что у меня нет субботнего платья.

Несколько дней спустя Хемдат встретил на улице госпожу Мушалем. Беспечная и радостная, стояла она перед ним. Рядом с ней стоял Дорбан, руки которого оттягивали чуть не до земли две связки толстенных книг. Хотя свои стихи Дорбан писал в ритме верблюжьих шагов, тяжести он переносил в руках, как все обычные люди. Оказывается, госпожа Шошанна купила в подарок супругу ко дню рождения всего Брокгауза и Эфрона, а господин Дорбан любезно согласился помочь ей донести покупку до дома. Вообще-то говоря, она купила не самое последнее издание, но какая разница – что тот словарь, что этот! В крайнем случае, в новом издании есть какая-нибудь мелочь, которой нет в старом. Но ведь мы здесь, в Стране Израиля, люди не избалованные, правда? А все остальное тут есть. Хочешь про хризантемы – есть про хризантемы, хочешь про Васко да Гаму – есть про Васко да Гаму. Смотрит человек в такой словарь и видит весь мир. Вот, она уже успела посмотреть, что рассказ Вассермана про Якова Хаузера – это реальная история.

– Но что это я разговариваю с человеком, а он еще не видел мебель, которую я привезла из Иерусалима?! Разве Яэль не рассказывала вам о дамасской мебели, которую я там купила? – И тут госпожа Мушалем протянула Хемдату букетик роз со словами: – Вы только понюхайте эти розы…

Хемдат поспешил извиниться. Он много раз хотел зайти к ней, тем более что у него к ней дело. Госпожа Мушалем вытащила одну розу из букетика и посмотрела на него так, будто прекрасно знает, о чем он хотел с ней поговорить. Хемдат наклонил голову к розам и произнес:

– Когда мать Яэли уезжала из Страны, она передала мне немного денег, чтобы ее дочь купила себе ткань для субботнего платья. Вы же знаете, Яэль умеет шить…

Бедный Хемдат – стоит ему сказать неправду, и он тотчас краснеет. К счастью, госпожа Мушалем добрая женщина и не обращает внимания на такие мелочи. Хемдат торопливо продолжал:

– И не надо говорить Яэли, кто передал вам эти деньги. Вы можете сказать ей, что хотите. Вдруг Яэль придет ко мне заниматься в новом платье – вот будет сюрприз.

И он с силой хлопнул себя по лбу, потому что в эту минуту пчела вонзила в него жало. Госпожа Мушалем засмеялась и сказала:

– Вот вам месть моих цветов.

Хемдат не знал, какую ткань Яэль купит для нового платья. Но в своем воображении он уже видел ее в нем. Он мог бы даже нарисовать его запах, если бы запахи можно было рисовать. Целый день он ждал ее прихода. Но она не пришла. И почему? Потому что у нее нет нового платья? День уже клонился к вечеру, когда он вышел из дому. Целый день прошел впустую. А почему прошел? Потому что он ждал ее прихода. Почему же он сам не отправился к ней? Потому что снова убрался в ее честь и хотел принять Яэль в своей маленькой комнатке. Но теперь, когда день кончился и его надежды не сбылись, он поднялся и вышел.

Яффа лежала перед ним, погруженная в свои пески. Берег моря был заполнен гуляющими. Из некоторых домов доносились песни. Там и сям старики сидели за последней трапезой, напевая субботние молитвы. Вдруг у него сжалось сердце – из раскрытого окна до него долетел голос раввина, нараспев читавшего Тору. Однако Хемдат тут же очнулся и двинулся дальше. Он вышел на берег и сразу же услышал голос Яэли. Она сидела с группой парней и девушек и громко смеялась. Хемдат свернул в сторону и сел в одиночестве.

Он сидел лицом к морю. Волны спешили к берегу, волны набегали на берег. Может, они спешат от Яэли, чтобы донести к нему ее образ? Но тут Пнина заметила Хемдата издалека и позвала его. Тогда и Яэль присоединилась к ее просьбе. Хемдат поднялся и пересел к ним. Но Пнина с друзьями вскоре ушли. А Яэль уступила просьбам Хемдата и осталась сидеть с ним рядом.

Вечер уже спускался на землю, но было еще довольно светло. Яэль вдруг испуганно вскочила и вскрикнула:

– Мое платье помялось!

Хемдат посмотрел на нее и сказал:

– С обновкой. Красивая ткань, красивая.

– Это мама купила мне, а сшила я сама, – сказала Яэль, запинаясь, и разгладила платье ладонями, будто стряхивая с него что-то. Детская гордость.

Яэль бросила взгляд на Хемдата. Как различаются ее платье и его одежда! Отвороты его брюк истрепаны, с них висит бахрома. Почему у него так треплются брюки? Это его походка виновата. Хемдат шагает тяжело, неуверенно, и его ноги нерешительно трутся одна о другую.

Хемдат начал писать на песке – букву за буковкой. Машинально написалось имя «Яэль Хают». Как это банально! И тем не менее ему хотелось, чтобы она увидела. Но небольшая волна накатилась и смыла его буквы. Хемдат поднял голову и увидел: волны набегают на песок, облизывают его и молча откатываются назад.

Яэль поднялась уходить. Она голодна, ей хочется домой. Хемдат знал, что дома у нее нет ни крошки, и предложил поесть вместе. Не у него дома, а в ресторане. Она отказалась, потом согласилась, потом опять передумала и, наконец, согласилась окончательно. Хемдат обрадовался. Ему не придется снова есть в одиночестве.

Они зашли в пансион Якова Малкова. Хемдат уже отказался от прежнего хорошего обычая непременно есть у себя дома и за своим столом. Хозяйка вытерла стол от остатков вина, которым предыдущие гости провожали субботу, а хозяин расстелил скатерть. Яэль заказала себе мясное блюдо, а Хемдат попросил молочное и кусок рыбы. Хемдат вообще-то вегетарианец, но не совсем вегетарианец – не ест мясо, но ест рыбу. На самом деле он готов был отказаться и от рыбы, но боялся, что его зачислят в вегетарианцы. Хозяйка вернулась, сняла со стола большую скатерть и постелила две поменьше – одну для Яэли с ее мясом, другую для Хемдата с его молочным [21]21
  Еврейские религиозные законы запрещают употреблять мясное вместе с молочным, и две скатерти на столе символически разделяют эти блюда.


[Закрыть]
. Хемдат заметил, что она оставила просвет между скатертями, и увидел там песчинку, тоже пришедшую на их пиршество.

Хозяин подошел, когда Хемдат ел рыбу, и спросил:

– Если ты вегетарианец и не ешь мясо, почему же ты ешь рыбу?

Хемдат ответил:

– Потому что рыбы не грешили – недаром они спаслись во время потопа.

Хозяин посмотрел на него и покрутил головой: у этих ребят на все есть ответ. Интересно, какой ответ будет у них в Судный день? Он отошел, напевая субботнюю молитву, и снова вернулся, принеся миску, полную миндаля. Глаза Хемдата засверкали, он сказал: «Браво, реб Яков», – и поставил миску перед Яэлью.

Какая-то приятная горечь есть в миндалинах. Хемдат окунал их в сладкое вино и высасывал, глядя, как Яэль набивает полный рот и раскалывает одну миндалину за другой своими крепкими зубами. Теми же, которыми она когда-то откусила локон его волос. Потом она встала, подошла к раковине и налила себе стакан воды. Хемдат поднял бутылку и налил ей вина. Яэль покачала головой, сказала: «Я хочу воды», – и ее горделивые плечи поднялись еще выше.

Хозяйская девочка подошла к столу снять скатерти и шепнула Хемдату:

– Какая у вас прелестная жена…

Хемдат нежно погладил ее ухо.

Глава 7

С большим удовольствием посидел Хемдат с Шаммаем, когда тот пришел к нему в гости. Как приятно смотреть на Шаммая, когда он говорит о Яэли. Когда она лежала в больнице, он каждый день приезжал ее проведать. Приезжал из того поселения, где летом жил постоянно. Точно пес, сторожил у ворот больницы. А Яэль его терпеть не может. Говорит, что не хочет находиться с ним рядом. Ничего, Хемдат расскажет ей вечером обо всем том, что сделал для нее этот добрый юноша. Перестань сердиться на него, неблагодарная.

Его неумеренное восхищение Яэлью веселит Хемдата. Как наивен этот мальчик! Почему Яэль так отталкивает его?

Прошло несколько дней. Яэль словно куда-то пропала. Опять пришел Шаммай. В руке палка, на голове походная шляпа. Сапоги и прочее дорожное снаряжение. Куда это он? Оказывается, Шаммай заказал коляску в Реховот и пришел пригласить Хемдата поехать с ним. Так и сказал: «Пожалуйста, господин Хемдат, поедемте с нами в Реховот дня на два-три. Яэль тоже едет». И перевел взгляд с Хемдата на картину Рембрандта. Его лицо отразилось в стекле между фигурами жениха и невесты.

Хемдат подошел к стене и снял с нее картину. Не все ли равно Яэли, поедет он с ними или нет? Ведь именно так сказал Шаммай: или вы, или госпожа Илонит. Она тоже попросила место в коляске.

А кто он вообще, этот Шаммай, что так прицепился к Яэли Хают? Сын богатого домовладельца, у которого есть земля в Стране Израиля и который живет в Америке и содержит жену и сыновей, оставшихся в России, а также старшего, вот этого Шаммая, живущего в Бейруте, – там он изучает медицину в Американском университете и каждый раз, когда выпадает возможность, приезжает в Страну и задерживается здесь на несколько месяцев, чтобы познакомиться с будущим местом своей работы. Пусть у Шаммая толстые руки и пухлые щеки – куда важнее, что в его сердце сохранились высокие идеалы. Но почему он покраснел, когда приглашал Хемдата поехать с ним и с Яэлью? Может быть, потому, что сказал «с нами» во множественном числе?

Смешно, когда этот мальчишка говорит: «Мне нравятся ваши стихи, господин Хемдат. Все, что выходит из-под вашего пера, прекрасно и значительно. Ей-богу, Пизмони в сравнении с вами совсем не поэт, я вообще не читаю его произведения».

Хемдат задумался: почему я перестал навещать Яэль? Разве она не просила его заходить, разве Шаммай не передавал ему ее приглашение? Как-то вечером он все-таки отправился к ней. Когда он вошел, она смутилась. Она была в плаще Шаммая, а сам Шаммай лежал, растянувшись на тахте. На его гладком пухлом лице, казавшемся продолжением толстой, набухшей шеи, застыла смущенная улыбка победителя. Они вскочили ему навстречу: «A-а, господин Хемдат! Сделайте одолжение, выпейте сельтерской с лимонным вареньем! Или, может, выпьете стаканчик ликера? Право же, что может быть лучше стаканчика ликера перед едой. Вы ведь отобедаете с нами, не так ли?»

«Как они могут сидеть в этой комнате, где нечем дышать?» – подумал Хемдат. Куча посуды на столе. Повсюду беспорядок. На спинке тахты висят галстуки Шаммая, и под каждой кроватью – пара комнатных туфель. «Наверно, он целует ее, – думал Хемдат. – Может быть, даже обнимает. Они, наверно, часто опаздывают на вечеринки».

Он не осуждал ее. Она голодала, а Шаммай покупал ей и хлеб, и даже шоколад. В конце концов, она просто такая же, как все. Завтра она выйдет замуж, нарожает сыновей и дочерей и раздастся, как жена лавочника. Он ничего к ней не имеет. Он просто не будет больше упоминать ее имя.

Лето близилось к концу. Яффа томилась в удушливом мареве. Город раскалился от постоянного зноя, на улице нечем было дышать. Счастлив был тот, кто мог сидеть дома и не плавать в поту. Весь день горит спиртовка под кофеваркой, и Хемдат пьет чашку за чашкой. Правда, кофе совсем не возбуждает его, но возня с кофеваркой разгоняет скуку. Это позволяет ему немного рассеяться. Он мог бы, например, сходить поглядеть на Тель-Авив и его новые дома, тем более в день праздника основания города. Вся Яффа отмечала этот великий праздник вином и сладостями, вся Яффа кроме Хемдата, который сидел дома и пил черный кофе.

Зашли к нему друзья. Запах кофе, доносившийся из его дома, привел их в комнату Хемдата. Гурышкин в радостном настроении: ведь он – один из строителей города и сейчас пишет новую книгу об истории Тель-Авива со дня его основания. Дорбан тоже навеселе. Правда, несмотря на это, он верен себе. Дорбан, видите ли, привык к пустыне, и города не волнуют его душу. Он не посвятит Тель-Авиву новые стихи, его муза не вдохновится новыми жилыми кварталами. Но Гурышкин не принимает его слова всерьез. В конце концов, имя Дорбана еще не появилось в печати. На кого Гурышкин всерьез сердится, так это на Пизмони, который только что опубликовал новое стихотворение, посвященное берегам Днепра. Ну никакой логики – человек живет в Стране Израиля и слагает стихи о реках России.

Хемдат наполнил чашки. Вино пьянит, но кофе отрезвляет. Патриотические речи постепенно прекратились, разговор перешел на любовь и женщин. Хемдат, который прежде все время молчал, теперь встрепенулся.

– Когда идешь к девушке, а душа твоя холодна, – сказал он вдруг, – бери с собой какого-нибудь простака с мускулами, и можешь быть уверен, что он покорит сердце твоей девицы и ты не запутаешься в любовных проблемах.

Скромница Пнина опустила голову. Она не ожидала услышать из уст Хемдата такие грубые слова.

Гости ушли. Хемдат отправился погулять. По дороге ему встретились Яэль и Шаммай. Яэль спросила, сколько он уплатил в пансионе у Якова Малкина. Она хотела бы отдать ему деньги, которые он потратил на нее тогда, на исходе субботы. Хемдат смущенно улыбнулся. Яэль сказала:

– Вы нехорошо поступаете, господин Хемдат, стоите и молчите.

Хемдат сказал:

– Мне нечего вам сказать.

Тут вмешался Шаммай:

– Своим молчанием вы ее обижаете.

Яэль перебила его.

– Почему вы не приходите ко мне? – спросила она.

– А почему вы не приходите ко мне? – спросил Хемдат.

Яэль воскликнула, что была у него, но не застала Хемдата, а свидетельство этому, что она видела его зеленый плащ – он лежал на стуле. Хемдат сказал:

– Если так, то пойдемте ко мне сейчас.

Нет, сказала Яэль, пусть он сначала придет к ней.

И тут же заговорила о чем-то другом.

Он уже когда-то сказал ей все, что думает о Шаммае. Ему не нравится этот юнец, который приударяет за ней. Его отец в Америке напряженно работает, чтобы сын мог заниматься наукой, а тот кормится трудами отца и при этом гоняется за развлечениями. Шаммай неспособен сделать женщину счастливой. Он оставляет пятно на репутации каждой девушки, за которой волочится. Но и он сам, Хемдат, тоже сейчас представляет для нее опасность, потому что снова оказался во власти душевных терзаний. Ей лучше отдалиться от него ради ее собственного блага, потому что его душа подвержена приступам чего-то вроде малярии.

Он знал, что она расскажет о его словах Шаммаю. Чего еще ожидать от легкомысленной болтушки? И что же? Теперь Шаммай хвастается дорогим кольцом, которое подарил Яэли, а он, Хемдат, выглядит лгуном. Как же поступил Хемдат? Пошел извиняться перед Шаммаем.

А меж тем вожделение не дает ему покоя. Да еще эти светлые, почти голубые ночи, что идут одна за другой. Хоть бы мадам Илонит ему встретилась, что ли? Вот уж и лето кончается. Молодежь еще щеголяет в легких нарядах, но недели через две-три, прикоснувшись к девушке, ты уже не почувствуешь гладкость ее тела. Хемдат теперь много думал о девушках и о женщинах, но, когда встречался с ними, вел себя стесненно и неловко. Порой он вспоминал те дни, когда при всех целовал руки мамаш и тайком – лица их дочерей, а иногда даже не мог представить себе, что это было с ним на самом деле.

Когда одиночество охватывало его, он выходил из своей комнаты. Но куда бы он ни шел, одиночество следовало за ним по пятам, и человеческий запах приводил его в ужас. Ему хотелось снова забраться в собственную нору и быть подальше от всех, чтобы не чувствовать других, да и не чувствовать самого себя, как если бы тело его застыло и все кости онемели. Но когда кто-нибудь невзначай брал его за локоть, Хемдат дрожал от скрытой радости.

Он бродил по улицам Яффы. Его дни проходили без дела, а ночи – без отдыха. Друзья говорили ему: «Ничего страшного, такое состояние обычно предшествует творческому подъему». И действительно, какие-то великие сдвиги назревали в мире. И ему уже слышны шаги грядущего. Да, ему еще суждено увидеть много событий. Он уже ощущал их приближение, он слышал их голоса, он чуял их запах. Большие перемены все приближаются, они все ближе и ближе, и нынешняя реальность уступает им место. Уходит пылающий и постылый день, наступает вечер.

Его комната была на верхнем этаже, и все ее пять окон целый день оставались распахнутыми настежь. Зеленоватые занавески колыхались, точно волны Нила, и, когда они колыхались, кисточки света и тени сплетались на полу. Хемдат ходил по комнате от стены к стене. Окна были открыты всем ветрам, но дверь – плотно закрыта. Благословенные дни осенних праздников [22]22
  Осенью в еврейском календаре сразу три важных праздника – Новый год (Рош а-Шана), Судный день (Йом Кипур) и праздник Кущей (Суккот) в память о шатрах, в которых предки жили во время странствий по Синайской пустыне.


[Закрыть]
пришли в мир, и Хемдат знал их смысл. Теперь ты не нашел бы его на улицах Яффы и не встретил бы на берегу моря. В шатре своей комнаты сидел он за верным своим столом. Чем же праздновал он приход этих дней? Поднесением им своих стихов.

А лето уже совсем ушло, и осенние ветры дуют всё сильней. Эвкалипты качаются в саду и роняют на землю увядшие листья. Вот и в углу его комнаты валяется сухой лист. Ветер занес его сюда. Солнце садится, и черные тучи несутся по небу, как птицы в конце лета. Может, зажечь лампу? Почему он сидит в темноте? Потому что вот-вот войдет Яэль. Он встретит ее улыбкой. Не станет припоминать ей старые грехи. Они будут сидеть рядом на зеленой кушетке. Ведь она его любимая.

И он задумался: как давно я знаю ее? И ответил себе: о, с незапамятных времен, целую вечность, – может быть, год, может быть, больше. В те давние, легкие дни, когда над землей вспыхнули первые весенние ночи, он вышел как-то к большому песчаному холму. Несколько девушек гуляли там, и одна из них шла с гордо поднятой головой, придерживала поля своей шляпки и громко смеялась.

Хемдат поднялся и вышел.

Ноги сами привели его к этому холму.

Он шел и шел, огибая его, но к нему не приближаясь.

И вдруг оказался на его вершине.

Зеленоватая прохладная луна освещала пески. Здесь, на этом месте, он увидел ее впервые. Здесь, в этом месте он гулял с нею. «Холмом любви» называли они этот песчаный холм. Его сердце сжалось. Как недавно это было. Еще дрожат над песком звуки тех слов, которыми она описывала женщину, не выпускавшую стакана из рук. «Ха-ха-ха, и никогда не пьянела. Знала секрет».

Он стоял на вершине холма. Внезапно внизу вырисовалась какая-то тень. Он удивился, как мог бы удивиться человек, который вошел в свой дом и вдруг увидел что-то незнакомое. Ведь он так давно знает этот холм, каждую его деталь. Что же это за тень? Уж не вырастил ли здесь за ночь Господь, благословен Он, какой-нибудь новый куст или дерево? А может, это идет человек?

Он загадал: если это тень дерева, значит, наша любовь сильна, она сохранилась и еще продолжится. Если же это тень путника, значит, и любовь наша прошла, как тень. Он застыл в ожидании. Пусть бы этот миг меж надеждой и отчаянием длился вечно. Его вдруг охватил покой – тот бесконечный покой, что между мгновением, когда ребенок упал, и мгновением, когда он заплакал.

В эту минуту тень дрогнула и стала приближаться. Он перевел дыхание и сказал: «Что ж, значит, это путник».

Мужчина или женщина?

Женщина.

Он глубоко втянул воздух и подумал: «Слава Богу, что это не Яэль. Будь это Яэль, я бы счел это дурным предзнаменованием».

Мимо него прошла Яэль.

Она не посмотрела на него.

Хемдат спустился с холма.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю