Текст книги "В обход черной кошки"

Автор книги: Шломо Вульф

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 9 страниц)

«Я, к сожалению, не имел чести быть в учениках у моего друга Андрея, но мне все время кажется, Юрий Михайлович, что вы с трудом заставляете себя произносить слово «еврей» вместо слова «жид». В этом-то и вся разница. Я – свободный еврей из свободной и независимой еврейской страны. А самые свободные из ваших евреев, тот же Лейканд, эта гордость и надежда СШР, все-таки жид. Даже для вас. Я прав?»

«В известной мере… – президент смущенно переглянулся с улыбающимся князем. – Тем не менее, я бы перешел к моему встречному предложению. Когда вы будете его анализировать, не забывайте, КТО ИМЕННО ВАМ ЕГО СДЕЛАЛ. Так вот, я предлагаю вам, Арону Хаймовичу Фридману и вашей семье гражданство СШР. Я буду ходатайствовать перед Сенатом, чтобы вам был пожалован баронский титул для вашей фамилии, если вы предоставите России исключительные права использования ваших сделанных и грядущих открытий. Кроме того, Российская Академия наук, по моему представлению, будет ходатайствовать перед Нобелевским комитетом о выдвижении вас на премию в области физики, коль скоро математики от нобелевского процесса отлучены самим Альфредом Нобелем. По нашему с князем мнению, вы заслужили такой почет, как единственный в мире человек, свободно путешествующий по измерениям. Естественно, вам будет предоставлена соответствующая кафедра в Российском Государственном Университете в Петрограде с достойным содержанием: вам будет выделен миллион золотых рублей на семейное обзаведение и миллиард рублей на развитие вашего научного направления в РГУ и в Российской Академии наук с правом создавать научные школы и лаборатории, с дальнейшим неограниченным кредитом. Ваше открытие, которое вы так блестяще продемонстрировали самому доверенному из моих советников…» – он поклонился в сторону Мухина.

Тот следил за происходящим в страшном волнении, с пятнами на лице и лихорадочно пляшущими забытыми пальцами, на которые с едва заметной иронией искоса поглядывал его высокопоставленный ученик.

«Условие у меня только одно, – голос Президента стал жестким, а лицо приняло то самое выражение, которое с некоторым страхом воспринимал Фридман на портретах главы СШР. – Вы обязуетесь все свои знания и опыт, равно как и все ваши дальнейшие открытия и проекты, предоставлять в распоряжение России и только России, без какого-либо приоритета интересам евреев как таковых или Израиля в вашем измерении. Естественно, как богатый человек и как еврей вы вольны помогать своему народу, но лишь как меценат, в меру ваших личных возможностей. В рамках нашей демократии, вы вольны примкнуть к сионистам и бороться за право евреев на национальный очаг в Палестине нашего измерения. Но все контакты с вашим миром, как и с мирами, с которыми нас, возможно, столкнут ваши дальнейшие открытия, могут быть только с санкции Президента и парламента России. Второе. Если же вы откажетесь от моего предложения, вы и ваша семья немедленно объявляетесь здесь персонами нон-грата. Мы попросим князя Мухина сохранить ваше имя и само ваше пребывание в Петрограде в тайне. Вы будете с комфортом депортированы в любую страну без права возвращения к нам когда-либо даже в качестве туристов. Там, в любой другой стране, вы без всякого препятствия со стороны тайных служб нашего Департамента федеральной безопасности, даже под их защитой, сможете встречаться с князем и княгиней, которым я безраздельно доверяю. Там и только там вы можете беспрепятственно действовать на благо вашего Израиля, но упаси вас Бог посметь смущать наших евреев. Поймите меня правильно. Для меня важнее всего то отечество, которое мне доверили Спаситель и народ. И не вам диктовать мне свою волю. Подумайте, барон, как вас будут именовать, если вы согласитесь. Ведь вы родились и выросли на русской земле. Вы гораздо больше русский по своей сути, чем еврей. Древнееврейский язык вы так и не освоили, еврейским обществом вы так и не были востребованы, насколько я знаю. К еврейской науке в вашем Израиле вас даже близко не подпустили. Ваша жена, потенциальная русская баронесса Фридман, зарабатывает на жизнь унизительным трудом, ваша дочь, наследственная баронесса в нашем измерении, в вашем мире работает врачом на подхвате, поскольку престижные места в госпиталях поделены навсегда между совсем другими евреями. В «вашей» стране одному из гениальнейших людей в истории человечества не нашлось иного применения, как продавать псевдокитайские продукты… как они там?»

«Санрайдер,» – выдавил ошеломленный всем происходящим несчастный Арон. «Единственное преимущество вашего бытия в вашем мире – осознание того, что вы живете в свободной и независимой еврейской стране. Но к вам это едва ли относится. Тут вас шокирует, что у всех на уме слово «жид» вместо еврей, а там у всех даже и на языке слово «русский» вместо израильтянин. Евреем отлично можно быть в свободной России. Вы были в нашей новой Хоральной синагоге?» «На углу Офицерской и?..» «Нет, нет, на Поклонной Горе. Я сомневаюсь, что в вашем Израиле есть такие богатые культовые сооружения. Вы войдете в круг богатых и уважаемых евреев Петрограда, в их свет, ничуть не хуже нашего, русского, в который входим мы с князем.» «Я бы предпочел…» «Так в чем же дело? Забудьте ваше еврейство, примите православие, молитесь на родном языке и…» «И быть вечным ренегатом-выкрестом в глазах вашего света, Юрий Михайлович? И ждать, когда Матвеев или Седой придут к власти и начнут очередное решение еврейского вопроса, а я не смогу даже достойно, с оружием в руках, умереть за свою семью?»

«Матвеев? Седой? – искренне удивился Соловьев. – Вы просто находитесь под гнетом неестественного опыта своего измерения, милейший барон. Коммунистов – членов партии сегодня от силы миллионов десять, примерно столько же фашистов. А нас, православных демократов, социал-демократов и членов прочих партий нашей коалиции – более ста миллионов. Соответственно и места в парламенте. О какой власти может мечтать партия с одним-двумя мандатами?» «Это зависит от обстоятельств. Большевиков, в нашем измерении, без черной кошки, было к моменту переворота всего пара сотен тысяч, а…»

«Милый Арон Хаймович, да неужели вы у нас заметили хоть гран революционной ситуации!.. Меня, как историка, остро интересует все, что касается последствий октябрьского переворота в другом измерении, и я охотно побеседую с вам об этом, но – в другой раз. Время позднее, господа. Предложение мною сделано, на раздумье вам дается один день. После этого мне остается либо только радоваться вместе с вами, либо сожалеть о вашей недальновидности. Вы сейчас движетесь по Троицкому проспекту, дорогой господин Фридман. Поперек вашего пути бежит кошка, очень черная кошка ваших заблуждений. Обойдите проспект, сверните в боковую улицу. И вы не искалечите судьбу вашей семьи…»

«У меня встречное условие, господин Президент, – вдруг твердо сказал Фридман. – Либо я отказываюсь от вашего предложения немедленно, либо я беру не день, а неделю на размышление. И размышлять я буду не здесь, а в Израиле. Петроград же я покину завтра же.»

«Согласен, – Президент горячо пожал Арону руку. – Я отлично вас понимаю. Вы попытаетесь получить то же, что предложил вам я, но в Израиле, который вы, вопреки всему, сегодня считаете своим отечеством. Трудно передать, как я уважаю ваши убеждения.» «С вами просто страшно разговаривать,» – засмеялся Фридман во весь свой стальной рот.

* * *

«Какой человек! – повторял он, скользя рядом с Мухиным по чистой снежной аллее Рощина на легких финских санках среди бесчисленных саночников навстречу, впереди и сзади. – Ну почему в МОЕЙ России вечно у власти совсем другие люди?..» «Да нельзя пересекать определенную черту, – смеялся рядом Мухин. Подтаявший на дневном солнце снег к ночи подмерз и тонко хрустел под полозьями, сверкая в свете фонарей. В центре окаймленной монументальными елями широкой улицы-аллеи прогуливались семьями десятки саночников. – Нельзя перебить лучших людей и удивляться, что от прочих рождаются не лучшие. И забудь ты о ТВОЕЙ России, она давным-давно не твоя. Ты о ней и не вспоминал, кстати, все эти годы в Израиле. Теперь забудешь и об Израиле. Хотя, кто же тебе помешает туда приезжать? После того, как ты отрастишь здоровые зубы и волосы, избавишься от этих позорных очков, станешь питаться истинными продуктами вместо твоего фальшивого «санрайдера», тебя никто в Израиле и не узнает.»

«А меня там почти никто и не знал-то… Кстати, с чего это ты так представил Президенту «санрайдер»: фальшивый и тому подобное. Между прочим, отличный продукт, если….» «Верю, верю. Но все-таки Президент прав – тебе и вам всем и терять-то особенно нечего…»

7.

«И ты еще сказал, что подумаешь?! Господи, о чем еще можно и думать-то! – истерически кричала Жанна. Лицо ее, искаженное нестерпимой обидой за своего вечного дурака-мужа стало сразу старым, красным, отвратительно дрожащим. – Ты – идиот! Тебе в Израиле за твоих «тараканов» и спасибо премьер не сказал, даже познакомиться побрезговал, а ты за эту шваль цепляешься! Деньги они ему на поездку дали, большое им спасибо, благодетелям! Как будто ты твоим неестественным бизнесом не заработал бы на полет в Париж и обратно. Да я одна на своем никайо не на это скопила бы… Немедленно проси Андрея сказать Президенту, что ты согласен, немедленно! Да я и видеть твой фальшивый Израиль больше не хочу. Посмотри, какие здесь красивые люди, после всех этих спесивых, наглых перекошенных рож, после моих патологически жадных теток и твоих траханных дистрибюторов и супервайзеров, чтоб им всем сдохнуть! Кой веки его, наконец, оценили – и как! А он кочевряжится. Ради чего? Кирочка, объясни своему идиоту-папаше, что он ИДИОТ!! Нашел нам еврейскую страну на нашу голову! Да где ты там евреев-то нашел? Жиды одни подлые и трусливые, друг друга продают и страну свою торопятся всучить арабам. Евреи! Да лучше вообще креститься и забыть…»

«И это мне Президент предложил, – уныло сказал Арон, глядя через огромное окно их апартаментов на втором этаже мухинской усадьбы на темный, весь в синеватом отсвете луны на сугробах лес с темными тенями на снегу от черных пирамидальных елей. – Спасибо им большое… Уважили…»

«Господи, его жене предлагают быть баронессой вместо уборки вонючих тряпок за всяким говном, а он говорит: я подумаю… – рыдала Жанна, почти уже в полной прострации. – Связалась с идиотом, на всю жизнь… Да я тут лучше к Мухиным в уборщицы наймусь, но с тобой в твой проклятый Израиль ни за что не вернусь…»«И тем не менее, я выясню, что мне теперь светит в Израиле. Я привык к этой стране, даже к своему образу жизни…»

«И даже к моему образу жизни, – рыдала Жанна. – К моему рабству, спасибо тебе большое! К чужому рабству так легко привыкнуть! Не зря ты каждое утро произносишь молитву тому, кто не сотворил тебя рабом. Меня он тоже не сотворил рабыней, меня ею сделала твоя хваленая еврейская страна, чтоб ей пусто было…» «Хорошо. Я тебе обещаю, что если наше положение кардинально не изменится после нашего возвращения…» «Никаких возвращений, я – не вернусь. И Киру с тобой не пущу! Звони своему сраному генералу. Увидишь, как он с тобой будет разговаривать.»

«Но мы в другом измерении, не забудь, заметил Арон. – Чтобы позвонить «моему генералу», надо переместиться в Ленинград, то есть в наш Санкт-Петербург. А у нас даже нет тамошних русских денег, а доллары лучше не показывать…»

«Да я вообще тебя в Ленинград больше ни за что не отпущу, – испугалась Жанна, забыв, что минуту назад собиралась вообще расстаться со своим «идиотом». – Еще одного приключения захотелось?»

«Тогда вот что. Я возвращаюсь в Париж, там звоню и тотчас обратно.» «Я с тобой, Арик! Без меня ты и туда не поедешь. А Киру оставим тут заложницей у Мухиных, чтобы ты при самом благожелательном ответе все-таки вернулся в Петроград.»

«Интересное кино получается, – подала, наконец, голос Кира. – Моего мнения здесь почему-то не спрашивают. А может быть я с папкой согласна, а не с тобой, мама? Кстати, не ты ли в последнее время, когда папа достиг третьего уровня и мы все стали прилично зарабатывать, говорила все время, что нам хорошо, вот, мол какую квартиру, какую машину имеем, живем на берегу теплого моря, зимы в вообще нет, вокруг никаких бандитов, только безобидные евреи. Это твои слова, мамочка. Да, я пока не имею квиюта, но я на пути к нему. Да, профессора мною помыкают, но таковы профессора во всем мире, во всяком случае, в медицине. Нам действительно хорошо было в последние годы в Израиле. Я очень люблю эту страну. А ты пашешь у своих теток на износ от чистого фанатизма и желания зарабатывать не меньше нас с папой, хотя ты вполне могла бы их всех бросить, сидеть на балконе и рисовать море. Да ты и сама и дня без купания в море прожить не можешь! У нас так все было, наконец, хорошо, все работали, съездили в Италию, в Грецию. Всю зиму даже окна не закрывали, пока тут все за двойными рамами от метели и промозглой сырости прячутся. Как хотите, но я папу поддерживаю. Вы уже увезли меня десять лет назад из Союза, обрекли на унижения эмиграции. Думаете здесь будет иначе? Все эти «красивые люди» станут для нас родными? Диплома врача для СШР у меня нет, медицины ЭТОЙ России я не знаю. Да у них тут вообще генная инженерия вместо медицины, а фармакология такая, о которой я и понятия не имею. Да я и читать-то с этими «ять» и твердым знаком не смогу, не то что свободно писать. Я тут буду такая же безграмотная как была в Израиле без иврита. А израильскую медицину я наконец-то такой кровью освоила…»

«Кирочка, да мы же просто были нищими! А здесь папе сразу…» «Там тоже обещали, помнишь Репу и компанию, когда мы ехали в Израиль? А что потом?» «Но папе не проходимец какой-то обещает, а сам Президент СШР!»

«Короче говоря, Я ЕЩЕ НЕ РЕШИЛА. Я взрослая. Теперь вы меня насильно не увезете. В крайнем случае, вы будете жить здесь, а я в нашей квартире в Израиле. И буду кататься без очереди в вашей машине.»

«Вы оба сошли с ума,» – уже тихо плакала ставшая совсем старой от огорчения Жанна. Арон без конца молча целовал ее сразу как-то проступившие по всему лицу морщины. «Я тебе обещаю, – повторял он. – Малейшее проявление неуважения ко мне или отказ от немедленного признания моего права работать в израильской науке – и мы возвращаемся сюда.»

«Я вам этого не обещала, – снова возникла Кира. – При любых обстоятельствах мне хорошо там, а не здесь! Я не хочу быть фальшивой безработной баронессой. Да и какой, к черту, из папки барон, – она вдруг захохотала. – Еврейский барон… Уж лучше цыганский барон, с крыш пугаю ворон, а цыганка моя с крыш пугает меня… Погуляйте по Парижу, особенно по НАШЕМУ, лейкандовский мне не понравился, съездите на юг Франции, деньги пока есть, еврейские, кстати деньги папе в награду.»

8.

Прямо у аэровокзала на площади Согласия Фридманы зашли за живую изгородь, консервировались, переоделись, после чего Арон, весь дрожа, набрал по мобильному телефону номер генерала Бени Шайзера. Голос израильтянина был простуженным и недовольным. Жанна возбужденно дышал в ухо мужа, напряженно слушая ответ с исторической родины.

«А что должно было измениться? – раздраженно говорил Бени. – Вам заплатили за посредничество с Мухиным, а остальное – заслуга князя. Как он там, кстати, не очень на нас обижается?»

«Это мой муж, доктор Фридман на вас обижается, – не выдержала Жанна. – О каком посредничестве вы болтаете, генерал? Как Мухин, не говоря о «тараканах», вообще попал бы в Израиль без Арона?!»

«А кто его об этом просил, вашего Арона? На черта нам вообще был нужен этот бой и гибель сотен, а то и тысяч ни в чем не повинных арабов? Мы вели с ними мирный процесс, мы были накануне мирного договора с Сирией в обмен на Голанские высоты. И тут этот Мухин… Да, теперь арабы запуганы и подписали все на условиях наших правых экстремистов. Но история наших отношений на этом не кончилась. Какая гарантия, что они и сами, без вашего умника Арона, не попадут в измерение Мухина и не приобретут нечто против нас? Много ли нам надо для поражения, с нашими-то размерами и численностью населения?. Нам нужен был мир, а не военная победа и капитуляция противников. И кто вообще уполномочил вашего мужа, геверет, влезать в наши государственные дела? Вечно этим «русским» больше всех надо! Словно до вас никто у нас не знал, что нам делать с арабами, словно это вы нашу страну строили и защищали…» «Шайзер, это ваше личное антисемитское мнение или позиция премьер-министра Израиля? – задыхаясь от обиды, прошипел Фридман. – Что вообще думает премьер о моем дальнейшем положении в стране? Я – вообще нужен Израилю с моими убедительнейшим образом продемонстрированными возможностями?..»

«Если вас интересует мое личное мнение, то от вас, доктор, Израилю один вред. Что касается премьера, то он вообще был взбешен, когда узнал о вашей деятельности, а потом хотел отдать вас под суд за подстрекательство к убийству уже не арабов, а верующих евреев – после нападения вашего Мухина на ортодоксов на шоссе Бар-Илан. Именно» антисемиты» из лагеря мира спасли вас от тюрьмы. Ваше дальнейшее положение? Думаю, что судебного преследования вас мы не допустим. Но, естественно, на государственную службу вас никто не пригласит. Вам еще предстоит после возвращения встреча кое-с-кем. И вам придется подписать обязательство не предпринимать впредь ничего от имени Израиля. Для этого есть государственные служащие. Вот и все, что я могу вам обещать. А заодно и кое-что посоветовать. Вы достигли третьего уровня в бизнесе, у вас хорошие перспективы, достаток. Чего вам неймется? Успокойте вашу жену и возвращайтесь к нормальной жизни. Со своей стороны, я обещаю вам защиту со стороны моей партии за то, что ваши друзья так славно проучили религиозных мракобесов. Коль тув, хаверим.»

9.

Вокруг сиял тысячами огней нарядный Париж, спешили прохожие, суетились на чистом асфальте голуби. Фридманы молча сидели на уютной скамейке, смотрели на украшенный иероглифами египетский обелиск из Луксора, на статуи-символы городов Франции. Здесь оборвались под ножом гильотины надежды и амбиции знаменитых французов – от непутевого Людовика Шестнадцатого до, к счастью, недосостоявшегося тирана Робеспьера.

Теперь тут сидели пришибленные пожилые евреи – победительница и побежденный, оба поверженные хамством и пришедшие к Согласию, которое только что навязала им судьба, стремительная и неумолимая, как скользящий вниз нож гильотины…

«Давай, Арик, просто погуляем. Красота-то какая! – тихо сказала похорошевшая от пережитого волнения и легкого мороза Жанна. – Мы давно не гуляли просто так, без спутников и всяких дел. Ведь это сад Тюильри, помнишь? А там видна арка Карусель, так?»

«Так-то так, но что теперь делать? Ведь Кира права, нам было так хорошо, пока я не вообразил тессеракт. Можно вернуться и обо всем забыть, жить как жили с маленькими олимовскими радостями.» «Я согласна, – грустно сказала Жанна. – Тетки мои меня заждались. Буду с утра убегать на автобус, потом возвращаться и ложиться без сил, потом будем гулять к морю, а в шабат буду печь пироги, пить коньяк после зимнего купания. Съездим к крокодилий питомник, а то и в Эйлат среди кораллов поплавать. Кира права… Ну какая их меня баронесса после многолетнего общения со смартутом – тряпкой.»

«Я бы выпил кофе,» – сказал Арон, увидев столики на тротуаре. Гарсон подал им крошечные словно пылающие чашечки. И бутылочки минеральной. Когда кофе был выпит, Арон незаметно подложил в белый невесомый стаканчик Жанны с минеральной водой таблетку, потом в свой стаканчик, оставил на столике стопку франков-монет…

10.

Гарсон протер глаза и побледнел – двое русских вдруг исчезли со своих решетчатых стульчиков. «Инопланетяне, – перекрестился он. – Могли голову отжечь, как в Петербурге, спаси меня святая дева…» А Жанна и Арон валялись на свежевыпавшем снегу. «Вам плохо, мадам и месье? – участливо спросил совершенно иначе одетый француз, помогая Жанне встать. – Я могу вызвать врача.» «Не беспокойтесь, месье, – по-английски сказал Арон. – Мы просто поскользнулись.» Француз удалился, несколько раз удивленно оглядываясь на пожилую пару в странных нарядах.

Мужчина и женщина отряхивали друг друга от снега. Других прохожих не было. «Это и есть НАШЕ решение? – сияла глазами Жанна. – Мы не возвращаемся в Израиль?»

«Мы будем туда просто ездить отдыхать, если соскучимся, – твердо ответил Арон, открывая неизменный баул со сменной одеждой. – Но надеюсь, что скучать нам не придется.» Он достал видеотелефон и вызвал Мухиных.

На экране появилось милое заспанное лицо Марины. «Добрый вечер, – обрадовалась она. – Андрей! Скорее сюда!» «Насколько удобно дать ответ Президенту немедленно?» – спросил Фридман, весь дрожа. «Какой ответ? – осторожно спросил князь Мухин. – положительный? Вы остаетесь с нами? Что это с вами? Почему вы оба такие мокрые?»

«Мы просто поскользнулись и упали в снег…» «Это очень полезно, – появилась на экране Марина. – Я обожаю купаться в снегу.» «Так что сказать Юрию Михайловичу? – напряженно переспросил Андрей. – Ты соглашаешься на его условия?» «Да, но… но ведь я неделю просил, а только что…»

«Ну и что? Погодите… Марина, поговори, пока я…»

«Когда вас ждать обратно? У вас там, надеюсь, новых приключений не было?» – ласково смотрела на растерянных Фридманов Марина своими мило сужающимися от волнения огромными глазами.

«Он все подтверждает, – возникло лицо Мухина. – Возвращайтесь немедленно. Завтра в полдень – официальная аудиенция в Президентском дворце…»