Текст книги "Возвращение в рай"
Автор книги: Ширл Хенке
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 25 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]
Ширл Хенке
Возвращение в рай
Пролог
Заброшенный замок. Август 1524 года
В одном из старинных замков графиня Луиза де Сен-Жилль принимала гостя. Он возбуждал ее любопытство даже больше, чем ей бы хотелось.
В притворном удивлении. С оттенком горечи, он усмехнулся:
– Вас еще терзают мысли о моем происхождении? Луиза де Сен-Жилль пожала плечами – галльский жест несогласия, – прекрасно зная, что от этого движения соблазнительно приподнялась ее большая, ослепительно-белая грудь.
– Неважно, что для кастильца вы слишком темны, но именно это, а не примесь мавританской крови, делает вас врагом Франции.
Родриго де Лас Касас рассмеялся.
– С каких это пор провансальцев беспокоит лояльность по отношению к Франции? Шарль Бурбон сам продался моему господину, а теперь, чтобы подсластить сделку, объявил себя герцогом. Прованса.
Лицо Луизы исказилось от отвращения.
– Никому не ведомо, когда политические ветры подуют в противоположном направлении. Сейчас твой испанский император взял верх, а завтра, может быть, французский король вернет Прованс себе. Я только беспокоюсь о твоей безопасности, любимый, – прошептала она, томно обвивая его своими гладкими как жемчуг ногами…
Каждой клеточкой своего ненасытного тела она призывала его к новым наслаждениям…
Затуманенными страстью глазами Луиза смотрела на своего темнокожего любовника, вспоминая их первое свидание. Риго был врагом, продавшимся испанскому королю Карлу[1]1
Карл V (1500-1558) – император Свящ, Римской империи. Испанский король (Карлос I) в 1516-1556 из династии Габсбургов.
[Закрыть]. Но для Луизы этот факт был лишь пикантным стечением обстоятельств. Главное – в другом…
Родриго был высоким стройным мужчиной с классическими чертами лица. Иссиня-черные волосы контрастировали с ярко-голубыми глазами. Луиза с восхищением разглядывала его тело – крепкое, мускулистое, с многочисленными шрамами, свидетельствующими об опасности жизни.
Долго еще она лежала, думая о Риго и сравнивая его со своим невзрачным мужем, для которого политика была главнее всего остального в жизни.
Родриго проснулся в объятиях графини, и первая мысль, которая пришла ему в голову, – быстро одеться и уйти.
«Сен-Жилль не жалеет денег для своей леди», – со злобной усмешкой подумал Риго.
Роскошные драпировки, покрывавшие столы тикового дерева, и украшенные каменьями подсвечники на стенах говорили о богатстве графа: все эти дорогостоящие предметы – свидетельства торговли Прованса с мусульманами из Северной Африки.
Одеваясь, Риго подумал, что последний раз находится в этом шикарном замке.
Ее роскошное тело больше не возбуждало его, он не находил в нем ничего экзотического. В его жизни было слишком много женщин: француженок и фламандок, англичанок и испанок. Еще неопытным четырнадцатилетним мальчишкой он был соблазнен женой арагонского герцога.
Вдвое старше него, герцогиня была очень сведуща в искусстве любви. А он оказался способным малым. Позднее он понял, что чужая кровь, которая навсегда закрыла перед ним дорогу к политическому и экономическому успеху, открывала ему двери в спальни знатных женщин.
Услышав шорох льняного белья, в которое облачался Риго, Луиза проснулась, наблюдая за его движениями из-за полуприкрытых век.
Изящным движением, скинув атласное покрывало, она разочарованно сказала:
– Нет необходимости тебе уходить так скоро. Генри не вернется еще по крайней мере в течение трех дней.
– В Эксе нужен не только Генри. Пескара ждет моего доклада, я и так уже надолго задержался у вас в провинции, Луиза, – мягко возразил Риго. Он всегда ненавидел расставания. Неужели все женщины так неразумны, что стараются удержать мужчину до тех пор, пока им самим не вздумается прогнать его?
– О да, Пескара, этот плюгавый итальянский пижон, для которого ты шпионишь, – сказала она со вкрадчивой издевкой. И поскольку ее замечание не возымело должного эффекта, и он продолжал одеваться, она сменила тактику. – Пожалуйста, останься! Маркиз не нуждается в тебе, пока армия не покинет Экс. Бурбону нравится лесть, с которой его встретили в городе, и он, а не Пескара, командует армией.
Риго возмущенно фыркнул.
– Очень жаль. Этот «плюгавый итальянский пижон», как вы изволите прелестно окрестить его, – полководец, намного талантливее вашего напыщенного француза.
Луиза чувствовала, что ее мнение ничего не значит для него, но не хотела так легко сдаваться. Он, конечно, был варваром, но каким великолепным варваром!
– Я совершенно безразлична к проблемам войны, политики и людей, которые ее делают. В эти последние несколько месяцев в моем сердце было место только тоске и одиночеству. Я думала, что уже никогда больше не увижу тебя. И вдруг ты появился у наших стен так же смело, как твой мавританский предок.
Он холодно улыбнулся.
– Это вы решили, что у меня были мавританские предки. На самом деле ничего подобного не было.
Она встала на колени на краю постели и своей белоснежной рукой прикоснулась к его смуглой щеке, потом слегка провела ногтями по горлу и спрятала пальцы у него на груди.
– А чего еще может требовать испанец, такой черный как ты?
Его глаза потемнели от боли, но он быстро взял себя в руки
– Да, на что может рассчитывать испанец? – безо всякого выражения повторил он.
– Разве это так тебя волнует?
– Тот факт, что я рожден женщиной низшей расы, более значим в моей жизни, чем то, что я внебрачный сын. Многие способные воины достигли высокого положения и получали земли и титулы, даже будучи зачаты не под тем одеялом. Но только если их родители чистых кровей.
– Испанцы такие варвары, – проворковала Луиза, пытаясь одновременно утешить и возбудить его. – Я не хотела обидеть тебя, Родриго. При всей твоей красоте и невзирая на все твои речи о незаконнорожденности и смешанной крови, у тебя дьявольский характер. Да, горячая мавританская кровь, – промурлыкала она.
– Не мавританская, они слишком цивилизованы, хоть это и выше понимания европейцев. Все мои беды от варвара-испанца: моя мать – из дикого индейского племени, и этого оказалось достаточно, чтобы мой гордый кастилец-отец не женился на ней. Будь он проклят, кто бы он ни был!
На мгновение в глазах Луизы мелькнуло изумление. – Ну вот, теперь я рассердила тебя. Мне наплевать, кем была твоя мать – любимой женой багдадского халифа или зиндейской рабыней с Нового Света. Мне нужен ты, Риго, я хочу тебя. Не уезжай теперь, когда между нами пробежала черная кошка…
Когда ты вернешься?
– Армия продвигается к югу, чтобы осадить Марсель. Если весь Прованс окажется под имперским игом, может, я и вернусь, Луиза… если, конечно, моя дикая кровь не пугает тебя.
– Может, иногда ты и пугаешь меня, Риго, но это такой, страх, от которого женщины получают удовольствие подобно редким подаркам из далеких жарких стран, – добавила она, беззвучно хихикая, так как заметила, что он нахмурился.
Бенджамин Торрес из последних сил пытался противостоять разбушевавшейся стихии, удерживая в шлюпке то немногое, что удалось спасти в панике с тонувшего корабля.
– Должно быть, спасатели уже вернулись в гавань, – прокричал он сквозь завывание ветра и рокот волн, раскачивавших крошечную шлюпку.
Прошло уже довольно много времени с тех пор, как богатая каравелла, отплывшая из Генуи в Марсель, пошла ко дну, и весь ее столь необходимый груз – запас провизии, порох и ружья – поглотило море. Удалось спасти только некоторый запас лекарств и инструменты, которые молодой лекарь-иудей успел погрузить в шлюпку. Однако, теперь, кажется, и остаток груза, и его мастерство будут утеряны.
– Я вижу огонь – бивачный костер на берегу, – крикнул боцман.
– Это, должно быть, солдаты имперской армии, готовые перерезать нам глотки. Нас отнесло слишком далеко от Марселя, и вряд ли мы встретим французов, – с проклятиями отозвался один из моряков.
– Эй ты, ученая крыса, ты можешь говорить на каком-нибудь еще языке, кроме греческого и латыни? – спросил боцман-генуэзец на своем лигурийском диалекте.
Несмотря на опасность, Бенджамин улыбнулся.
– Моя семья родом из Севильи. Если вы не проболтаетесь, что я иудей, я смогу убедить испанских солдат в преданности королю Карлу.
Лодку наконец удалось развернуть по течению. Теперь, когда до спасительной суши было рукой подать, возникла новая неожиданная опасность – скалы, возвышающиеся над водой и торчащие, словно огромные серые пальцы Посейдона.
Бенджамин молился о спасении: и не только об избавлении от моря и скал, но и от имперской армии. В его медицинских книгах были подписи, сделанные на языке иудеев, изгнанных в 1492 году из Испании предками короля Карла. Правда, он очень надеялся, что эти солдаты неграмотны, как и большинство людей.
Вдруг гигантская волна швырнула лодку в сторону скал. Боцман оказался в ледяной воде вместе с несколькими гpeбцами. Бенджамин крепко ухватился за свои драгоценные медицинские инструменты, когда новая мощная волна обрушилась на них. В последний миг все погрузилось во мрак…
Бенджамин очнулся от невыносимой головной боли, усугубляющейся лихорадкой. Рыжебородый, невысокого роста мужчина пытался привести его в чувство, что-то быстро бормоча на незнакомом диалекте. Вслушиваясь в его слова сквозь страшный шум в голове, Торрес предположил, что это один из германских языков. На человеке были грубые шерстяные штаны и вооружение пешего солдата, должно быть, артиллериста.
Бенджамин Торрес оказался в армии императора Карла.
– Где я? Спасли ли кого-нибудь еще, кто потерпел крушение вместе со мной? – спросил он по-кастильски.
– Да, несколько человек, – ответил этот же солдат на плохом кастильском наречии, подняв три пальца. – Им нужна помощь. Они говорят, вы доктор.
– Мои вещи… там инструменты, лекарства… они пропали? – спросил Бенджамин, садясь и оглядываясь кругом.
Он лежал в простой палатке, сделанной из просмоленной ткани, на пахнущей плесенью мятой подстилке из сырой шерсти, может быть, полной вшей.
Прежде чем коротышка-германец успел ответить на его вопросы, еще один человек вошел в палатку, принеся с собой крепкий соленый вкус океанского ветра.
– Ваш багаж, доктор, если это будете вы, – сказал коренастый старый солдат, подавая Бенджамину его драгоценную поклажу. Судя по темным глазам и круглому лицу – это был арагонец, и по кастильски он изъяснялся гораздо лучше.
Бенджамин с благодарностью отметил, что все инструменты целы.
– Кому нужна моя помощь?
– Лучший боевой офицер генерала Пескары будет первым, кого вы осмотрите. Дон Франциско говорит, что ранение тяжелое. Положение усугубляется большой потерей крови, – объяснил старый солдат, помогая доктору выбраться из палатки.
По берегу были разбросаны грубые навесы и другие укрытия. В тусклом утреннем свете поблескивали огни костров. Море снова было гладко как стекло, словно прошлой ночью и не было никакого шторма.
Бенджамин шел за коренастым солдатом, не имея ни малейшего представления о том, где он находится. Из краткого разговора с сопровождающим Бенджамин заключил, что Марсель подвергся обстрелу и находится в осадном положении.
Ему стало понятно, что, если бы имперские солдаты узнали, что он с корабля, который через нейтральную Геную шел к марселю, он уже поплатился бы за это жизнью. И Бенджамин молчал. Хуже всего было то, что его семья находилась в стенах осажденного города. Несомненно, они ужасно беспокоятся за него, как и он за них.
– Мой корабль направлялся в Малагу. Нас действительно далеко унесло, – сказал он угрюмо.
«Так близко находиться, но быть так далеко от избавления», – с горечью подумал Бенджамин.
– Где ваш командир? Я видел много людей, нуждающихся в моей помощи, – осмелился наконец сказать он, когда они поднялись по пологому размытому склону холма к маленькой деревянной хибарке, охраняемой несколькими солдатами. Грозного вида испанцы расступились, и арагонец ввел лекаря в хижину.
Пока глаза Бенджамина привыкали к полумраку, он услышал кастильскую речь вперемешку со специфической руганью. Этот разговор заставил его вспомнить все самые замечательные ругательства его отца, так как говоривший употреблял те же самые нигде более не встречавшиеся ему выражения, и Бенджамин решил, что командир, должно быть, Уроженец Севильи.
– Принесите факел, – приказал Бенджамин, – я ничего не вижу.
Приблизившись к низкому настилу, он разглядывал лежащего на нем человека. Сквозь его тяжелую тунику сочилась кровь, рану еще не обработали. Раненый лежал тяжело дыша.
Какой-то необъяснимый, подсознательный инстинкт заставил Торреса присмотреться к незнакомцу. Человек был смугл, как арагонец, даже еще темнее, однако черты его лица – тонкий прямой нос, высокий лоб и резко очерченный подбородок – были классических пропорций, но самое поразительное, они показались Бенджамину знакомыми. В этот момент человек застонал и открыл глаза. Две абсолютно похожие пары глаз неотрывно смотрели друг на друга.
– Словно надо мной зеркало, залитое светом, в то время как я погружен во тьму, – хриплым голосом произнес Родриго.
У человека, лежащего перед Бенджамином, было абсолютно такое же лицо, как у него самого – высоко изогнутые брови, широкие чувственные губы, крупная челюсть с раздвоенным подбородком, и над всем этим – глаза, яркие голубые глаза Торресов!
– Ты в золоте, а я во тьме. Подумай, как мы символизируем наши жизненные принципы… или наши судьбы? – спросил Риго, пытаясь подавить приступ боли, когда трясущимися руками Бенджамин начал снимать окровавленную повязку с раны.
– Я ничего не знаю ни о твоей морали, ни о наших судьбах.
– Но я знаю твое имя. – По беспокойным глазам, пристально смотревшим на него, Бенджамин почувствовал его внутреннее напряжение.
– Ты Наваро Торрес, мой брат!
Глава 1
Раненый отпустил новое ругательство и с поразительной силой схватил Бенджамина за рукав камзола.
– Наваро? – прохрипел он. – Почему ты меня так зовешь?
– Это имя, которое дала тебе твоя мать, – объяснил .Бенджамин.
– С трудом верится, что наш отец стал бы говорить об этом со своей женой или со своим законным сыном.
– Ты не прав, – сказал Бенджамин, осматривая длинный порез и стараясь насколько возможно сохранять спокойствие, чувствуя горечь в словах этого наемника-полукровки.
«Господи, только не дай ему умереть, прежде чем папа встретится с ним», – молил про себя Бенджамин.
– Наш отец не переставая искал тебя с тех пор, как ты исчез из Эспаньолы. Мы всегда считали, что ты оказался где-то очень далеко от поселений тайно. Твой дядя Гуаканагари послал людей на поиски. Тебя искали даже на Кубе и на других близлежащих островах.
Бенджамин заметил, что, несмотря на ужасную боль, которую Наваро сносил стоически, на лице его читалось недоверие.
– Ты назвал меня Наваро. Это мое туземное имя? Оно не похоже на кастильские имена.
– Это имя народа тайно.
– Чтобы хоть как-то отвлечь раненого от страдания, Бенджамин начал рассказывать ему о народе тайно, одновременно извлекая из раны осколки металла.
– Вы переносите боль так терпеливо, как будто давно привыкли к этому. Как давно вы стали солдатом?
– Впервые я узнал, что такое кровь, в одиннадцатилетнем возрасте, – объяснил Риго, пересыпая свою речь новым потоком проклятий, поскольку Бенджамин снова принялся за рану. Превозмогая боль, он продолжал: – Вы так говорите об этих индейцах, словно сами жили среди них. Моя мать еще жива?
Во взгляде доктора читалось сожаление:
– Она умерла, когда тебе было всего несколько месяцев, во время восстания в Карагуа – это юго-западная провинция Эспаньолы. Алия была женой известного военачальника и сестрой самого Гуаканагари. Ты происходишь из королевского рода, – сказал Бенджамин, внимательно наблюдая, как Наваро отреагирует на это.
И снова циничная жесткая улыбка возникла на его лице. Было видно, что он из последних сил пытается не потерять сознание.
– Тайно, – пробормотал он так, словно пробовал слово на вкус и нашел его горьким.
– Ты говоришь с севильским акцентом. Как случилось что ты оказался здесь? – спросил Бенджамин, пытаясь переменить тему и избежать расспросов, которые могли бы расстроить его брата. Очевидно, весть о том, что в его жилах течет индейская кровь, не доставила ему большого удовольствия.
– С тех пор, как себя помню, я жил в Севилье. Меня воспитали Изабель и Педро де Лас Касас. В этой семье все были очень добры ко мне. Я не чувствовал себя одиноким или отверженным. Это чувство появилось гораздо позже, когда я стал старше и начал играть на улице с другими детьми. С ними я понял, что значит моя туземная кровь. Только голубые глаза, доставшиеся мне от предков, спасли меня от рабства – участи многих индейцев.
Бенджамин вдруг осознал, что судьба привела его к брату именно в тот город, из которого был изгнан их отец.
– Наш отец родом из Севильи.
– Это большой город. Неудивительно, что я никогда не встречал никого из вашей семьи. Я вертелся все больше в бедных кварталах. А ты, доктор, выглядишь так, будто вырос в более процветающей части города.
– У нас не осталось родни в Севилье. Мои родители вместе с другими колонистами отправились к индейцам. Эспаньола – это истинный рай, Наваро. Потерпи, и ты увидишь его, – сказал Бенджамин, вспоминая благодатную землю своего детства,
– Не будь так уверен, что я пойду с тобой. И мое имя – Риго. Родриго де Лас Касас, капитан имперской армии генерала Пескары.
Бенджамин начал накладывать тугую повязку на промытую рану, чтобы остановить кровотечение, и его пациент потерял сознание.
Бенджамин обернулся и увидел входящего в дверь невысокого, хорошо сложенного человека в военном облачении.
– Фернандо Франциско де Авалос, маркиз де Пескара, к вашим услугам, доктор.
Пескара, внимательно посмотрев на Бенджамина, перевел взгляд на лежащего без сознания офицера.
– Ваш капитан тяжело ранен. Нет ли лучшего помещения для него, чем этот грязный сарай? – спросил Бенджамин.
– После месяца бесплодной осады, при плохом обеспечении, мы рады любому укрытию, лишь бы спрятаться от непогоды, – горько возразил Пескара. – Риго и я спали под открытым небом с тех самых пор, как началось это безумие по милости славного герцога Прованса де Бурбона.
– И вы собираетесь снять осаду? – с надеждой спросил Бенджамин. Если бы только он мог доставить Риго в Марсель, в дом их дяди, тогда вероятность того, что он выживет, была бы гораздо больше.
Пескара пожал плечами.
– Это бесполезная резня. Никому нет выгоды от нее. И если Бурбон согласится со мной, тогда посмотрим… В любом случае, меньше, чем в дне пути, здесь нет безопасного места, куда мы могли бы переправить его. – Маркиз бросил на молодого человека внимательный взгляд. – Что означает это странное сходство между вами и Риго?
– Он мой брат, – просто ответил Бенджамин, думая, насколько безопасно довериться испано-итальянскому дворянину.
– Да. Это достаточно очевидно. Хотя матери у вас были разные. Риго родился в Новом Свете от женщины низшей расы. Вы же, кажется, человек абсолютно чистой крови.
Бенджамин едва сдержал иронический смех. Чистота крови – у испанского иудея!
– Мой отец родом из Севильи, но сейчас наша семья живет в Эспаньоле… Я верну вашему капитану то, что принадлежит ему по праву рождения. Но сначала я должен спасти его жизнь. Как сильно вы дорожите им?
– Мы прошли вместе вдоль и поперек всю Италию. Он дорог мне как брат. – В глазах маркиза не было ни тени сомнения.
И Бенджамин решился на рискованный шаг.
– Что вы ответили бы, если бы я сказал вам, что за городскими стенами у меня есть друзья, которые согласились бы принять меня и моего брата? – Он затаил дыхание под испытующим взглядом неподвижных черных глаз.
Внезапно Пескара издал злобный смешок.
– А, так, значит, вас подобрала не та армия! Но вы говорите на кастильском диалекте как уроженец Севильи. – Он бросил короткий взгляд на своего оруженосца-арагонца, и тот вышел из помещения.
Оставшись один на один, Пескара изменил тон и уже мягко продолжал:
– Иудей. Ты ведь иудей, не правда ли?
– Так говорил мой отец. Пескара кивнул.
– Так как я не вижу другого способа спасти его жизнь, я поверю тебе и позволю перевезти Родриго в Марсель. Заботься о нем как следует, лекарь. Как твое имя? На случай, если я заболею, когда снова окажусь в Провансе, – шутя добавил он.
– Торрес. Бенджамин Торрес из Эспаньолы. Генерал резко поклонился.
– Передай Риго, что я желаю ему счастья в новой жизни. Но если она ему надоест, он снова может присоединиться ко мне в борьбе за выдворение французов из Италии. Он приказал подать перо и чернила и выписал пропускную грамоту для Бенджамина и Риго. Затем отдал приказ о выделении охраны для капитана де Лас Касаса и его врача,
Стоя над человеком, лежащим без сознания, и изучая его лицо со смешанным чувством страха и удивления, Исаак Торрес ощущал тяжесть всех своих семидесяти девяти лет.
Почти не оставалось никаких сомнений в том, что это сын Аарона Торреса. Сколько лет прошло…
Кем стал этот, чужой для них человек, выросший среди испанских христиан, в бедной семье – наверное, суеверных неграмотных людей…
Наваро может воспринять в штыки известие о том, что его предки были иудеями. Он ведь был наемным убийцей, одним из этого сброда, несущего разорение Провансу. Как саранча, они снова наводнили Италию.
Как будто читая дядины мысли, Бенджамин попытался рассеять его сомнения.
– Наш отец принимал участие в мавританских войнах. Он тоже сражался на стороне испанской короны.
– И какова же награда? Его родители, брат и сестра погибли на костре инквизиции, остальные члены семьи были вынуждены бежать из Кастилии и нашли ненадежное убежище здесь, в Марселе. Этот человек вырос в атмосфере нетерпимости – нетерпимости христиан к иноверцам. Хорошо, Бенджамин, если он не направит свой христианский меч хотя бы на тебя…
– Я знаю, что он обижен. Он считает, что отец бросил его. Если Наваро умрет, так и не встретясь с отцом, его сердце будет разбито.
Исаак был вынужден признать свое поражение:
– Я лишь предупредил тебя. Мы только будем должны…
Громкий стук в дверь спальни прервал их тяжелый разговор.
– Его честь Иуда Талон и леди Мириам ожидают внизу, – объявил слуга. Бенджамин просиял.
– Мириам! Уже несколько месяцев мы не виделись. Исаак рассмеялся.
– С первым же лучом солнца я послал весточку Талонам о твоем счастливом возвращении. Они очень волновались, узнав о кораблекрушении. Это чудо, что ты не утонул. Иди, пусть твоя нареченная своими глазами убедится, что ты жив.
Выходя из комнаты, Бенджамин еще раз беспокойно обернулся к Наваро:
– Я хочу посоветоваться с ней по поводу брата. Она читала некоторые арабские и древнееврейские рукописи, которые кое в чем противоречат Галену относительно выбора средств лечения в подобных случаях…
Мириам не отрываясь смотрела большими серыми глазами на заросшее щетиной изможденное лицо своего возлюбленного. Ее отец стоял чуть поодаль, глядя мимо молодой пары на Исаака.
– О, Бенджамин, мы так переживали за тебя. Как ты попал сюда, ведь кругом имперские войска? – спрашивала Мириам, поспешно оглядывая его.
– Это длинная история, и притом весьма удивительная, ведь мы прошли сквозь имперские войска с помощью самого генерала Пескары, – сказал Бенджамин. – Армия сейчас на пути назад, в северную Италию. Осада снята.
– Хвала Господу, – произнес нараспев Иуда. Исаак прошел через обширный зал по блестящему полу розового мрамора и церемонно приветствовал Иуду Талона. Давние конкуренты в торговых делах, теперь они предпочитали помогать друг другу ввиду близящегося объединения их семей после брака Бенджамина и Мириам.
– Входите, Иуда. Оставим этих молодых людей рассказать друг другу, как они перенесли разлуку. Только вчера я получил известие о том, что один из ваших кораблей, отплывших из Блистательной Порты, благополучно прибыл в гавань.
– Как вам всегда удается так быстро узнавать новости? Да, да, – сказал Иуда, тут же забыв о своем вопросе, когда они вошли в открытую комнату, где слуга ждал их с вином и фруктами. – Я получил тюк самой дорогой одежды из золотой парчи и редкие специи – сладкий шафран и душистый перец…
Когда голоса стариков затихли, Мириам подошла ближе и нежно прикоснулась к лицу Бенджамина длинными тонкими пальцами.
– О, Бенджамин, я так испугалась.
– Ты никогда ничего не боялась, – возразил Бенджамин, притянув ее k себе и прижавшись к ее губам.
– Ты измучен и нуждаешься в отдыхе, – отстранившись, сказала Мириам.
– И это слишком людное место. Идем, – нежно проговорил он, подталкивая ее вперед одной рукой.
Рука об руку они отправились в сторону библиотеки, их любимого места, где можно было уединиться. Войдя, Бенджамин наполнил два кубка вином, разбавленным водой.
– Мне нужно поговорить с тобой об очень важном… Мириам выжидающе смотрела на Бенджамина.
– Я нашел своего брата Наваро в имперской армии.
В ее глазах промелькнуло изумление.
– Тот мальчик… наполовину индеец… который пропал, когда ты еще не родился, здесь?
Бенджамин быстро пересказал все подробности: начиная кораблекрушения и ранения капитана армии Пескары и кончая их прибытием вчера вечером в дом дяди Торреса.
Его рана смертельна, Мириам. Боюсь, что он не выздоровеет, – закончил свой рассказ Бенджамин.
– Как ты можешь быть уверен, что этот Родриго де Лас Касас, испанец, – твой брат? – перебила его Мириам, сомневаясь во всем услышанном.
– Идем, – сказал он, ставя свой кубок и беря ее за руку. – Сейчас ты сама убедишься в моей правоте.
Они направились в комнату больного, которая находилась в конце длинной галереи на втором этаже…
Вздох Мириам раздался в неподвижной холодной тишине, когда Бенджамин отдернул полог кровати. Она перевела взгляд с Риго на Бенджамина.
– Теперь ты понимаешь, почему у меня нет никаких сомнений, – сказал он тихо. – Да еще эти глаза, Мириам, глаза Торресов, такие синие на этом черном лице.
В этот момент тот, кого они так внимательно разглядывали, застонал во сне. Мириам протянула руку и профессиональным движением дотронулась до лба, потом осторожно прижала пальцы к пульсирующей вене на шее, чтобы послушать пульс.
– У него жар. Ты дал ему какое-нибудь успокоительное?
– Настойку макового сока. Но рана не затянулась, и я боюсь, что у него снова откроется кровотечение. Мне нужна твоя помощь, Мириам, – сказал Бенджамин горячо. – Помнишь женщину, которую ранил дикий кабан во время охоты в прошлом году? Ты сшила ей рану…
– Герцогиня де Блуа? Да, но то была моя пациентка, и это был несчастный случай на охоте. Я ведь ничего не знаю о боевых ранениях, кроме того, что читала у Гиппократа и арабов. Обычно глубокие раны лечат прижиганием кипящим маслом.
– Что убивает больше людей, чем спасает, – возразил он решительно.
– Ты так много времени провел в беседах с безумным швейцарцем, Теофрастом фон Гогенгеймом, когда был в Базеле, – напомнила она.
– Он больше любил, когда его называли Парацельсом, – поправил он. – Он часто использовал сырые холодные компрессы, а также советовал дренировать рану, чтобы продезинфицировать и залечить ее. Но это подходит, только если рана начинает заживать. Его же рана так велика…
– В общем, ты хочешь, чтобы я зашила его, как ту герцогиню? Я не очень уверена, Бенджамин…
Ее практика была ограничена лечением исключительно женщин, хотя в Падуе она посещала те же лекции и наблюдала те же анатомические опыты, что и студенты-мужчины.
– Герцогиня ведь совершенно поправилась. Пожалуйста, Мириам, помоги моему брату. Ты прекрасный врач и лучший хирург, чем я…
– Только потому, что родилась женщиной и с детства была вынуждена иметь дело с иголкой и ниткой, – улыбаясь, ответила она.
– Для начала позволь мне открыть драпировки на окнах – здесь очень темно.
Утренний свет ворвался в комнату. Невольно Мириам опять засмотрелась на незнакомца с лицом Бенджамина. Ее Бенджамин был рыжеволос, с ярким и благородным лицом. А волосы Риго были чернее чернил, и кожа была гораздо темнее, чем у брата. Густые завитки угольно-черных волос покрывали его мускулистую грудь и скрывались под повязкой, которую Бенджамин наложил на его плоский живот. Рана рассекала его тело от солнечного сплетения и шла вбок до ребер. Мириам сосредоточенно задумалась.
– Плохо. Ты извлек много осколков?
– Да. Молю Бога, чтобы я нашел их все. Артиллерия использует любой кусок металла, который попадается под РУКУ.
– Но ведь это испанцы напали на Францию. Мы не осаждаем их города. Я думаю, нашим защитникам пришлось использовать все, что они смогли найти, – ответила она холодно, явно не испытывая желания еще раз прикасаться к лежащему перед ней человеку.
– В этих войнах между Валуа и Габсбургами не может быть правых и виноватых, только борьба династий, в которых гибнут ни в чем неповинные люди, – сказал он тихо, заметив ее странную нервозность.
– Но этот человек вовсе не кажется мне невинной овечкой: судя по количеству шрамов на его теле, он отправил к праотцам много французских солдат, – парировала Мириам. – Нагноения нет, но ты прав. Края необходимо приблизить друг к другу, иначе рана не заживет. Немного помолчав, явно что-то обдумывая, она предложила: – Я могу принести иголки и нитки и объяснить тебе…
Он нетерпеливо покачал головой.
– Я велю принести тебе корзинку для шитья тетушки Руффи. Ты делала это раньше, я – нет. Прошу тебя, сделай все сама.
Она покорно кивнула.
– Если отец когда-нибудь узнает, что я лечила мужчину – тем более зашивала его обнаженное тело… Ты должен пойти и убедиться, что он и твой дядя очень заняты.
– Ты всегда так разумна, – сказал Бенджамин с облегчением. – Я пошлю Паоло сторожить внизу, а потом принесу корзину, пока тетя еще не встала. Мы вернем ее, когда стемнеет, – добавил Бенджамин и, подмигнув, вышел из комнаты.
В этот момент Риго тихо застонал и попытался поднять руку. Мириам освободила ее от повязок и взяла в свою. Ладонь была слегка шершавой, но ногти были тщательно обрезаны, а пальцы – так же изящны и тонки, как у Бенджамина. И вновь она удивилась тому, как похожи братья и телосложением, и чертами лица. Высокие и стройные, они не напоминали жителей Прованса.
Разглядывая его лицо, Мириам думала, как рассердилась бы она на месте Магдалены Торрес, если бы ее муж оплакивал потерю незаконнорожденного сына. Магдалена подарила Аарону пятерых прекрасных детей.
– Почему он хочет вернуть именно тебя? – прошептала она, удивленная тем, какое впечатление произвел он на нее. Ей казалось, что от этого беспомощного израненного человека исходит какая-то угроза.
Войдя в комнату с корзиной, Бенджамин почувствовал какое-то особое отношение Мириам к брату. Мириам же, увидев Бенджамина, быстро начала готовиться к операции. Вымыв руки и осмотрев иглы, она решительно подошла к постели Риго…
Бенджамин с замиранием сердца смотрел, как она тщательно сшивала кожу, словно это и вправду была тонкой работы вышивка. Сам он по мере сил помогал ей.
