Текст книги "У Элли опять неприятности"

Автор книги: Шейла Нортон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

– Тебя к телефону, Элли! – закричала Бев снизу. – Это Виктория.

– Ты даже не позвонила сказать, что доехала, – обиженно пробурчала Виктория.

– Извини. Я доехала.

– С машиной все в порядке?

Ну да, конечно. Теперь ясно, в чем дело.

– Нет. Я ее разбила. Я устроила гонки с симпатичным молодым человеком в красной «фиесте»…

– Очень смешно, мам.

– И мы вместе пообедали в кафе, а потом опять устроили гонки…

– Мама!

Она меня не слушала. Если бы я рассказала ей, что болтала с самым красивым мужчиной на свете, стоя на пороге в одних трусиках, она бы только вздохнула: «Ма-ма!» – тоном, который исключает наличие сексуальной привлекательности у кого бы то ни было старше тридцати.

– А сегодня утром на пороге дома я болтала… – начала я.

– Мамочка, пожалуйста. Я звоню не для того, чтобы узнать последние сплетни о соседях Беверли, – отрезала она.

Понимаете, что я имею в виду?

– Тогда в чем дело? – спросила я, встревоженная нотками беспокойства в ее голосе. – Кексик опять заболел? Бампер совсем отвалился?

– Нет. Звонила бабуля с Майорки. Она сказала, что назад не приедет. Никогда.

Глава 6

Видите, как это бывает? Вы можете сколько угодно притворяться, что уехали и обо всем забыли, что вы поменяли жизнь, полную тревог и забот, на возможность болтать нагишом с человеком, который так красив, что просто страшно становится, но то, от чего вы бежите, никуда не денется и все равно настигнет вас. Оно придет за вами, с легкостью преодолев весь путь от этой чертовой Майорки до Лондона, и от Лондона до Корнуолла.

– Она сделала это нарочно, чтобы позлить меня, – простонала я, уткнувшись в свою чашку с кофе.

– Зачем?

От Беверли не было никакого толку. Мне нужен был человек, который сочувствовал бы мне, потому что весь окружающий мир, и особенно моя мать, были против меня. Рациональные доводы меня не интересовали.

– И что плохого, если она останется на Майорке? Мне казалось, ты должна обрадоваться.

– Обрадоваться? Обрадоваться?! – взорвалась я. – Обрадоваться тому, что она окончательно спятила и физически совсем плоха? Обрадоваться, что она сбежала с каким-то… с каким-то… Тедом, который хочет приобрести британский бар в Пальме?

– По крайней мере, он готов работать, – заметила сестра, подливая себе еще кофе.

– Это ничего не меняет. – Я покорно вздохнула, представив, что сейчас мне придется подниматься по лестнице и заново укладывать вещи, которые я уже начала распаковывать. – Мне придется поехать туда.

– Чего?

Должно быть, примерно так Бев обращается к своим самым нерадивым студентам. Руки в боки, укоризненный взгляд сквозь очки. Даже мне стало не по себе, а я ведь всего-навсего ее сестра.

– Мне придется поехать туда, – повторила я. – И все уладить.

– Только послушай, что ты говоришь! – рявкнула Беверли, и она была столь явно рассержена, что я от удивления уронила ложку. – Тебе придется поехать на Майорку и все утрясти, вот как? Да что с тобой делается? Тебе мамино счастье спокойно спать не дает? – Повисшая тишина напомнила мне звук «банг», который издает резинка, если ее как следует натянуть. Перед тем как лопнуть, она вибрирует так, что воздух вокруг нее звенит от напряжения.

– Да что ты об этом знаешь? – прошипела я. – Когда и что ты делала для мамы?

Банг!

– Я посылала ей цветы. Я звонила ей. Я беспокоилась о ней.

Резинка еще немного натянулась. Банг, банг…

– Ах вот как, ты беспокоилась? Думаешь, звонить раз в неделю и посылать цветы время от времени – значит беспокоиться? А ты не пробовала часами сидеть в больнице и ждать, пока она выскажет врачам все свои бесконечные жалобы? А как бы тебе понравилось, если бы она завела манеру являться к тебе домой в любое время дня и ночи, требовать, чтобы для нее приготовили обед, и ругать на все корки каждое твое действие!

Хлоп!!!

– Ты все время обижаешься и злишься! – выкрикнула Беверли.

– А ты невероятно ленива! Ты никогда пальцем не пошевелила, чтобы помочь!

– Она никогда не давала мне помогать! Это же ты ее любимая доченька. Бог знает почему, ты ведь ни на что не способна, кроме как хныкать и жаловаться…

– Послушала бы я тебя, если бы ты была на моем месте.

– Ты все время так себя жалеешь!

– Привет! Я слишком рано?

Первый из гостей устал стучаться в дверь и просунул голову в кухонное окно. И конечно же, это был Джеймс.

Вот так всегда.

Беверли унеслась в ванную, а мне не оставалось ничего другого, кроме как впустить его. При этом на мне было ненамного больше одежды, чем утром на пороге. Конечно, нижнее белье я надеть успела, но оно, хотя и было черным и кружевным, не могло скрыть моего возраста, лишнего веса и, самое главное, отсутствия верхней одежды, более соответствующей случаю, чем полотенце, наспех обернутое вокруг торса.

– Простите. Заходите. – Я в панике металась по прихожей, стараясь не уронить полотенце. – Вы не будете возражать, если я… – Я сделала жест в сторону своей спальни.

– Конечно. Пожалуйста. Прошу прощения, если я чему-то помешал.

– Нет. То есть это не имеет значения. Я… вернусь через минуту. Садитесь. Выпейте что-нибудь.

Бормоча как идиотка, я побежала вверх по лестнице, с ужасом понимая, что мне не следовало предлагать ему напитки Беверли, особенно учитывая, что я ее ненавижу, сейчас соберу вещи и уеду.

Или нет?

За те три или четыре минуты, которые потребовались мне, чтобы натянуть футболку и джинсы и начать швырять вещи в чемодан, я немного успокоилась и обдумала несколько пунктов:

1. В духовке жарились цыплята по-егерски, мое любимое блюдо.

2. Нет никакого удовольствия в поездке в Лондон на машине, особенно в темноте.

3. Я велела Виктории не волноваться.

Третье соображение было самым важным из всех важных соображений. «Не волнуйся», – сказала я Виктории. Так всегда говорят матери, хотя в особом разделе моего мозга волнения уже сидели друг у друга на голове. Добро пожаловать в мой мозг, новое волнение, волнение из-за мамы, остающейся на Майорке. Оставь Викторию в покое, пусть себе живет своей жизнью, в которой главная забота – как удержать Даррена, сидя за рулем старой железной развалины. Оставь в покое мою девочку, иди сюда и мучай меня. У меня и так стресс, так что мне уже все равно!

И потом, если я унесусь из Корнуолла, как летучая мышь из адского пламени, насмерть поругавшись с Бев всего через полтора дня после приезда, как это будет выглядеть с точки зрения Виктории и Люси? Плохо будет выглядеть: я только что обещала все уладить, и вот что натворила.

К тому же цыплята по-егерски.

К тому же должен ведь Джеймс хоть раз увидеть меня в одежде.

Я быстро сняла джинсы и футболку, натянула черное платье и отправилась прямиком на кухню. Где меня встретили волшебный аромат цыплят и холодная враждебность сестры с коротким «нет, спасибо» в ответ на предложение помочь.

Я заняла место за столом и сама познакомилась с собравшимися. Джейн, коллега Бев из колледжа, очевидно, была поражена тем, что увидела меня во плоти. Я ничем не могла это объяснить, разве что предположить, что она давным-давно хранила на груди мою фотографию, на которой я выглядела совсем иначе, но мне показалось, что, пока мы ждали Беверли, прошла целая вечность, в течение которой я отвечала улыбками на девическую болтовню Джейн и думала, не лесбиянка ли она. Среди других гостей был взрослый ученик Бев по имени Майкл, который не мог говорить ни о чем, кроме влияния сексуальной и социальной окружающей среды на поэтов-метафизиков. А еще немолодой битник по имени Бо, бородатый и очень занудный тип, которого на самом деле звали Найджел или Брайан. Он называл всех «мужиками» и все время говорил, что хорошо бы забить по косячку после ужина, но слишком быстро напился и уже не смог ничего забить. А еще был Джеймс.

Во время коктейля с креветками он заговорил со мной, и голос его источал сексуальные флюиды, пока он рассказывал о жизни в Ньюквэе, о разводах, о работе в сфере менеджмента и об отпусках в Южной Африке, а также расспрашивал меня о жизни в Лондоне с двумя дочерьми, и о работе в страховой фирме, и о выходных у Беверли в Ньюквэе. Таким образом мы составили определенное представление друг о друге, за исключением:

1. того факта, что я не в отпуске, а притворяюсь больной;

2. предположения, что я страдаю от стресса, психоза и кучи других психологических проблем, связанных с приближением моего пятидесятилетия;

3. муж ушел от меня к гнусной шлюхе;

4. сексуальная тачка, стоящая у дома, принадлежит не мне, а моей двадцатиоднолетней дочери;

5. мы с сестрой не разговариваем не потому, что мы такие прекрасные хозяйки и предпочитаем развлекать гостей, а потому, что, как выяснилось, давно и глубоко ненавидим друг друга.

Как вы понимаете, это нельзя считать ложью, мы просто избегали сложных тем. Ложь возникла, когда вино окончательно вскружило мне голову и Джеймс начал поглядывать на меня через стол, а его взгляды проникали мне в самую душу. Встречали такие взгляды? У меня была знакомая собака, спаниель, которая отлично умела смотреть таким образом. Правда, когда на меня, слегка виляя хвостом, смотрел спаниель, это действовало не так возбуждающе, как взгляды Джеймса. От спаниеля у меня не дрожали ноги, не колотилось сердце, и я не роняла нож и вилку прямо на цыплят по-егерски.

– По-моему, ты слишком молода, чтобы иметь двух взрослых дочерей, – сказал он, лаская меня голосом.

– Мне тридцать девять, – мило хихикнула я.

Ну, честно говоря, это вовсе не было мило. Скорее, это звучало как пьяное кудахтанье, но почему бы не попробовать. Почему бы не солгать. Я бросила осторожный взгляд на Беверли, чтобы убедиться, что она не слушает нас и не закричит: «Ха! Ты только послушай ее, вот дурочка, ей скоро пятьдесят. Как будто ты сам не догадаешься…» – но она с головой ушла в дискуссию с Майклом об использовании Джоном Донном сексуального воображения в религиозной поэзии. Я ждала, что Джеймс улыбнется мне спокойной, понимающей улыбкой, которая должна означать: «Конечно, мы оба знаем, что если тебе тридцать девять, то я – царица Савская, но обсуждать это незачем». Но он ничего подобного не сделал. Он потянулся через стол, взял меня за руку и очень нежно сжал мои пальцы.

– Ты выглядишь гораздо моложе, – сказал он.

Главное, не забывайте, что я вела монашеский образ жизни с тех пор, как рассталась с Полом, а Джеймс был самым красивым мужчиной из всех, виденных мною в жизни. Если бы не это, я, конечно, откинула бы голову назад, засмеялась и велела ему отстать.

– Спасибо. – Я нежно улыбнулась в ответ.

Во время десерта, который я почти не в состоянии была есть, последовали горящие взгляды и прикосновения ног под столом. Кофе стыл в чашках, пока мы держались за руки и смотрели друг другу в глаза. Бренди застывал на губах. Что произошло? Всего за несколько часов я превратилась из монахини в нимфоманку. Примерно в половине второго, когда Майкл удалился работать над своим тезисом, Бо заснул на диване, а Джейн и Бев ушли на кухню, чтобы сварить еще кофе, для чего им потребовались целая вечность и масса хихиканья, Джеймс наклонился ко мне настолько близко, насколько позволяли ручки наших кресел, и сказал:

– Я думаю, пора идти.

– Нет! – воскликнула я, даже не успев ужаснуться собственной смелости. – Я не хочу, чтобы ты уходил.

За несколько секунд, которые промелькнули перед тем, как он поцеловал меня, я поняла старую фразу насчет мира, который перестает вращаться. Мир, содрогнувшись, снова пришел в движение, как только поцелуй закончился. Я пыталась отдышаться и сообразить, прилично ли в такой ситуации промокнуть рот салфеткой.

– Я имел в виду, – прошептал он, – пора идти нам обоим.

Он попрощался с Беверли. Я – нет. В сложившихся обстоятельствах, и учитывая нашу взаимную ненависть, я не видела в этом смысла. Пока Джеймс был на кухне, я паниковала уже по другому поводу, а именно: что человек должен взять с собой, когда идет в чью-то чужую квартиру заниматься сексом? Ночную рубашку? Зубную щетку? Презервативы? Уложить сумку с чистым нижним бельем и средством для снятия косметики? Крем для лица? Внезапно я почувствовала себя глупой, наивной и абсолютно не готовой к такому повороту событий. Я никогда не совершала ничего подобного и не знаю, как себя вести. Он все поймет. Я сделаю все неправильно и все испорчу. Он будет смеяться надо мной и выставит меня из своей постели. Эффект от бренди и поцелуя начал выветриваться, и я уже подумывала о том, чтобы вежливо пожать ему руку, поблагодарить за предложение и отказаться. Утром я могла бы поздравить саму себя с тем, что умудрилась сохранить спокойствие и хладнокровие в потенциально опасной ситуации.

– Ну, нам пора, – улыбнулся Джеймс, снова появляясь в комнате. Он взял меня за руку и мягко потянул к парадной двери. – Пошли, – шепнул он мне на ухо, и я задрожала.

– Пошли, – сказала я.

Вот так и получилось, что в ночь накануне моего пятидесятого дня рождения я проснулась рядом с самым красивым мужчиной в мире (а без одежды он был еще красивее), после безудержного и великолепного секса, в котором, как оказалось, я кое-что понимаю и который продолжался всю ночь и закончился на заре. В тот момент я не думала, что это канун моего пятидесятилетия. Мысль о юбилее была явно не первой, пришедшей мне в голову. И не второй, и не третьей… ну ладно, скажу честно, что я полностью забыла об этом. О куче других вещей я тоже забыла, но все они слетелись ко мне с первыми лучами солнца, как мухи на собачье дерьмо. В первую очередь я забеспокоилась о том, как одному человеку уйти от другого, с которым он почти не знаком, но зато от души потрахался. Я имею в виду прощальную фразу. «Ладно, увидимся», – звучит слишком обыденно. «Огромное спасибо, что переспал со мной», – слишком прямолинейно и грубо, но что-нибудь более интимное на этой стадии, учитывая инерцию сознания и отсутствие одежды, может быть неверно истолковано. И куда, черт побери, задевались мои трусики? Я лежала в постели, смотрела, как Джеймс тихо посапывает рядом со мной, и обдумывала положение. Мне казалось, что более опытные люди просто соскакивают в голом виде с кровати, кричат: «Отлично перепихнулись! Огромное спасибо!», находят трусики и убегают. Но не успела я как следует поразмыслить об этом, как другие волнения подступили ко мне, незваными проскользнули в незапертую заднюю дверь моего сознания и начали бить меня по голове дубинами паники.

Бах! Вот тебе! Вспомни о своей сестре Беверли, которая наверняка уже выбросила на улицу твой чемодан и все твои вещи.

Бах! Бух! Не забудь и про мамочку, которая сбежала на Майорку.

Бабах! Бум! В точку! Ты что, забыла о своем муже? Да, о муже, о Поле, которому ты обещала хранить верность до конца своих дней. Ты выплакиваешь все глаза, тоскуя по нему, а в следующее мгновение уже кувыркаешься в постели с этим… этим…

Джеймс повернулся и вздохнул во сне, и все волнения мгновенно вылетели в окно. Я нежно коснулась его лица и ямочек на щеке, и когда он открыл глаза, мне пришлось приложить немало усилий, чтобы не ахнуть вслух. Он был великолепен. Я просто не могла поверить своему счастью. Почему я не могу прекратить волноваться, принять это мгновение и насладиться им?

Господи, спасибо, что послал мне красивого мужчину, с которым мы целую ночь занимались фантастическим сексом. Мужчину…

– О чем ты думаешь? – промурлыкал он, приподнимаясь на локте и внимательно изучая меня.

– Молюсь, – улыбнулась я.

– И о чем ты молишься?

Повторите, пожалуйста. Да поскорее. И пусть мои трусики окажутся где-нибудь в пределах досягаемости.

– Да ты и сам знаешь. Все как обычно. Мир во всем мире, любовь к маленьким пушистым зверушкам, выигрыш в лотерею.

Он тихонько засмеялся и поцеловал меня, очень медленно, и я вся сжалась от этого поцелуя.

– И повтори, пожалуйста. Да поскорее.

Была уже половина десятого, когда я вернулась к дому Беверли и, по царившей там тишине, решила, что сестра уже ушла на работу. А может быть, и нет. Эти преподаватели колледжей, кажется, работают так же мало, как их студенты. Я тихо, как вор, поднялась по ступенькам и прошмыгнула в свою комнату, где со вздохом облегчения бросилась на кровать, говоря себе, что я могу еще поспать часик, прежде чем приступать к серьезному обдумыванию новых тревог, не говоря уж о старых. Если бы я не упала на кровать так безоглядно, у меня не было бы такого шока, когда что-то большое и пушистое выпрыгнуло прямо у меня из-под ног. Я соскочила с кровати как ужаленная, с диким воплем, споткнулась о меховую штуковину и наконец чуть не наступила на нее.

– Томас! Ах ты проклятый кролик! – завопила я вслед его удаляющемуся хвосту, уже лежа на полу. В этот момент дверь спальни Беверли медленно отворилась, и оттуда выглянула совершенно голая Беверли, а за ней совершенно голая Джейн. Обе они уставились на меня, а я удивленно смотрела на них.

– Не беспокойся, – сказала Беверли вскоре после завтрака. Не беспокоиться? Мне? – Я вообще-то не лесбиянка. Вот Джейн – да, и поскольку мы так дружим, я сплю с ней время от времени. Ну, ты знаешь, как это бывает.

– Конечно, – подтвердила я, пытаясь говорить самым легким тоном.

Инцидент с Томасом разбил лед в наших взаимоотношениях, и мы нервно пересмеивались, пока готовили завтрак, причем обе не осмеливались поднять вызвавшую разногласия тему.

– Так как тебе прошлая ночь? – спросила Бев, понимающе глядя на меня и одновременно отправляя в рот большую ложку хрустящих пшеничных подушечек.

– О! Великолепный ужин! Спасибо, Бев! Прости, что сразу не сказала…

– Хватит чепуху болтать, Элли. Я не об ужине. Как все прошло с Джеймсом?

Ужасно раздражает, когда улыбка возникает у вас на лице, несмотря на все ваши усилия не допустить этого. Я попробовала подумать о чем-нибудь грустном. Кексик в пруду с рыбками. Или о чем-нибудь тревожном. Временный работник сидит за моим столом, выполняет мои обязанности, справляется с ними лучше, чем я, и подлизывается к Саймону. Мама выходит замуж на Майорке. Но все это не помогло. Улыбка победила. Я ничего не смогла сделать и расплылась, как полная идиотка.

– Что, так хорошо? – улыбнулась в ответ Бев.

Да. Так хорошо.

– Это отель «Пикадор»? Да? Могу я поговорить с… скажите, у вас остановилась миссис Добсон? А, возможно, они записались под его именем… Мистер… э… его зовут Тед. – Я запнулась. Ну не сказали мне фамилию этого мерзавца. – Нет, мне очень жаль, но я не знаю номера комнаты. Они англичане. Очень пожилые, – добавила я, горя желанием помочь.

Последовала пауза, во время которой до меня доносилось возбужденное бормотание на испанском, потом глухой металлический звук и длинный гудок.

– Нет ответа, – прошептала я Беверли.

– Ну, по крайней мере тебе не сказали, что они уже выехали.

– Нет. – Я повесила трубку и мрачно уставилась в окно. – Наверное, вышли посмотреть пабы.

– Элли…

– Мне это не нравится, Бев. Это слишком внезапно, слишком быстро, она его едва знает…

– Так когда ты снова встречаешься с Джеймсом?

Ух. Я слегка покраснела. Ладно, порозовела.

– Ну хорошо, хорошо. Но я же не думаю о том, чтобы открыть с ним собственное дело, правда?

А о чем я, собственно говоря, думаю?

– Ты знаешь, он не годится для серьезных отношений, – предупредила меня Беверли в тот вечер, когда я примеряла шестой или седьмой туалет в отчаянной попытке подобрать что-нибудь подходящее для ужина с Джеймсом.

– Боже, Бев! Ты о чем? Мы же оба взрослые люди, ты не забыла?

– Просто мне кажется, что ты… в каком-то стрессе из-за всего этого. Может быть, ты слишком серьезно это воспринимаешь.

– Конечно, у меня стресс, – рявкнула я, с отвращением стягивая с себя белые штаны. Представления не имею, зачем я вообще их купила, в них задница у меня выглядит такой огромной, что я могла бы с тем же успехом повесить на шею объявление: «Большая толстая мамаша». – И в этом нет ничего удивительного, я же страдаю от стресса, помнишь?

– Успокойся, – сказала сестра немного ласковее. – Черная юбка выглядит просто отлично. А наверх красненькую кофточку.

– Ты так думаешь?

– Ему понравится.

– Ты уверена?

– Ради бога! Ты же сама сказала, что ты взрослая женщина, а не тринадцатилетняя девочка, собирающаяся на первое свидание!

Ну вот, в этом-то все и дело. В некотором смысле это и было мое первое свидание. Видите ли, я знала Пола практически всю жизнь, так что мы не проходили стадию свиданий, как другие пары. Мы просто стали всюду бывать вместе, после того как довольно долго гуляли вместе, а гулять вместе мы начали, когда нам надоело играть в камешки. Я всегда чувствовала себя комфортно с Полом, потому что мы были прежде всего товарищами. Поэтому я никогда не спрашивала себя, что надеть, когда мы собирались куда-то пойти. Не было ни этого страха, ни волнения, ни…

Черт. Я чуть не сказала, что не было такого возбуждения. Но я, конечно, ничего такого не имела в виду.

Я же не имела в виду, что в наших отношениях с Полом вообще не было места возбуждению, что это была просто нежная и удобная любовь двух старых друзей? Я просто не могла иметь это в виду! Нельзя даже думать об этом…

В ужасе я снова села на кровать, сжимая в руках красную кофточку, и уставилась на себя в зеркало.

– Ты в порядке? – спросила Беверли, с сомнением глядя на меня.

В порядке, в порядке, лучше не бывает. Я только что обнаружила, что вся моя жизнь была подделкой, построенной на притворстве и самообмане. Пьеса на сцене супружества для всех зрителей мира. Текст выучен наизусть, улыбки и реплики подаются по сигналу. Ничего настоящего. Ничего. Ничего нет под костюмами и гримом.

– Не думаю, что я когда-нибудь была влюблена в Пола, – прошептала я зеркалу.

Мое отражение взглянуло на меня, побелевшее от шока.

– Послушай-ка, – сказала Беверли, которая теперь выглядела очень встревоженной. – Вся эта история с Джеймсом…

– Нет-нет, это не имеет никакого отношения к Джеймсу. – Я нетерпеливо потрясла головой. – Ровным счетом никакого. Я просто… поняла. Я любила Пола, но никогда не была влюблена в него. – Ну да, я только думала, будто влюблена. Потому что так должно было быть. Мы поженились, черт побери, мы занимались сексом, у нас были дети. Есть что-то ужасно непристойное в мысли о том, что я никогда не была влюблена в него. Как будто я всю жизнь занималась любовью с родным братом или что-нибудь в этом роде. – Возможно, я действительно теряю рассудок, – тихо призналась я, все еще не сводя глаз со своего отражения и сжимая красную кофточку, как будто от нее зависела моя жизнь.

– Ты не теряешь рассудок. Возможно, ты его нашла, – сказала Беверли неожиданно ласково. К моему удивлению, сестра обняла меня, и, к еще большему удивлению, я прильнула к ней, а она принялась покачивать меня, словно ребенка, как еще вчера она качала кролика, поглаживать по голове и утешать, как будто я плакала. Если вдуматься, возможно, я и вправду плакала. Я еще удивлялась, откуда эти странные звуки.

– Так когда тебе исполняется сорок?

Я нахмурилась, глядя на Джеймса через стол. До сих пор вечер шел прекрасно. Мне удалось не слишком много выпить и ничего не пролить на красную кофточку, так что для первого свидания все было неплохо. Он выглядел чудесно. Мне было нелегко поддерживать беседу и удерживаться от вопроса, когда же мы вернемся к нему домой.

– Сорок? – Я вежливо улыбнулась.

– Тебе сейчас тридцать девять… мне просто интересно, когда у тебя день рождения? Тебя это не смущает – большие цифры: четверка и ноль?

– О… Э-э. Ни капельки, честно говоря.

Ну, меня это не могло смущать, правда? Это было так давно, что я уже забыла, как себя при этом чувствовала. Черт, надо сменить тему, быстрее, быстрее, быстрее…

– Тебе ровно столько, на сколько ты себя чувствуешь? – улыбнулся он.

– Безусловно!

Какая дурацкая ложь. И зачем я это сделала? Возможно, стоило сказать ему правду сейчас, сразу, пока у меня есть такая возможность. Да, кстати, насчет больших четверки и нуля, вообще-то это было уже несколько лет назад – ну ладно, целых десять лет назад. Но в конце концов, что такое десять лет для настоящих друзей, ха-ха? Нет, извините, я не могу.

Назвался груздем, полезай в кузов, так что теперь придется врать… дальше.

– В наши дни нечего волноваться из-за того, что тебе исполняется сорок. – Я весело, но совершенно искренне улыбнулась. – Это просто начало зрелости.

– Ты права, конечно. Хотя пятьдесят меня немного волнуют.

Я подавилась своим шоколадным тортом.

– Ну да ладно, – добавил Джеймс с многозначительной улыбкой. – До этого времени еще надо дожить, верно?

– Да, слава богу, – ответила я, сплевывая шоколадные крошки на салфетку.

Кофе принес желанную передышку в дальнейшем обсуждении проблемы возраста. Я вздохнула с облегчением. Остается только перевести беседу в более безопасное русло. Не проблема.

– Так сколько у тебя времени? – спросил Джеймс, помешивая свой капучино.

– Ну… – Я посмотрела на часы. – Я думаю, Бев будет дома около полуночи, так что…

– Я не это имел в виду! – засмеялся он и добавил: – Вся ночь наша, если мы вернемся ко мне. – Я почувствовала себя так, словно мне подарили сразу все подарки на день рождения и на Рождество. – Я спрашивал, сколько времени ты проведешь в отпуске?

Наверное, я поглядела на него совершенно непонимающе, потому что он опять засмеялся и объяснил:

– Отпуск! У сестры! Сколько времени?

– О!

Отпуск. То есть отпуск по болезни. Ненастоящей болезни, придуманной болезни, болезни, из-за которой я должна была бы сидеть дома с нервным истощением, а вовсе не проводить время в постели и вне ее с красивым мужчиной с красивой улыбкой… Никакой это не отпуск, прости меня, Господи! Я, наверное, стала совсем багровой от стыда.

– Э… несколько недель, наверное, – туманно пробормотала я.

– Зависит от того, сколько времени на работе смогут без тебя обойтись? – с симпатией спросил он.

– Вроде того.

Вроде того, если они не найдут временного работника, который будет справляться с делами лучше меня. Если серьезное предупреждение в моем личном деле не превратится в еще более серьезное. Если для меня еще будет работа, когда я вернусь.

Джеймс попросил официанта принести счет и накрыл мою руку своей.

– Не позволяй работе мешать тебе отдыхать, – тихонько сказал он. – Поверь мне. Я знаю, как это бывает. Наслаждайся отпуском. Ты этого заслуживаешь.

– Да, – уныло проскрипела я.

Заслуживаю? У меня вообще не должно быть отпуска. Предполагается, что у меня стресс! Да он и половины всего не знает!

– Зайдем пропустить по рюмочке перед сном? – спросил он, когда мы вышли из ресторана, и взял меня за руку.

Смешно, как быстро человек забывает о стрессе, связанном с переутомлением на работе.

Конечно, мне следовало сказать ему правду. Это все равно выплыло бы наружу, рано или поздно, и мне следовало знать, что скорее рано, чем поздно. Вы никогда не задумывались о том, как могли бы все изменить, если бы случайно узнали заранее, какую маленькую гадость припасла для вас судьба? Да нет, вряд ли. Вы не стали бы тратить время на такие размышления, потому что вы вообще ничего и никогда не хотели бы изменить, да? Нет, будьте честны! Вы хотели. Все мы этого хотим время от времени, и когда исправить что-то уже поздно, так просто сказать: «Если бы я только знала». Если бы я только знала, что моя мама отправится с Тедом на Майорку с намерением остаться там навсегда, попыталась бы я обходиться с ней немного лучше? Да ни за какие коврижки. Если бы я только знала, что Пол бросит меня ради какой-то девки, неужели я не попробовала бы любить его больше, лучше и чаще? Поправить дело подвязками и сексуальными трусиками? Да никогда в жизни. Ну так вот, если бы я только знала, что дочери устроили мне засаду в доме у Беверли, когда мы с Джеймсом возвращались туда на следующее утро, неужели я не стала бы заниматься с ним любовью этой ночью? Как вы думаете?

Возможно, я уделила бы больше внимания своему лицу, которое так и сияло. Или мы с Джеймсом вошли бы в дом не так крепко обнявшись, не так тесно прижавшись друг к другу, не так нежно…

– Привет, мам! С днем рождения!

– Счастливого пятидесятилетия, мам! О…

О.

Они и правда это здорово придумали, благослови их Господь. Комната была вся завалена цветами и шариками с надписью «Пятьдесят!», и, очевидно, они справились за очень короткое время, потому что Беверли была на кухне и звонила мне, надеясь предупредить. Я поняла это по ее лицу. Я также поняла, что ей очень жаль меня, но какой мне был в этом прок? Вряд ли она могла не впустить племянниц в дом, когда они приехали на поезде из Лондона, чтобы поздравить свою маму в день ее рождения.

– Это Джеймс, – сказала я в ответ на их молчаливое неодобрение.

– Мой друг, – в надежде помочь объяснила Бев.

– Мои дочери, – автоматически сообщила я Джеймсу. – Виктория и Люси.

– Приятно познакомиться, – тихо сказал он.

Девочки кивнули.

– Ну, я… пойду, – проговорил он, поворачиваясь ко мне спиной. Глаза его больше не искрились. На щеках не было ямочек. Он не выглядел восхищенным.

– Хорошо.

– И… с днем рождения, – добавил он, подняв взгляд на шарики.

– Мы чему-то помешали? – агрессивно спросила Виктория, неверно истолковав неловкую тишину.

– Да, – вступила Люси. – Не обращай на нас внимания! Мы подождем снаружи, если хочешь…

Наверняка вы слышали, как иногда люди говорят что-то с самыми лучшими намерениями, а потом оказывается, что ничего ужаснее они сказать не могли? «Чудесно выглядишь, так похудела», – говорят они страдающей от анорексии, или «Передай привет мужу», – женщине, которая только что овдовела. Обычно при этом они чувствуют себя даже хуже, чем человек, с которым они беседовали. Так что я не виню Беверли. Она просто хотела помочь.

– Джеймс просто мой друг, – терпеливо повторила она, как будто Виктория и Люси были немного туповатыми студентками, нуждавшимися в дополнительных занятиях. – Он помогал мне развлекать вашу маму, вот и все. Потому что она неважно себя чувствует. Ну, вы же знаете.

Но этого ей было мало. Я еще не окончательно умерла. Я еще дергалась в агонии. Давай, Беверли, воткни в меня нож еще раз, по самую рукоятку.

– Она так страдает от этого самого стресса. Менопауза…

Хватит! Хватит! Я уже умерла, умерла, разве вы не видите?!

– Спасибо тебе, Беверли, – тихонько сказала я, когда Джеймс повернулся, чтобы идти.

– Что? – спросила сестра в наступившей тишине, когда за ним закрылась дверь. – Разве я сказала что-то не то?