Текст книги "Кузина королевы"
Автор книги: Шейла Бишоп
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 12 страниц)
Он говорил и говорил, пытаясь описать глубину и силу своей любви. Он говорил вещи, которые Пенелопа никогда не слышала от него раньше, и опасался, что не сумеет переубедить ее. Он говорил, что он не поэт, она никогда не думала, что он ревнив, но сейчас он, несомненно, сравнивал себя с Филиппом, и это было очень грустно.
– Не оставляй меня, – умолял он. – Без тебя я ничто. Ты и представить себе не можешь, что это значит быть одиноким. Ты и твой брат, словно дети, открывающие свои сердца всякому, кто встретится у них на пути. Я не таков. До прошлого года я всегда был один. Да, у меня множество друзей, но даже с ними, даже в семье я чувствую, что одинок. Пенелопа, я никогда не любил никого, кроме тебя. Если ты меня оставишь, если ты станешь католичкой, я лишу себя жизни.
– Нет! – резко оборвала она его. – Ты не должен так говорить. Человек не может совершить поступка хуже.
– Да, но я ничего не могу с собой поделать.
Их глаза встретились, и в глубине его зрачков она увидела невыразимое словами отчаяния, которое поразило ее в самое сердце. Сегодня она узнала о нем нечто новое. О таком любовнике, как он, можно, было только мечтать. Страстный и в то же время нежный, он всегда владел ситуацией, понимая ее лучше, чем она сама понимала себя. Он всегда готов был проявить свою силу, но делал это только тогда, когда ей действительно было это нужно. Но до сегодняшнего дня она не понимала, что его любовь к ней коренилась так глубоко и что постель была только внешним проявлением ее.
Кто-то из музыкантов оставил на стуле флейту. Чарльз взял ее и рассеянно вертел в своих руках. На Пенелопу он не смотрел. Ему было стыдно своей слабости.
Это можно было поправить, ибо она знала, как вернуть ему гордость. Она знала, как закончится этот вечер. Пенелопа прошептала его имя и увидела, как у него в глазах зажегся огонек надежды. Выбросив из головы вопросы веры и христианского поведения, она поняла, что единственным чувством, которое она знала, как выразить, была ее любовь к Чарльзу.
Шел дождь, и во дворце сгустились тени. Придворные стояли рядами вдоль стен королевской галереи, загораживая свет, и их лица и фигуры растворялись в сумраке. Лишь изредка взгляд выхватывал из полумрака то белый парик, то накрахмаленные брыжи, то жемчужную сережку. Пенелопа как бы растворилась в этом полумраке и была рада этому. Любопытство и осуждение, прочитанные в глазах окружающих, были бы одинаково невыносимы, а жалость стала бы последней каплей.
Никто не разговаривал и не двигался. В дальнем конце галереи взад-вперед прогуливалась королева, крайне медленно из-за никогда не заживающей, весьма болезненной язвы на левой ноге. Наконец она оперлась на руку своего фаворита, и они стали тихо разговаривать друг с другом. Придворные смотрели во все глаза на разряженную в пух и прах шестидесятилетнюю девственницу и молодого красивого графа Эссекского, которого на днях королева назначила пожизненным членом Тайного совета, главой которого являлась она сама. Все понимали, что он заслужил эту должность. Графу Эссекскому было всего двадцать пять лет, но он был прекрасно образован, обладал глубокими знаниями в области международных отношений и мог работать двадцать четыре часа в сутки, в то время как его сверстники предпочитали развлекаться. Королева гордилась им, впрочем, как и собой. Разве не она заметила его, когда ему было всего девятнадцать, и не обучила искусству управления государством? Между ними существовала странная, но, тем не менее, вполне объяснимая связь, и неспешная прогулка по галерее характеризовала их отношения гораздо точнее, чем редкие конфликты, дающие столько пищи для пересудов.
Но конфликты также нельзя было сбрасывать со счетов. Многие в Англии хотели бы знать, удастся ли графу Эссекскому вернуть своей сестре положение при дворе и что будет, если он потерпит неудачу.
Сегодня Пенелопа появилась в королевском дворце впервые с тех пор, как родилась маленькая Пенелопа. Она почти два месяца жила в Эссекс-Хаус в ожидании приглашения. Во время беременности они с Чарльзом убеждали себя, что ее непременно снова примут во дворце. Теперь она удивлялась, как могла быть такой наивной. Она совершила грех, который королева-девственница вряд ли способна кому-либо простить. Разве она – исключение?
В ответ на просьбы Робина королева говорила, что слышала кое-что о недостойном поведении леди Рич и что будет лучше, если она некоторое время не будет появляться при дворе. Робин продолжал настаивать, и Франческа даже начала беспокоиться, что он может навлечь гнев королевы на себя самого.
Все было плохо, и становилось все хуже. Пенелопа и Чарльз постоянно спорили друг с другом, и их разногласия иногда перерастали в ссоры. Их отношения начали портиться с того вечера в Лизе. Высокие чувства, жалость, сострадание – это само по себе неплохо, но ими не решишь проблем, и постепенно в душу Пенелопы начала закрадываться обида. Чарльз получил все, что хотел, и ему следует быть за это, по меньшей мере, благодарным. Вместо этого он проявлял подозрительность, оставаясь убежденным, что она не разорвала свои связи с католиками.
Он ошибался, а она хотела только одного, забыть всю эту неприятную историю, но чувствовала, что обязана была объясниться с Джейн Уайзмэн. Чарльза это возмущало. Ситуация осложнялась тем, что они не могли посвятить в свои разногласия никого из друзей, включая Робина и Франческу.
А вчера наступил кризис.
– Что ты мучишь меня своими католиками? – почти кричала Пенелопа. – Разве я не сделала все так, как ты мне велел? Разве я не даю тебе всего, что ты хочешь?
– Принося при этом колоссальную жертву! – заметил он.
– Я не понимаю, что ты имеешь в виду.
– Моя милая Пенелопа, неужели ты думаешь, что мне доставляет удовольствие знать, через какие муки ты проходишь каждый раз, когда ложишься со мной в постель?
Сказав это, он, не дожидаясь ответа, вышел из комнаты, оставив ее наедине с яростью и тревожными мыслями о том, что он, возможно, прав. Они больше не виделись.
И какая ирония судьбы была в том, что через час после ссоры пришел ликующий Робин и сказал, что он, наконец, получил для Пенелопы разрешение явиться ко двору.
И вот сегодня он привез ее во дворец. У Пенелопы не выходили из головы мольбы Франчески. Она просила их ни в коем случае не терять голову и терпение, что бы ни сказала королева. Милая Франческа очень хорошо знала слабости Деверо. Господь свидетель, как мало огня в ней самой осталось для того, чтобы выйти из себя во время разговора с королевой, размышляла Пенелопа. Разрыв с Чарльзом занимает ее гораздо сильнее, чем предстоящая встреча. Он сейчас тоже во дворце, но, конечно, не посмеет приблизиться к ней, даже если б и захотел. Пенелопа напоминала туго натянутую струну на лютне, когда королева и Робин направились прямо к ней, а потом прошли мимо, не заметив ее в толпе. Что это? Случайность? Или хитрый ход в этой вечной игре в кошки-мышки? Пенелопа смотрела вслед удаляющейся королеве, когда к ней подошла одна из фрейлин и сказала, что ее просят пройти в королевские покои. С бьющимся сердцем Пенелопа пристроилась в хвост процессии, покидающей галерею.
По крайней мере, ее не разорвут на кусочки на глазах у всего двора, а если там будет Робин, то, может быть, все не так плохо! Но как выяснилось, Робина послали обсудить что-то с лордом-адмиралом, а в королевских покоях Пенелопу встретило исключительно женское общество.
Королева сидела в своем кресле с высокой спинкой, прямая как палка. За креслом толпились фрейлины, выглядящие – надо отдать им должное – так, будто они были бы счастливы избежать участия в надвигающемся скандале. Слабая надежда на то, что, может быть, все обойдется, больше не теплилась у Пенелопы в груди. Но ей было уже почти все равно.
Она вошла в комнату и присела в глубочайшем и почтительнейшем реверансе. Тяжелая юбка серого бархата, поддерживаемая широкими кольцами, взмела пол, а кости корсета так впились ей в ребра, что она почувствовала дурноту.
– Ну? – Слово было брошено ей в лицо, как вызов. Пенелопа неуверенно произнесла:
– Мне сообщили, что ваше величество хотели меня видеть...
– Вы ошиблись!
Пенелопа в замешательстве вскинула голову:
– Простите, ваше величество. Я думала...
– Я не могла хотеть видеть такую женщину, как вы, и я удивлена, как вы набрались наглости явиться сюда. Однако ваш брат не давил мне спокойно жить, упрашивая принять вас, поэтому я собираюсь извлечь максимальную пользу из вашего прихода. Встаньте!
Пенелопа поднялась в полный рост. Чувство облегчения, вызванное тем, что она избавилась от телесного дискомфорта, скоро померкло от ощущения, что она стала гораздо более видима и уязвима. Она стояла одна в центре огромной комнаты, а все смотрели на нее.
– Да, вы и вправду дочь своей Матери, – сказала королева. Ее бледные глаза смотрели холодно, пренебрежительно. – Требовать привилегий, на которые не вправе рассчитывать и более достойные, – это, я вам скажу, верх непристойности. Почему я должна быть к вам милосердной? Как бы вы поступили со служанкой, узнай, что она ведет себя как потаскуха?
– Я... не знаю... Это зависит...
– От чего? – крикнула королева. – И говорите четко, не мямлите.
– От... тяжести проступка.
– Что вы имеете в виду? – усмехнулась королева. – Полагаете, что одни половые акты более естественны, чем другие? Или что для некоторых женщин прелюбодеяние нормально до такой степени, что достойно похвалы? А может, вы считаете, что сестра лорда Эссекса и наследник лорда Маунтджоя совершают при этом телодвижения, в корне отличающиеся от телодвижений сельской потаскухи и пьяного жестянщика, валяющихся в канаве? Тяжесть вашего проступка, леди Рич, плохо пахнет... Я бы даже сказала, что он смердит!
Пенелопа смотрела в пол. У нее вспотели ладони, несмотря на то, что ее бил озноб.
– Вы что, проглотили язык? Вы сами хотели прийти сюда, так наслаждайтесь обществом! Впрочем, лучше изложите свою просьбу, и покончим с этим.
Пенелопа перевела дыхание и медленно произнесла:
– Я прошу ваше величество разрешить мне удалиться в свое поместье, где я жила бы одна в раскаянии и смирении. – Она замолчала. Совсем не это она заучила наизусть! Что скажет Чарльз? Что скажет Робин, с таким трудом добившийся этой аудиенции? Робин придет в ярость.
– Сбежать? Нет, вы этого не сделаете. Вы останетесь в Лондоне и сполна насладитесь плодами своего труда!
Королева усмехнулась. Она смотрела на свою кузину, будто видела ее впервые. Золотистая красота Пенелопы практически исчезла – сегодня никто бы не посвятил ей сонета. Она выглядела осунувшейся, почти больной. Весь ее лоск пропал без следа. В Пенелопе ничего не было от волчицы – ненавидимой королевой Легации, бесстыдно упивающейся великолепием собственной плоти, то есть тем, чего королева никогда не прощала.
За тридцать пять лет правления ей приходилось учить уму-разуму множество особ, уличенных в прелюбодеянии. Она много раз срывала на них свой гнев, била по лицу, отправляла в ссылку, в тюрьму, но всегда мучилась от осознания, что они все равно выходят победительницами, потому что самодовольно улыбаются у нее за спиной и расстилаются в поклоне, когда она поворачивается к ним лицом. С того момента, как Пенелопа вошла в зал, королева искала в ее лице тщательно скрываемое торжество и не находила его. Любовь Пенелопы не позволяла ей торжествовать – она заставляла ее страдать.
Королева пару мгновений молча смотрела на нее, затем сказала изменившимся тоном:
– Подойдите ближе. Мне нужно спросить вас кое о чем.
Пенелопа приблизилась, и королева заговорила так тихо, что ни одна из фрейлин не могла ее услышать.
– Говорят, вы обменялись клятвой верности, когда были еще детьми. Это правда?
– Да, ваше величество. Я клянусь, что это правда, хотя у нас нет доказательств.
– Мне также говорили, будто Блаунт считает, что эти клятвы эквивалентны официальному заключению брака и что в этом случае священник не нужен. Это чисто протестантская гипотеза, однако она имеет глубокие корни.
Пенелопа не ответила.
– Но вы с ним не согласны, – добавила королева.
– Ваше величество, я этого не говорила, хотя придерживаюсь того же мнения, что и Чарльз. Что заставило ваше величество подумать, будто я с ним не согласна?
– Вина в ваших глазах. Вы считаете, что совершили грех, и воспринимаете обвинение как нечто само собой разумеющееся.
Пенелопа вспыхнула:
– Да, недавно я изменила свое мнение, и...
– Недавно? – оборвала ее королева. – Весь прошлый год вы вели себя так, будто были полностью уверены в своей правоте. Что же случилось?
– Я очень слабая, ваше величество. На словах легко судить, что правильно, а что дурно, а на деле...
Пенелопу прервал взрыв ярости:
– Слушайте, Деверо, не оскорбляйте мой слух этой чепухой. Вы что, пришли сюда испытывать мое терпение расхожими фразами? Я ожидала от Деверо гораздо большего благоразумия!
– Я... простите, ваше величество! Я не понимаю, что я такого сказала.
– На словах легко судить, что правильно, а что дурно! – фыркнула королева. – Это чушь. В жизни мы никогда не сталкиваемся с азбучными истинами, с ситуациями, где достаточно уметь отличать черное от белого. В вопросах, требующих серьезного размышления, ответ никогда не лежит на поверхности. Есть, конечно, фанатики, которых ведет высшая воля, но нам, простым смертным, решения редко даются безболезненно. Хотела бы я, чтобы было иначе, тогда вместо трех ночей в неделю я не спала бы всего одну.
Глаза королевы на мгновение затуманились, тонкие губы сомкнулись, и Пенелопа, отвлекшись от своих бед, подумала, о каких же своих решениях вспоминает королева? О ком она думает? О Лейстере... о Марии Стюарт, королеве Шотландии?
Королева вернулась к реальности. Вздохнув, она сказала:
– Из ваших невзгод нет выхода, Пенелопа. Вам не поможет даже зыбкая тропа смены конфессии. Проблемы никогда не решишь, притворившись, будто ее нет. Вы считаете, что живете во грехе с Чарльзом Блаунтом, вашим любовником. Но не будет ли также грехом, если вы покинете его, а он окажется вашим истинным мужем? Ведь он либо тот, либо другой. Вы уверены, что знаете, кто именно?
Воцарилось долгое молчание.
– Я не знаю, – прошептала наконец Пенелопа. – Я не знаю. Я верила тому, что говорил мне он, но многие считают совсем иначе. Может быть, вы, ваше величество, можете ответить – я жена его или нет?
– Почему вы спрашиваете об этом меня? Я не любительница теологических споров, поскольку считаю их суетой и томлением духа.
– Тогда что же мне делать?
– Благодарение Господу, я не обязана охранять еще и совесть моих подданных. Вам нужно принять решение самой, Пенелопа. Но один совет я все же вам дам – какое бы решение вы ни приняли, держитесь его и, насколько бы ни изменились ваши взгляды, ведите себя так, будто они тверже гранита. Только так вы устоите. Со следующей недели вы будете допущены ко двору, и если ваше поведение ничем вас не дискредитирует, я не буду вмешиваться в ваши отношения с Чарльзом. Это все. Можете идти.
Пенелопа не помнила, как вышла из покоев. Она была ошеломлена, ей нужно было подумать.
Робин ждал ее у дверей. Она сказала ему, что снова в милости и что никакого наказания не последует. Робин был в восторге. Вокруг них собрались старые друзья: Фулк Гревилль, Перегрин и Мэри Уиллоубай, несколько родственников со стороны Хоуардов. Все поздравляли Пенелопу.
Наконец Робин понял, что она вот-вот лишится чувств.
– Тебе нужно прийти в себя. Иди в мои апартаменты, тебе там никто не помешает, а я пришлю туда Чарльза.
Робин жил в тех же комнатах, что и два года назад. Здесь она вместе с Дороти ждала его в тот вечер, когда королева узнала о его тайном браке. Сейчас Пенелопа была рада оказаться одной.
Королева с удивительной проницательностью навела Пенелопу на мысль, которая ускользала от нее в течение этих долгих месяцев, – на ее вопросы не было однозначных ответов, ее проблема была неразрешима. Пенелопе трудно было с этим смириться, она предпочла бы занять более определенную позицию. Сначала она покорно восприняла все, что говорил ей Чарльз, не задумываясь о том, что его доводы, возможно, содержат в себе фатальную ошибку. Все, что она искала в них, призвано было всего лишь оправдать ее поступки и избавить ее от чувства вины. Естественно, такие убеждения не помогли ей в Лизе при встрече с детьми, и она впала в другую крайность, намереваясь обмануть себя и здесь, притворившись, будто, отрекшись от Чарльза, она может найти успокоение в религии. Она не призналась ни себе, ни миссис Уайзмэн, ни отцу Герарду в том, что, хотя и не воспринимала доводы Чарльза, все же не сумела их полностью отвергнуть. Пенелопа знала наверняка только одно – если она отвергнет Чарльза, то всю оставшуюся жизнь ее будет преследовать мысль, что она без причины покинула законного мужа, заставив его страдать от одиночества и невоплощенной любви. Казалось, что, выбрав что-то одно, она была обречена мучиться от неуверенности в правильности выбора.
С таким же успехом Пенелопа могла бы остаться с Чарльзом, выбрав таким образом меньшее из зол. На лучшее она не вправе рассчитывать. Он пойдет на этот компромисс.
Последние несколько, недель она страдала в основном из-за того, что безуспешно пыталась найти идеальное решение. Как только она оставит эти попытки, у нее появятся силы победить черную меланхолию, и она сможет жить более или менее счастливо. Конечно, время от времени ее будут одолевать сомнения, уныние, чувство неудовлетворенности жизнью. Но что такое жизнь? В одном из сонетов покойного Филиппа Сидни прозвучала мысль, что жизнь – это не те дни, что прошли, а те, что запомнились. Разве не так?
Но много ли душевного покоя было в ее жизни с тех пор, как умер отец? Ей уже почти тридцать; но много ли покоя она получила на вощеных дворцовых полах, в стране, которой постоянно угрожает вражеское вторжение? Много ли покоя ожидает любого, кто поддерживает графа Эссекского, метеором мчащегося сквозь годы? С Чарльзом, по крайней мере, она найдет хоть сколько-нибудь покоя.
И, в конце концов, не такую уж высокую цену платит она за то, чтобы быть с ним вместе!
Пенелопа выглянула из окна. Небо расчистилось. Садовник в королевской ливрее старательно разравнивал граблями тропинку с гравием. Волнами сбегала к реке трава.
Открылась дверь, и она увидела достопочтенного сэра Чарльза Блаунта, лейб-гвардейца ее величества, красавца в черном камзоле, с золотой цепью, спокойного и уверенного в себе...
– Как прошла аудиенция? – Его голос был спокоен до такой степени, что Пенелопа подумала, будто он уже знает, чем все кончилось.
– Меня снова допустили ко двору. Королева сказала, что не будет вмешиваться. Разве Робин тебе не сказал?
– Сказал. Он был вне себя от радости. Я просто не знал, как ты сама к этому относишься.
– О, Чарльз! – Пенелопу вдруг начали терзать угрызения совести. Она подошла к нему. – Я обращалась с тобой просто ужасно. Ты простишь меня?
– Тебе нет нужды спрашивать, – сказал он и обмял ее.
– Я была мерзкой, хныкающей мегерой.
– А я – злобным грубияном.
– У тебя есть оправдание. Но, Чарльз, я вовсе не собиралась вести себя как мученица. Давай не будем об этом больше говорить.
Чарльз согласился. Казалось, он винил только себя в том, что они однажды поссорились.
– Чарльз, я не буду больше разыгрывать трагедий. Обещаю. Я была как в бреду, ожидая решения королевы...
– Я понимаю, дорогая. Ты смертельно измучена... мы оба измучены... Ее величество так долго держала нас в напряжении.
Чарльз был слишком умен для того, чтобы не понимать, что дело тут не только в королеве, но предпочел держать рот на замке. Ему было достаточно того, что его строптивая любовь вновь вернулась к нему, и не важно, что заставило ее сделать это.
Они сидели на подоконнике, держась за руки. Чарльз стал думать о будущем:
– Нам нужно место, где мы могли бы встречаться. Мы не можем больше злоупотреблять гостеприимством твоего брата. Может быть, снять небольшой особняк в Лондоне, где не будет никого, кроме нас?
– Уютный дом в городе... почему бы и нет?
Сама идея миниатюрности жилища увлекла Пенелопу, проведшую всю жизнь в огромных особняках. Она немедленно представила себе, как идет за провизией на рынок с корзиной в руке, словно жена какого-нибудь торговца. Неужели это возможно? И все равно неплохо – иметь собственную тихую гавань, где они смогут растить их маленькую дочку, принимать друзей, быть супругами, а не просто любовниками.
– У Тэлбота есть дом в приорате католического монастыря Святого Варфоломея, – сказал Чарльз. – Он хочет сдать его кому-либо в аренду. Там нам будет лучше, чем в городе. В окрестностях монастыря больше света и воздуха и меньше шума. Я, правда, не знаю, какую цену Тэлбот за него просит.
– Арендная плата вполне сносная цена за нашу любовь. – Пенелопа улыбнулась.
– Ты моя прелесть. – Чарльз обнял ее. – Арендная плата за любовь – это звучит несколько приземлено.
– Милый, не обращай на меня внимания. Я растеряла последние остатки ума в разговоре с королевой.
– Бедняжка, сколько тебе пришлось выстрадать! Я так за тебя боялся. Я не хотел тебя пугать, да и Роберт был так оптимистично настроен... Однако все говорили, что наш случай безнадежен и что она тебя непременно накажет.
– Вначале я тоже так подумала.
– Интересно, почему она изменила решение?
«Она почувствовала, что я жду наказания», – подумала Пенелопа.
Однако не сказала этого вслух – было не время сообщать Чарльзу, как близко она была к тому, чтобы потерять его. Вспоминая эту удивительную аудиенцию, Пенелопа уже не могла понять, действительно ли ее судьбу решило ее подавленное состояние. Впрочем, ей никогда не узнать, почему королева позволила ей остаться при дворе.
Это стало еще одной загадкой королевы Елизаветы, а загадки ее величества не в силах был разгадать никто, даже Робин.
