Текст книги "Любовь против правил"

Автор книги: Шерри Томас

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

– Пожалуй, вы правы.

– Я уверена, что вы уже снова побывали у миссис Энглвуд. Что она думает о шестимесячной отсрочке? Полагаю, она страшно недовольна тем, что ей приходится ждать.

– Вы моя жена, Милли, а значит, первенство принадлежит вам. Миссис Энглвуд понимает это.

Что-то в тоне его голоса заставило ее сердце замереть на мгновение. Она отвела взгляд.

– Я охотно уступаю первенство ей.

Фиц поднялся со своего места – он сидел напротив – и уселся рядом. Как супругам, им вполне естественно было располагаться в карете именно так. Но когда они куда-либо ездили одни, он всегда усаживался напротив. Очевидное напоминание о том, что в истинном смысле этого слова мужем ей он не является.

Он обвил рукой ее плечи. Его близость, к которой она не привыкла, сейчас была ей просто невыносима. Милли захотелось распахнуть дверцу кареты и выпрыгнуть на ходу. Ее согласие соблюдать их договор не давало ему права прикасаться к ней до наступления условленного времени.

– Не надо так сердиться и расстраиваться, Милли. Все еще может разрешиться самым замечательным образом – у нас родится ребенок. – Вторая его ладонь легла на ее предплечье, его пальцы обжигали ее сквозь тонкую ткань рукава. – Я никогда вас не спрашивал, вы хотели бы мальчика или девочку?

– Не думала об этом.

– Вы будете замечательной матерью, Милли, доброй, но строгой, заботливой, но не навязчивой. Ваш ребенок станет очень счастливым, уверяю вас.

Где-то в глубине души – в самом крошечном, потайном ее уголочке – Милли всегда хранила надежду, что, может быть, когда они наконец-то осуществят на деле свой брак, вступив в супружеские отношения, их соитие и явится тем главным компонентом, который разбудит их чувственность. Но теперь оно станет лишь биологической функцией. Какая тоска!

Карета остановилась перед городским особняком Фицхью. Милли оттолкнула мужа и спрыгнула на землю.

Глава 7

Элис

1888 год

Смерть зятя Фица, мистера Таунсенда, оказалась делом очень скандальным.

Милли встречалась с ним всего два раза – на званом обеде по случаю своей помолвки и на свадебном завтраке. Оба раза она пребывала в расстроенных чувствах, и у нее сложилось о нем лишь весьма поверхностное впечатление, как о внешне привлекательном гордом мужчине.

Известие о его смерти явилось для них страшным ударом, но еще больше их потрясло, как именно он умер. Он убил себя, приняв слишком большую дозу хлорала – снотворного. Хуже того, втайне от жены он стал банкротом. Чтобы расплатиться с его кредиторами, пришлось продать не только все его имущество, но и земли, которые миссис Таунсенд унаследовала от своих родителей.

Милли всегда полагала, что красота, подобная той, что Господь даровал ее золовке, должна сама по себе служить могущественным талисманом. Она призвана защищать свою обладательницу от всех бед и несчастий, так что той оставалось только безмятежно порхать по жизни в потоках любви и радости. Но Милли ошибалась. Несчастье никого не обходит стороной. Даже добрую милую женщину, столь же прекрасную, как сама Афродита.

Пока миссис Таунсенд, потрясенная и совершенно выбитая из колеи, пыталась справиться с проблемами, свалившимися на нее после смерти мужа, Милли бок о бок с мисс Фицхью делала все, чтобы быть ей полезной. Они заботились о том, чтобы она достаточно ела, вывозили на прогулки, чтобы она не находилась все время в мрачной гостиной, а иногда сами сидели с ней в этой унылой комнате. Мисс Фицхью держала сестру за руку, а Милли, сидя в соседнем кресле, заканчивала одну вышивку за другой.

Лорд Фицхью выдержал это суровое испытание стойко, как скала. Исчез безутешный страдалец, топивший свое горе в бутылке. Граф постоянно находился рядом с сестрой, пока они улаживали дела мистера Таунсенда, являя собой яркий образец заботливости и сочувствия – и мужской твердости, если возникала необходимость. Полиция едва не начала расследование, которое вполне могло превратить частное событие в публичный спектакль. Непреклонная позиция Фица перед полицейским инспектором сделала свое дело. В конце концов полиция приняла объяснение родственников, что мистер Таунсенд скончался от внезапного кровоизлияния в мозг.

Они оставались в Лондоне целых шесть месяцев, до тех пор, пока все имущественные дела мистера Таунсенда не были улажены. Это было очень печальное время, но случались моменты, которые Милли высоко ценила и бережно хранила в памяти. Мисс Фицхью, изображавшая в лицах лорда Гастингса и заставившая свою сестру рассмеяться, хотя и ненадолго. Лорд Фицхью и миссис Таунсенд, сидящие рядом; его рука обвивает ее, ее голова покоится на его плече. Миссис Таунсенд, взявшая однажды Милли за руку со словами: «Вы чудесная девушка, моя дорогая».

В день накануне их отъезда из Лондона дамы вместе пили чай. Мисс Фицхью приступала к занятиям в Леди-Маргарет-Холле. Миссис Таунсенд, проводив сестру в женский колледж в Оксфорде, направлялась в Хэмптон-Хаус, дом их детства в том же графстве, который лорд Фицхью предоставил в ее распоряжение.

– Вы уверены, что не хотите отправиться с нами в Хенли-Парк, миссис Таунсенд? – спросила Милли в последний раз. Она и лорд Фицхью пытались уговорить его сестру поселиться вместе с ними в поместье, которое он унаследовал вместе с титулом. Но все безуспешно.

– Я и так уже доставила вам с Фицем массу хлопот, – сказала миссис Таунсенд. – Но от души благодарю вас, Милли. Могу я называть вас Милли?

– Да, конечно. – Милли была глубоко тронута тем, что миссис Таунсенд хочет обращаться к ней по имени: доверительно, по-родственному.

– А вы называйте меня Венеция, хорошо?

– А меня называйте Хелена, – попросила мисс Фицхью. – Мы ведь теперь сестры.

Милли опустила взгляд на свои руки, чтобы успокоиться. Ее всю жизнь учили не ожидать подобной сердечности от будущих родственников, которые наверняка будут презрительно фыркать в адрес наследницы империи сардин. Но миссис Таунсенд и мисс Фицхью – Венеция и Хелена – с самого начала были предупредительны и доброжелательны.

– У меня… никогда не было сестер, – сказала она, опасаясь выглядеть неловко. – Или братьев.

– Ну что ж, вам повезло. Значит, вам никто не говорил, что вас в действительности нашли в корзинке под яблоней, когда ваши родители отправились на прогулку в деревню. – Хелена, приподняв бровь, взглянула на Венецию. – Или что если есть пищу черного цвета, ваши волосы тоже станут черными.

Венеция с улыбкой покачала головой:

– Нет, это все Фиц. Он хотел, чтобы ты ела больше ежевики, тогда ему доставалось бы больше малины. Никому из нас не могло прийти в голову, что ты станешь уминать горбушку черного хлеба.

Милли с удивлением слушала о шалостях и взаимоотношениях детей, растущих в одном доме.

Теплое впечатление от этого разговора все еще сохранялось в ее душе, когда они с лордом Фицхью в персональном вагоне ее родителей ехали по железной дороге в Хенли-Парк.

На этот раз читал он – «Историю упадка и разрушения Римской империи» Эдуарда Гиббона, том четвертый, – а она смотрела в окно. По большей части. Остальное время исподтишка изучала его.

Муж еще не набрал прежний вес, который потерял за время своего трехнедельного запоя, – одежда на нем все еще висела свободно, глаза запали, скулы резко выступали. Но он больше не выглядел нездоровым, только худым и печальным. Его волосы, коротко остриженные, придавали еще большую суровость его чертам, отчего он выглядел старше своих лет.

Он отложил книгу в сторону, сунул руку в карман и вытащил…

– Это соня?

– Это Элис, – ответил он, кивнув.

Элис была крошечной, с красивой золотисто-коричневой шерсткой и черными любопытными глазками. Фиц дал ей половину ореха, и она принялась его грызть с большим энтузиазмом.

– Она заметно округлилась, – сказал он. – Наверное, впадет в спячку уже на следующей неделе.

– Она ваша? Я не видела ее раньше.

– Она у меня уже три года. Последнее время за ней присматривал Гастингс. Я просто забрал ее назад.

Милли была очарована.

– Вы сами ее нашли?

– Нет, это подарок от мисс Пелем.

Изабелл Пелем. Улыбка Милли увяла. К счастью, он не смотрел на нее. Все его внимание было приковано к Элис.

Ничего удивительного, что он не взял Элис на их медовый месяц.

– Она просто прелесть, – удалось выдавить Милли.

Он погладил шерстку на головке зверька.

– Она само совершенство.

Он не предложил Милли подержать Элис. А она и не просила.

Было совсем нелегко вести трезвый образ жизни.

Иногда ночью, когда он не мог уснуть, когда тоска по Изабелл не давала ему дышать, Фиц задумывался о вещах, которые могли бы помочь ему забыться: виски, лауданум, морфий. Особенно часто он подумывал о морфии, о приятном оцепенении, в которое он мог бы его погрузить, даря длительное забвение.

В доме имелись все эти средства – он обнаружил их, когда впервые осматривал Хенли-Парк. Чтобы не поддаться соблазну, он уходил из дома гулять или бегать – чаще всего бегать – до полного изнеможения.

Хорошенько поразмыслив, Фиц вскоре сообразил, что существует и более легкий путь смягчить боль одиночества – обнаженное женское тело. Он сблизился с жившей по соседству вдовой, на пять или шесть лет старше его, которая была более чем рада принимать его у себя.

Элис впала в зимнюю спячку. Фиц держал ее в обитой тканью вентилируемой коробочке и проверял дважды в день. Все в его жизни теперь изменилось. А вот Элис оставалась единственной знакомой зацепкой, единственной связью с той жизнью, которую он знал.

Две недели спустя после их прибытия в Хенли-Парк Фиц получил от жены записку, что она хочет видеть его в библиотеке.

Если не считать ежевечерних встреч за ужином, он ее почти совсем не замечал вблизи. Хотя знал, что она, как и он, весь день занята хлопотами по дому и поместью.

Библиотека, мрачная и пропахшая плесенью, располагалась в северном крыле, в самой ветхой части здания. Милли перебирала книги, проверяя их сохранность. Фиц был удивлен, увидев ее в дневном платье из красновато-коричневого шелка. Со времени смерти мистера Таунсенда она постоянно носила траурные тона – безмолвный серый призрак где-то на периферии его сознания. Но сегодня живой осенний цвет ее платья сделал ее самым ярким объектом в комнате.

– Доброе утро, – сказал он.

– Доброе утро, – ответила она, обернувшись.

На мгновение он был поражен, как молодо она выглядит без тусклой темной одежды, так старившей ее. Если бы он встретил ее на улице, то никогда не дал бы ей больше пятнадцати.

Неужели Грейвзы солгали насчет ее возраста?

– Прошу прошения, но скажите мне снова, сколько вам лет?

– Семнадцать.

– Семнадцать? С каких пор?

Она опустила глаза, явно смутившись.

– С сегодняшнего дня.

Теперь смутился Фиц. Он и понятия не имел.

– С днем рождения.

– Благодарю вас.

Воцарилось неловкое молчание. Он кашлянул, испытывая смущение.

– У меня нет подарка для вас. Есть здесь что-нибудь, чего бы вам хотелось и что можно найти в деревне?

Она только махнула рукой.

– День рождения – всего лишь обычный день. Мне кажется, ужасно глупо, что люди так суетятся из-за этого. Кроме того, ваши сестры уже прислали книги и красивую коробку с новыми носовыми платками.

– Если Венеция со всеми ее неприятностями сумела вспомнить, значит, мне нет прошения – если не считать того, что я вообще не знал этой даты.

– Пожалуйста, не беспокойтесь об этом – на смену этому придет следующий год. Ну ладно, вы не возражаете против того, чтобы пойти осмотреть некоторые комнаты вместе со мной?

Фиц уже видел все комнаты, но раз уж у нее день рождения…

– Охотно, – кивнул он.

Она, очевидно, уже исследовала все комнаты множество раз и составила список всего, что требует ремонта. Это была экскурсия по северному крылу с демонстрацией всех неполадок. По пути она давала оценку состояния помещения и сообщала, в какую сумму обойдется ремонт.

Они зашли всего в третью комнату следующего этажа, когда Фиц огорченно фыркнул:

– Нам следовало бы просто взорвать весь этот дом.

– Это было бы слишком радикальным решением, – сказала его жена. – Но я бы не возражала, если бы мы избавились от этого крыла.

Он застыл на месте от удивления.

– Что вы сказали?

– Согласно учетным книгам и чертежам, это крыло является пристройкой, сооруженной в начале века. Первоначально наружная стена дома, если я не ошибаюсь, проходила прямо здесь. Из того, что мне удалось узнать, в этой пристройке не было никакой необходимости, разве что тогдашний граф позавидовал новому, более комфортному дому своего кузена и решил с ним состязаться.

И семья с тех пор увязла в долгах.

– Я знаю, вы пошутили, когда предложили взорвать дом. Но я бы хотела, чтобы вы обдумали возможность не восстанавливать северное крыло. Оно было неудачно задумано и не лучшим образом построено. Если даже мы все залатаем сегодня, нам придется постоянно следить за появлением новых протечек, подгнивших балок и трещин.

Северное крыло составляло две пятых здания. Фиц несколько мгновений смотрел на жену – она была настроена совершенно серьезно. Этой девочке отваги не занимать. Да и чему тут удивляться: она одна, без посторонней помощи, оттащила его от самого края пропасти.

– Хорошо. Давайте так и поступим.

Услышав, что он согласен, Милли слегка опешила.

– Думаете, нам следует запросить разрешение парламента на подобные действия?

Он немного подумал.

– Никто не обращается в парламент, прежде чем что-то реально произойдет, разве не так?

– Верно. – Она улыбнулась. – И нашего разговора никогда не было.

Он улыбнулся в ответ.

– А теперь, – она слегка наклонила голову, – если вы позволите, я должна посмотреть, стоит ли сохранять некоторые из книг.

И только позже, в своей комнате, глядя на безмятежно спавшую Элис, Фиц осознал, что он и его жена только что приняли свое первое совместное решение, как настоящая супружеская пара. Ну что ж, с чего-то надо начинать.

Этим вечером Милли ужинала одна. Лорд Фицхью прислал записку, что поужинает в деревенской пивной. Ужин скорее всего подразумевал встречу с женщиной. Не то чтобы она возражала против его намерения приятно развлечься, но все же, все же, все же…

Нет, Милли не хотела, чтобы он пришел вместо этого к ней. Она не желала, чтобы ее использовали только для такой цели. Но она невольно завидовала его любовницам. Ей тоже хотелось бы узнать, каково это – ощущать его поцелуи и ласки, когда он трезв. Его отличала особая природная грация, неповторимая манера двигаться легко и стремительно. Милли не могла удержаться, чтобы не рисовать в воображении, как это случится однажды, когда он внезапно увидит в ней не просто свою жену, а женщину, соблазнительную и желанную.

Но она всегда прогоняла эти глупые мечты, как только ловила себя на этом. Может, она и не в силах вытравить слабые ростки надежды в душе, но уж точно не собирается холить их и лелеять. Она будет упорно и безжалостно выпалывать их точно так же, как сорняки в огороде.

После ужина она расположилась в гостиной, чтобы поразмыслить. Милли решила последовать совету матери и завести роскошный сад. Но эту затею пришлось отложить, поскольку в первую очередь необходимо было восстановить более полезный в практическом плане огород для кухни. В поместье имелся таковой, однако с уходом главного садовника почти десять лет назад он совсем зарос сорняками.

Милли внимательно изучила старую схему окруженного стеной огорода, то и дело заглядывая в справочник по садоводству и огородничеству. Цветную капусту ей доводилось есть. Огурцы тоже. Сельдерей она никогда не пробовала, но по крайней мере слышала о нем. Но вот что такое сахарный корень? Или артишок, например?

Она отыскивала в справочнике португальскую капусту, когда, к ее удивлению, в гостиную стремительно вошел муж. Она думала, что он не появится до того, как она отправится спать.

– Добрый вечер, – приветствовала она его.

Возможно, дело было в освещении, но он выглядел таким… энергичным.

У Милли замерло сердце.

– Добрый вечер, – ответил он, остановившись перед ней, держа руки за спиной. – Я был вечером в деревенской пивной. Завтра утром к нам прибудут двадцать крепких мужчин, чтобы разобрать северное крыло, – или по крайней мере начать эту работу.

– Так скоро?!

Ее отец всегда тянул с выполнением своих решений. Даже когда он в принципе соглашался на изменение, он годами колебался, как именно приступить к его реализации. Милли никак не могла предположить, что лорд Фицхью займется перестройкой Хенли-Парка так быстро.

Фиц оглядел гостиную. Милли повесила новые занавески и постелила новые ковры, но комната все еще выглядела уныло – не было смысла менять рваные, подмокшие и запятнанные сажей обои, пока не отремонтируют крышу и не заменят дымоходы.

– Не так уж и скоро, – улыбнулся граф. – По меньшей мере на пятьдесят лет позже, чем следовало.

Когда они только прибыли в поместье, Милли опасалась, что муж может снова приняться за виски. Но теперь, похоже, трезвость стала нормой его жизни, которой он строго придерживался. В дневное время он, как и жена, целиком отдавался исполнению своих обязанностей. А по ночам, вместо того чтобы обратиться к бутылке, уходил из дома. Иногда Милли, ожидая у своего окна в темноте, видела, как он, возвращаясь, останавливается перед домом, согнувшись от усталости, упершись ладонями в колени, тяжело и учащенно дыша от напряжения.

Все из-за этого проклятого дома, который следовало снести еще полвека назад.

Но голос его оставался спокойным. Что сделано, то сделано. Что толку упрекать живших здесь раньше? Или сетовать на неподконтрольные ему обстоятельства, затормозившие рост цен на сельскохозяйственную продукцию?

– А это для вас. – Он протянул ей обернутый в коричневую бумагу сверток, который прятал за спиной. – Я заглянул в лавку, но выбор был невелик. Я выбрал наименее ужасное из всего.

Милли страшно удивилась.

– Не стоило беспокоиться.

В свертке оказалась довольно простая музыкальная шкатулка, должно быть, простоявшая на полке в лавке добрых полдесятка лет. Хотя было видно, что ее недавно основательно почистили, на резной поверхности и в углах все еще оставались следы пыли. Когда Милли открыла ее, послышались скрипучие металлические звуки – несколько тактов из пьесы Бетховена «К Элизе».

– Как я и сказал, она не слишком хороша.

– Нет, она прекрасна. Благодарю вас. – Милли стоило неимоверных усилий не прижать музыкальную шкатулку к груди. – Я буду хранить ее.

– В следующем году я найду что-нибудь получше. – Он улыбнулся. – Доброй ночи.

– Доброй ночи, – ответила она.

Некоторые надежды – как сорная трава, их легко уничтожить, если как следует потянуть и дернуть. Другие же, напротив, как виноградная лоза, быстро растущие и цепкие, от них невозможно избавиться. Когда Милли снова открыла музыкальную шкатулку, одна в пустой гостиной, она начала понимать, что ее надежды относятся ко вторым.

Она никогда не перестанет надеяться. Ведь ничего другого не остается.

Последнее, что Милли ожидала увидеть, был ее муж на крыше дома, сдиравший черепицу наряду с рабочими, которых он нанял. Он был в старом твидовом костюме и шерстяной кепке. Она едва не приняла его за деревенского парня, пока кто-то не обратился к нему «милорд».

– Что вы делаете, лорд Фицхью?

– Руковожу людьми.

– Похоже, вы работаете вместе с ними, если глаза не обманывают меня.

Он бросил черепичину пожилому мужчине, тот передал ее другому, который, в свою очередь, столкнул ее вниз по длинному желобу, установленному под углом. В самом низу ее поймал один из двух ожидавших там мужчин и передал дальше по цепочке, где, пройдя еще через несколько рук, она была аккуратно уложена в штабель.

– Ваши глаза вас обманывают!

– Скорее всего! – крикнула она в ответ.

Аристократу не подобало выполнять грубую физическую работу. Но если как следует подумать, дни Фица в Итоне были плотно насыщены спортом – осенью и весной футбол и атлетика, летом крикет. Однообразие семейной жизни навевало на графа тоску, погружая в апатию. И снос северного крыла, помимо приятного удовлетворения от возможности в буквальном смысле разрушить дом, послуживший причиной крушения его жизни, давал выход нерастраченной энергии молодого человека.

Начавшиеся работы давали им тему для беседы за ужином. Правда, время таких бесед – единственное за весь день, которое они проводили вместе, – было достаточно коротким. Фиц не терпел продолжительных трапез – он до сих пор сохранял студенческие привычки в еде, и Милли трудно было за ним угнаться.

Именно во время разборки северного крыла Милли узнала о гнезде летучих мышей на чердаке, о плесени, разросшейся под штукатуркой, и о том, что старейший рабочий в команде, занимающейся сносом, в юности сражался на Крымской войне. Она же, в свою очередь, поведала мужу о своих планах построить собственную электростанцию, провести в дом электричество и заменить все водопроводные и канализационные трубы.

– Вы представить себе не можете, какие смывные бачки пытался мне продать один торговец в Лондоне. На них изображено лицо королевы.

Лорд Фицхью поперхнулся над жареным ягненком.

– И вы согласились?

– Нет, конечно. Я была в ужасе, но этот человек пытался уверить меня, что это вполне пристойно.

– Надеюсь, вы поступили правильно. Вполне одобряю…

Они посмотрели друг на друга и дружно расхохотались.

– Вот мы и нашли с вами общий язык, – подчеркнуто сказала она, все еще смеясь. – Наши новые удобства будут голубого цвета с белыми маргаритками.

Он снова поперхнулся.

– С маргаритками?

– Поверьте, я пыталась найти что-нибудь более подходящее для мужчин, – может, с изображением сцен охоты или драконов, – но, очевидно, ничего подобного не существует в природе.

– Маргаритки! – В голосе его все еще слышались веселые нотки. – Друзья поднимут меня на смех.

В первый раз он упомянул о возможности посещения их дома его друзьями. На мгновение ее воображение разыгралось, и она увидела переполненную гостиную, полную веселья и смеха. И в центре всего этого они двое, лорд и леди Фицхью. И кто-нибудь, подняв свой бокал, крикнет: «За наших замечательных хозяев!»

– Хорошо, что я никого сюда не приглашаю, – произнес реальный лорд Фицхью.

Милли склонилась к тарелке, чтобы он не заметил ее разочарования.

Она относилась к своему браку, только как к выгодному союзу, каким он и был в действительности. Но когда они объединялись ради общей цели, когда тайно сговорились скрыть секрет «ремонта» своего дома от остального света, когда он сидел за столом напротив нее и смеялся, просто невозможно было поверить, что они не единое целое.

Но пока что они только приводили в порядок дом.

И ничего больше.

Лорд Фицхью часто покидал Хенли-Парк. Большей частью он уезжал рано утром и возвращался к ночи – заезжал в Оксфорд повидать Хелену и лорда Гастингса, а затем навещал Венецию, чей дом располагался недалеко от университета. Но иногда он отсутствовал дольше.

Когда он сообщил Милли, что уезжает на неделю, она послала матери приглашение приехать и побыть с ней – ее отец возмутился бы их решением насчет северного крыла, но миссис Грейвз была вполне способна понять нежелание отягощать себя и своих наследников домом, который они не в состоянии содержать в должном порядке.

Миссис Грейвз по приезде испытала немалый шок, увидев лишь остов того, что было некогда северным крылом.

– Чье это было решение? – спросила она, открыв от удивления рот.

– Это было совместным решением, – ответила Милли с ноткой гордости в голосе. – Наши мнения полностью сошлись в этом вопросе.

Миссис Грейвз несколько минут изучала останки северного крыла. Затем улыбнулась и сжала руку Милли.

– Очень хорошо, милая моя. Продолжайте принимать совместные решения. Они создадут фундамент, на котором нужно строить семейную жизнь.

Стоял поздний ноябрь с его холодными дождливыми днями.

Милли и миссис Грейвз большую часть времени проводили в доме, обсуждая за чашкой горячего какао наиболее неотложные нужды поместья. Но в день отъезда миссис Грейвз небо прояснилось, сияя яркой голубизной, и они вышли прогуляться по территории Хенли-Парка.

Милли показала матери окруженный стеной огород. Она уже занималась подбором дополнительных слуг для поместья. Штат был еще не полностью укомплектован, но работы уже начались, огород был почти расчищен.

Она указала на ряд яблонь, груш и айвы, росших вдоль южной стены.

– Мистер Джонсон, наш новый главный садовник, считает, что эти деревья еще можно спасти. Он со своими помощниками на прошлой неделе обрезал все лишнее, что наросло за прошлые годы. Миссис Гибсон ожидает, что они будут приносить фрукты для заготовки джемов и варенья.

– В следующем году плодов можно ожидать только от фруктовых деревьев в Хенли-Парке? – спросила миссис Грейвз. – Твоему отцу не терпится знать.

– Еще мы посадим клубнику – она тоже даст плоды. Но если отец намекает на внука, тогда, боюсь, ему придется подождать немного дольше.

– Лорд Фицхью не посещает твою спальню?

Смущение опалило щеки Милли румянцем, но голос ее остался ровным:

– Это еще одно наше совместное решение. Я знаю, отец предпочитает получить внука как можно раньше, но ни лорд Фицхью, ни я не собираемся заводить детей сейчас. И с нашими желаниями в этом вопросе следует считаться в первую очередь. А не с прихотями отца.

Миссис Грейвз промолчала. Они проходили мимо грядок, заросших сорняками, которые еще предстояло выполоть, и мимо старого улья, обитательницы которого давным-давно покинули его ради лучших цветов где-нибудь еще.

– А твой собственный сад, моя дорогая, ты хотя бы подумываешь о нем?

Милли вздохнула с облегчением и благодарностью – мать поняла и не осудила ее.

– Да, я уже думала о нем. Но все же сначала я должна навести хоть какой-то порядок. Сколько можно жить в запустении?

Миссис Грейвз взяла Милли за руку.

– Не забывай, что скоро наступит весна.

Милли посмотрела на свой пустой дом.

– Разве она сделает меня счастливее?

– На это я не могу ответить, родная моя. Но у тебя будет чем заняться и чего ждать – так же, как в твоей собственной усадьбе. – Миссис Грейвз коротко коснулась щеки Милли затянутой в перчатку рукой. – Может, это и не совсем счастье, но все же неплохое начало.

Фиц вернулся в воскресенье после полудня.

У слуг был выходной. В доме царила тишина. Он быстро просмотрел корреспонденцию, накопившуюся за время отлучки. Письмо от полковника Клементса привлекло его внимание. Клементс планировал нанести им визит после Рождества.

Фиц немедленно отправился искать жену.

В доме ее не было. Он поискал в огороде, в конюшне и возле заглохшего форелевого ручья – никаких следов. Наконец, когда он приблизился к дому с северной стороны, до его слуха донесся шум разрушения.

Но было воскресенье. Работники из деревни сидели в пивной. Никто не работал.

Фиц обогнул стену. Его жена в мешковатом платье и коричневом плаще стояла в комнате, которая теперь была отделена от остального дома, и, орудуя одной из самых маленьких кувалд, крушила камин. Она уже сбила облицовку и теперь разбивала кувалдой кирпичи под ней.

Дверь уже давно сняли. Фиц постучал в оконную раму.

– О, вы уже вернулись! – воскликнула она, повернувшись на звук.

– Что вы делаете?

– Ну, когда вы занимались этим, вы явно испытывали удовольствие. Поэтому я подумала, что надо и мне попробовать.

Иногда Фиц забывал, что он не единственный несчастный супруг в этом браке. Что ей тоже хочется что-нибудь разбить.

– Вы рискуете натереть волдыри на ладонях.

– Пока еще до этого не дошло.

Она снова опустила кувалду и вышибла несколько кирпичей. У нее выбилась прядь волос из явно не подходящего ей тугого пучка – нелепой прически для семнадцатилетней девушки, даже если она замужняя леди.

Фиц сбросил сюртук и взял в руки кувалду побольше.

– Нужна помощь?

Она взглянула на него с удивлением.

– Почему бы нет?

Они продолжили работу в четком совместном ритме. Для девушки, которая в жизни не поднимала ничего тяжелее чайной чашки, она весьма сноровисто управлялась с кувалдой и показалась ему очень сильной. Они по очереди ударяли по камину, и она не отставала от него, нанося удар за ударом.

Когда от камина осталась только груда кирпичей, оба тяжело учащенно дышали. Милли прижала ладонь к сердцу, щеки ее ярко пылали.

– Ну что ж, мы с пользой провели время.

Фиц отбросил кувалду в сторону.

– У нас найдется что-нибудь поесть?

– Есть бисквитный торт и пирог с мясом в кладовке.

Они вместе отправились в кухню, где на плите стояло несколько котелков на медленном огне. Фиц долил воды в котелок, подбросил дров в топку и поставил воду кипятиться. Милли тем временем нашла несколько тарелок и столовые приборы и принесла торт и мясной пирог.

– Скучаете по своему любимому? – спросил он, прикончив свою порцию мясного пирога.

Она вопросительно приподняла бровь.

– Поэтому вы принялись крушить камин, верно?

– Может быть, – ответила она, пожав плечами.

Фиц ощутил прилив симпатии к ней. Он всегда мог найти кого-то, кто охотно дарил ему несколько часов забвения. А вот как она ухитрялась справляться и со своими чувствами, и с работой по дому?

– Поездка была удачной? – спросила она. – Вы остались довольны?

Он уловил подтекст в ее словах. Господи, она точно знала, зачем он ездил в Лондон. Девушка вовсе не была такой простой, как он ее считал.

– Все было прекрасно.

– Очень хорошо, – сказала она. – Я рада.

Что-то еще в ее тоне задело его.

– В самом деле?

Она посмотрела ему прямо в лицо, само воплощение девичьей невинности.

– Почему бы мне не желать, чтобы вы хорошо провели время?

На это у него не нашлось ответа. Поэтому он протянул ей письмо полковника Клементса.

– Полковник собирается к нам с визитом.

Милли быстро пробежала текст. К ее чести, она и глазом не моргнула.

– Ну что ж, нам лучше разрушить еще что-нибудь в северном крыле после чая, вы не против?

– Готовы? – спросил Фиц, когда показалась карета, везущая полковника и миссис Клементс.

Леди Фицхью кивнула. Она была в самом темном своем платье, волосы снова были собраны в тугой пучок – на этот раз Фиц это одобрил. Они, двое молодых, готовились противостоять внушительному властному человеку с трудным характером, и сейчас был не тот случай, чтобы ей выглядеть на свой возраст.

– А вы готовы? – прошептала она.

– Должен признаться, с нетерпением жду этого.

– Пришел. Увидел. Сокрушил, – холодно сказала она.

– Вот именно.

Карета остановилась перед домом. Поскольку подъездную дорогу перенесли после пристройки северного крыла, чтобы при приближении к дому его можно было увидеть во всей красе, полковник, безусловно, уже заметил его отсутствие.

И в самом деле, прежде чем они успели произнести приветствия, гость сердито рявкнул:

– Что произошло с усадьбой, Фиц?

– Полковник, – улыбнулся граф, – миссис Клементс, мы так рады, что вы наведались к нам.