Текст книги "Любовь против правил"
Автор книги: Шерри Томас
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]
Ему никогда не было так плохо. Впервые в жизни физические страдания вытеснили из его головы все мысли, кроме желанной янтарной жидкости, к которой он так отчаянно стремился. Он молил, чтобы ему дали стакан этого зелья, хотя бы рюмку, даже один глоток. И не обязательно, чтобы это было хорошее виски. Бренди тоже вполне бы сошло, как и ром, водка, абсент или даже глоток обычного джина, в который для запаха добавляют живицу.
Ни капли спиртного не получил он для облегчения своих мук. Но время от времени он смутно осознавал, что в комнате находится не один. Кто-то подавал ему воду напиться, отирал пот с лица и, возможно, даже подстилал под него свежие простыни.
В какой-то момент им овладел тревожный сон. Сновидения были полны истязающих его монстров и вынужденных расставаний. Несколько раз он в ужасе просыпался с бешено бьющимся сердцем в уверенности, что упал с огромной высоты. И каждый раз он слышал успокаивающий шепот возле своего уха, убаюкивающий, нежный.
Он снова открыл глаза в полутемной комнате, чувствуя себя так, будто только что оправился от сильной лихорадки: горечь во рту, полный упадок сил, в голове пустота. Окно было завешено простыней, так что трудно было определить время дня. Керосиновая лампа озаряла стены тусклым оранжевым светом. А перед ним… Неужели это – он несколько раз моргнул сухими воспаленными глазами – большой букет маргариток в глиняном кувшине? Да, действительно, маленькие маргаритки со свежими белыми лепестками и желтыми середочками, яркими, как солнце.
А позади букета на низенькой скамеечке для ног дремала его жена. Ее рыжеватые волосы были заплетены в косу, переброшенную через плечо.
С трудом поднявшись в сидячее положение, Фиц увидел рядом со своим матрасом на полу поднос, на котором стояли пузатый чайник, намазанные маслом тосты, миска с виноградом и пара вареных яиц, уже очищенных, прикрытых чистым белым носовым платком.
– Боюсь, чай уже остыл, – послышался ее голос, когда он потянулся за чайником.
Чай и вправду был чуть теплым. Но Фиц так хотел пить, что это не имело значения. И он достаточно проголодался, чтобы, несмотря на тошноту, съесть все, что было предложено.
– Как вы ухитрились приготовить чай?
Леди может разливать чай в своей гостиной, угощая гостей, но никогда сама не вскипятит чайник. И уж определенно она понятия не имеет, как развести огонь под чайником.
– Здесь нашлась спиртовка, и я научилась ею пользоваться. – Она прошла вперед, взяла поднос с его колен и некоторое время смотрела на него, словно он был незнакомцем, потерпевшим кораблекрушение, вынесенным на берег волной к ее ногам. – Я оставлю вас, чтобы вы могли отдохнуть.
Она была уже на полпути к двери, когда он вспомнил, что хотел спросить.
– А что здесь делают эти маргаритки?
– Ромашки? – Она оглянулась на пышный букет. – Я слышала, что ромашковый чай помогает заснуть. Понятия не имею, как готовить ромашковый чай, но надеюсь, что вам приятно смотреть на цветы.
Ромашки были такими яркими, что было больно глазам.
– Не могу сказать, что очень приятно, но благодарю вас.
Она кивнула и покинула комнату, оставив его одного.
Наступила ночь – не подозревая об этом, Фиц проспал почти целый день. Было уже слишком поздно, чтобы одеться и отправиться отыскивать деревню с целью обеспечить себя новыми запасами виски. Но даже если бы было совсем светло, он чувствовал, что слишком ослабел и у него не хватит сил совершить столь долгий поход.
Хотя знай он, что его вторая ночь будет столь же ужасной, как предыдущая, он, пожалуй, предпринял бы попытку. Головная боль снова разыгралась. Нервная дрожь, учащенное сердцебиение и приступы рвоты тоже вернулись как старые знакомые. Целая вечность прошла, прежде чем усталость взяла свое, и он в изнеможении заснул, держась за чью-то руку.
Третья ночь прошла гораздо лучше. Сон его был глубже, без всяких сновидений. И когда он проснулся с более или менее прояснившейся головой, было еще утро, а не конец дня или поздний вечер, как прежде.
Окно все еще было завешено простыней. Прикрыв ладонью глаза, он отдернул завесу, впустив в комнату поток солнечных лучей. Но картину, которую высветило солнце, нельзя было назвать приятной. Все стены были сплошь покрыты выбоинами разных размеров – одни большие, другие еще больше, – как будто какое-то бешеное животное с острыми рогами и клыками длиной в ярд было заперто здесь, отчаянно пытаясь вырваться на волю. Фиц потрогал пальцами некоторые из особенно уродливых выбоин, невольно удивляясь, что был способен на подобное неистовство.
Ромашки, обвисшие, но все такие же яркие, по-прежнему находились здесь. Его жены не было. Однако она оставила ему чайник с чаем, который давно остыл. Поскольку Фиц уже достаточно оправился, чтобы передвигаться самостоятельно, он покинул свою добровольную тюрьму, чтобы поискать спиртовку, о которой жена упоминала.
Он нашел ее, но она работала на метиловом спирте. Поэтому он разжег огонь под решеткой, сходил к водяному насосу во дворе, чтобы накачать воды в чайник, и поставил воду кипятиться. Ведь первое, чему учат младших мальчиков в Итоне, – это как заварить чай, приготовить омлет и поджарить сосиски для старшеклассников. Пока кипятилась вода, он нанизал ломтики хлеба на длинную металлическую вилку для поджаривания тостов.
Вскоре чай и тосты были готовы, но леди Фицхью все еще не показывалась.
Он нашел ее в постели, полностью одетую, – включая ботинки, – спавшую лицом вниз поверх покрывала с руками, вытянутыми по бокам. Как будто она только успела добраться до кровати и просто свалилась на нее ничком.
Он не собирался шпионить и совать нос в ее дела, но когда повернулся уходить, взгляд его упал на неоконченное письмо на ее письменном столе. Оно было адресовано его сестрам.
«Дорогие миссис Таунсенд и мисс Фицхью!
Спасибо за ваше теплое послание на прошлой неделе. Приношу извинения, за наш поздний ответ. Ваше письмо дошло до нас только три дня назад вместе с еженедельной поставкой продуктов из деревни Вудсмер.
Погода здесь по-прежнему прекрасная. И конечно, вода в озерах всегда голубая и прозрачная. Я не перестаю поражаться красоте окружающих мест, хотя прошли уже недели с тех пор, как мы прибыли сюда.
Лорд Фицхью твердо намеревался сам написать вам, но, увы, последние несколько дней он неважно себя чувствовал – возможно, что-то не то съел. Но он мужественно боролся со своим недомоганием и сейчас уже уверенно пошел на поправку.
В ответ на вопрос мисс Фицхью сообщаю, что планирую посетить дом мистера Вордсворта в Грасмере, как только лорд Фицхью окончательно поправится».
За исключением его намерения писать – Фиц даже не знал, что им приходят письма, – его жена ухитрилась не лгать, а это нелегкое дело, если учесть, что их медовый месяц, должно быть, стал самым тяжелым испытанием в ее жизни.
Он снова взглянул на жену и заметил несколько глубоких царапин на ее левой руке. Встревожившись, он подошел к кровати и поднял ее руку, чтобы лучше рассмотреть.
Она зашевелилась и открыла глаза.
– Что у вас с рукой? Надеюсь, я не… – Фиц представить себе не мог, что ранил женщину, пьяный он был или нет. Но у него случались пробелы в памяти.
– Нет, вовсе нет. Я порезалась, когда училась пользоваться консервным ножом.
Он сам открывал для нее консервы вначале. Но позже, когда ослабел и не покидал постели, он совершенно забыл об этой своей обязанности. И она занялась этим сама.
– Извините меня, – сказал он, пристыженный.
– Ничего страшного. – Она поднялась с постели. – Вам уже лучше?
Он все еще страдал и был страшно изнурен, но это была очищающая усталость.
– Я в порядке. Пришел сказать вам, что завтрак готов, если вы не против.
Она утвердительно кивнула, эта юная девочка, видевшая его в самых худших проявлениях и при этом сумевшая сохранить твердость, здравомыслие и силу духа, когда он предавался отчаянию, потворствуя своим слабостям.
– Отлично. Я страшно голодна.
За завтраком он прочитал накопившиеся письма: три от его сестер, два от полковника Клементса, два от Гастингса и с полдюжины от остальных сокурсников.
– Вы отвечали на все?
– Я не совсем закончила последнее письмо к вашим сестрам, но на остальные ответила. – Она взглянула на него. – Не беспокойтесь, я не писала, что вы безумно счастливы.
У ее лица было странное свойство. Каждый раз, взглянув на нее, он приходил в замешательство. Она никогда не выглядела так, как он ожидал.
– Они в любом случае вам бы не поверили.
– Что ж поделать, – сказала она спокойным тоном.
Каким-то образом ее непоколебимое спокойствие смягчало напряженность, даже когда дело касалось взрывоопасных тем.
– А с вами все в порядке? – спросил он.
– Со мной? – Его вопрос удивил ее. – Да, я в порядке… ну, в достаточной степени, во всяком случае.
– Почему вы не оплакиваете своего любимого?
– Кого?
– Того, которого вам пришлось оставить, чтоб выйти за меня.
Милли добавила еще одну ложку порошкового молока себе в чай – свежие сливки у них уже закончились.
– У меня все совершенно иначе. У нас не был прошлого. Так, пустые фантазии с моей стороны я принимала желаемое за действительное.
– Но вы любите его?
– Да, я люблю его. – Она опустила взгляд, уставившись в свою чашку.
Боль, которую он заглушал избытком виски, вернулась вновь.
– Значит, мы с вами товарищи по несчастью – ни один из нас не может быть с тем, кого хочет.
– Видимо, так, – сказала она, несколько раз моргнув.
Фиц был потрясен, поняв, что она сдерживает слезы, хотя уже изменил свое мнение о ней, осознав, что за ее спокойствием скрывается не просто безразличие, а огромная внутренняя сила. Когда он перестал владеть собой и совершенно запутался, именно жена вывела его из дебрей безумного самоистязания.
– Вы держитесь намного лучше, чем я, – сказал он; слова прозвучали неуверенно и неловко, по крайней мере для него самого. – Не знаю, как вам удается терпеть меня, ведь у вас на душе не менее тяжело.
Милли прикусила губу.
– Только не говорите никому – я тайно пристрастилась к лаудануму за вашей спиной.
Ему потребовалось несколько секунд, чтобы понять, что она пошутила. И неожиданно для себя он слабо улыбнулся. Ощущение было странным – он не мог припомнить, когда последний раз улыбался.
Она поднялась на ноги.
– Лучше мне закончить письмо, пока не прибыл мистер Холт из деревни. Он должен… – она помедлила в нерешительности, – он должен привезти виски.
Милли хотелось бы отказаться от покупки спиртного для своего мужа. Но она сказала ему в тот день, когда опустошила все его бутылки, – дерзость собственного поступка до сих пор поражала ее, – что выбор за ним.
Значит, так тому и быть.
Она получила заказанный товар: молоко, хлеб, яйца, масло, фрукты и овощи для салата. Там был еще ящик с консервированными сардинами, мясной тушенкой и консервированным пудингом с изюмом – все продукция фирмы «Крессуэлл и Грейвз». И конечно, виски. Как же иначе?
– В спиртном больше нет необходимости, – заявил лорд Фицхью.
Милли уже привыкла к бородатому неопрятному пьянице с всклокоченными волосами. Молодой человек, стоявший перед домом, был чисто выбрит и тщательно одет. Он был все еще слишком худ и слишком бледен – в глубине его глаз таилась печаль, такая же древняя, как сама любовь. Но Милли с трудом удалось отвести от него взгляд. Никогда он не выглядел столь привлекательно.
– Хорошо, сэр, – сказал мистер Холт. – Как прикажете. Я занесу остальное в дом. И вот еще что – для вас имеется телеграмма.
Лорд Фицхью взял телеграмму и распечатал ее. Выражение его лица мгновенно изменилось.
– Не надо ничего выгружать. Если вы может задержаться на полчаса или около того и отвезти нас в Вудсмер, я буду крайне благодарен.
Мистер Холт коснулся края своей шляпы.
– Как пожелаете, милорд.
Милли последовала за мужем в дом.
– Что случилось? Кто прислал телеграмму?
– Хелена. Муж Венеции скончался.
– От чего? – с недоверием спросила Милли. Неужели ее добрая прекрасная золовка, такая молодая, вдруг осталась вдовой? Мистер Таунсенд был совершенно здоров на свадьбе. И в последних письмах миссис Таунсенд ни словом не упоминалось о каком-либо его недомогании.
– Хелена не сообщила о причине смерти, только пишет, что Венеция в отчаянии. Мы должны вернуться и помочь с организацией похорон.
«Мы». В первый раз он упомянул о них двоих как о едином целом. Сердце ее радостно встрепенулось.
– Конечно. Я сейчас же начну паковать вещи.
Двадцать минут спустя они уже были в пути. Фицу с его ослабленным организмом нелегко было трястись в повозке по неровной извилистой дороге, но он вытерпел все неудобства без единой жалобы.
В некотором смысле они не так уж сильно отличались друг от друга. Оба превыше всего ставили долг. Оба были замкнуты по натуре. И каждый из них способен был вынести больше личной боли, чем мог предположить другой.
– Благодарю вас, – сказал он, когда до деревни оставалась еще примерно миля. – Вы правильно сделали, что очистили дом от виски. Иначе я был бы сейчас не в той форме, чтобы оказать помощь сестре. Я рад, что вам хватило решимости и силы духа.
Удовольствие, которое доставил ей его комплимент, было неописуемым. Она опустила взгляд на свои руки, чтобы не выдать охвативших ее чувств.
– Я боялась, что вы можете причинить себе смертельный вред.
– Для этого, вероятно, потребовалось бы больше, чем несколько недель беспробудного пьянства.
Ей стоило неимоверных усилий заговорить об этом:
– Я говорю о винтовке.
– О какой винтовке? – с искренним удивлением спросил он.
– Вы заглядывали в дуло ружья.
– Вы имеете в виду игрушечное ружье, которое я нашел в сарае?
– Оно было игрушечное? – У нее рот открылся от изумления.
– Да. Детская игрушка. – Он рассмеялся. – Наверное, пора познакомить вас с кое-каким огнестрельным оружием, чтобы в следующий раз вы могли заметить разницу.
Милли залилась ярким румянцем.
– Какой ужасный конфуз, не правда ли?
Теперь, когда он был трезв, глаза его сияли неземной синевой.
– Прежде всего для меня. Должно быть, я вел себя так, что заставил усомниться в моей воле к жизни.
– Вы переживали серьезную утрату.
– Ничего такого, чего не переживали бы другие – включая вас.
Он был склонен скрывать сердечную боль и муку. Какой смысл выставлять напоказ душевные страдания?
Дорога повернула. Величественное зрелище открылось их взорам. Обширное овальное озеро, зеленое, как изумрудные вершины обрамляющих его гор. Вдоль берегов пышно цвели поздние летние цветы. Их отражения, белые и розовато-лиловые, окружали озеро, словно жемчужное ожерелье. На дальнем берегу расположилась прелестная деревенька с аккуратными, увитыми плющом домиками. В ящиках на окнах еще пламенели герани и цикламены.
– Ну что ж, – сказала Милли. – По крайней мере медовый месяц закончился.
– Да. – Фиц повернул лицо к небу, словно наслаждаясь ощущением солнечных лучей на своей коже. – На все воля Божья.
Глава 6
1896 год
Фиц стоял возле дома Изабелл.
Днем раньше он колебался перед ее дверью, потому что его обуревали противоречивые чувства – слабая тень надежды и сильный страх разочарования. Но это было вчера, до того как они договорились о совместном будущем, будущем, которое когда-то считали утраченным. Сегодня он должен уверенно войти в ее дом с радостью и без всяких колебаний.
Но прошлой ночью он обсуждал этот вопрос с Милли. И шестнадцать часов спустя он все еще не мог прийти в себя после ее необъяснимого приступа паники, ее страха перед тем, что он предложил. Под конец она все же уступила. Но чувство неприятия осталось, словно все эти годы их теплой взаимной привязанности и общей цели ничего не значили.
Он позвонил у двери и был должным образом принят. В солнечной гостиной Изабелл они долго обнимались, прежде чем присесть и обменяться новостями. С ней все было хорошо. С детьми тоже. Утром она водила их в Британский музей. Александр не мог насмотреться на оружие. Гиацинта пришла в восхищение от мумий, в особенности от мумий животных, и уже планирует забальзамировать Генерала, их старого кота, когда тот испустит дух.
– Могу себе представить, как далеко она может зайти в своих проказах, – заметил Фиц.
Изабелл усмехнулась:
– Думаю, она намного превзойдет меня по части озорства.
Им принесли поднос с чаем. Изабелл поднялась и прошла в соседний кабинет.
– Чай такой нелепый напиток для мужчины. Могу я предложить вам чего-нибудь посущественнее?
Он не прикасался к спиртному со времени поездки к озеру Дистрикт.
– Нет, благодарю. Чай вполне подойдет.
Изабелл выглядела слегка разочарованной. Было много такого, чего она не знала о нем – или он о ней. Но у них будет время поговорить о прошлом позже.
Она снова села и разлила чай.
– Вчера вы сказали, что вам нужно поговорить с женой. Разговор прошел хорошо?
Если бы разговор прошел хорошо, он бы не чувствовал эту странную пустоту внутри. И все же он не мог утверждать, что разговор прошел плохо, потому что он получил что хотел.
– Достаточно хорошо, – уклончиво ответил он и пересказал Изабелл значительно урезанную версию того, о чем они с Милли договорились.
– Шесть месяцев! – воскликнула Изабелл. – Я думала, что ваш разговор с женой будет простой формальностью.
– Не все так просто, когда ты женат. – С некоторых пор он сам начал это понимать.
– Но вы женаты уже почти восемь лет. Если вам не удалось обзавестись потомством за это время, чем могут помочь дополнительные шесть месяцев?
Фиц предвидел этот вопрос.
– Мы редко пытались произвести на свет наследника. Я удовлетворял свои потребности в других местах, а леди Фицхью, насколько я могу судить, была довольна тем, что я оставил ее в покое.
– Как редко?
– Мы провели несколько ночей вместе во время медового месяца.
Формально Фиц не солгал. Но он нарочно старался создать ложное впечатление. Он не хотел, чтобы кому-нибудь, в особенности Изабелл, стало известно, что его брак так и остался только на бумаге и не обрел законной силы. Это оскорбило бы и унизило Милли.
Его удивило, с какой легкостью он в мыслях называет Милли женой. Наверное, в душе он уже давно это признал, просто не отдавал себе отчета.
Реакция Изабелл была неоднозначной. Разочарование, появившееся на ее лице, сменилось видимым облегчением. Знай она, что он никогда не спал со своей женой, это послужило бы прекрасным подтверждением его верности ей. Но с другой стороны, означало бы также, что, пытаясь произвести на свет наследника, он берет себе новую любовницу, чего Изабелл скорее всего не обрадовало бы.
– Я знаю, вы не придаете значения глупым условностям, Изабелл, но вы же понимаете, что леди Фицхью и я обязаны выполнить свой долг в какой-то момент. Я думаю, вы бы предпочли, чтобы с этим вопросом было покончено раз и навсегда. В противном случае мне пришлось бы периодически возвращаться к ней, когда мы с вами будем вместе.
– Все это очень странно, – печально сказала Изабелл. – Вам следовало позаботиться о своих наследниках значительно раньше. С вашей стороны это непростительное пренебрежение своими обязанностями.
– Каюсь, – признал он. – Но тогда я и представить себе не мог, что вы снова вернетесь в мою жизнь. Ведь говорят, что дважды в одну реку войти нельзя.
– Мне все это не нравится.
Он взял ее за руку.
– И все же мы должны быть справедливы. Леди Фицхью заслуживает той же свободы, что она предоставила мне. Однако без наследника ей никак не обойтись. Свет диктует свои законы. Мне будет тяжело видеть ее одинокой и неустроенной; и это будет омрачать наше счастье.
– Но шесть месяцев – это такой долгий срок. Всякое может случиться.
– Шесть месяцев не так уж и много по сравнению с годами, проведенными нами в разлуке, или с тем временем, которое ждет нас впереди.
Изабелл сжала его пальцы.
– Помните, что я писала вам в письме? Капитан Энглвуд и я оба подхватили лихорадку. Он был здоровым и крепким, как племенной бык. И все же в конечном итоге я выжила, а он нет. – Ее глаза затуманились. – Вам не следует так полагаться на судьбу, Фиц. Жизнь обернулась против вас вначале и может снова преподнести неприятный сюрприз. Не надо ждать. Ловите момент. Живите так, как будто завтра никогда не наступит.
Он уже пытался это сделать. На озере Дистрикт, но завтрашний день отличается неумолимым упорством. Он всегда наступает.
– Я бы очень хотел, но – увы! – по натуре не гожусь для такой жизни.
– Теперь я вспомнила, – с тяжелым вздохом сказала Изабелл. – Мне никогда не удавалось повлиять на вашу точку зрения, когда вы что-то задумали, в особенности если дело касалось долга и ответственности.
– Прошу прощения за свою настойчивость.
– Не стоит извиняться, – вздохнула Изабелл. Она прижала его ладонь к своей щеке, в глазах ее снова засветилась нежность. – Это-то мне всегда и нравилось в вас. Можно не сомневаться, что вы в любом случае поступите правильно. А теперь хватит о ваших благородных намерениях. Давайте лучше поговорим о будущем.
– Я не против, – откликнулся он с облегчением.
Изабелл поднялась и взяла сложенную газету с письменного стола.
– Я просматривала объявления о продаже недвижимости – подбирала дом в пригороде. В данный момент все они весьма заманчивы. Позвольте мне прочитать вам несколько, те, что показались мне наиболее привлекательными.
Она заметно оживилась. Когда лицо ее вспыхнуло от радостных надежд, казалось, вся комната засияла. Ее энергия, увлеченность, жажда жизни – все те качества, которые ослепили его когда-то – остались, как ни поразительно, прежними. Слушая ее, он как бы перенесся совсем в другое время, в прошлое, до того как жизнь нанесла им жестокий удар.
Но где-то в глубине души Фиц не мог не ощущать некоторую неловкость и тревогу. Его положение выглядело двусмысленным, но она находилась в еще более щекотливой ситуации – с двумя маленькими детьми под одной крышей. Пройдут годы, прежде чем Александр достигнет возраста, кода его можно будет отправить в школу. И Гиацинте некуда деваться, пока она не выйдет замуж.
Их сожительство необходимо хранить в тайне тщательно соблюдая внешние приличия, чтобы не давать детям ложного представления о допустимости в поведении и не опозорить их перед сверстникам.
В этом их основная трудность, которую Фиц предпочел бы обсудить в первую очередь, а не заниматься выбором дома. Но после того как Изабелл пробежалась по списку усадеб, привлекших ее интерес, она тут же с жаром принялась обсуждать вопрос о покупке пони. Она задумала подарить на Рождество каждому из детей по собственному пони. Что может сказать Фиц относительно различных пород?
Еще есть время, подумал Фиц про себя. К чему так спешить? Пусть беспрепятственно помечтает еще немного. Позже у них будет возможность обсудить практические проблемы и последствия их новой совместной жизни.
– В детстве у меня был валлийский пони, – сказал он. – Я его очень любил.
Хелена раздраженно расхаживала по своему кабинету. Ей непременно нужно было найти способ увидеться с Эндрю. Но Сьюзи, ее новая служанка, липла к ней не хуже липучки для мух. Когда смена Сьюзи подходила к концу, наступала очередь Милли, ухитрявшейся раздобыть для Хелены важные приглашения на вечер, лишая ее всякой возможности ускользнуть.
Возможно, она бы меньше волновалась, если бы могла хотя бы мельком увидеть Эндрю на каком-нибудь из приемов, на которых ее заставляли присутствовать, – именно так они поддерживали дружбу в течение многих лет, регулярно сталкиваясь друг с другом. Хорошо бы, чтобы он снова начал писать ей. Но ничего этого не случилось.
В дверь кабинета постучали.
– Мисс Фицхью, – раздался голос секретаря, – к вам курьер.
– Можете принять пакет.
– Он настаивает, что должен вручить его вам лично.
Ох уж эти авторы и их драгоценные рукописи. Хелена открыла дверь и взяла объемистый сверток.
– Кто отправитель?
– Лорд Гастингс, мэм, – ответил курьер.
Боже милостивый! Неужели довольная тем, что ей удалось немного сбить с него спесь, она каким-то образом дала ему разрешение прислать часть его, без сомнения, обширного собрания непристойностей?
Она повернулась к письменному столу и бросила сверток в угол. Но пять минут спустя уже поспешно открывала его с откровенным любопытством. И виконт определенно знал, как держать ее в напряжении пакет напоминал русскую матрешку: один слой обертки сменялся другим.
Сверху мешочек из ткани, затем картонная папка, клеенка и, наконец, большой конверт. Хелена вытряхнула содержимое конверта на письменный стол. Там оказалась пачка листов бумаги, перевязанная бечевкой, а сверху записка, написанная от руки.
«Дорогая мисс Фицхью!
Я в восхищении от беседы с вами прошлым вечером у Куинзберри. Меня несказанно обрадовал ваш искренний интерес к моему роману – или, возможно, мемуарам – о человеческой природе в ее наиболее чувственных, плотских проявлениях.
Ваш покорный слуга во всем, особенно в том, что касается плоти,
Гастингс».
Хелена насмешливо фыркнула. Вот уж поистине сексуально озабоченный тип.
Однако извращенность Гастингса затрагивала не только его самого. У него была дочь, которая жила с ним в деревне. Он уже отметил бедное дитя клеймом незаконнорожденности. А теперь собирается дальше позорить ее написанием порнографии?
Под запиской на титульном листе рукописи виднелось ее название – «Молодая жена Ларкспура» и псевдоним Гастингса: «Безрассудный джентльмен». По крайней мере тут он не ошибся. Посвящение на следующей странице гласило: «Ищущим плотских утех этого мира, ибо они наследуют землю».
Наглость этого мужчины не имела границ.
Хелена перевернула страницу и начала читать.
Глава 1
«Я начну с описания моей кровати, потому что читатель должен иметь ясное представление о месте действия книги с первой же строчки. Это кровать с богатой родословной. На ней спали короли, многие благородные джентльмены встретили на ней свою смерть, и бессчетное количество невест узнали наконец, почему их матери просили их „подумать об Англии“.
Остов кровати изготовлен из дуба, тяжелый, прочный, почти неразрушимый. По четырем углам возвышаются столбы, поддерживающие раму, на которую зимой вешают плотные занавески. Но сейчас не зима. Теплые постельные принадлежности хранятся в кедровых сундуках. Поверх пуховых перин застелены только простыни из французского полотна, такие же декадентские, как стихи Бодлера.
Однако тонкое французское полотно не так уж трудно достать в наши дни. И кровати с родословной по-прежнему остаются всего лишь мебелью. Но отличительной особенностью этой кровати является женщина, прикованная к ней, ее запястья, связанные позади, прикреплены к одному из крепких, прочных столбов.
И поскольку тут предстоит потрудиться Эросу, она, конечно, обнажена.
Моя новобрачная не смотрит на меня. Она твердо решила, как и всегда, не проявлять ко мне особого интереса даже в эту нашу первую брачную ночь.
Я прикасаюсь к ней. Ее кожа холодна, как мрамор. Плоть, скрытая под ней, упруга и молода. Я поворачиваю ее лицо, чтобы заглянуть в глаза, надменные глаза, всегда смотревшие на меня с презрением, сколько я помню.
– Почему у меня связаны руки? – шепчет она. – Вы их боитесь?
– Конечно, – отвечаю я. – Мужчина, подкрадывающийся к львице, всегда должен быть настороже».
На следующей странице располагалась иллюстрация – выполненный углем рисунок обнаженной женщины. Тело ее было скорее худощавым, чем пышным. Груди высоко торчали из-за положения рук. Лицо было повернуто в сторону и скрыто за длинными распушенными волосами. Но в позе ее не чувствовалось смущения или страха. Как будто она хотела, чтобы ее видели именно такой, выставляющей свои прелести, чтобы подразнить мужчину, который их созерцает.
У Хелены участилось дыхание – и это ее раздражало. Чудеса да и только! Гастингс все-таки сумел связать несколько слов вместе и в результате нарисовать непристойную картинку. То, что он потратил свой талант на столь недостойную цель, отнюдь не основание для нее пересмотреть свое прежнее суждение о нем. И уж конечно, не повод почувствовать волнение.
Будто она сама обнажена.
Хелена собрала страницы, которые откладывала в сторону, и положила их поверх рукописи. Затем засунула присланное сочинение снова в конверт, а конверт спрятала глубоко в ящик стола и заперла на ключ.
И только когда она покинула свой кабинет в конце дня, до нее наконец дошло, что она положила непристойный роман Гастингса на пачку любовных писем Эндрю.
– Сегодня вы задали несколько трудных вопросов бедному мистеру Кохрану, Милли, – сказал Фиц.
Его замечание нарушило тишину в карете. Они возвращались домой с дегустации, проводившейся в конторе фирмы «Крессуэлл и Грейвз». Или, вернее, Милли возвращалась домой, как только карета остановится перед их городским особняком, а Фиц направлялся куда-то по своим делам, без сомнения, навестить миссис Энглвуд.
– Я задала очень мало вопросов. А вот вы со своей стороны были слишком благодушно настроены. – В ее голосе проскальзывало раздражение. Она даже не считала нужным скрывать свое недовольство. – Обычно вы не одобряли продукт, прежде чем раза три не отправляли его назад для дальнейшей очистки и улучшения. Новый сидр ни разу не подвергался основательной проверке, а вы моментально утвердили его.
– Он изумительно вкусный. Шипучий и не слишком пенится. Сладкий, но с легкой кислинкой, как раз в меру.
Должно быть, он говорит об Изабелл Энглвуд. То есть имеет в виду не игристый напиток, а свою возлюбленную.
– Я нашла его вполне сносным, но восторгаться особенно нечем.
– Странно, – спокойно сказал Фиц. – Наши вкусы обычно совпадают. Что за день такой сегодня?
Милли упрямо смотрела в окно. Но теперь она перевела взгляд на него. У ее супруга был вид человека, очень довольного своей судьбой.
Кольцо с печаткой, которое она подарила ему, сверкало на его руке. Ей захотелось сорвать кольцо с пальца и выбросить из кареты. Но тогда ей следовало бы выбросить также и золотые карманные часы с ониксом. И прогулочную трость, фарфоровая ручка которой была покрыта изумительно синей блестящей эмалью. Совсем как его глаза.
Сколько подарков на Рождество и на дни рождения! Сколько практически откровенных попыток заявить свои права на его персону! Как будто кусочки металла или керамики могут каким-то образом изменить сердце мужчины.
– Я больше доверяю вашим суждениям, когда вы не в таком жизнерадостном настроении, – заметила она.
– Жизнерадостность – серьезное обвинение. – Фиц улыбнулся. – Много лет никто не упрекал меня в том, что я не утратил способности радоваться жизни.
Ах, эти его улыбки – она привыкла считать их вехами, указывающими путь в скрытый рай, а на самом деле все это время они были лишь указателями с надписью: «Собственность Изабелл Пелем Энглвуд. У нарушителей будут разбиты сердца».
– Ну, в последнее время кое-что изменилось.
