Текст книги "Невеста для принца"

Автор книги: Шеннон Хейл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

 
Волк без раздумий нападет.
Так что бей.
Вниз камнем ястреб упадет.
Просто бей.
 

Снег выпал еще раз, а потом облака поднялись выше горы. Зима ослабила хватку, и солнце, казалось, придвинулось ближе к Эскелю. Оно светило немилосердно ярко, а небо поражало своей голубизной. Плотная корка снега размягчилась, показались островки земли, из которых полезла зеленая трава, пробираясь вверх по склону. Изменился даже запах ветра – он стал более насыщенным и пряным. На гору пришла весна.

Все чаще и чаще девушки отрывались от книг, чтобы полюбоваться вдохновляющим видом горной вершины, меняющей белый цвет на коричневый и зеленый. Мири думала о возвращении домой, и каждый раз у нее внутри все обрывалось. Она так сильно надеялась, что сумеет донести до жителей Эскеля тайны коммерции и изменить всю торговлю в родной деревне, что волновалась чуть не до дрожи. А потом, за день до того, как они планировали проложить дорогу домой, на празднование весны, Олана объявила проверку знаний.

– Я знаю, вы хотите завтра вернуться домой, – сказала наставница. – Этот ваш весенний праздник не является традицией Данленда, поэтому академия не обязана его соблюдать. Пусть экзамен определит, заслужено ли вами право навестить родных. Те, кто не сдаст, останутся в академии и займутся самостоятельной работой.

Проверка началась с чтения вслух, и Мири морщилась, когда Фрид с трудом справлялась с длинными словами, а Герти читала, не понимая текста. Олана задавала вопросы по истории, географии, королям и королевам, а девушки записывали ответы на глиняных табличках. Потом они вышагивали по классу, демонстрируя хорошие манеры, и вели беседы по парам. Олана оценивала достижения каждой ученицы на куске пергамента.

Экзамен был трудный, но Олана умудрилась сделать его еще труднее, объявив, что результаты станут известны только на следующий день.

– Вам будет полезно поразмышлять до утра над своими успехами, – сказала Олана.

В спальне Мири слышала, как девушки испуганно перешептывались до глубокой ночи:

– Я должна пойти домой.

– Я тоже. При любых условиях.

– Я знаю, что провалилась. Точно не сдала. Вопросы были такие трудные.

– Она нас ненавидит. Нарочно завалит, из вредности.

– Да тихо вы, иначе она завалит нас за разговоры.

На следующее утро ученицы в классе сидели так прямо, что не касались спинок стульев. От острого желания вернуться домой у Мири начала кружиться голова. «Если Олана не отпустит меня, – думала девочка, – наверное, придется бежать». Но она не была готова отказаться от академии, от всего, что она выучила, от надежд стать принцессой академии, даже от тайного стремления, в котором она не признавалась самой себе, – покинуть гору, подарить отцу домик с картины и стать принцессой.

– Что ж, – начала Олана, повернувшись к классу лицом и сцепив руки за спиной. – Что вы сами думаете?

Никто не ответил.

– Не вижу необходимости затягивать, – сказала Олана, и кто-то прыснул. – Все провалились.

Девушки разом охнули.

– Кроме Мири и Кэтар.

Мири переглянулась с Кэтар и увидела, что та довольна собой.

– Вы двое можете идти. – Олана отпустила их взмахом руки.

Кэтар пошла к двери и повернулась, поджидая Мири. Но та не сдвинулась с места.

– Наставница Олана… – Мири сглотнула и заговорила чуть громче: – Наставница Олана, это несправедливо.

– Успешная сдача экзамена не дает тебе права высказываться, Мири, – сказала Олана. – Ступай сию же минуту или вообще никуда не пойдешь. Что касается остальных, то вы сильно отстали, и я не позволю вам опозорить меня перед главным делегатом и принцем. Ближайшие два дня я займусь другими делами в академии и предпочла бы вас не видеть, а значит, и не слышать.

Мири не покинула своего места. Если она уйдет с Кэтар, остальные девушки, наверное, никогда ее не простят, но если она останется, то не сможет сообщить свою новость до начала первых торгов нового сезона. Она прижала руки к стулу, намереваясь подняться и в то же время боясь это сделать. Кэтар преувеличенно демонстрировала нетерпение – таращила глаза, постукивала ногой.

Не успела Мири на что-то решиться, как с места поднялась Эса с пылающим лицом, придерживая левую руку правой, и выпалила:

– Нет!

Олана обратила на нее ледяной взгляд:

– Что такое?

– Я сказала… я сказала, – запинаясь, проговорила Эса. Она часто заморгала, и у нее из глаз потекли слезы. – Я сказала «нет». Я сказала, что пойду на весенний праздник, и мне все равно, что будет потом.

Мири уставилась на Эсу, не в силах вздохнуть, как бывает, если упадешь на спину. Эса была из числа тех девочек, которые ни разу не опоздали к столу, не получили ни одного наказания, всегда помалкивали и проявляли послушание.

Было заметно, что Эса уже ни на что не надеется. Она даже как-то сжалась, ожидая неминуемого наказания. Она ведь понимала, что ее не отпустят, но уже не могла остановиться в своем протесте.

«Никогда не сомневайся, если знаешь, что права». Мири собиралась пойти на праздник весны и хотела, чтобы с нею пошли все девушки. Если бы они побежали разом, то ни Олана, ни солдаты не смогли бы их остановить.

– Несколько часов в кладовке, возможно, избавят тебя от дерзости, – говорила в эту минуту Олана.

Мири поняла, что нужно действовать, пока Олана не позвала солдат и не заперла Эсу. После нескольких месяцев прохладных отношений она боялась, что не сумеет убедить девушек убежать домой. Кроме того, у нее не будет возможности долго говорить – Олана мигом прикажет солдатам увести ее прочь. Нет, она нутром понимала, что единственный способ донести до девушек призыв к побегу – это воспользоваться языком горы.

Мири не знала, получится ли у нее, она до сих пор ни разу не пыталась передать через линдер такую необычную фразу. Но если язык горы использовал воспоминания, так почему с его помощью нельзя передать нечто большее, чем простое предостережение? Почему нельзя велеть кому-то бежать?

Она топнула ногой по плите из линдера и запела вслух в надежде отвлечь Олану от наказания Эсы:

– «Волк без раздумий нападет. Так что бей. Вниз камнем ястреб упадет. Просто бей».

Эту песню поют при вбивании клиньев, когда важен каждый удар. Стоит одному рабочему в линии замешкаться, как трещина пойдет криво и испортит целый блок линдера. Действовать нужно решительно.

Олана с недоумением уставилась на Мири, и та невольно засмеялась, не переставая напевать и притопывать.

– Хватит, – рявкнула Олана.

– «Закат наступит точно в срок, так что действуй», – продолжала петь Мири, а сама лихорадочно пыталась найти общее воспоминание, которое вдохновит всех девушек на одновременный побег. – «Дождю назначен свой урок. Просто действуй».

И тут она вспомнила. «Волк и кролик», игра, которую знают все в деревне. Дети садятся в круг, а один ребенок – волк – начинает гоняться за другим – кроликом – снаружи круга, пытаясь дотронуться до его волос. Если волк дотронется до кролика в любом другом месте, такое касание не засчитывается. Кролик кричит: «Кролики, бегите!» – и все дети бросаются врассыпную.

Мири ухватилась за это воспоминание и пропела его, притоптывая в такт, направляя мысли прямо в линдер.

Перед глазами у нее поплыло; воспоминание об игре стало ясным и четким, как будто все происходило прямо сейчас. Половина девушек поднялись с мест, а остальные задергались, подскочили на стуле или принялись трясти головами, как будто им в уши попала вода. Только Бритта и Олана никак не отреагировали.

– Что происходит? – Олана испуганно огляделась. Ее озадачило странное поведение учениц. Она даже растерялась, не зная, что предпринять. – Почему вы вскочили с мест?

Мири снова пропела языком горы свое воспоминание, тогда поднялись и остальные. Даже Бена и Кэтар понимающе заулыбались. Мири взяла Бритту за руку и прошептала:

– Теперь мы идем домой.

Эса улыбнулась сквозь слезы:

– Кролики, бегите.

Девушки завизжали от восторга и ужаса, а потом кинулись из класса и выбежали на крыльцо.

За их спинами надрывалась Олана:

– Если уйдете сейчас, не думайте возвращаться! Слышите?

Девчонки хохотали, убегая. Утро еще не кончилось, и прохладный воздух ранней весны приятно пощипывал кожу. Мири все-таки вернется домой и расскажет отцу о коммерции. Ей хотелось обнять весь мир.

– Может, поторопимся? – спросила Герти, оглядываясь. – Что, если нас поймают солдаты?

– Одна из нас в один прекрасный день станет принцессой, – сказала Мири. – Что они могут с нами сделать – проколоть своими мечами?

Тринадцатилетняя Джетта завизжала, а остальные посмеялись над ее испугом. Солдаты не стали их преследовать, и вскоре девушки перешли на шаг, болтая обо всем, что они пропустили дома за последние месяцы и что им нужно сделать для весеннего праздника. Мири взяла Бритту за руку, а Эса и Фрид к ним присоединились.

– Мне кажется, мы с самого начала играли с Оланой в «Волка и кролика», – сказала Мири, – но когда она стала придираться к Эсе, это касание уже не засчитывается. Я рада, что мы убежали.

– Я тоже, – подхватила Эса. – А то сидеть бы мне в кладовке, как пить дать.

– Пора покончить с правлением крысы, сеющей террор. – Мири украдкой посмотрела на Эсу и снова опустила взгляд на дорогу. – Я так и не извинилась за то, что накликала на всех беду, а позже мне было стыдно об этом говорить. Я думала, вы никогда меня не простите, но мне действительно жаль.

Фрид взглянула на нее с удивлением:

– А я думала, ты все это время сердилась на нас.

– Правда?

– Никогда не выходила на перемену, оставалась в классе, читала и с нами не разговаривала. Мне казалось, ты сердишься за то, что мы вместе не ополчились на Кэтар.

Мири расхохоталась, довольная:

– А я думала, вы сердитесь на меня, потому не разговариваете.

– Мири, я сейчас умру от любопытства, – сказала Эса. – Это ведь ты в классе заговорила языком горы? Мне кажется, что ты. Но как тебе это удалось? Мне прежде никто не внушал «Кролики, бегите!», тем более за пределами каменоломни!

Они шли по каменоломне, заброшенной сто лет назад, но сквозь грязь и обломки бута все еще поблескивали островки линдера, слишком тонкие для разработки. Мири наклонилась над небольшим кусочком, начала постукивать по нему кулаком и думать об одном случае из детства. В возрасте трех лет они с Эсой ускользнули из-под опеки Дотер и убежали на край обрыва, где было очень опасно. «Берегись!» – прокричала тогда Дотер, прежде чем оттянуть обеих от края. «Берегись», – мысленно повторяла про себя Мири теперь.

Фрид открыла рот от изумления, а Эса закивала, улыбаясь.

– Вот уж не думала, что такое возможно за пределами нашей каменоломни, – сказала Фрид.

– Что ты сейчас видела? – поинтересовалась Мири.

– Видела? – удивилась Эса. – Как это? Я услышала предостережение, что нужно отойти от края.

– Но что-нибудь ты представила? Быть может, вспомнила? – Мири вновь постучала по камешку, напевая вслух и про себя.

– Я вспомнила тот раз, когда мы с тобой чуть не свалились со скалы, а моя мама оттянула нас от края.

– Я тоже! – торжествующе заявила Мири. – А ты что вспомнила, Фрид?

– Когда Оз вскарабкался на высокий блок в каменоломне, но потерял равновесие и упал. Я все это видела.

Мири захлопала в ладоши:

– Значит, это правда. Мне давно казалось, что язык горы действует с помощью воспоминаний. Если у двоих оно одно и то же, как у нас с Эсой, то мы представляем одну и ту же картину. Если нет – тогда язык горы вызывает похожее воспоминание.

– Наверное, поэтому жители равнин не слышат язык горы, – догадалась Бритта. – У нас нет общих воспоминаний.

– Я несколько месяцев билась над загадкой языка горы, – сказала Мири, – но так и не поняла, почему он иногда срабатывает за пределами каменоломни, а иногда нет.

Эса, прикрыв глаза ладошкой, взглянула на девушек, шагавших впереди.

– Давай подумаем об этом позже. Я умираю, как хочу орехов в меду.

Четверо подруг поспешили догнать остальных и всю дорогу домой горланили весенние песни.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

 
Водой из ковша я тебя напою,
Неловко на пальцы воду пролью
И рядом останусь, хоть сердце в огне.
Улыбку свою ты подаришь мне?
 

В тот день на подходе к деревне их встречала песня. Десятки голосов выводили мелодию, а хлопки ладоней и барабанный бой отбивали такт. Девушки узнали мелодию и ритм танца под названием «Пустой бочонок» – первого танца, исполняемого на празднике весны.

– Шагайте живее, – сказала Эса. – Мы им нужны, иначе почти все парни останутся в танце без пары.

Девушки припустили бегом, и топот их ботинок по дороге напомнил грохот ночного камнепада.

– Мы здесь, мы вернулись! – закричали самые нетерпеливые.

Когда девушки приблизились к центру деревни, их приветствовали радостными криками. Люди, отбивавшие ладонями ритм танца, дружно захлопали при появлении беглянок, а родители, сестры и братья бросились их обнимать. Мири искала глазами Марду и отца и уже отчаялась их найти, как вдруг они вынырнули откуда-то из задних рядов и подбежали к ней.

Отец поднял ее в воздух и закружил, словно она так и осталась маленькой девочкой. Марда тоже была рядом, целовала ее в щеки, растирала замерзшие руки. У Мири на глаза навернулись слезы, и она уткнулась головой в грудь отцу.

– Ты здорова? – спросила Марда.

Мири кивнула, по-прежнему пряча лицо:

– Я просто очень соскучилась.

Такого хорошего праздника Мири не могла припомнить. Фрид сияла от гордости, став первой в состязании по метанию камней, – видимо, забыла, что побеждала каждый год с тех пор, как ей исполнилось двенадцать. Угощение оказалось даже лучше, чем Мири описывала Бритте, а радостные возгласы не смолкали ни на секунду. Все заслуживало аплодисментов.

Отец Фрид объявил о начале танцев с ленточками, взяв аккорд на своем трехструнном инструменте, а Дотер раздала всем потрепанные красные полоски ткани, которые были старше любого живущего в деревне деда. Янс, бледный серьезный юноша, повсюду таскался за Бриттой, словно репей, приставший к шнурку. Он умолял ее подарить ему еще один танец, а потом еще один, так что целый час она делила свою ленту с Янсом, подпрыгивая, кружась и улыбаясь. Такой веселой Мири никогда ее не видела.

Мири и самой пришлось так много танцевать, что она еле дышала. Она видела, как Петер танцевал с Беной, а затем с Лианой, и уже оставила всякую надежду, как вдруг обнаружила его на другом конце своей ленты. В другой раз она принялась бы болтать, подтрунивать над ним и смеяться, но его внезапное появление ее ошеломило, и Мири засомневалась, удастся ли ей сохранить маску беззаботности. Она уставилась себе под ноги, чувствуя, что сердце бьется быстрее барабанной дроби.

Спустя какое-то время Петера больше не было видно среди танцующих. Мири ушла к отцу и, присев рядом, стала смотреть, как кружатся и скачут малыши. С наступлением ночи пришла пора историй. Деды с серьезным видом поведали, как Бог-Создатель впервые обратился к людям, затем мамаши рассказали легенду, которая начиналась словами: «Давным-давно на гору Эскель пришли бандиты».

После истории о бандитах слово взял Оз:

– А теперь давайте послушаем, что расскажут наши девушки, вернувшиеся домой.

Тогда поднялась Бена, самая старшая из учениц, и начала рассказ, в котором каждое следующее предложение доставалось другой участнице, а та сочиняла что хотела.

– Однажды лысая девушка ушла из дома, чтобы побродить по холмам, где ее никто не знал, – прокричала Бена и указала на Лиану, сидевшую у другого костра.

– Орлица по ошибке приняла ее за выпавшее из гнезда яйцо, схватила и потащила в свое гнездо, – прокричала Лиана, показывая на Фрид.

– Каменотес снял ее с орлиного гнезда, решив, что это хороший камень. – Фрид передала слово Герти.

Рассказ продолжался, каждая ученица академии придумывала что-то свое. Мири села повыше, на пятки, надеясь, что ее заметят. Но никто даже не глядел в ее сторону. Бена участвовала уже в трех раундах, и даже Бритту один раз вызвали – она придумала удачную строчку про медведя, принявшего лысую девушку за шляпку гриба. Затем Эса выкрикнула: «Последняя строка!» – и указала на Мири.

Девушка поднялась с места, не в силах скрыть улыбку:

– Лысая голова сияла, как золотая корона, поэтому странствующий принц принял ее за принцессу академии и увез в свой дворец.

Все дружно расхохотались.

Праздник постепенно стихал, семьи собирались вокруг костров, пили чай, некоторые даже с медом, и пели колыбельные. Мири обводила взглядом лица, освещенные кострами, пока не увидела Петера, который держался в тени.

После возвращения из академии она и словом с ним не перекинулась и только теперь поняла, что, наверное, выглядела недружелюбной, пока они танцевали. Хорошо бы сейчас подбежать к нему и рассказать все новости. Но она почему-то медлила, смущалась. Наконец поднялась, но в последний момент засомневалась.

«Никогда не сомневайся, если знаешь, что права, – напомнила себе Мири. – Просто действуй».

Ладошки горели огнем, но она сжала кулаки и попыталась придумать, что бы такое сказать. От отчаяния ей почему-то пришли на ум уроки по искусству беседы: «Повторяй имя собеседника. Задавай вопросы. Высказывай наблюдения, не оценку. Возвращай разговор к личности собеседника». А еще она вспомнила слова Бритты: «Если хочешь произвести хорошее впечатление, относись к людям почтительно».

– Привет, Петер, – сказала Мири, подходя к одиноко сидящему юноше. – Как дела?

– Все в порядке, спасибо, – произнес он отрывисто, словно через силу.

Мири чуть не убежала. Рядом с ним у нее все внутри переворачивалось, она задыхалась и расцветала одновременно, а ее единственной ясной мыслью было, что ради его улыбки она готова вытерпеть что угодно.

– Можно присесть рядом?

– Валяй.

Она опустилась на блок линдера, стараясь не дотронуться до Петера.

– Мне бы хотелось узнать… как вообще здесь… в последнее время.

– Да все нормально. В доме стало чуть тише без Эсы.

Мири продолжала задавать вопросы, обращаясь к нему по имени, глядя в глаза, показывая каждым жестом, как внимательно она слушает своего собеседника. Спустя немного времени его ответы стали длиннее. А вскоре он уже откровенно рассказывал, что такой холодной зимы, как эта, ему не доводилось видеть.

– Вот уж никогда не думал, что буду скучать по моей младшей сестренке Эсе. – И игриво добавил: – Да и по остальным девушкам тоже.

Мири подумала: «Кого он имеет в виду – Бену или Лиану?»

Петер посмотрел на Мири, потом перевел взгляд себе на руки.

– А еще я никогда не думал, что каждый последующий день работы в каменоломне может стать хуже предыдущего.

– Что значит – хуже? Разве ты не любишь гору? Неужели тебе хотелось бы переселиться на равнину?

– Нет, конечно. – Он поднял кусочек линдера, валявшийся рядом с ее ботинком. – Вообще-то, я не против работы в карьере, но иногда голова устает, и мне хочется… самому делать вещи, а не просто добывать камень. Я хочу заниматься тем, что у меня хорошо получается. По-моему, это правильно.

У Мири сердце похолодело оттого, что он так открыто высказывается и мысли его так похожи на ее собственные. Но вместо того чтобы воскликнуть: «Я тоже! Я тоже так думаю!» – она припомнила правила ведения светской беседы и не стала переводить разговор на другую тему.

– Если бы у тебя был выбор, чем бы ты хотел заняться?

Он подумал с минуту, открыл рот, чтобы что-то сказать, потом дернул плечом и отшвырнул осколок:

– Неважно. Пустяки.

– Петер, сын Дотер, выкладывай сию же минуту. А то я не буду дышать, пока не узнаю.

Он поднял новый обломок линдера и изучил его цвет. Мири ждала, когда Петер заговорит.

– Нет, в самом деле неважно. Просто мне всегда хотелось… Помнишь резьбу на дверях часовни? Я очень часто смотрю на нее так, как ты иногда смотришь на небо. – Он взглянул в лицо Мири, словно внимательно изучая резьбу, и девочка замерла. – Сколько себя помню, мне всегда хотелось создавать подобное, нечто большее, чем каменные блоки. Я иногда… Обещаешь не смеяться?

Мири торжественно кивнула.

– Ты ведь знаешь, что я вырезаю мелкие фигурки из отходов линдера?

– Да, – сказала Мири, – однажды ты вырезал мне козочку. Я до сих пор ее храню.

Он улыбнулся:

– Правда? Я помню ту козочку. У нее была кривая ухмылка.

– Идеальная улыбка, – возразила Мири.

Эта улыбка всегда напоминала ей улыбку Петера.

– Пусть это ребячество, но мне нравится делать подобные вещи. Линдер поддается резьбе гораздо легче бута. Мне бы хотелось выполнять резьбу на цельных блоках, чтобы богачи с равнины украшали притолоки и камины в своих домах.

Идея была прекрасная, у Мири даже дыхание перехватило.

– Так почему же ты этим не занимаешься?

– Если бы отец застал меня за этим занятием, то выпорол бы за то, что трачу время без пользы. Добытого линдера нам едва хватает, чтобы запасать продукты, и вряд ли это положение скоро изменится.

– Как знать.

Она надеялась, что это замечание останется без внимания, но, видимо, ее тон заинтриговал Петера.

– Каким образом? – спросил он.

Мири вместо ответа пожала плечами. Разговор шел так гладко, что не хотелось отступать от правил ведения беседы. Петер настаивал, желая услышать, чем она занималась в академии всю зиму, и Мири снова попыталась перевести разговор на него.

Петер вздохнул от досады:

– Что-то ты темнишь. Выкладывай, я хочу знать.

Мири колебалась, но сопротивляться ему дальше было невозможно, к тому же ей столько всего хотелось рассказать. Тут он улыбнулся своей улыбкой, чуть приподнимающей один уголок рта. Мири потрепала его кудри, как трепала любимую козочку после дойки.

– Смотри, как бы потом не пожалеть, – сказала она и обрушила на него подробнейший отчет о последних нескольких месяцах, выложив все, начиная от наказания палкой и первого снегопада до побега из академии.

Боясь наскучить Петеру длинным рассказом, она говорила очень быстро, ее язычок работал, как крылышки у колибри. Потом она перешла на свои опыты с языком горы, упомянув, что теперь может передать воспоминание, а не просто предостережение и что иногда это срабатывает и без каменоломни.

– Хотя временами ничего не получалось. – Она развела руками.

– Попробуй прямо сейчас.

Мири сглотнула. Когда она говорила языком горы с Эсой и Фрид, это было что-то вроде игры, но с Петером все по-другому – все равно что потянуться к его руке и заглянуть в глаза, даже если ей нечего ему сказать. Надеясь, что она не краснеет, Мири застучала костяшками пальцев по блоку линдера и запела про девушку, таскавшую питьевую воду в каменоломню. Она следовала за песней, подстраивая свои мысли под ее ритм, подыскивая хорошее воспоминание, но тут Петер остановил ее улыбкой:

– Что ты делаешь?

Вот теперь она действительно разрумянилась, ругая себя за то, что выбрала песню про ошалевшую от любви девицу.

– Я… мне показалось, ты велел сказать что-то на языке горы.

– Да, но при этом совсем необязательно постукивать и петь, правда? – Петер ждал, что она согласится, но Мири лишь смотрела на него не мигая. – В каменоломне мы действительно частенько напеваем, когда работаем, но языком горы можно пользоваться и без пения.

– Да, конечно, – сказала Мири, улыбаясь. – Разумеется, я знала об этом. Только идиоту может прийти в голову, что нужно стучать по камню, чтобы передать свою мысль.

– Вот именно.

Он расхохотался, и она расхохоталась в ответ, пихнув его плечом. Петер всегда великодушно не обращал внимания на ее промахи.

– Поэтому не нужно постукивать, истинная песня звучит внутри.

Мири прижала ладонь к камню и уже без всякого пения обратилась к Петеру. Все равно что прошептала слова прямо ему в сердце. Перед глазами у нее все поплыло, тело охватила дрожь.

– Как странно… – Петер посмотрел на нее. – Ты это имела в виду, говоря о воспоминаниях? Очень было похоже на язык горы, но я привык слышать предостережения, которые мне посылают во время работы. А на этот раз мне почему-то вспомнился тот день, когда я вырезал из линдера фигурку козы. – Глаза его расширились, мысли понеслись вперед. – Так наверное, это ты внушила мне воспоминание? Именно то, которое я знал, которое сам пережил, поэтому представил все так ясно… Мири, это поразительно.

– Даже не знаю, почему сейчас получилось…

Мири провела рукой по камню. Щербатый линдер неправильной формы, изъеденный следами резца, совсем не похожий на гладкие отполированные напольные плиты академии… Осененная новой идеей, она прижала руку к губам, сдерживая улыбку.

– Петер, кажется, я поняла. Наверное, это линдер.

– Что значит – линдер? Что ты имеешь в виду?

Мири поднялась с камня, чувствуя, что идея слишком велика и не помещается у нее внутри.

– Пол в академии сделан из линдера, как и этот блок, да и вся каменоломня… понимаешь? В тех случаях, когда у меня ничего не получалось, я, должно быть, находилась не в академии или вокруг был один бут. Наверное, язык горы срабатывает лучше всего, если рядом есть линдер.

– Ну-ка, сядь на место и дай мне попробовать.

Он дернул ее за руку, и Мири опустилась на камень рядом с ним. На этот раз она оказалась чуть ближе, их колени слегка соприкасались.

Петер закрыл глаза, напряженно нахмурился. Мири перестала дышать. Поначалу ничего не происходило. Затем она вернулась в мыслях в тот день на пастбищном холме, когда Петер скоблил ножиком осколок линдера, а она плела венок из цветков мири. Это было ее собственное воспоминание, яркое, живое, полное цвета. И она поняла, что его внушил ей Петер. Она почувствовала это, как аромат пекущегося хлеба.

– Поначалу я не сообразил, как это делать, – признался Петер. – Привык повторять предостерегающие команды, которые то и дело слышу в каменоломне.

– Однажды ты мне сказал, что язык горы – это песня, звучащая внутри. Вот так я и поняла, что нужно делать.

– Ух… – Петер потряс головой. – Многое произошло, пока тебя не было.

– Я бы рассказала больше, будь я уверена, что справлюсь до рассвета.

– Не сомневаюсь. Должно быть, нелегко тебе пришлось – помалкивать столько недель.

Мири ущипнула его за плечо.

– Так и представляю, как ты у окошка высматриваешь нашу деревню, – продолжил Петер, – и веришь, что, если присмотреться внимательнее, обязательно что-нибудь разглядишь. У тебя всегда был взгляд ястреба, изучающего горы – не бежит ли мышь по дальнему склону, а если ты смотрела на небо, то казалось, будто ты можешь сосчитать все перья в крыле воробья.

Мири не ответила. У нее было такое чувство, будто она барахтается в воде и то всплывает на поверхность, то идет ко дну. Неужели Петер наблюдал за ней исподтишка, так же как она наблюдала за ним?

– Я никому не рассказывал про резьбу по камню, – признался Петер. – Даже не знаю, как ты вытянула из меня мою тайну.

Мири засмеялась:

– Это потому, что я упрямее любой козы. Но не бойся, я никому не скажу.

– Знаю, что не скажешь. В этом я уверен. – Он взял ее за косу и провел кончиком по своей ладони. Его лицо стало задумчивым. – А ты носишь волосы распущенными?

– Иногда, – проскрипела Мири. Во рту было сухо, не сглотнуть. – Например, в прошлом году на осенний праздник.

– Точно. – Взгляд Петера стал отрешенным, словно он вспоминал это. – Я скучаю по тем временам, когда мы были детьми, а ты? Вот было бы здорово снова забраться на вершину, скажем в выходной.

– Ладно. – Мири не шевелилась, боясь спугнуть Петера, который мог вскочить и убежать, как одинокий волк. – Как только я закончу учебу в академии.

Петер отпустил ее косу, но Мири еще долго не могла дышать. Он взглянул на ладони, словно что-то потерял.

– Все-таки учеба. Выходит, ты можешь выйти замуж за принца?

– Ой, не знаю, – сказала Мири, только сейчас обнаружив, что у нее затекло все тело от слишком долгого сидения. – Я пытаюсь хорошо учиться, так что, возможно, он обратит на меня внимание. То есть ему придется выбирать из многих девушек… и я не стараюсь быть хуже остальных, чтобы не стать принцессой. Просто… уверена, он меня не выберет.

– Почему же? – удивился Петер. – Ты ведь самая сообразительная в классе.

– Я вовсе не хотела, чтобы ты так подумал…

– Уверен, так и есть, – перебил ее Петер. – И будь он даже наполовину принцем, он сразу все поймет и захочет увезти тебя на равнину, где ты будешь одеваться в роскошные платья. Но по-моему, ты и без них хороша. – Он поднялся. – Впрочем, ладно. Мне пора к своим.

Мири хотела сказать что-то важное, прежде чем он уйдет.

– Я никому не расскажу про резьбу по камню, – выпалила она. – Но я думаю, это замечательно, и ты замечательный.

Петер буквально врос в землю. Молчание затянулось и стало нестерпимым. Мири запаниковала, чувствуя, как горят щеки.

– Ты мой лучший друг, сама знаешь, – сказал Петер.

Мири кивнула.

– Жаль, ничего не могу тебе подарить по случаю возвращения домой. – Он похлопал по карману рубахи, словно стараясь найти хоть что-нибудь.

– Все в порядке, Петер, совсем необязательно…

Он быстро наклонился, чмокнул ее в щеку и исчез.

Мири простояла на месте еще три куплета следующей песни, звучавшей вокруг костра. На ее лице застыла улыбка, но она была настолько ошеломлена, что не замечала этого.

– Все прошло хорошо, – прошептала она себе, улыбнувшись еще шире.

– Ты чего такая довольная? – Бритта уселась рядом с ней и передразнила блаженную улыбку подруги.

– Ничего, – сказала Мири, но не удержалась и посмотрела в ту сторону, куда убежал Петер, а Бритта проследила за ее взглядом.

– Ну да, – рассмеялась она. – Вижу-вижу, какое тут ничего.

Мири в ответ тоже рассмеялась и снова почувствовала, что краснеет. Щеки так долго горели, что давно должны были превратиться в пепел. Она быстро поменяла тему:

– И что тебе больше всего понравилось – угощение, истории, танцы или один влюбленный юноша по имени Янс?

Бритта покачала головой, отказываясь отвечать прямо:

– Все чудесно. Лучше любого праздника на равнине.

Мири ткнула ее локтем:

– Вот как ты заговорила! Настоящая горянка.

– Я бы хотела ею стать, – призналась Бритта.

– Ты уже ею стала, – заверила подругу Мири. – Других церемоний не понадобится.

Барабаны и пение стихли, и отец Герти, Оз, созвал деревенский совет. Молодежь отошла от костров, предоставляя заниматься делом старшему поколению. Сжавшееся от волнения и страха сердце напомнило Мири, что ей придется выступить.

– Идем, Бритта, мне может понадобиться твоя помощь.

До сих пор Мири ни разу не бывала на советах. Она устроилась Между Бриттой и отцом, положив голову ему на плечо. Разговор шел о недавно добытых блоках линдера, об увечье, полученном одним из работников из-за его беспечности, о дальнейших разработках камня и запасах на зиму.

– Но сколько бы мы ни добыли линдера, Оз, этого все равно не хватит, – сказал отец Петера. – После отъезда девушек у нас меньше рабочих рук. Да что там, мой собственный парень теперь больше времени проводит с козами и в доме, чем на каменоломне, так что, считай, за сезон мы добыли на один камень меньше. Я прав, Ларен?