Текст книги "Свет любви"
Автор книги: Шеннон Дрейк
сообщить о нарушении
Текущая страница: 25 (всего у книги 30 страниц)
– В чем дело? – рявкнул Брайан.
Последовало молчание, а затем знакомый голос робко произнес:
– Это Уот, милорд. Король Ричард в гневе, он ждет вестей о битве с Джалахаром…
Брайан тихо выругался.
– Передай королю, что я уже иду.
Он поднялся с постели и, не глядя на Элизу, принялся натягивать одежду, не переставая чертыхаться.
– Будь у меня шанс, я не стал бы добиваться расположения короля!
В дверях он остановился, оглянулся на Элизу, на мгновение нахмурился, но улыбка тут же тронула его губы.
– Элиза, на некоторое время я позволяю тебе остаться со мной. Но не здесь. Антиохию мы держим гораздо крепче. Я отвезу тебя туда. Я бучу приезжать не часто, так как наш лагерь в пустыне. Но если ты хочешь, ты сможешь там остаться – пока. Обещай, что уедешь, как только я сочту это необходимым.
– Брайан…
– Обещай мне!
Она нежно улыбнулась:
– Обещаю.
Казалось, это убедило Брайана. Он прикрыл за собой дверь, а Элиза вытянулась на подушках, и ее улыбка сменилась торжествующим смехом.
Он никогда не отошлет ее прочь.
Она позаботится, чтобы мысль об этом даже не пришла ему в голову!
Глава 24
Октябрь 1190 года
Дворец Музхар
Прибрежная дорога
Он был человеком среднего роста, худощавым, но гибким и сильным. Храбрым, перенявшим смелость и ум Саладина, блестящего военачальника. Его звали Джалахаром, в свои двадцать пять лет он по благоволению Аллаха правил обширными землями. Он был известен не только крутым нравом, но и живым умом, а когда требовалось, мог явить милость. Его глубокие темно-карие глаза выделялись на тонком, выразительном, приятном лице. Говорили, что он полжизни проводит в седле, повелевая твердой рукой, властвуя во всей пустыне.
Через высокое окно дворца Музхар эмир мрачно следил, как войско христиан расположилось за дюнами пустыни, подступая к его владениям.
Захватить дворец они не могли. В этом Джалахар был уверен, точно так же, как Саладин был уверен, что христианам не захватить Иерусалим.
Но эта война, развязанная непрошеными гостями-христианами, дорого обходилась им: страдала торговля, погибал народ. Много раз наступая, Джалахар отступал со все большими потерями, ибо англичанин Стед, приближенный христианского короля, называемого Львиное Сердце, знал, как следует воевать.
Джалахар считал его достойным противником. Если Аллах повелел ему вступить в войну, хорошо было уже то, что его противником оказался сильный и умный мужчина.
– Джалахар…
Он обернулся, шурша длинным одеянием. Его третья жена, Сонина из Дамаска, миниатюрная, грациозная и прелестная, ждала, почтительно опустив ресницы, протягивая ему блюдо с засахаренными финиками. Улыбнувшись, Джалахар шагнул к ней, взял финик, повертел его в руке и отправил в рот, не сводя глаз со смущенной девушки.
Взяв блюдо, Джалахар поставил его на низкий турецкий столик и вернулся к Сонине, по пути откинув полог кровати, заваленной мягкими разноцветными подушками.
Он снял с нее покрывало и вгляделся в нежное лицо Сонины, улыбаясь ей и недоумевая, почему рядом с ней он не испытывает радости. Великий Магомет говорил, что мужчина может иметь четырех жен; у Джалахара пока было всего три. Сонина – прелестнейшая из них, с рождения ее приучили к мысли, что цель ее жизни – угождать мужчине. Джалахар не мог понять, в чем ее вина, но желание, которое должно было прийти при виде ее, так и не появилось. Джалахар притянул Сонину к себе и погладил ее прямые черные волосы.
– Ты вскоре вновь отправишься воевать, – прошептала она.
– Да, – просто ответил он. Разговаривая с одним из своих воинов, он объяснил бы, что собирается ночью напасть на чужой отряд; он не стал бы открыто атаковать христиан, но соглядатаи доложили, что небольшой отряд под предводительством его соперника Стеда должен отправиться по дороге сегодня ночью. Эта атака ошеломит христиан, и если победа все-таки ускользнет из рук Джалахара, по крайней мере он нанесет значительный урон христианскому войску.
– Бой скоро кончится? – ласково спросила Сонина.
– На все воля Аллаха, – ответил он, и жена замолчала.
Сонина знала свое место. В мире Джалахара женщин защищали изо всех сил, однако они были обязаны оставаться молчаливыми и тихими, пока их присутствие не требовалось. Джалахар никогда не стал бы обсуждать с ней предстоящий бой: Сонина была всего-навсего женщиной.
Но, будучи настоящей женщиной, она наконец сумела возбудить его. Он любил ее, восхищался ее искусностью, радуясь тому, что выбрал в жены именно Сонину. Она была дочерью багдадского калифа – десятой дочерью, и поэтому калиф не настаивал, чтобы ее сделали первой женой. Она принесла Джалахару огромное приданое и значительно превосходила красотой своих сестер.
Насладившись, Джалахар небрежно поцеловал ее и отослал прочь. Прикрыв глаза, он отдался убаюкивающему дуновению ветра. По-настоящему удовлетворенным он себя не чувствовал. Ему принадлежало многое: великолепный дворец, бесчисленные слуги, народ, преклоняющийся перед ним. Две старшие жены Джалахара уже подарили ему сыновей и дочерей; он подчинялся только великому Саладину – казалось, этот мужчина способен заставить подчиняться себе даже пустынный вихрь.
Но Джалахар чувствовал себя ничтожеством.
Во всем виновата эта глупая война с христианами, убеждал он себя, бесконечная, вечная война…
Неужели он прав? Чего-то недоставало в его жизни, а он не мог понять, чего именно, ибо обладал всем, что только мог пожелать.
Джалахар вздохнул и поднялся, напрягая расслабленные мускулы. Он оделся и мысленно вернулся к планам предстоящей ночи.
– Ты устала?
Элиза взглянула на Брайана, и улыбка заиграла на ее прекрасных губах. Она покачала головой.
– Совсем нет, Брайан. Я люблю ездить верхом. Здесь есть на что посмотреть!
Брайан огляделся. Смотреть здесь почти не на что, кроме песка, сухо подумал он. Но закатное солнце превращало бесконечные дюны в бронзовое море, а золотистые и малиновые отблески в небе заливали яркими цветами конскую упряжь. Он ответил жене улыбкой.
– Иногда тебе бывает легко угодить, герцогиня, – ответил он. Потянув поводья, он подъехал поближе и наклонился в седле, прошептав ей на ухо: – Однако поскольку ты так легко умеешь дарить наслаждение, естественно, что ты умеешь наслаждаться сама.
Она слегка покраснела и опустила ресницы, пряча улыбку.
– Брайан, вокруг люди!
– Мои люди вполне довольны, – со смехом ответил он. – Они заметили, насколько смягчился мой нрав после твоего приезда.
– В самом деле? – невинно переспросила она.
– Угу. И знаешь, – с заговорщицким блеском в глазах добавил он, – до меня дошел слух, что завтра утром все они намерены обратиться ко мне со своими просьбами. Они знают, что мы расстаемся на две недели, но сегодня еще будем вместе.
– Брайан! – воскликнула она, торопливо оглядываясь и радуясь наступающим сумеркам, поскольку неудержимо краснела от каждого его слова. Однако они ехали позади отряда из пятидесяти воинов, и на них никто не смотрел. Элиза повернулась к мужу с невинно открытыми глазами: – И ты исполнишь их просьбы?
– Вероятно, все до единой.
Она улыбнулась, вздохнула и положила руку на луку седла.
– Но завтра тебе придется уезжать, – тихо напомнила она.
Он помолчал минуту и заметил:
– Элиза, ты ведь знаешь, что это необходимо.
Прошло уже два месяца, как Элиза была с Брайаном. За все это время им едва ли удалось провести вдвоем десяток ночей. Ему постоянно приходилось уезжать, и Элиза оставалась ждать его.
Казалось, что едва им удается сблизиться, как приходит время расставаться.
Слова «я люблю тебя» постоянно вертелись на языке Элизы, но так и не были произнесены вслух.
Однако Элиза была счастлива, счастливее, чем когда-либо прежде. Она постоянно тревожилась о Брайане, но исполнялась уверенности, что он вернется, что бы ни случилось. Ричард не прекращал войну, но Брайан никогда не уезжал так далеко, чтобы не возвращаться к Элизе хотя бы раз в две недели.
Она отказывалась верить, что Бог допустит его гибель от рук неверных.
Ожидание здесь было гораздо лучше ожидания дома, в Англии. Вместе с Гвинет Элиза бывала на городских базарах. Они покупали безделушки и благовония, ароматное мыло и таинственные курения. Музыка на улицах завораживала Элизу, босоногие дети, увязывающиеся следом в надежде на подачку, трогали до слез и смешили забавными проделками.
Да, гораздо хуже было бы остаться дома, томиться и ждать.
После Первого и Второго крестовых походов на Востоке осталось немало англичан и французов; появилось много метисов – красивых людей, охотно подчиняющихся любому правителю. Они молились Аллаху, но служили христианам. Во всех дворцах, занятых Ричардом, которые Брайан считал самым безопасным местом, Элизе прислуживали ревностно и усердно. Она слушала чудесные волшебные сказки и песни, узнала, что змеи могут «зачаровывать» своим взглядом, научилась пользоваться целебными травами, от которых волосы сияли, словно солнце, а кожа становилась свежей и чистой.
Она познакомилась с Филиппом-Августом Французским, хитрым и властным королем. Ей доставляло удовольствие сознание того, что ее присутствие удерживает Филиппа и Ричарда от жарких словесных битв. Короли постоянно спорили между собой. Ричард, часто пренебрегавший Элизой, однажды признался ей, что ненавидит Филиппа: французский король уже был готов отказаться от войны. Ричард всегда недолюбливал Филиппа, хотя до смерти Генриха они казались лучшими друзьями.
Брайан говорил, что в будущем Англии предстоит война с Францией. Но это сейчас мало что значило для Элизы: Монтуа было далеко, а английские владения, несомненно, принадлежали ей.
Она оказалась на Востоке и чувствовала себя хорошо как никогда. Даже когда Брайан уводил войско в бой, она оставалась спокойной.
Она жила ради редких ночей, которые им случалось проводить вместе.
Эти ночи не всегда выдавались удачными: Элиза и Брайан действительно отдалились друг от друга. К тому же оба еще слишком хорошо помнили о прошлом. Элиза не могла заставить себя заговорить о детях, не расспрашивала Брайана о бесчисленных месяцах их разлуки.
Она старалась придержать язык, когда рядом была Гвинет, – Элиза еще не вполне доверяла подруге и часто погружалась в мрачное молчание, видя, как Гвинет и Брайан болтают и смеются. Но, откровенно говоря, она видела, что Брайан всего лишь пытается быть учтивым, а Гвинет ведет себя с ним просто как близкая знакомая.
Эта «близость» тревожила Элизу, но она уже поняла, что прошлого не изменить. Беспокоиться о нем или негодовать значило только портить себе жизнь.
Кроме того, думала Элиза с лукавой улыбкой, у нее появилась возможность сводить Брайана с ума, когда она пожелает. В войске было немало привлекательных и сильных рыцарей, мужчин, очарованных гостьями, галантных и почтительных, поскольку все они знали, насколько искусно Брайан Стед владеет мечом.
Все шло хорошо. Не слишком хорошо, но тем не менее… Оба они, вероятно, боялись заглянуть в будущее и принимали все, что с ними происходило сейчас. Он был ее мужем, она его женой. Пока этого хватало.
Но, даже если Брайан не изливал перед женой свои чувства, он стал безусловно доверять ей. Когда им случалось остаться вдвоем, их близость не омрачали тени. Они страстно любили друг друга, боясь упускать время; потом долго лежали без сна, обнаженные, подставляя ночному ветру разгоряченные тела. Брайан говорил о войне, и Элиза слушала его, понимая, что, кроме нее, своих мыслей он не поверял никому.
– Я не могу не восхищаться ими, – говорил он о приверженцах Магомета. – Они стремятся к познанию, к чистоте тела и души. Точно так же, как мы называем себя воинами Господними, они считают себя воинами Аллаха. Я – христианин, я призван защищать учение Христа. Но Саладин и Джалахар… они честные люди. Искренние и благородные. Мы воюем за много миль от родины, и единственным исходом этой войны мне кажется перемирие. Уверен, Саладин позаботится о паломниках-христианах, если мы оставим его с миром.
– Но ведь Ричард этого не хочет!
– Ричард еще мечтает захватить Иерусалим.
– Сможем ли мы когда-нибудь… отправиться домой?
– Когда-нибудь – да.
Она поведала Брайану о смерти Перси, о том, как напугана она была угрозами Лоншана. Брайан расспрашивал о ребенке Перси, и Элиза рассказывала, каким чудесным оказался малыш.
Но невысказанное продолжало мучить Элизу. Если бы Брайан женился на Гвинет, сейчас дома его ждал бы сын. А Брайан становился странно молчаливым, едва речь заходила о Перси. Неужели он считал, что она все еще любит Перси, что скорбит о его смерти? Неужели он считал ее неверной…
Но сегодня Элизе не хотелось размышлять об этом. Ей казалось, что Бог наконец-то позволил ей избавиться от мук прошлого. Лошади двигались довольно медленно, и, несмотря на смешки Брайана, Элизе не терпелось оказаться в Антиохии и остаться наедине с ним.
Она все обдумала заранее. Когда они будут на месте, она непременно выкупается. В воду подмешает самое возбуждающее масло, с нежным и чувственным ароматом, который окутает их.
Она затянет время…
Настолько, чтобы он обезумел от желания, чтобы дал ей насладиться своей победой. Она уже знала Брайана: не дожидаясь, пока она выйдет из ванны, он вытащит ее оттуда. Она начнет притворно отбиваться, напоминать, что ему следует быть учтивым и нежным. Конечно, он не обратит на это внимания, бросит ее на постель, но, едва он ляжет рядом, она вновь заставит его ждать, делая вид, что ничего не слышит и покрывая его лицо поцелуями.
Его станут раздирать нетерпение и желание, его голос охрипнет, он пожелает знать, что она опять задумала. Она ответит ему невинным взглядом, а затем вновь станет серьезной. И тогда она скажет ему, что у нее будет ребенок, пообещает, что этого ребенка она сохранит любой ценой…
– Что ты опять задумала? – внезапно спросил Брайан, и Элиза виновато повернулась к нему, видя, как прищурились и потемнели его глаза. – Ты то улыбаешься, то хмуришься, а потом вновь улыбаешься так таинственно, что мне хочется послать все к черту и стащить тебя с седла.
– И навсегда умчать в пустыню? – насмешливо добавила она.
– Может быть, – согласился Брайан, чувствуя, как сжимается его горло при виде Элизы. Сегодня она распустила волосы, прикрыв их свободным покрывалом. Ее глаза стали такими блестящими, приобрели чистый аквамариновый оттенок, выделяясь на розоватой коже лица. Она была уже не той девчонкой, которой он овладел в порыве гнева. Время изменило ее. Она стала еще прекраснее, лицо сохранило следы испытаний, в глазах засветилась мудрость, однако она осталась по-прежнему порывистой и гордой.
Он любил ее, но постоянно чего-то опасался. Элиза казалась ему еще более недосягаемой, чем прежде; она носила сапфировое кольцо, и Брайан удивлялся, почему она упорно хранит тайну этого кольца.
Он нахмурился, вновь склоняясь с седла, и решительно взял ее за руку.
– Интересно, – пробормотал он, требовательно глядя ей в глаза, – сумеешь ли ты когда-нибудь довериться мне? Когда-то, очень давно, ты, герцогиня, сказала мне многое, что я мог и не мог принять. Ты была права. Я сделал тебя своей женой. Я привез тебя через Ла-Манш, сделал госпожой нового дома. Однако что-то я упустил, чего-то лишился. И я не знаю, сможешь ли ты когда-нибудь дать мне это.
Ее сердце бешено забилось в груди, и она чуть не вскрикнула от страдания и боли. «Дать! – повторяла она. – Да я бы отдала тебе все, что только смогу…»
Она промолчала и облизнула онемевшие губы. Он улыбнулся нежно и задумчиво.
– По крайней мере, жена, я уверен, больше ты не желаешь мне отомстить.
– Да… – сумела выговорить она, а затем на губах ее засветилась улыбка, глаза заблестели. – Брайан, я думала о предстоящей ночи. Мне надо так много сказать тебе…
Он удивленно приподнял бровь.
– Опять тайны? – насмешливо спросил он.
– Да, тайны… – тихо ответила она. – Вернее, одну тайну, которая будет значить для тебя больше, чем любые другие.
Внезапно его лицо напряглось, индиговые глаза потемнели, и Элиза ощутила, что тонет в их глубинах. Скулы затвердели, и Элиза подумала, что Брайан злится, если бы его голос не был таким нежным:
– Элиза, Элиза…
Их лошади двигались так близко, что почти касались друг друга. Элиза ощутила напряжение в голосе Брайана и задрожала, отчаянно желая оказаться в его объятиях. Никогда еще Бог не создавал более совершенного рыцаря, более великолепного мужчину; в этот момент Элиза почувствовала, что принадлежит ему всецело и безраздельно…
– Скажи сейчас! – потребовал он, и в его глазах вспыхнуло пламя.
«Нет, это ты скажи! – хотелось крикнуть Элизе. – Скажи, что любишь меня, только меня, даже если это ложь».
Но это было уже не важно. Ей хотелось рассказать ему о ребенке, хотелось положить к его ногам всю себя. Кольцо, то самое, что связало их… ей хотелось объяснить, как боялась она, что кто-нибудь узнает тайну ее рождения.
Перед ее мысленным взором возникла картина предстоящей ночи: ароматная вода в ванне, чудо его объятий, нежные прикосновения.
– Когда мы будем в Антиохии… – начала шептать она, но тут же осеклась: спереди донесся длинный, пронзительный крик. – Что такое?
– Джалахар! – крикнул кто-то. – Засада!
Брайан направил коня вперед.
– Стой на месте! – приказал он Элизе. Жеребец унесся галопом, поднимая клубы песка. Элиза подавила невольный ужас, слыша, как Брайан раздает приказы: – сдвинуть ряды! Готовься к бою! Сомкните круг! Прекратить панику – их не может быть много!
Вероятно, Брайан был прав, но пронзительный визг мусульман в темноте ошеломил воинов. Кони попятились, затанцевали, дико фыркая. Стрелы посыпались дождем. Но мусульмане не отступали.
Брайан вновь появился рядом с Элизой, он привел Гвинет, Уота и Мордреда, которые ехали впереди.
– Укройтесь за дюной! – приказал он. – Спрячьтесь. Что бы ни случилось, оставайтесь на месте!
Элиза изумленно взглянула на него.
– У меня есть кинжал… – начала она, но Брайан резко хлопнул ее лошадь по крупу, и она взвилась на дыбы.
– Прячься! – крикнул Брайан еще раз. – Умоляю тебя, быстрее!
Элиза послушалась, но успела оглянуться. Между мусульманами и рыцарями уже началась жестокая схватка. Вопли наполнили воздух. Взлетали сверкающие мечи, слышалось лязганье металла. Элиза видела беспорядочную мешанину тел людей и лошадей, крови и смерти.
– К дюне! – крикнула ей Гвинет. – Скорее, Элиза!
Мордред торопил ее. Элиза была слишком ошеломлена и перепугана, слишком боялась за Брайана, чтобы спешиться, она продолжала вглядываться в темноту.
Среди воинов она разглядела Брайана. Он орудовал мечом, нанося удары, но стоило ему победить одного противника, рядом появлялся другой.
– Элиза!
Битва и страх парализовали ее. Она не услышала шум, пока не стало слишком поздно, но даже тогда не поняла, что в костюме, придуманном Элеонорой, ее вполне могли принять за мужчину.
Она не видела ничего, кроме боя, пока некая чудовищная сила не стащила ее с седла, швыряя на землю.
Она в отчаянии выхватила кинжал и занесла руку – но напрасно. Мусульманин уже стоял над ней с высоко поднятым мечом.
Однако он не нанес удара, а пристально разглядывал ее.
Джалахар был изумлен, обнаружив, что его противник – женщина. В темноте он сначала ничего не понял…
Как мог он оказаться таким слепым? Подобной женщины он еще никогда не видел. Никогда не встречал таких золотых волос, таких глаз, цветом напоминающих волны Эгейского моря. Ее кожа казалась шелковистой и нежной…
Несмотря на близость смерти, она смотрела на него с вызовом, подняв кинжал, а ее глаза сияли ненавистью и гордостью. Ее грудь вздымалась и опадала, она смотрела на Джалахара в упор и не дрогнула под его взглядом.
Джалахар отпрянул гибким и ловким движением. Не сводя с нее глаз, он схватил коня за повод.
Элиза заметила, что из-за дюны к ней на помощь спешит Мордред.
– Нет! – вскрикнула она, но ее воин уже бросился на мусульманина. Красавец араб обернулся и взмахнул мечом. Элиза вскрикнула еще раз, видя, что Мордред упал с залитым кровью плечом. Она метнулась к нему, но ее внимание отвлек мусульманин, проговоривший на чистом французском языке с едва уловимым акцентом:
– Он мог бы умереть, если бы я пожелал.
Элиза обнаружила, что неотрывно смотрит в глубокие темные глаза, которые одновременно пронзали ее и ласкали.
Мусульманин поклонился, подхватил край белой одежды, трепещущей на ветру, и вскочил в седло. Элиза бросилась к Мордреду. Кровь еще струилась из его раны, но Мордред открыл глаза и слабо улыбнулся:
– Это не смертельно…
К ним подбежала Гвинет, на ходу отрывая подол туники, чтобы перевязать Мордреда. Она быстро заговорила:
– Надо уходить отсюда, они нашли нас. И этот мужчина… он вернется за тобой, Элиза.
– Что? – изумленно переспросила Элиза.
– Это был Джалахар, – пробормотал Мордред. – Он вернется.
– Вернется! Вы говорите так, словно нас уже победили! Они не осмелятся вернуться…
Элиза осеклась, увидев печаль в глазах Гвинет. Она обернулась. Слава Богу, Брайан все еще был на коне! Но мусульмане окружали его со всех сторон…
– Элиза! – Вопль Гвинет предупредил ее об опасности. Воин пустыни в белых одеждах стоял на вершине дюны, улыбаясь. Его зубы казались странно белыми по сравнению со смуглым лицом. Он засмеялся, испустил гортанный крик и спешился.
Элизе было некогда думать. Она подняла кинжал, и араб не успел уклониться. Он испустил яростный крик, ощутив острую боль. Вместе они покатились по песку. На мгновение Элиза испытала ошеломляющий ужас, но облегченно вздохнула, почувствовав, как силы оставляют ее противника. Если она продолжит борьбу, он ослабеет и, может быть, умрет.
Она отбивалась яростно, лягалась, кусалась, вырывалась из чужих рук. От удара по лицу она вскрикнула, но не прекратила борьбу. Она слышала, как визжит Гвинет, как беспомощно чертыхается Мордред.
Но она явно побеждала, – руки араба слабели, она была почти на свободе…
Свобода досталась ей дорогой ценой. Едва поднявшись на ноги, Элиза оглянулась. Прямо на нее мчался Брайан, ничего не видя на своем пути.
Она вскрикнула, заметив, как злобно блеснул в ночи дамасский меч. Брайан наконец увидел противника и попытался уклониться, но опоздал. Лезвие ударило его в бок, и он вылетел из седла, подняв клубы песка.
– Господи! Мы пропали! – запричитала Гвинет.
Элиза вскочила, помчавшись через дюну. Воины были довольно далеко от нее, но, достигнув Брайана, она могла попытаться собрать их.
Не замечая слез, струящихся по щекам, она принялась выкрикивать приказы:
– Теснее ряды! Отступайте! Скорее, христиане! Еще не все потеряно!
Она не видела, как воины вновь сомкнули ряды, даже не узнала, что ее слова спасли их от поражения, а ее золотистая голова, возникшая из мрака, подала им желанную искру надежды. Она опустилась на колени рядом с Брайаном, с плачем пытаясь перевернуть его. Его глаза были закрыты, лицо стало серым. Губы, столь твердые в гневе и нежные в любви, побелели. Элиза положила голову ему на грудь: Брайан еще дышал! Она услышала, что его сердце бьется так слабо, почти неуловимо! Элиза принялась рвать тунику и одновременно снимать его доспехи, пытаясь добраться до раны и остановить кровь. Наконец она нашла ее – рану длиной с ладонь. А кровь, сколько здесь было крови! Она яростно прижала обрывок туники к ране, оторвала длинную полосу и принялась молиться, чтобы ей удалось остановить кровь.
Она внезапно застыла на месте, увидев, что в горло Брайану уперлось острие меча. С ужасом она подняла голову и взглянула в темные и неумолимые глаза мусульманина, который сбросил ее с лошади.
– Нет! – выдохнула она, и только теперь поняла, что шум битвы утих. Не слышалось даже шороха ветра. Она огляделась и увидела, что христиане и мусульмане замерли на местах: мусульмане отделяли ее и Брайана от остальных сбившихся вместе рыцарей. Все вокруг напряженно ждали, что будет дальше.
Внезапно мусульманин опустился на колени рядом с ней и прикоснулся к шее Брайана, а затем с любопытством взглянул на Элизу.
– Он тяжело ранен, но еще может выжить. Стед – мой самый достойный противник. Человек, который уничтожил десятки моих лучших воинов, сам чуть не погиб ради спасения женщины.
Боль и страх сжали горло Элизы.
– Ты… ты… не убивай его! – взмолилась она. – Ведь ты Джалахар – воин, а не убийца!
Он поднялся.
– Да, я Джалахар. Я не стану убивать такого прославленного воина, когда он беспомощен. Но, как видишь, – он обвел рукой застывших в ожидании христиан и мусульман, – мы одержали победу. А что касается меня… мне захотелось получше узнать женщину с золотыми волосами, ради которой этот стальной человек пожелал умереть. Ты встанешь и поедешь со мной, приказав своим воинам воздержаться от преследования. Тогда я позволю ему выжить, женщина. Если о нем позаботятся, он… будет жить.
Элиза уставилась на Джалахара, чувствуя, как все ее тело сжимается от мучительной боли. Она охватила себя руками, сдерживая слезы. Она не могла оставить Брайана, не могла исполнить приказ этого араба!
– Нет… – пробормотала она, вновь поворачивая залитое слезами лицо к Джалахару. Он остался непреклонным, только взмахнул мечом, напоминая ей о своем решении.
Разразившись рыданиями, она уткнулась лицом в грудь Брайана, обнимая его со всей любовью, которую так часто старалась скрыть.
– Я жду, – напомнил ей Джалахар.
Она прикусила губу, слыша, как бьется рядом сердце мужа. Наконец она подняла голову и нежно поцеловала его в засыпанные песком губы. Он должен был спастись. Каждая минута могла стоить ему жизни. Как она любила его! Расставание казалось Элизе подобным смерти; однако, если она не выполнит приказ, Брайан наверняка погибнет.
Она подавила рыдания, вытерла щеки и с холодным вызовом взглянула в лицо Джалахару.
– Еще минуту. Я прикажу, чтобы о нем позаботились. «Да, я попрошу заботиться о нем… Гвинет, – думала она. – Лицо Гвинет он увидит, когда придет в себя, Гвинет будет выхаживать его, лечить…» – а она сама…
Казалось, ее муки вспыхнули с удвоенной силой. Но ей придется уехать… придется. Иначе Брайан умрет.
Она позвала Гвинет. Перепуганная Гвинет набралась смелости, взглянула на Элизу и осторожно подошла к ней, тревожно оглядывая мусульман.
– Брайан жив, – коротко произнесла Элиза. – Но может умереть, если как можно скорее не доставить его к лучшим лекарям Ричарда. Он потерял слишком много крови. Надо скорее увезти его, перевязать раны…
Она остановилась. Гвинет перевела взгляд с Элизы на молчаливого Джалахара.
– Элиза… – потрясенно прошептала она и залилась слезами. Женщины обнялись и заплакали.
Элиза оттолкнула Гвинет, зная, что вместе с минутами из тела Брайана уходит кровь – и жизнь.
– Иди к нему! – в отчаянии прошептала Элиза, и почти ослепленная слезами, направилась к Джалахару. Она сдержала желание вновь упасть к Брайану на грудь, в последний раз поцеловать его побелевшие, холодные губы… но Джалахар уже взял ее за руку. Не грубо, но решительно. Ей помогли сесть в седло.
– Поговори со своими воинами, – напомнил ей Джалахар. Элиза глотнула и громко произнесла:
– Отпустите мусульман! Всякий, кто ослушается, будет убийцей! Приказываю вам вернуться к королю!
Она слышала, как вокруг нее мусульмане садятся на коней. Кто-то произнес чужие слова, ее лошадь попятилась, встала на дыбы и пустилась галопом. Элиза невольно пригнулась к луке, замерла и сжалась.
Она запомнила только то, что им пришлось долго мчаться по пустыне. Джалахар не остановился, пока они не оказались далеко от места битвы, и на протяжении всего пути Элиза чувствовала себя так, словно погружалась в черную пропасть преисподней.
Когда мусульмане остановились, Джалахар подошел к ней. Луна слабо светила, озаряя очертания дюн и людей в них.
– Они отправились к королю.
Элиза взглянула вдаль, на пустыню. Джалахар был прав: рыцари послушались ее и теперь медленно удалялись на северо-восток. Слезы затуманили глаза Элизы, она видела, что ее воины движутся медленно, потому что двое из них везут наспех сделанные носилки с лежащим на них Брайаном Стедом.
– Ты так сильно любишь его? – с любопытством спросил Джалахар.
– Да.
– Ты забудешь его.
Жизнь и боль вернулись к Элизе, она обернулась и выпалила:
– Никогда! Ты ничем не заставишь меня забыть о нем. Я его жена, Джалахар… я связана с ним перед Богом, связана нашей любовью. Этого тебе никогда не изменить.
Он улыбнулся, блеснув белыми зубами, и его глаза почему-то стали печальными. Без гнева он отер щеку.
– И все-таки ты его забудешь. Я могу быть добрым, терпеливым. С той минуты, когда я увидел тебя, красавица, мое сердце наполнилось желанием. Ты родишь мне много детей, детей, которые унаследуют мою силу и твою красоту и гордость. И когда они появятся на свет, ты забудешь Стеда.
Элиза рассмеялась:
– Тебе придется быть очень терпеливым, Джалахар, я беременна – я ношу ребенка Стеда.
Его улыбка не исчезла.
– Я уже сказал тебе, что могу быть терпеливым. Я подожду.
– Я убью тебя, если ты попытаешься прикоснуться ко мне. А если это не удастся, я убью себя.
Джалахар расхохотался:
– Ты не убьешь меня, жена Стеда. И не верю, что ты решишься отдать свою жизнь. Я ни к чему не стану тебя принуждать, пока ты сама этого не захочешь. И не бойся за своего ребенка: я не убиваю детей.
Элиза смотрела на него в упор, стараясь сдержаться. Смятение и гнев охватили ее, отчаяние и опустошенность завладели душой.
Ей хотелось броситься на песок и заплакать так, чтобы утонуть в озере собственных слез, ей хотелось умереть… и в то же время хотелось выжить. Ребенок Брайана – все, что у нее осталось, и почему-то она верила: Джалахар никогда не причинит вреда этому ребенку.
– Едем, – приказал он, садясь в седло и подхватывая поводья ее коня. Элиза была слишком подавлена, чтобы заметить это. – Как тебя зовут?
– Элиза, – безучастно ответила она.
Он потянулся и подхватил прядь ее распущенных волос – так благоговейно, словно прикасался к чистому золоту.
– Не бойся, Элиза, – мягко произнес он, со своеобразным акцентом выговаривая французские слова. – Я не причиню тебе вреда. Скорее всего, – задумчиво добавил он, – я буду уважать тебя.
Они продолжили скачку по пескам. Наконец впереди показались высокие белые стены причудливо украшенного и укрепленного дворца.
– Музхар, – объяснил он.
Стражники встретили их приветственными криками. Массивные, тяжелые ворота приоткрылись, и всадники въехали во двор, заставленный метательными машинами и таранами. Элиза прогнала слезы, услышав, как ворота со скрежетом захлопнулись за ее спиной.
Джалахар указал на окно высоко в башне.
– Твои покои, – мягко произнес он.
Она промолчала, но в ее прекрасных глазах отразилась мука.
– Я не трону тебя, – пообещал Джалахар. – До тех пор… пока не родится ребенок.
Она по-прежнему молчала.
