Текст книги "Волчья Свадьба (ЛП)"
Автор книги: Шарлотта Мистри
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)
Шарлотта Мистри
Волчья Свадьба
Перевод: Калле
Редактура: Viktoria
Торвальд Лайфссон стоит посреди прекрасного сводчатого бального зала напряженный как струна. Он чувствует себя совершенно не в своей тарелке посреди шума и гомона придворных, и не знает, кто он больше – ястреб или индюк среди павлинов. Его собственная одежда – парадные доспехи из мехов и тисненой кожи – хороша в его землях. Но здесь, рядом с шелками всех цветов радуги, расшитыми золотом, она кажется грубой и дешевой.
Он пытается не думать об этом. Какое ему дело до моды? Но от этого ничуть не легче. Его, как полыхающий маяк, замечают все, и Торвальд ловит каждый взгляд и слышит каждый шепоток в свою сторону.
При дворе его считают варваром и тупицей, с дурными манерами и еще более дурным нравом, немногим лучше животного. По правде сказать, Торвальд несколько раз едва сдерживался, чтобы не съездить какому-нибудь придворному по физиономии, но он не желает подтверждать их правоту.
И все же зубы ноют, так он их стискивает в ответ на завуалированные оскорбления, которых, по их мнению, ему не понять, а если он сожмет бокал с вином чуть крепче, тот расколется. Ему здесь не рады, это абсолютно очевидно. Даже слепой это увидел бы. И безносый пес бы унюхал… но этого следовало ожидать. По-другому и быть не могло, и этот «теплый» прием не более чем ход в искусно продуманной политической игре, где он всего лишь пешка.
Его терзает подозрение, что эта «дружеская» увертюра не продлится долго.
Торвальд оглядывает толпу, это все равно что всматриваться в неспокойные морские воды. На мгновение они расступаются, и он ловит взглядом принца Стефана, оживленно беседующего с каким-то придворным. И это раздражает сильнее всего, потому что именно с принцем – пусть не наследником, да, но близко – Торвальду придется заключить этот фальшивый брак.
Торвальд не знатных кровей. Он ничем не примечателен ни как мужчина, ни как солдат, он даже не человек. Он из людей-волков, которые с легкостью меняют две ноги на четыре, и сюда он приехал, чтобы взять в мужья принца и скрепить мирный договор, который на поверку никакой не мирный.
Причина, по которой здесь сейчас именно он, постыдна, но очевидно, здешние гости этого не поймут, хотя принц, может, и догадается, что присутствие здесь Торвальда – это умышленное оскорбление и толстый намек разорвать соглашение. Он достаточно знает культуру этих незнакомых ему людей, чтобы понимать, что к однополым бракам здесь по меньшей мере относятся с неодобрением, но он подозревает, что для человека высокого положения все обстоит даже хуже.
Так что он осознает, куда заведет его судьба. Сегодня бал. Завтра отказ и возобновление войны, возвращение домой с позором, потому что не смог выполнить миссию, которую изначально невозможно было выполнить. Он вдруг думает, хватит ли этого оскорбления, чтобы его альфа, и раньше не пылавший к нему особой любовью, наконец решил, что пользы от него больше не будет, и предал мечу. Это было бы не так унизительно, как этот фарс.
Кто-то толкает его сзади, и рука Торвальда дергается к мечу, прежде чем он вспоминает, что его нет. На балы не ходят с мечом. Человек, налетевший на него, похоже, ничего не замечает.
Он низенький, круглый и очень, очень навеселе. Он радостно хлопает Торвальда по руке, и тот с трудом перебарывает желание развернуться и уйти.
– Волк! Никогда не думал, что доживу до того дня, когда эта война закончится.
Торвальд слегка хмурится.
– Все войны со временем заканчиваются.
– О, вы ведь понимаете, о чем я. Мы все думали, что она закончится, когда кого-то из нас истребят. Вы, ребята, в этом очень упорны. Очень целеустремленны. – Это правда. Упорство – расхожая черта для его народа, особенно присущая его альфе. Торвальду иногда кажется, порой чрезмерное упорство превращается в глупость, но кто он такой, чтобы осуждать альфу.
Он настороженно кивает.
– Я бы предпочел прекратить кровопролитие, а не продолжать борьбу из одной лишь гордыни.
Коротышка смотрит на Торвальда, сощурив глаза. Может, он просто удивлен услышать подобное мнение вместо пламенной речи о чести и славе.
– Хорошо сказано. Вы ведь были у Узкогорья, да? Ну и трепку нам там задали! Столица не ждала подобной тактики!
– Не ждала?
Торвальд помнит Узкогорье. Он сомневается, что мог бы забыть, даже если бы попытался. «Трепка» – совсем не то слово, которое он бы использовал, скорее… они победили, да, но это оказалось непросто, хотя для этого мира те, кто погиб, были не более чем фишками в игре.
Лучше всего он помнит запах. Крови и раскуроченной земли, обугленного мяса и паленых волос. Уродливое зрелище. И стоны умирающих, к которым все равно не успела бы прийти помощь. Он помнит дождь и хаос.
Но они победили.
Мужчина важно кивает.
– Да, конечно. Как хитро было, когда вы взошли на гребень и разбили армию надвое, а никто из-за грозы ничего не успел сообразить. Ха! Никто не ждал такого от волков. – Он улыбается. – Я не хотел вас обидеть.
Торвальд крепче стискивает пальцы на тонкой ножке бокала. Он борется с гневом, потому что понимает, что этот человек имеет в виду на самом деле. Никто не ждал такого от тупых животных. Не имеет значения, что в то время они сражались на двух ногах.
Торвальд осознает, кем его видят все эти люди… наверное, чуть больше, чем животным, но еще не человеком.
Это вторая причина, почему он сомневается, что доживет до конца этой недели.
Мужчина все еще улыбается, ожидая ответа, и Торвальд не может понять, тот пытается его спровоцировать или просто совсем не соображает. Ему приходится сдерживаться – нужно играть в политику, хотя он и не годится для таких игр. Как тут ответить?
Торвальд натянуто улыбается и делает единственное, что умеет – наверное, очередную глупость – говорит правду:
– Да, эта победа для нас тоже стала сюрпризом.
– Правда?
– Да. – Торвальд делает глоток вина. Это шипучая фруктовая водица. Ему хочется чего-нибудь покрепче, и в то же время он понимает, что это плохая, очень плохая идея. – Мы используем такую тактику, чтобы заставить добычу разделиться. Мы не ожидали, что вы на это клюнете. – Мужчина удивленно лающе смеется и хлопает Торвальда по плечу. Достаточно сильно, так что тот с трудом сдерживается, чтобы не поморщиться от боли. Вместо того чтобы разозлиться, мужчина, кажется, искренне веселится. Над ним теперь что, еще и потешаются? По спине от раздражения бегут мурашки. Или веселье действительно искреннее? Этих людей не поймешь.
– А ты не совсем безнадежен, человек-волк.
Торвальд глотает сразу полбокала, пытаясь спрятать досаду, но ничего не выходит. Убрав бокал от своих губ, он ничуть не спокойнее, чем до этого.
– Надежда, как известно, умирает последней.
Мужчина хлопает его по плечу еще раз и, шатаясь, идет сквозь толпу, оставляя за собой шлейф несвежего дыхания. В приступе идиотизма Торвальд одним глотком допивает вино и забирает полный бокал у проходящего мимо лакея.
Больше никто не горит желанием с ним побеседовать. А у единственного, кто горел, в венах, похоже, было больше вина, чем крови. Толпа вихрится вокруг него, словно ручей вокруг камня, единственная их уступка его присутствию – это косые взгляды и шепоток под прикрытием ладоней.
У края зала Торвальд ловит свое отражение в зеркале и совсем отчаивается. Хрупкая ножка бокала в его мозолистых руках смотрится нелепо, точно так же, как его церемониальные доспехи рядом с увешанными драгоценностями птицами столичного двора. Он похож на деревенщину-провинциала, думает он мрачно.
Более того, он уверен, что этот контраст лишь служит подтверждением их представлению о нем как невежественном дикаре. И в то же время он понимает, что разодетый, как они, выглядел бы так же нелепо. Если нарядить свинью в бальное платье, она не превратится в знатную даму. По крайней мере в доспехах ему удобно – он решает высоко держать голову, не обращая внимания на окружающих его идиотов.
Впрочем, легче сказать, чем сделать.
Рука, коснувшаяся его локтя, заставляет его вздрогнуть, прервав приступ саможалости, развернувшись, Торвальд видит принца Стефана собственной персоной. Короткий взгляд говорит ему, что король с королевой куда-то пропали.
Придворных принца тоже не видно. Либо они очень немногочисленны, либо он от них ускользнул. Принц радостно улыбается Торвальду.
– Как вам столица?
Торвальд тщится ответить на эту улыбку. Принц Стефан – стройный блондин. Не субтильный, но вряд ли когда-нибудь станет громилой. Его лицо еще не до конца утратило детскую округлость, несмотря на то что он немногим младше Торвальда. От этого он кажется беззащитным. Мягким. До неприятного хрупким.
Добавьте к этому беспричинно солнечное настроение, и Торвальд вдруг думает, что принц Стефан, не-совсем-наследник, его нареченный, будущий муж – вероятность чего стремительно уменьшалась с каждым часом – немного с приветом.
– Отлично, – говорит он. – Здесь очень… ярко.
Улыбка остается на лице принца.
– Да, очень. Это бывает тяжело. С непривычки. – Принц Стефан оглядывается на снующих придворных. – Иногда даже если ты привык. – Это что, тоска промелькнула у него в лице? Всего на секунду?
Торвальд озадаченно хмурится, но тут принц берет его под руку.
– Здесь слишком душно, да? Не хотите прогуляться по галерее?
– Это было бы… очень славно, – отзывается Торвальд удивленно, но искренне, потому что здесь и правда жарко.
Даже хотя окна широко распахнуты навстречу летнему ветерку, здесь не хватает воздуха, потому что людей слишком много. Стефан ведет его наверх по витой лестнице.
Галерея – это широкий балкон прямо над бальным залом. Здесь не намного прохладнее, но гораздо больше места, а шторы создают иллюзию уединения. Не то чтобы их нельзя было увидеть, но все же они не стоят как на ладони.
– Простите, что не смогли выйти на улицу, – говорит принц Стефан, – здесь вряд ли многим лучше, но прием устроен в нашу честь. Если мы оба уйдем, всем остальным тоже придется последовать нашему примеру. – Он садится на низкую кушетку. На мгновение Торвальд читает в его лице усталость, но как и в прошлый раз через секунду все исчезает. – Не люблю портить людям праздник.
После секундного колебания Торвальд тоже садится.
– Сомневаюсь, что они заметят мое отсутствие.
– Вы шутите? Они здесь, чтобы увидеть как раз вас, не меня же? Подумать только, жених принца – настоящий человек-волк! Не бросится ли он на кого-нибудь из гостей? Не превратится ли в четырехногого прямо посреди бального зала? А нет ли у него собачьей головы или больших лохматых ушей? Они ни за что такого не пропустят.
Улыбка принца становится кривой и насмешливой – но смеется он не над Торвальдом, скорее, над толпой внизу – и от этого не так обидно, хотя, пожалуй, все это правда. При этой мысли Торвальд стискивает зубы. Человек-волк при дворе – да уж. Какое зрелище он собой представляет. Все это лишь интермедия, и он чертовски рад, что на двух ногах почти человек.
– Почему просто не отослать меня обратно?
Принц выглядит искренне изумленным.
– Что?
Сейчас, сорвавшись, Торвальд уже не может остановиться.
– Зачем этот спектакль? Эта игра?.. Я вовсе не искупительная жертва, я не подхожу на роль невесты. Я – оскорбление, издевка и приглашение разорвать мирный договор одновременно, вы ведь должны понимать. Нет смысла в… во всем этом, – Торвальд рассерженно обводит рукой зал внизу, – когда вам так же, как и мне, известно, что вы отправите меня назад. Дело в том, что я абсолютно, абсолютно неподходящая кандидатура!
Во время его вспышки принц лишь смотрит на него, и Торвальд чувствует, как его лицо заливает краска стыда за эту почти истерику. Да он и сам хорош. Может, его теперь просто казнят, думает он с отчаяньем, и избавят его альфу от хлопот.
– …Торвальд, – говорит принц, и его голос необычайно мягок. – Мы не станем отсылать вас обратно.
Что… Что?
– Что?
Принц Стефан бросает короткий взгляд через плечо, но поблизости никого нет, и их окружают плотные бархатные шторы. Он наклоняется вперед и говорит серьезным низким голосом, совершенно не похожим на его радостное щебетание:
– Конечно, вы неподходящая кандидатура, причем неподходящая нарочно. Вашей стороне не нужен мир, так же как и некоторым с моей, если уж на то пошло. Но это мирное соглашение досталось нам слишком дорого, и мне плевать, что наши стороны его не желают. Я не хочу больше пачкать свои руки в крови, посылая невинных людей на смерть.
Мимо проходит лакей с подносом, полным тарталеток, и принц выпрямляет спину. Глупая улыбка снова на его лице, и он тянется к подносу, тщательно изображая благодарность. Торвальд смотрит, как он ест, и понимает, что явно недооценил принца. Лакей уходит, а Торвальд продолжает изучающе разглядывать Стефана. Пытаясь его раскусить.
А потом до него вдруг доходит, во-первых, что никто не собирается выставлять его из столицы, во-вторых, что ему больше не нужно думать о своей возможной казни, и в-третьих, что ему теперь, похоже, придется привыкать к подобным балам. Последний пункт почти сводит на нет плюсы первых двух.
– Но я же мужчина.
– В самом деле? – Принц скашивает на него глаза. – А я и не догадался. Ну, тогда все отменяется.
Торвальд рассерженно булькает.
– Вы можете разговаривать серьезно? Да это все вообще законно? Мой альфа хочет одного – сделать из вас посмешище. Вы должны это понимать. У вас не будет наследников, нет смысла…
– Торвальд. Успокойтесь. Конечно, я понимаю. – Теперь принц смотрит прямо на него. – Это не имеет значения. Мы к этому готовы. Мирный договор не будет разорван. – Он немного откидывается на подушки. – Это политический брак. Он нужен для того, чтобы не пришлось проливать кровь, его даже не обязательно консуммировать. Наследники не имеют значения. У меня есть братья, вы ведь знаете, и я даже не первый в очереди на трон.
Принц бросает взгляд на бальный зал и вздыхает. Он встает, расправляет невидимую складку на мантии и отворачивается.
– Мы здесь уже достаточно долго. Скоро нас начнут искать, – говорит он, с этими словами на его лицо возвращается радостная улыбка, и он выглядит таким же беззаботным, как и все придворные.
Торвальду интересно, сколько лет ему понадобилось, чтобы довести до совершенства эту маску и насколько выгодно ему казаться безобидным.
Стефан протягивает ему руку.
– Ну что, изобразим счастливую супружескую пару?
После секундных колебаний Торвальд соглашается.
оставить свою «спасибу»
Рядом с принцем Стефаном намного легче, он весело чирикает, пока Торвальд молчит, еще в шоке оттого что, похоже, он все-таки останется здесь.
Они в самом деле собираются пройти через этот фарс.
Торвальд все еще оглушен и почти пьян, когда ему наконец удается сбежать с этого приема к себе, в выделенные ему комнаты, и повалиться на кровать, не озаботившись тем, чтобы снять с себя что-то, кроме тяжелых доспехов. Даже стащить сапоги – слишком нелегкая задача.
Он лежит на спине в постели, слишком мягкой и слишком широкой, а потолок медленно кружится над его головой. Принц умнее, чем кажется, и пускай уважение между ними только зарождается, этого более чем достаточно.
Может, потом будет и больше, но лучше на это не рассчитывать.
Таковы политические браки, каковы бы ни были обстоятельства; вы оказываетесь привязаны друг к другу, и чувства обоих не важны. Но чтобы предотвратить падение обратно в кровавое пекло войны, которая, Торвальд почти уверен, продолжится, пока оба их народа не будут уничтожены, он с радостью пойдет на это.
Когда он просыпается на следующее утро, веки тяжелые, во рту привкус тухлятины и на языке вяжет. Он приоткрывает глаза, и в них бьет солнце, Торвальд стонет и заслоняется рукой. Прошлая ночь в каком-то отвратительном тумане. И по головной боли легко догадаться отчего.
Остается надеяться, что он не натворил каких-нибудь глупостей, но трудно сказать наверняка.
Больше всего на свете ему хочется стакан воды.
На столе стоит кувшин, но он в другом конце комнаты, и Торвальд недовольно щурится. Судя по солнцу еще рано. Только-только рассвело, если верить слабо-розовому оттенку падающего в окно света. Других людей не слышно.
Наконец он стискивает зубы, соскальзывает с постели и, пошатываясь, идет к столу. Вода внутри чистая и прохладная, и он даже не думает о стакане. Вместо этого он сползает на пол посреди лужи ужасного солнечного света, глотая воду прямо из кувшина и жалея себя, пока головная боль постепенно не утихает.
Он оживает и понимает, что разбросанные части доспехов аккуратно сложены, а сапоги по-военному ровно стоят в ногах кровати. Он на мгновение задумывается. Наверное, кто-то из слуг все сложил и расставил. Хотя ощущение странное. Он привык к военным лагерям, где ты убираешь за собой сам, если не хочешь получить нагоняй или понижение в звании.
Торвальд никогда не занимал столь высокого положения, чтобы иметь камердинера. Странно осознавать, что теперь вокруг есть люди, которые выполняют за него подобную работу и незаметно ходят по дворцу, когда он не видит.
Он ставит кувшин на стол, встает на ноги и начинает снимать с себя остатки одежды. Кожаные доспехи такие же, как обычно, но сорочка так сильно воняет потом, что он морщит нос. Сложив, он оставляет ее на столе и остатками воды смывает с себя вчерашний пот.
Закончив, Торвальд голышом стоит посреди своих комнат – влажная загорелая кожа блестит в утреннем свете – и думает, что же теперь делать.
Именно в этот момент дверь приоткрывается. Он резко разворачивается, ожидая… он сам не знает чего, наверное, нападения – а видит удивленную служанку, которая замирает, краснеет, роняя на пол целую стопку постельного белья.
– Ой! – пищит она.
Смутившись и сам, Торвальд стягивает с постели простыню и обматывает вокруг талии. К тому времени девушка уже на коленях собирает упавшие вещи и, запинаясь, рассыпается в извинениях. Он внутренне стонет. Ну неужели нельзя хотя бы пять минут прожить, не падая задом в грязь, выражаясь метафорически.
– Ничего страшного, – уверяет ее Торвальд, тоже садясь на корточки и подбирая полотенца, но когда он тянет к ней руку, она отшатывается. Торвальд замирает. Девушка выглядит… Она выглядит испуганной, он застывает, прежде чем убрать руку.
Девушка снова начинает собирать вещи и постоянно косится на него.
– Я не сделаю тебе больно.
Она подхватывает остатки белья и встает.
– Конечно, нет, сэр! – Ее голос звучит почти истерично.
И она убегает, а растерянный Торвальд остается один. Что это было? Неужели одно его присутствие вселяет такой страх? Или она ждала, что он сейчас обрастет шерстью, отрастит клыки и перегрызет ей горло?
Он вздыхает и снова поднимается на ноги. А потом вытягивает перед собой руку. Да, ногти и зубы у него даже в двуногой форме немного длиннее и острее, чем у людей, но он же не монстр какой-нибудь.
Может, дело в том, что он тот, кто он есть; видимо, в сознании этих людей от дикаря до бешеного зверя всего один шаг. Помрачнев, Торвальд закрывает дверь и бросает простыню на кровать. И только тогда понимает, что девушка забыла – или нарочно оставила? – какую-то одежду.
Торвальд наклоняется за ней. Это мужской столичный костюм, отлично скроенный.
Предмет за предметом Торвальд надевает его на себя и понимает, что тот ему как раз по размеру.
В отличие от распространенной в столице одежды, однако, этот костюм не кричаще-радужных, а приглушенных тонов – в зеленовато-коричнево-серой гамме. И покрой у него очень простой, но все же не старомодный. Очень в стиле Торвальда, и ему становится интересно, кто же сделал для него этот костюм.
Более-менее приведя себя в порядок, он выбирается в коридор, и к нему тотчас подлетает еще один слуга. Этот старше, к тому же мужчина, возможно, дворецкий.
– Вас приглашают в восточный обеденный зал, сэр Лайфссон.
Торвальд не рыцарь и не лорд, его звания тут ничего не значат. До недавнего продвижения по службе он был всего лишь капитаном, но повысили его, только потому что больше выживших не было, и ему до сих пор не по себе, когда с ним обращаются, как с вышестоящим. Хотя поправлять здесь всех без толку… все равно никто не запомнит.
Впрочем, он довольно голоден и не может отказаться.
– Проводите меня.
Восточный обеденный зал меньше, чем он ожидал, что, впрочем, к лучшему, потому что людей здесь всего трое: Торвальд, принц Стефан и слуга, который вручает ему тарелку с омлетом и копченой говядиной, как только он садится.
В комнате высокие арочные окна, из которых виден сад и в которые ярко светит солнце.
Почувствовав вдруг, что умирает с голоду, Торвальд самозабвенно зарывается вилкой в яйца, пока не соображает – с набитым ртом и локтями на столе – что принц насмешливо смотрит на него, а все уроки этикета прошли зря. Он глотает и смущенно откладывает вилку.
– Ох, прошу прощения.
– Нет, нет, продолжайте. Вы же проголодались. Не стоит обращать на меня внимания.
Торвальд снова поднимает вилку, и на тот раз не забывает есть маленькими кусочками. Омлет очень вкусный, пористый и легкий, а ветчина – приятно соленая. Он старается не говорить с полным ртом и следить за тем, чтобы локти не касались скатерти. Непросто забыть целую жизнь, когда тебя подобное не заботило.
– Для меня все это непривычно, – неловко признается Торвальд. – Мне никогда не приходилось думать о том… как я выгляжу со стороны… Прежде.
– Несмотря на это, выглядите вы отлично. Портные постарались на славу.
Торвальд секунду оглядывает себя, свою новую одежду.
– Это ваша работа?
– Моя? Я не смог бы и пуговицу пришить, даже если бы от этого зависела моя жизнь. Я просто приказал сделать этот костюм… Благодарить надо не меня. – Принц накалывает маленький печеный помидор на вилку и закидывает его в рот. – Вам нужно было хоть что-то, помимо доспехов, в конце концов. Конечно, появление в них в первый раз несет определенную выгоду, они безусловно привлекают всеобщее внимание, но после первого всплеска цветов, лучше немного смягчить тон красок. Передайте, пожалуйста, кофе.
Торвальд протягивает ему высокий серебряный кофейник, и принц наливает темную исходящую паром жидкость в две тонкие белые чашечки. Одну он передает Торвальду, и Торвальд настороженно делает глоток. Напиток горячий и горький, но определенно помогает проснуться.
– А теперь, – продолжает принц, – нам нужно обсудить стратегию. Ситуация у нас все еще ненадежная, вы ведь понимаете.
Торвальд задумывается на мгновение, а потом делает еще глоток кофе, чтобы скрыть растерянность.
– Стратегию? Разве мы просто не… – он неопределенно взмахивает рукой, – вступаем в брак? Зачем тут стратегия?
Принц отодвигает в сторону тарелку, и слуга тут же незаметно убирает ее со стола. Принц Стефан наклоняется вперед, положив локти на чистую белую скатерть (то есть теперь так можно?), а подбородок – на руки.
– За всем. Как вы сказали вчера вечером, эта свадьба – фикция, но мне надо, чтобы все у нас получилось. Однако теперь, когда я не отказал вам сразу, вмешаются внешние силы. Не все хотят, чтобы эта война закончилась.
Торвальду стоило это предвидеть.
Проблема в том, что он всегда ставил перед собой элементарные стратегические задачи – как, например, сохранить жизнь своим людям на поле битвы, и совершенно не разбирался в сложных политических играх. Хотя ему, как и всем, известно, что результат подобных игр может быть столь же смертельно опасным, как орудийный огонь.
– А король и королева в этом не замешаны?
На мгновение принц странно поджимает губы.
– Этот вопрос… оставили лично мне. Считайте это проверкой моей изобретательности.
Это явно не вся правда, даже и близко не вся. Скорее всего правда с этим ответом и рядом не лежала. И все же Торвальд почти уверен, что это лучшее объяснение, на которое он может рассчитывать. И тот факт, что они вдвоем должны выкручиваться сами по себе, второстепенен.
– Наша главная забота – разубедить обеспокоенных горожан вонзать нож вам в спину, чтобы защитить меня, – сухо продолжает принц Стефан, – что, если уж на то пошло, вряд ли будет такой уж проблемой, но как есть мы положение вещей оставить не можем; вам надо продумать свой образ. Воин-варвар, который был здесь вчера, хорош для первого впечатления, он силен и мужествен. Впечатляет. Но никто к такому нежной любовью не воспылает, к тому же ваш народ у нас и так… не в чести.
Торвальд вспоминает служаночку, которая от него сбежала, и понимает, что это правда. Он дикое животное, которое крадет принца у своего народа. Нахмурившись, Торвальд рассеянно теребит свой новый костюм.
– Поэтому нам нужно продумать стратегию?
– Именно. Вам необходимо смягчиться… любовь, укротившая волка – идеальное объяснение, не думаете? И вся столица станет есть с ваших ладоней. – Он сверкает очередной лучезарной улыбкой, и на этот раз в ней явственно проглядывает что-то дьявольское. – И для этого вам нужно лишь сделать вид, что вы влюблены в меня, и все получится. Если повезет, и вы хороший актер.
– Все не может быть так просто.
– Конечно, нет. Но мне всегда казалось, что планы не должны быть расписаны по пунктам, тогда, если что-то пойдет не так – а такое обязательно произойдет, – легче приспособиться.
Принц Стефан допивает свой кофе, и Торвальд удивляется, как ему это удается. Кофе все еще обжигающе горячий, взгляд сам собой притягивается к горлу принца. Он зачарованно смотрит на эту бледную кожу, пока не соображает вдруг, что творит, и не дает себе внутреннюю затрещину за то, что так легко отвлекается.
Принц с едва заметным звоном ставит хрупкую белую чашку на блюдце.
– Свадьба будет через неделю в следующую пятницу. Как вы на это смотрите?
Торвальд захлебывается кофе и вытирает губы.
– А… я думал, сперва должна быть помолвка?
– Так и есть, – кивает принц, – она сейчас.
Торвальд сидит на стуле, пытаясь впитать эту новость. Он ждал хоть какой-то отсрочки. Допустимой погрешности между тем временем, когда он еще думал, что его казнят или отошлют обратно, и тем, когда понял, что теперь в самом деле обручен, и ему необходимо выучить все правила этикета при дворе или хотя бы выяснить, где его место; одна неделя – это чертовски мало.
Через неделю он собственноручно выставит себя на посмешище с принцем под руку. Он слегка истерично думает, что в свадебном платье будет смотреться абсолютно нелепо, ведь едва ли кто-то заставит принца его надеть.
Нет, это глупая мысль. Это мероприятие будет формальным, строгим и сокрушительно официальным. Ему вдруг становится совсем не по себе. Он к этому не готов. Никогда не был готов к такому, и теперь, больше чем когда-либо, он чувствует себя тупым животным в человеческом теле.
Какая-то часть его хочет броситься в зеленый сад, который видно из окна, скинуть этот сложный облик, сменив на что-то попроще, и сбежать в леса, чтобы там доживать свои дни просто обычным волком.
Вместо этого он, как идиот, сидит на месте с чашечкой в руках.
– Что я должен делать?
– Много чего. Однако сегодня… – Принц Стефан тяжело опирается на стол, и Торвальд впервые за все это время видит напряжение и усталость, сковавшие его из-за такой простой вещи, как свадьба, которая прекратит войну… и Торвальду хочется снять с плеч Стефана эту тяжесть, хотя он понятия не имеет как. – Вам придется просто терпеть, пока вас колют булавками, и улыбаться, словно вам это нравится.
Только стоя на приступке посреди снующих туда-сюда швей и портных, напоминающих чертовски занятой пчелиный рой, он понимает, что тот имел в виду. Подготовить свадьбу – не шутка, хотя костюм, который сейчас кроят прямо на нем – не подвенечное платье, слава богам – не так уж и плох, если судить по тому, что видно в зеркале.
Покрой костюма – одновременно дань столичной моде и его низкому происхождению: изящество плавных контуров соседствует с грубостью меховой и кожаной отделки. То, во что его закутывают – а время от времени к нему прикалывают – это лишь наметки, но ему не стыдно было бы, если бы его в этом увидели.
К вечеру он, изможденный и исколотый булавками, валится без сил на кровать. Он лежит и размышляет над своей жизнью. И не будь она его собственной, он ни за что бы не поверил, что жизнь может быть такой вереницей абсолютнейших глупостей.
Во сне он волк, сильный и мощный, он чувствует, как перекатываются под кожей мускулы, пока он бежит по черно-серебряному лесу. У него крепкая челюсть, язык вываливается из пасти, и он ощущает, как морозный воздух кусает его за кончики покрытых длинной шерстью ушей. Снег под подушечками лап совсем холодный, и не слышно ни звука.
Он огибает холм и видит, как встает луна, восково-бледная и сияющая, как глаз вечной матери, и здесь кто-то его ждет. Это волк с длинным худым телом, светло-серым мехом, льдисто-голубыми глазами и хитрой ухмылкой. Они задумчиво кружат друг возле друга, а потом сон смазывается, как черная, белая и серебряная краски смешиваются в одно пятно, и они вдвоем катятся по заснеженному холму, словно щенки, рыча и кусаясь, но только в шутку.
Дни становятся более лихорадочными, чем Торвальд когда-либо себе представлял. Даже хуже, чем в любую из военных кампаний, в которых ему доводилось принимать участие. Но по крайней мере на этот раз никто не умирает, хотя Торвальду никак не продохнуть от званых обедов, примерок, приемов. Его представляют знати до тех пор, пока он напрочь не забывает все имена – снова – и не падает ночью в постель. Проходит пять дней, прежде чем у него выдается пять минут, чтобы посидеть, ничего не делая.
На улице темно, сад освещают только бледная луна и редкие мигающие фонари. Торвальд отыскал темную нишу и спрятался, и теперь сидит тут на белой мраморной скамье. Он почти уверен, что сегодня больше никому не понадобится, но в любом случае надеется, что здесь его никто не найдет. В тени живой изгороди прохладно, несмотря на теплый вечер.
Торвальд закрывает глаза. Он думает о сосновых лесах дома, где холодно даже в самое жаркое лето, но здесь он чует только странный аромат незнакомых цветов. В темноте слышатся крики ночных птиц.
Тихий звук шагов по каменным плитам заставляет его распахнуть глаза. Кто-то нарушил его покой… но когда он видит, кто это, ему остается только отчаянно застонать. Принц Стефан вскидывает бровь.
– Мне нужно отдохнуть, – просит Торвальд, – я не выдержу больше ни минуты политики.
Принц смеется, достаточно тихо, так что, кроме Торвальда, вряд ли кто расслышит.
– Не тревожьтесь, я здесь не по вашу душу. – Он садится на скамью рядом с Торвальдом. Скамья слишком короткая для двоих взрослых мужчин. – Вы лишили меня убежища. – Торвальд чувствует, как жар тела принца проникает в его собственное, и медленно сглатывает. «Вот, – думает он, – один из самых неловких аспектов брака по расчету». Принц – красивый мужчина. Достаточно красивый, чтобы, даже считая его не слишком умным, Торвальду хотелось прикоснуться к этому телу. Теперь хочется еще сильнее.
