Текст книги "Очаровательная идиотка"

Автор книги: Шарль Эксбрайя

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 14 страниц)

13 часов 30 минут

Когда Гарри Комптон выскочил из подъезда дома, где жили дамы Лайтфизер, Эверетт Картрайт только что сменил на посту коллегу. Инспектор Интеллидженс Сервис последовал за молодым человеком. Один за другим они сели в метро на Кентиш Таун, на Черринг Кросс пересели с Северной линии на Дистрикт Лайн. Наконец Комптон вышел на Патни Бридж и направился к докам, по всей видимости твердо решив броситься в воду. Однако в самый ответственный момент Картрайт схватил его за руку.

– Куда это вы собрались, мой мальчик?

– В ад, отпустите меня!

– Не принуждайте меня лупить вас по голове, дабы поставить мозги на место! Мне это было бы тем более неприятно, что ваше лицо, кажется, и так не совсем в порядке…

– Отвяжитесь, или я сам вас стукну!

– И сделаете глупость… Меня лучше не сердить… Но, послушайте, в вашем возрасте не кончают жизнь самоубийством!

– Да, если ты последняя сволочь!

– Ну, раз вы отдаете себе в этом отчет, дело не так безнадежно, как вам кажется.

Эти слова, по-видимому, тронули Гарри.

– Вы и в самом деле так думаете?

– Да.

– Спасибо. Кроме того, у меня еще остается возможность искупить вину…

Инспектор испугался, как бы рвение этого странного молодого человека и его внезапные угрызения совести не загубили всю операцию, так тщательно подготовленную Интеллидженс Сервис. Но каким образом отговорить его от намерения вернуться на правильную стезю, не возбудив подозрений? Не зная, что предпринять, Картрайт предложил Комптону выпить.

– Не каждый день выпадает случай спасти кому-нибудь жизнь… По-моему, это надо отметить… И потом я знаю одного молодого человека, который наложил на себя руки только потому, что в нужный момент не нашлось никого, кто сумел бы его отговорить и доказать, что жизнь – очень стоящая штука…

Не знай Эверетт Картрайт о тайной деятельности Комптона, он бы ровно ничего не понял в аллегорических объяснениях молодого человека. Тот нес какую-то ахинею о матери-кормилице, которую он предал ради другой матери, на сей раз – идеологической, хотя обе они – не женщины… Потом стал восторгаться Пенелопой, невинной жертвой, чья доверчивость превосходит все возможные границы. Так вот, он, Комптон, оказался таким мерзавцем, что вознамерился использовать эту наивность и нежные чувства девушки в не слишком благовидных целях. Меж тем для Пенни все это могло бы закончиться пожизненным тюремным заключением… А ведь она, бедняжка, ровно ничего не понимает и даже не догадывается, во что ее втягивают!

– А теперь, когда вам все известно, скажите, думаете ли вы по-прежнему, что я должен жить?

– По возрасту я гожусь вам в отцы… А потому позвольте уверить вас, что никогда не следует пытаться угадать, куда ведет нас судьба. Пути Господни неисповедимы… И, по-моему, противиться бесполезно.

– Так вы считаете, мне надо продолжать в том же духе?

– Да! Пока явственно не угадаете, не почувствуете, в чем ваш долг…

Проводив своего подопечного до станции метро Патни Бридж, Картрайт немедленно позвонил адмиралу Норланду и рассказал обо всем происшедшем. Норланд ответил, что этот Милукин, или Комптон, начинает ему нравиться и было бы очень жаль, если бы та или иная из враждующих сторон поспешила отправить его в лучший мир.

Немного взбодрившись после разговора с Картрайтом, Гарри стал обдумывать положение, ничего не смягчая, но стараясь мыслить трезво. Согласившись работать на Багдасарьяна, он, бесспорно, поступил гнуснейшим образом, во-первых, по отношению к Англии, где нашел пристанище его отец, а во-вторых, – к очаровательной Пенелопе и ее матери. Открыв же Пенелопе истинный характер своей деятельности, он изменил Багдасарьяну, благодаря щедротам которого жил в последние месяцы, не заботясь о завтрашнем дне. Короче, как ни крути, вел он себя премерзко. Гарри обуревала великая жажда самопожертвования. И перед смертью (а молодой человек вовсе не думал отказываться от своих мрачных замыслов) он твердо решил хотя бы отчасти искупить содеянное зло.

15 часов 00 минут

В ресторане на Грик-стрит Комптону сообщили, что Тер-Багдасарьян у себя дома. Он отправился туда. Армянин не любил, когда нарушали его сиесту, и встретил гостя весьма нелюбезно.

– Я уже просил вас, товарищ, никогда не приходить сюда без спросу. Может, надо разговаривать в приказной форме, чтобы до вас дошло?

Но и Гарри пребывал далеко не в радужном настроении.

– Вот что, Багдасарьян, послушайте меня хорошенько: плевать я хотел на ваши приказы!

Армянин, выронив наргиле, вскочил с дивана.

– Что? Что вы сказали? Что вы посмели сказать?

– Повторяю: я больше не считаю вас своим шефом, потому что решил покончить с этим ремеслом!

– Так-так…

Багдасарьян налил себе немного кофе, забыв предложить гостю.

– Но, как порядочный человек, я пришел сказать, что невольно вас предал.

Вне себя от волнения, армянин не заметил, что кофе льется мимо чашки, нанося непоправимый урон шелковой наволочке. Наконец он с трудом выдавил из себя:

– Я… н-не… п-понимаю…

Комптон рассказал о вчерашней схватке с гориллой и о полученных ранах, следы которых еще виднелись на его лице, о гостеприимстве миссис Лайтфизер, о нежной заботе обеих женщин и об угрызениях совести, охвативших его при мысли, что он отплатит за все это черной неблагодарностью, и, наконец, о своей исповеди. О попытке самоубийства Комптон умолчал.

Армянин, с трудом оправившись от потрясения, пришел в дикую ярость:

– Так я и знал! Я это предвидел! Я не хотел с вами связываться и был совершенно прав! А все – кровь вашей чертовой матери-англичанки!

– Извольте говорить о моей матери в другом тоне, или я вам морду разобью!

Тер-Багдасарьян покосился на молодого человека.

– Вот как, вы разобьете мне морду?

Молниеносным движением он выхватил из кармана внушительный нож, нажал на кнопку и выбросил длинное, острое, как бритва, лезвие.

– Мне было бы очень любопытно взглянуть, как вы это сделаете, Петр Сергеевич!

Гарри тут же умолк – в глубине души он смертельно боялся армянина. Но тот, видимо, пришел в себя и снова убрал нож.

– Ссориться – бесполезно, – заявил он. – А вот меры принять необходимо… Как эти женщины отреагировали на ваши слова?

– Как миссис Лайтфизер – не знаю, а Пенелопа призналась, что любит шпионов. Думаю, она мне не поверила.

– Вы полагаете, они заявят в полицию?

– Нет, ни в коем случае!

– А вы не упоминали… обо мне?

– Я… кажется, да…

– В каких словах?

– Боюсь, не слишком лестных…

Окончательно взяв себя в руки, армянин снова сел на диван, закурил наргиле и стал спокойно пускать колечки. Помолчав минуту-другую, он бесстрастно заметил:

– Петр Сергеевич Милукин, вы не можете не знать, какая судьба ожидает предателя…

– Да.

– Тогда самое умное, что вы можете сделать, – это приготовиться к смерти.

– Я готов.

Багдасарьян метнул на него быстрый взгляд.

– Это не так просто, как вы, по-видимому, воображаете, товарищ…

– То есть?

– Мне было бы несложно вас убить, но я отказываюсь действовать по собственной инициативе… Такие вещи решают наверху.

– Так позвоните шефу! Чего канителиться-то?

Армянин пожал плечами:

– Я не знаю шефа, Гарри Комптон.

– Не морочьте мне голову!

– Я знаю лишь человека, от которого получаю приказы, но над ним есть другой, и его мало кто из нас видел… во всяком случае, не я… А от него-то в конечном счете и зависит ваша судьба.

Багдасарьян производил впечатление человека медлительного, но сейчас он одним прыжком соскочил с дивана.

– Сидите здесь, Петр Сергеевич, и ждите моего возвращения!

– А куда, по-вашему, я мог бы уйти?

16 часов 30 минут

В помещении за лавкой бакалейщика, оказывавшего им гостеприимство, Тер-Багдасарьян, сидя напротив улыбающегося Федора Александровича Баланьева (причем от этой улыбки у него кровь стыла в жилах), пересказывал исповедь Комптона. Дослушав до конца, русский вздохнул:

– Все это крайне неприятно, дорогой Багдасарьян… во-первых, из-за ваших планов, которые, по-моему, оказались под угрозой… а во-вторых, потому что нам, очевидно, придется избавиться от целого ряда товарищей…

Армянину показалось, что его сердце сжала ледяная рука.

– Эти бристольские информаторы – просто болваны! Как они могли рекомендовать нам этого типа? Ладно, пусть поучатся, что такое чувство ответственности, в Сибири! И я сильно опасаюсь, дорогой Багдасарьян, как бы вам не пришлось их сопровождать…

– Мне?

– Вы продемонстрировали весьма прискорбное отсутствие чутья, дорогой Багдасарьян… я бы даже сказал, пагубное…

– Но как же я мог предвидеть, товарищ комиссар, что этот тип так стремительно впадет в мелкобуржуазную сентиментальность?

– Дорогой Тер-Багдасарьян, вам не хуже моего известно, что в нашей стране дар предвидения – необходимое условие выживания… Если я доложу о вашем промахе, дорогой Тер-Багдасарьян, наверняка найдутся люди, которые припомнят, что до тысяча девятьсот пятьдесят третьего года у себя в Ереване, в своей родной Армении, вы никогда не упускали случая воспевать Сталина… Помните, дорогой Тер-Багдасарьян, с каким энтузиазмом вы воспринимали культ личности?

– Так то до пятьдесят третьего, товарищ комиссар!

– Вся сила нашего законодательства в том, что оно не признает давности лет в отношении преступлений против государства. Вам очень нравится в Лондоне, Тер-Багдасарьян?

– Честно говоря…

– Ну да, ну да… Я слыхал, что ваш ресторан процветает и вам удается выжимать немало денег из этих свиней капиталистов-империалистов?

– Не больше, чем позволяет закон, товарищ комиссар!

Баланьев дружески хлопнул армянина по ляжке:

– Ох уж этот Багдасарьян!.. Боитесь ведь, что я отзову вас домой именем Партии?.. Жаль было бы покидать такое уютное гнездышко в Сохо и возвратиться в Армению… а то и оказаться в старой доброй Темзе, не так ли, дражайший?

– Вне всякого сомнения, товарищ комиссар.

– В таком случае, дорогой Тер-Багдасарьян, поскольку мы не можем медлить с похищением досье «Лавина», вот что вам придется сделать… и добиться успеха, если, конечно, вы не жаждете навлечь на себя крупные, очень крупные неприятности…

17 часов 30 минут

Гарри Комптон уже начал подумывать, что ожидание слишком затянулось. Армянин ушел больше часу назад. Внезапно тот вырос перед ним, хотя молодой человек не слышал, как он вернулся. Гарри сразу заметил расстроенный вид ресторатора, чье дурное настроение немедленно сказалось на нем.

– По вашей вине, Петр Сергеевич Милукин, я рискую погибнуть самым скверным образом, а главное – гораздо раньше срока. И только потому, что на меня возлагают ответственность за все ваши глупости! Но имейте в виду, я вовсе не собираюсь умирать! Я виделся с тем человеком. Излишне говорить, что он крайне недоволен вами, но операция уже начата, и мы никак не можем изменить ее ход. Все уже размечено, и главные действующие лица получили предупреждение. А потому волей-неволей вам придется продолжать и добыть для нас досье «Лавина».

– Я отказываюсь!

– Отказываетесь, Петр Сергеевич?

– Я чувствую, что не гожусь в шпионы, и, кроме того, в конечном счете, пожалуй, предпочту жить в Англии, а не в СССР.

– Правда? А вам не кажется, что это решение малость запоздало?

– Во всяком случае, никто и ничто не заставит меня передумать!

– О, вы ошибаетесь, Петр Сергеевич… Я это сделаю!

– Вы? И каким же образом?

– Да очень простым, Петр Сергеевич. При первой же попытке неподчинения с вашей стороны, при малейших признаках дурных намерений очаровательная мисс Лайтфизер отправится в мир иной!

– Вы не посмеете!

– Еще как посмею, дорогой Петр Сергеевич! А чтобы доказать вам, что мы ни перед чем не отступим, сегодня вечером, когда вы поведете свою Пенелопу в кино, я прикончу ее драгоценную мамашу.

– Но… за что?

– Да просто потому, что она имела несчастье слышать ваши излияния. Добавлю кстати, что, если вы тем или иным способом помешаете мне выполнить эту миссию, мое место немедленно займет другой, но начнет он с мисс Лайтфизер, а уж потом отправит дорогую старую маму следом за дочкой. У нас тоже есть культ семьи, ясно?

– Какой же вы подлец, Багдасарьян!

– А иначе как бы я выжил, кретин несчастный?

– А что, если я вас убью?

– Даже если бы у вас это вышло, в чем я глубоко сомневаюсь, это означало бы приговорить к смерти мисс Лайтфизер. Никто не заставлял вас перейти на нашу сторону, Петр Сергеевич Милукин, так ведь? Нам и в голову не приходило вас искать. Нет, вы пришли к нам сами, по доброй воле, отлично зная, что обратного пути нет. Если бы вы внимательно изучали марксизм-ленинизм, ни за что не поддались бы каким-то жалким угрызениям, порожденным религией, этой служанкой капитализма. В борьбе, которую мы ведем, нам нужны не любители романов-фельетонов, а люди, свободные от всяких реакционных предрассудков. Вы заявили, будто принадлежите к числу последних, и мы вам поверили. А у нас не принято допускать даже мысль о возможной ошибке. И зарубите это себе на носу, Петр Сергеевич. Вы станете Героем Советского Союза и при желании сможете сделать мисс Лайтфизер достойной гражданкой нашей страны!

– Но как же ее мать?

– О ней больше и речи быть не может! Вы неблагодарны, дорогой товарищ… Вас, между прочим, избавляют от будущей тещи… Следовало бы спасибо сказать, разве нет? Подумайте обо всех тех, кто был бы счастлив, окажи мы им подобную услугу!

20 часов 00 минут

Гарри Комптон чувствовал, что встретиться с матерью Пенелопы – выше его сил. Ни за что он не сможет беззаботно болтать с этой славной женщиной, зная, что ее в ближайшие несколько часов убьют. Как же он посмотрит ей в глаза? Каким образом, пригласив Пенелопу в кино, смотреть, как девушка прощается с матерью, нисколько не догадываясь, что больше не увидит ее живой? Гарри опасался, что не сможет скрывать правду, весь вечер проведя наедине с девушкой. А возвращение?.. Посмеет ли он проводить ее и поддержать в ту минуту, когда она обнаружит тело миссис Лайтфизер? Это будет тем ужаснее, что Тер-Багдасарьян наверняка пустит в ход нож… И однако Гарри должен выдержать это кошмарное испытание ради спасения Пенелопы. Он слишком хорошо знал, что те люди ничего не забывают и не прощают.

Молодой человек поднимался по лестнице очень медленно. Он задыхался, в горле пересохло от мучительной тревоги, сердце стучало как бешеное – Гарри нес свой незаметный со стороны крест и пошатывался под его тяжестью. И однако он жаждал, чтобы лестница никогда не кончилась.

Миссис Лайтфизер и ее дочь встретили молодого человека так спокойно и мило, будто и не было никакой нелепой сцены исповеди, достойной самого скверного выступления провинциальной труппы. К несчастью, при виде старой дамы Гарри ощутил непреодолимое желание снова упасть на колени, на сей раз – прося благословения. Десятки поколений Милукиных не желали оставить в покое своего потомка.

– Вы уже пили чай, дорогой Гарри?

И они решили убить такую милую женщину! Волна негодования подняла Гарри со стула.

– Нет, миссис Лайтфизер…

– В таком случае Пенни сейчас приготовит вам чашечку, и вы отведаете вот этого кекса… Это я его пекла… Получилось не слишком удачно, но я поняла, в чем ошибка, и в следующий раз сделаю лучше…

В следующий раз!.. Комптон едва не взвыл от горя! Бедная добрая миссис Лайтфизер, ей больше не представится случая испечь кекс! Молодой человек так страдал, что даже не поблагодарил Пенелопу за чай и позволил ей бросить в чашку три куска сахара, хотя всегда пил несладкий. Как бы ему хотелось увидеть Багдасарьяна связанным по рукам и ногам и медленно, потихонечку вытянуть из него все жилы в отместку за муки, которые он, Гарри, сейчас испытывал!

Когда миссис Лайтфизер заговорила с ним о давно задуманном ею путешествии в Девон, Комптон не выдержал и под влиянием горячей милукинской крови снова плюхнулся на колени на глазах у изумленных женщин. Драматизм сцены несколько сглаживало то обстоятельство, что Гарри и миссис Лайтфизер разделял стол, так что старая дама видела лишь голову и плечи Комптона.

– Вы плохо себя чувствуете, мистер Комптон?

– Простите! Простите меня!.. Если вы меня не простите, я сейчас же выброшусь в окно!

Миссис Лайтфизер посмотрела на Пенелопу. Девушка улыбнулась.

– Не пугайся, мама, я думаю, у него такая привычка, – мягко объяснила она. – Сначала это очень удивляет, но в конце концов, наверное, можно привыкнуть.

– Но, дорогая, он что, и в обществе ведет себя так же?

– До сих пор ничего подобного не случалось, мама.

Пенни глупо хихикнула и, подойдя к Гарри, положила руку ему на плечо.

– Лучше сядьте, Гарри. Тогда вам будет гораздо удобнее пить чай, правда?

В глубине души Комптон смутно надеялся, что они поймут, но, услышав прозаическое замечание Пенелопы, понял, что ошибался.

– За что же вы просили прощения, мой мальчик? – спросила миссис Лайтфизер.

– За все глупости, которые я наболтал вашей дочери сегодня утром!

Пенелопа снова рассмеялась.

– Надеюсь, вы не воображаете, будто я поверила всем вашим россказням, Гарри? Мама, Гарри пытался внушить мне, будто он шпион, предает Англию и на самом деле его зовут не Гарри Комптон, а Петр… уж не помню, как дальше. По-моему, он называл фамилию какого-то танцора.

Старая дама сурово покачала головой:

– Вероятно, наш молодой человек немного переел, или же это последствия вчерашней драки.

Вконец расстроенный Комптон встал, мысленно отдавая должное проницательности Никиты Хрущева, – ослепление империалистов и в самом деле граничит с полной слепотой! Внезапно он почувствовал, что совершенно обессилел и в то же время успокоился. Неверие Пенелопы гарантировало неоценимую помощь в осуществлении его миссии, именно потому что девушка ни о чем не догадывалась. Ах, если бы только Багдасарьян не решил прикончить миссис Лайтфизер!.. Сообразив, что эту несчастную убьют, считая опасной, в то время как она ровно ничего не знает, Гарри пришел в ужас. В первую минуту ему захотелось бежать к Багдасарьяну и поклясться, что произошла ошибка, что подозрения ни на чем не основаны и убийство совершенно бессмысленно, но, увы, молодой человек заранее знал, что все попытки уговорить армянина обречены на провал. Его сообщники не признавали права на жалость точно так же, как и на ошибку. Короче, Гарри только лишний раз выставил бы себя на посмешище. Про себя он с горечью упрекал обеих женщин в недостатке сообразительности и пытался отбросить угрызения совести. В конце концов, невозможно помешать людям идти навстречу своей судьбе…

– Я согласен с вами, миссис Лайтфизер, должно быть, я был не в своей тарелке… Простите мне эту дурацкую выходку…

– Я уже забыла о ней, мой дорогой мальчик. Вы, случайно, не собирались пригласить куда-нибудь Пенни?

Можно подумать, она сама хочет облегчить Тер-Багдасарьяну исполнение его мрачных намерений.

– С вашего разрешения, миссис Лайтфизер… И если Пенни не против.

Славная женщина с улыбкой потрепала Пенелопу по щеке.

– Пенни всегда не прочь погулять, правда, дорогая?

Дребезжащий смех барышни снова нарушил вечернюю тишину, и Гарри, чьи нервы уже разболтались до предела, вдруг с тревогой подумал, как отнесутся будущие московские друзья к блеянью его супруги.

– А куда вы хотите повести Пенни, мистер Комптон?

– Сейчас все только и говорят о фильме «Аламо». Он идет целых три часа, но, по отзывам, это потрясающе…

В первую очередь он хотел как можно дольше побыть с Пенелопой вне дома, чтобы не мешать армянину.

– Но это, кажется, фильм о войне? Я слышала, он ужасающе натуралистичен… А я терпеть не могу кровь, – заметила миссис Лайтфизер.

Нет, это уже было больше, гораздо больше, чем мог вынести Комптон. Эта несчастная не выносит вида крови! А ведь скоро она увидит свою собственную! Однако Гарри все же полагался на ловкость Тер-Багдасарьяна и надеялся, что милая старая дама умрет, не успев толком понять, что с ней произошло. Он встал.

– Не то чтобы я пытался вам указывать, Пенелопа… но, если мы не хотим пропустить начало, по-моему, лучше поторопиться. Нам ведь еще надо добираться до Черринг Кросс…

21 час 00 минут

Инспектор Картрайт очень устал. Когда Комптон и мисс Лайтфизер вышли из дома, он охотно поручил заботу о них сменившему его на дежурстве коллеге, а сам, немного отдохнув, толком не зная почему, отошел в другой конец улицы выкурить сигарету. Около десяти часов он уже собирался позвонить жене и предупредить, что возвращается домой, как вдруг заметил приближающегося Тер-Багдасарьяна. Картрайту сразу расхотелось спать. Что привело армянина в этот квартал? Инспектор не верил в случайные совпадения и, когда Багдасарьян исчез в подъезде дома, где жили мать и дочь Лайтфизер, бросился звонить по телефону, но уже вовсе не жене.

Желая остаться незамеченным, Багдасарьян подождал, пока консьержка выйдет в соседний дом, и только тогда проскользнул в подъезд. По лестнице он взбежал с довольно неожиданной для такого грузного мужчины прытью. При этом он умел передвигаться совершенно бесшумно. Добравшись до двери миссис Лайтфизер, армянин хотел было позвонить, но одумался и тихонько постучал. Прежде чем в коридоре послышались шаги, ему пришлось повторить маневр несколько раз.

– Что там такое? – спросил скорее удивленный, нежели испуганный голос старой дамы.

– Полиция, миссис Лайтфизер… Это инспектор, который уже приходил спрашивать о вашей дочери…

– А, ладно…

Старушка сняла множество цепочек и пригласила войти того, кто собирался стать ее убийцей.

– Господин инспектор! В такой час? Надеюсь, вы не принесли мне дурные новости?

– Кто может знать, что он несет с собой, миссис Лайтфизер?

Отвечая, Багдасарьян закрыл за собой дверь.

– Мисс Лайтфизер нет дома?

– Нет, она ушла с другом в кино.

– Отлично… Нам совершенно незачем торопиться… Не знаю, как вы, мэм, а я терпеть не могу, когда меня подталкивают.

– Согласна с вами, инспектор. Когда вы постучали, я как раз собиралась пить чай… Хотите составить мне компанию?

– Почему бы и нет?

Они перешли в гостиную, и старая дама предложила гостю сесть в кресло напротив нее.

– Рецепт заварки я получила от бабушки, – объяснила она, наливая чай. – Надеюсь, вам понравится.

– Во всяком случае, пахнет очень хорошо.

Оба пили чай с видимым удовольствием. Наконец армянин, удовлетворенно вздохнув, опустил чашку.

– Восхитительно, миссис Лайтфизер… Как жаль…

– Простите?

– Жаль, что мне предстоит выполнить столь неприятную миссию. Но в вашем возрасте, миссис Лайтфизер, вам наверняка известно, что, если дело решенное, ничего не изменишь…

– Боюсь, я не очень хорошо вас понимаю…

– Вы боитесь смерти, миссис Лайтфизер?

– Смерти? Не думаю… Но могу я узнать, с какой целью вы задали мне подобный вопрос?

– Потому что я пришел сюда убить вас, миссис Лайтфизер.

– А?

– Я очень надеюсь, что вы не станете портить дело криками или любыми другими попытками такого рода… Если вы согласитесь вести себя разумно, я покажу вам, что более опытного в этом деле человека трудно найти. Не стану утверждать, будто смерть от моей руки – удовольствие, но, в конце концов, при разумном подходе вы практически ничего не почувствуете.

Старая дама как будто бы не особенно испугалась. Она допила чай, поставила чашку на блюдце и аккуратно вытерла губы.

– Хотите кусочек кекса, господин инспектор?

При всем своем хладнокровии Багдасарьян слегка растерялся.

– Но, миссис Лайтфизер, разве вы не поняли, что я…

– Да-да! Вы пришли меня убить, правильно? Отлично. Я думаю, вы приняли все возможные меры, и мои попытки спастись ровно ни к чему бы не привели? Согласитесь, однако, что это вовсе не повод лишать меня последнего наслаждения в этой жизни – например, съесть вот этот кусочек кекса…

Армянин поклонился.

– Позвольте заверить вас, миссис Лайтфизер, что вы были бы достойны родиться в Советском Союзе и что я глубоко сожалею о печальном долге, который мне предстоит выполнить.

– Я совершенно не понимаю, при чем тут Советский Союз, но, вероятно, задавать вопросы – слишком поздно. Тем не менее мне хотелось бы узнать от вас, какую ошибку я совершила и кому причинила вред. Короче говоря, чем я заслужила такое наказание?

– Это не наказание, миссис Лайтфизер, и мне было бы в самом деле досадно, если бы вы рассматривали свое исчезновение именно так. Вы падете, как солдат… потому что случаю было угодно сделать так, чтобы вы появились на свет здесь, а не там… Скажем, вы умираете по причинам международного характера, миссис Лайтфизер.

– Удивительно… Мой отец был йоркширским пастором, мать – учительницей… Муж торговал шерстью в Манчестере… Вот уж никогда бы не подумала, что такие незаметные люди с их более чем обыденным существованием способны бросить тень на кого-то или что-то в международном масштабе! Я не смею сказать, что довольна ожидающей меня судьбой, но, прошу прощения, она мне немного льстит… Жаль, что никто, кроме нас с вами, об этом не догадывается…

– Позвольте признаться, миссис Лайтфизер, что вы нравитесь мне все больше и больше…

– Я очень тронута, мистер…

– Тер-Багдасарьян.

– Мистер Багдасарьян, а моя дочь? Вы и ее тоже…

– Нет-нет! Напротив! Я обещаю, что вашу дочь ждет очень счастливая судьба. Даю вам слово!

– Благодарю. Для матери это самое главное, не так ли?

– Для капиталистической матери – конечно… Вы согласны предупредить меня, когда подготовитесь?

– А вы спешите?

– Не то чтобы очень, но все же… слишком задерживаться было бы не совсем естественно, правда?

– Разумеется. Но все же давайте допьем чай, хорошо?

– С удовольствием.

Миссис Лайтфизер вылила в чашку гостя почти всю заварку. Получилось слишком крепко.

– О, прошу прощения… Мне следовало бы подлить горячей воды. Но если положить побольше сахара…

– Я обожаю очень сладкий чай.

Багдасарьян положил четыре куска сахару, но тем не менее чай показался ему горьковатым. Полагая, что жертва никуда не денется, он попросил:

– Когда вам угодно, чтобы я приступил к делу, миссис Лайтфизер?

– Я прошу отсрочки всего на двадцать минут – надо же приготовиться к столь неожиданному уходу из этого мира! Вы позволите?

– Договорились, но не больше двадцати минут, хорошо?

– Я думаю, что вполне хватит…