Текст книги "Врата Небесного спокойствия"

Автор книги: Шань Са

Глава VII

На следующий день они нашли у реки корзину и брошенные в траве простыни. Чжао понял, что они спугнули преступницу – она перебралась на другой берег и сбежала в горы.

Солдаты переплыли реку, но ничего не обнаружили. Двое солдат повезли Ванов в Пекин, чтобы передать в руки правосудия. Чжао отослал с ними донесение с просьбой прислать подкрепление.

Он поселился в доме Ванов. Каждое утро военные отправлялись на поиски беглянки. Чжао все больше замыкался в себе и говорил с подчиненными только о деле. Все остальное время он в одиночестве гулял у моря или садился перед входной дверью и смотрел вдаль, за горизонт.

Солдаты быстро завоевали симпатии рыбаков. Вечерами они помогали разгружать сети, таскали в дома пресную воду, терпеливо разъясняли, что происходит в Пекине: жизнь столицы оставалась для местных жителей полной загадкой.

Однажды Чжао пригласил мужчин на ужин и угостил их отменной рисовой водкой. На печи жарилась рыба, все расселись поудобнее, выпили и расслабились.

Чжао поинтересовался, может ли кто-нибудь из мужчин повести его отряд в горы.

Наступило долгое молчание. Потом самый старый из рыбаков медленно набил трубку, закурил и, наконец, заговорил:

– Нам не место в горах. Предки научили нас понимать море. В горах опасно. Склоны заросли лесом, туда не заглядывает солнце, там прячутся дикие звери, а человек может заблудиться и пропасть. Когда идешь по лесу, остерегайся удава, чтобы не свалился на тебя с ветки и не задушил, и смертельного укуса гадюки – она нападает с быстротой молнии. Над ядовитыми растениями стелется туман, и в этом тумане живут злые духи. По ночам из лесной чащи до деревни долетают пронзительные крики птиц. Это души погибших в горах людей предостерегают нас об опасности, молят не повторять их ошибок. Так что нам лучше следовать наказу предков и оставаться у моря. Здесь чистый воздух и простор, а море кормит нас. Не стоит рисковать жизнью в горах. Девушка ушла и никогда не вернется…

– И вообще, – вступил в разговор другой рыбак, – когда преступница, которую вы ищете, появилась у нас, она была одержима. Я ходил посмотреть на нее. Жуткое зрелище… она вся пылала, щеки – как два языка пламени. Черные глаза уставились в одну точку, а лицо белее снега. Лежит на кровати, волосы разбросаны по подушке. То улыбается, то плачет. Говорила, что повсюду кровь, звала мать, бредила. Я сказал тетушке Ван, чтобы позвала колдуна. Она так и сделала. На следующий день колдун объявил, что в девушку вселился дух горы и нужно принести ему дары. Мы все очень боялись, но отправились на другой берег реки, к подножию горы, воскурили ладан под скалой, разложили на траве свежую рыбу, ракушки, фрукты и цветы. Мы молились. Просили духа оставить нас в покое, обещали каждые три месяца приносить ему дары. Вечером жар у девушки спал, она начала потеть, а наутро сказала, что хочет есть, и болезнь ушла…

От трубочного дыма у Чжао защипало глаза, он вышел во двор, сел под персиком и жадно вдохнул соленый воздух. На темном небе сверкали звезды, над морем кружили одинокие чайки. От их стонов ночь казалась еще безмятежнее. Внезапно в воздухе разнесся тоскливый крик, и Чжао рывком обернулся: горы огромной черной тенью выделялись на фоне неба с желтым полумесяцем луны. Крик повторился, прозвучав еще отчаяннее. Гигантская птица тяжело взмыла над холмами и скрылась в горах.

Чжао вернулся в дом. Пирушка продолжалась. Сотрапезники угощались хрустящими рыбешками. Старейшина рыбаков что-то рассказывал, молодые солдаты слушали затаив дыхание. Чжао хотел уйти, но слова старика заставили его остаться.

– …Известно ли вам, что этими горами правит дух? Мне рассказал об этом дед, когда я был совсем маленьким, а он узнал об этом от своего деда. Дух похож на молодую женщину с длинными, до пят, черными волосами. У нее черные раскосые глаза. Она никогда не улыбается, потому что тогда становится еще прекраснее, и даже горы могут рухнуть, не устояв перед ее красотой! Одеждой ей служат вьющиеся вечнозеленые растения. Когда она идет по земле, вокруг веет ароматный ветерок, поднимая в воздух разноцветные лепестки. Красавица ездит верхом на леопарде, а следом бегут дикие звери.

Однажды она купалась в реке и увидела в воде отражение человека – он подсматривал за ней. По ее приказу леопард схватил юношу, потерявшего сознание от ужаса, и положил его к ногам хозяйки.

Красавица с первого взгляда влюбилась в него. Смочив пальцы водой, она нежно отерла его прекрасное лицо. Юноша очнулся. Он сказал, что заблудился в лесу и должен спешить домой, к больной матери, но пообещал вернуться и навек остаться с возлюбленной. Они назначили встречу на вершине горы, через месяц, в день праздника Луны, и тигр доставил юношу домой.

Наступил день праздника. В тот вечер на небе сияла полная Луна. Красавица призрак ждала суженого на вершине: она украсила волосы самыми прекрасными цветами и лежала, прижавшись к леопарду. Из глубоких ущелий поднимался туман, что-то тихо бормотал ветерок, казалось, весь мир застыл в ожидании. Солнце медленно опускалось за гору и наконец погасло, но юноша все не шел. «Почему его нет? Неужели моего возлюбленного увлекла другая женщина?» Владычицей горы овладели боль и отчаяние, и в небе загрохотал гром; молния разорвала завесу облаков, ветер с корнем рвал из земли деревья. Хищники легли на землю и зарычали. Юноша так и не появился. С тех самых пор, стоит разыграться ненастью, когда воет ветер и беснуется море, люди говорят, что призрак красавицы оплакивает свою горькую судьбу. А если погода хорошая и с ясного неба светит солнце, значит, к ней вернулась надежда и она готовится к свиданию с возлюбленным…

– С молодым человеком могло случиться несчастье! – воскликнул один из солдат.

– А может, он просто не захотел одиноко жить в горах, – возразил другой.

– Он дал клятву и должен был сдержать слово. Скорее всего, с ним и правда что-то случилось.

– Он пообещал вернуться из страха.

– Как можно бояться любимой?

Солдаты заспорили.

Чжао встал и вышел из дома.

Из Пекина прибыло подкрепление – тридцать горных стрелков. Отряд Чжао покинул деревню; рыбаки, стоя на холме, долго смотрели ему вслед.

Чжао разделил солдат на пять групп по шесть человек в каждой и разослал их на поиски, приказав каждые два дня обозначать свое местоположение зеленой ракетой.

Сам он с оставшимися людьми весь день продвигался по направлению к горе. Остановились они только на закате. Пока солдаты шумно разбивали лагерь, Чжао взобрался на первый хребет.

Перед ним простиралась бесконечная горная гряда: от вида поросших темной зеленью склонов у Чжао закружилась голова. Он оглядел местность в бинокль, но не заметил ничего, кроме моря волнующихся под ветром деревьев.

Глава VIII

Матушка Ван продала сделанные Аямэй украшения, на вырученные деньги купила два метра красной ткани и за три ночи сшила девушке брюки. Она отдала ей маленький сизо-синий кафтанчик, который носила до замужества. Обильно смочив густые волосы юной женщины маслом, она заплела их в толстую косу, обернула вокруг головы и закрепила деревянным гребнем.

Одетая как дочь рыбака, Аямэй сидела на берегу реки и смотрела на свое отражение в воде.

Девушка впервые в жизни заработала деньги собственным трудом. Она говорила себе, что тратить их нужно экономно, тогда можно будет однажды купить мебель, завести кур, посадить вокруг дома розы. Строя в голове бесконечные планы, Аямэй закончила стирку, ополоснула белье, сложила его в корзину и отправилась домой.

Она шла по тропинке между цветущими холмами, слушала пение птиц и бормотание ветра. Вскоре вдалеке показалась залитая солнцем деревушка, неподвижная, как старая перевернутая вверх дном лодка.

Внезапно внимание Аямэй привлекли черные точки на горизонте. Через несколько минут она поняла, что к деревне направляются две машины. Судя по зеленому цвету, это были армейские грузовики.

Охваченная ужасом, Аямэй уронила корзину и побежала к реке. Она в панике прыгнула в воду и попыталась переплыть на другой берег, но не справилась с течением и только в устье сумела ухватиться за ветку и выбралась на сушу.

Она побежала к горе.

Оказавшись в лесу, Аямэй остановилась, чтобы перевести дух и подумать. Прямо у ее ног начиналась тропинка, петлявшая между вековыми деревьями и гигантскими валунами. След ее терялся в зарослях густого кустарника.

Через час шум реки смолк, уступив место пугающе гулкой тишине. В воздухе стоял густой запах лишайников и опавшей листвы. Солнце и дневной свет исчезли.

Внезапно Аямэй услышала у себя за спиной звук чьих-то шагов.

«Солдаты!» – вздрогнув от ужаса, подумала Аямэй. Она хотела бежать – и не могла, ноги не слушались ее. Девушка в отчаянии огляделась вокруг. На лес опускался густой туман, давая ей шанс на спасение.

Она успокоилась. Чуть позже ей стало ясно, что следом за ней идет один человек, причем держится он на расстоянии. Стоило ей остановиться, и преследователь тоже останавливался, стоило ускорить шаг, и он прибавлял ходу. Теперь Аямэй была почти уверена, что за ней гонится не солдат, но от этого страх только усиливался.

Ее отец родился в горах и часто рассказывал, что волки могут часами преследовать путника, а потом, измотав жертву, кидаются на человека и перегрызают ему горло.

Туман преображал стволы деревьев. Аямэй мерещились горбатые старики в черных плащах, которые на поверку оказывались островерхими валунами. Потом ей почудилось, что с тропинки в небо взмыла невероятных размеров птица, но то была всего лишь огромная ветка.

Мгла постепенно рассеялась, пробившиеся сквозь пышную листву лучи закатного солнца осветили поляну. Аямэй остановилась, подобрала с земли толстую палку и затаилась. Шаги приближались, и наконец на тропинке показался чей-то силуэт.

Юноша несказанно удивился, увидев, как Аямэй угрожающе размахивает палкой. Он остановился и вопросительно взглянул на нее.

– Кто вы? Зачем идете за мной?

Он молча опустил голову.

Тут Аямэй узнала подростка, приносившего ей раковины, и голос ее смягчился.

– Чего ты хочешь?

Он не ответил.

Аямэй вспомнила, что он немой, вздохнула и продолжила свой путь.

Теперь юноша шел впереди Аямэй, как будто решил стать ее проводником. Тропинка исчезла. Он огибал деревья, пролезал под ветками, протискивался через густой кустарник, следуя лишь ему ведомым путем.

Убежав в горы, Аямэй думала, что спрячется на несколько дней, а потом вернется к Ванам. Но чем глубже она заходила в этот сумрачный мир, тем тревожнее становилось у нее на душе. Что она будет есть? Где найдет ночлег? Кончится ли когда-нибудь этот лес? В какой стороне море? Она мало-помалу привыкла к миру безмолвия, начала различать звуки – шаги, дыхание, шепот, – хотя по-прежнему не понимала, кто их издает.

Наступившая ночь скрыла от ее глаз окружающее пространство.

Наконец подросток остановился в центре поляны.

Пока Аямэй приходила в себя от усталости, он собрал сухие ветки, достал из котомки несколько картофелин и разжег костер.

Аямэй показалось, что она никогда в жизни не ела ничего вкуснее. Утолив голод и согревшись, она почувствовала странную истому. Девушка растянулась на земле и смотрела в звездное небо над поляной. Перед тем как погрузиться в сон, она успела подумать: «Куда же я пойду завтра?»

Наутро они продолжили путь и три дня шли через ущелье, переправлялись через ручьи, преодолевали горные кряжи. Паренек вприпрыжку бежал впереди Аямэй. Он рвал цветы, плел из них венки, что-то насвистывал, гонялся за бабочками и птицами. Сейчас он больше всего напоминал дикое животное, вернувшееся в родную стихию, и радовался жизни, забыв о привычке никому не доверять и всегда нападать первым.

Аямэй шла следом, наблюдая за волшебным превращением. Через три дня юноша стал проявлять признаки сильного возбуждения, и Аямэй решила, что он точно знает, куда ведет ее, и что место это совсем близко.

На исходе четвертого дня пути они увидели старый храм. Глаза спутника Аямэй засияли, и он побежал к зданию.

Дорога заканчивалась у развалин стены. Над высохшим и заросшим кустами прудом выгибался дугой выложенный плитами мост. Огромная сосна затеняла квадратный двор кружевной кроной.

Дожди и ветер источили фасад храма. Сорванные с петель ставни раскачивались и стонали. Длинные трещины змеились вдоль стен, там и сям сохранились следы красной краски. Святилище охраняли два ряда каменных чудищ. Ржавые колокольчики у них на груди глухо звякнули, отчего это странное место показалось еще мрачнее.

Опередив Аямэй, подросток толкнул дверь.

После минутного колебания девушка последовала за ним и задохнулась от терпкого запаха плесени. Их появление вспугнуло летучих мышей. По полу в разные стороны с тоненьким писком разбежались мелкие зверушки.

Как только все стихло, Аямэй с удивлением поняла, что в храме не так уж и темно. Свет попадал внутрь через щели в ставнях, освещая кирпичный, поросший лишайниками пол. В щели между кирпичами пробивалась трава. Крышу поддерживали шесть увитых плющом и белыми цветами колонн.

В нише, за густой паутиной, Аямэй заметила стоявшую на пьедестале двухметровую статую.

Она подошла ближе, чтобы получше рассмотреть идола, и в этот момент навстречу ей из алтаря бесшумно выскользнула тень. Юноша подмел пол, вынес мусор и вернулся с кучей сосновых веток. Разложив их перед алтарем, он снова вышел, нарвал охапку травы и бросил ее справа от жертвенника.

Наступила ночь. Спутник Аямэй зажег ветки, и храм наполнился нежным ароматом смолистого дерева.

Четыре дня юноша добывал для Аямэй еду: дикие плоды, рыбу, лягушек, коренья и птичьи яйца. Она едва могла смотреть на эти лакомства.

Этим вечером он жарил на костре крыс. Переворачивая палочки с тушками, он предвкушал удовольствие от еды. Когда жаркое было готово, он протянул молодой женщине самого большого и жирного грызуна. В ответ на его щедрость Аямэй расплакалась. Он удивился, положил еду к ее ногам и мгновенно проглотил свою долю.

После ужина юноша принялся что-то плести из травы. Голодная Аямэй задумчиво смотрела на огонь, безразличная к тому, что он делал.

Она перебирала в уме названия ароматных блюд, что готовила для нее мать, вспоминала вкус каждой приправы и то легкое чувство голода, которое оставалось у нее после каждой трапезы.

Юноша закончил плести толстую циновку, подвинул ее к Аямэй, зевнул и скользнул под алтарь.

Он свернулся клубочком на подстилке, и его зрачки блеснули, как два красных огонька. Подремав перед огнем, он внезапно вскочил, начал кружить в поисках места поудобнее, снова лег, вздохнул, съежился и закрыл глаза.

Аямэй завороженно следила за своим странным спутником. Она смотрела, как размеренно вздымается во сне его грудь, разглядывала смуглую кожу и легкий светлый пушок на шее.

Наконец она тоже легла, и взгляд ее упал на терракотовую статую незнакомой богини. Краска на голове идола облупилась, но девушка могла различить прямой нос, красные губы и удлиненные черные глаза под аркой бровей. Кисть поднятой руки была отломана, но браслет на запястье сохранился. Длинное лиловое платье с цветочным орнаментом облегало стройный гибкий стан, подчеркивая округлые бедра и выпуклый живот. Босая ступня левой ноги покоилась на спине великолепного леопарда. Взгляд богини был устремлен на нишу у противоположной стены храма.

Выцветшая роспись изображала поросшую лесом горную гряду и разноцветные облака. Танцовщицы с высокими прическами и обнаженной грудью рассыпали вокруг себя небесные цветы, играя божественную музыку. Богиня во всем блеске своей чувственной красоты повелевала ими. Ее холодный властный взгляд требовал абсолютного подчинения.

Аямэй стало казаться, что фигуры на фреске оживают, а цвета странным образом смешиваются. Она услышала приглушенные звуки печальной томной мелодии и погрузилась в глубокий сон.

Ее разбудил голод. Стоявшее высоко в небе солнце освещало храм. От костра осталась лишь кучка холодной золы. Богиня выглядела уже не такой жестокой, фрески превратились в черные подтеки.

Юноша ушел, оставив на алтаре несколько яблок. Аямэй мигом проглотила их.

Она вышла и отправилась прогуляться в надежде найти какую-нибудь еду. За храмом, среди вековых сосен, девушка обнаружила колодец, увидела в чистой прозрачной воде отражение круглого лица с черными, как у богини из храма, глазами, и в ужасе отшатнулась. Но потом любопытство победило страх, она снова наклонилась над колодцем и увидела то же лицо.

Аямэй вернулась в храм и остановилась перед алтарем. Надпись на пьедестале наверняка указывала на имя богини, но буквы стерлись от времени.

Юноша появился в конце дня. Он был почти без сил и задыхался, как марафонец. Схватив ведро, он набрал воды и вылил себе на голову, потом достал из котомки жареного цыпленка, пирожки, разделил еду на две части и протянул Аямэй ее долю. Она воскликнула:

– Цыпленок! Как ты его раздобыл?

Девушка запретила себе прикасаться к угощению.

Занятый едой, он не удостоил ее ответом.

– Ты стащил этого цыпленка? Я не ем краденого. Это постыдно.

Юноша даже не потрудился скрыть насмешливую улыбку.

Девушка закрыла глаза, чтобы не видеть, как он ест, но он жевал так шумно, а цыпленок так благоухал, что она вышла, чтобы не поддаться соблазну. Когда Аямэй вернулась, еда ждала ее на алтаре, и она не устояла.

После ужина они уселись по разные стороны костра. Юноша смотрел на Аямэй сквозь пламя. Ей хотелось хоть что-нибудь узнать о прошлом своего странного спутника, но он не разговаривал и не умел писать, а на любой ее вопрос отвечал вопросительным взглядом. В конце концов она оставила тщетные попытки и начала вести себя так же, как он. Пламя позолотило его лицо, узкие глаза скрывались за короткими ресницами. Юноша с любопытством разглядывал Аямэй, словно тоже пытался получше узнать свою нечаянную спутницу, только слова ему для этого не требовались.

Он уходил рано утром, а вечером возвращался с украденной где-то едой. Аямэй было любопытно, куда он ходит и чем занят целый день. Но юноша исчезал без предупреждения, и выследить его она не могла.

Девушка прибралась в храме. Сколько она ни старалась, днем это место выглядело унылым и мрачным и оживало только по вечерам, когда перед алтарем весело разгорался огонь. В такие мгновения Аямэй казалось, что богиня вот-вот шагнет с пьедестала, глаза ее загадочно блестели.

Аямэй начала совершать долгие прогулки по горам, открывая для себя великолепные пейзажи. Она никогда не выбирала маршрут заранее, а если уставала, то просто укладывалась на солнце и засыпала.

Лето близилось к концу. Золотистый свет, как пугливая лань, перебегал от долины к долине. Красота последних цветов поражала воображение. У Аямэй не было ни ручки, ни бумаги, и она развлекалась, беседуя вслух с собственным эхом. Она читала стихи, описывала то, что видела и что трогало ей душу. Она пела. Вечерами она сидела на мосту и ждала возвращения юноши, любуясь горными вершинами и глядя на кувыркающихся в потоках воздуха птиц. Длинные пурпурные облака скользили по гаснущему небу. Возвращение загадочного спутника всякий раз приносило Аямэй новую радость.

Главные ворота храма смотрели на гору на другой стороне долины. Однажды ночью Аямэй приснился Минь. Он сидел на пороге, спиной к ней, и она не видела его лица. Он сказал, не оборачиваясь:

– Знаешь, на вершине каждой горы есть небесные врата.

Она проснулась и рывком села на циновке. Юноша лежал под алтарем и улыбался во сне. Аямэй встала. Круглая луна над скалой освещала каменные расщелины и серебристые гребни гор.

Минь. Куда он ушел?

Дивным осенним вечером Аямэй собрала сосновый хворост для костра и спустилась в долину. Там цвели хризантемы, а между деревьями протекал прозрачный ручей.

Она разделась и вошла в воду, где отражались плывшие по небу облака. Искупавшись, девушка принялась медленно расчесывать свои длинные волосы. Над рекой пролетела дикая утка. Аямэй повернула голову и заметила прятавшегося за кустом хризантем юношу. Он смотрел на нее, раскрыв от восхищения рот, а встретившись с ней взглядом, немедленно умчался прочь.

Возвращаясь к храму, Аямэй издалека заметила его. Он сидел на корточках под деревом. Девушка спряталась за ясенем. Застыв, как изваяние, юноша пристально смотрел вверх. На ветках, щебеча, рассаживались птицы. Потом их гомон смолк. И только одна птичка продолжала петь. Аямэй поняла, что юноша подражает голосам пернатых певцов. Иволга, жаворонок, соловей… Напоследок он издал несколько гортанных криков, в которых Аямэй узнала рокот реки, несущей свои воды в океан.

Прошло несколько долгих минут. Птицы снова запели, прыгая с ветки на ветку. Юноша обратился в слух, на щеках у него горел румянец радостного возбуждения.

Потом он начал издавать совсем другие звуки, они напоминали нежную жалобу. Голос его окреп и все больше походил на голос Аямэй. Он плохо выговаривал слова, но подражал ей так искусно, что она ясно расслышала:

 
В жизни, в прекрасные дни юности,
Расставаясь, веришь, что встретишься снова.
Но однажды старость иссушит наши тела,
И мы с тобой не вспомним клятвы
                                               былых времен.
 
 
Не говори: это всего лишь погожий день —
Ведь завтра он может не повториться.
В снах, забыв дорогу, по которой шли вместе,
Как нам утешиться от горьких сожалений?
 

Допев до конца, он повторил песню, а в третий раз спел ее по-своему. Сильный ликующий голос птицей летел ввысь, теряясь в облаках.