Текст книги "Подарок"

Автор книги: Сесилия Ахерн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

– Отцу исполняется семьдесят, и не станешь же ты переносить юбилей из-за какого-то там кор-поратива! – В голосе Марсии сквозило недоверие. – А кроме того, и угощение, и музыка, и все прочее уже заказаны на определенный день. Все, что осталось решить, это место проведения и…

– Ну так отмени все это, – сказал Лу. Спрыгнув с края стола, он уже был готов повесить трубку. – Там, где я предлагаю провести праздник, нас обеспечат и музыкой, и обслуживающим персоналом. Тебе палец о палец не придется ударить, ясно? Так что решено. Все прекрасно. Я свяжу тебя с Элисон, чтобы ты посвятила ее во все детали.

И поставив телефон на стол, он схватил портфель.

Несмотря на присутствие Гейба за спиной, которое он так остро ощущал, он не оглянулся.

– Вы в порядке, Гейб? – спросил он, собирая со стола Элисон папки и засовывая их в еще не закрытый портфель.

– Угу. Все нормально. Я подумал: может, мне спуститься с вами вместе, если нам по пути?

– О… – Лу защелкнул портфель и ринулся к лифту, не умеряя шага, с неожиданной тревогой думая о том, не совершил ли он ненароком большую ошибку и не придется ли ему теперь каким-то образом показать Гейбу, что, предложив ему работу, он вовсе не прочил его к себе в компаньоны. Нажав кнопку, он вызвал лифт и, глядя, как мелькают цифры этажей на панно, достал мобильник.

– Так у вас сестра есть? – раздался негромкий голос Гейба.

– Угу. – Лу все еще возился с мобильником. Внезапно он вновь ощутил себя школяром, пытающимся отделаться от надоедливого приятеля, которого сам же некогда и приваживал. И мобильник как назло что-то не соединял.

– Здорово!

– М-м…

– Что вы сказали?

Вопрос прозвучал так жестко, что Лу вскинул голову.

– Я не расслышал, – учительским тоном пояснил Гейб.

И тут, непонятно почему, Лу охватил стыд. Он положил мобильник в карман.

– Простите, Гейб. – Он вытер пот со лба. – День был такой суматошный. Я сегодня просто сам не свой.

– Чей же вы тогда?

Лу бросил на него смущенный взгляд, но улыбка Гейба была вполне добродушной.

– Вы что-то насчет сестры говорили.

– Правда? Ну, Марсия как Марсия, в своем репертуаре. – Лу вздохнул. – Она меня с ума сведет всеми этими приготовлениями к отцовскому семидесятилетию. И надо ж было так случиться, что как раз в этот день у нас корпоративная вечеринка, и это тоже осложняет дело, как вы понимаете. Кор-поративы у нас всегда проходят весело. – Он покосился на Гейба и подмигнул ему. – Сами увидите. В конце концов, я решил взять все хлопоты на себя. Пусть отдохнет немного, – докончил он.

– А вам не кажется, что ей эти хлопоты доставляют удовольствие? – спросил Гейб.

Лу отвел взгляд. Марсия действительно хлопотала с большим удовольствием. Занималась она этими приготовлениями чуть ли не год. А забрав все в свои руки, он на самом деле облегчал жизнь себе. Ему до смерти надоели бесконечные, по двадцать раз на день, звонки с вопросами о сравнительных достоинствах того или иного торта и о том, смогут ли переночевать у него после праздника три немощные старушки – тетушки, и не одолжит ли он на этот вечер ложки для салатов для буфета. После развода она целиком сконцентрировалась на подготовке этого праздника. Если б она и в браке своем проявляла подобную предусмотрительность, ей бы не пришлось теперь плакаться подругам. Заменив ее на поприще организации праздника, он оказал благодеяние не только ей, но и себе. И то и другое одновременно. Как он и любил.

– Но вы все-таки будете на папином дне рождения, не правда ли? – спросил Гейб. – Ведь семидесятилетие – это не шутка! – И он присвистнул. – Такое пропустить – это уж чересчур.

Лу опять ощутил неловкость и раздражение. Он не понимал – поучает ли его Гейб или же просто пытается вести дружескую беседу. Он украдкой бросил взгляд на Гейба, но тот не глядел на него, занятый сортировкой конвертов на своей тележке и решая, на какой этаж ему следует ехать первым делом.

– О, конечно, я там буду. – Лу растянул губы в притворной улыбке. – Заеду на какое-то время, когда сумею вырваться. По-другому я не мыслю. – Ответ прозвучал натянуто. Какого черта он должен еще и оправдываться!

Гейб ничего не сказал, и после нескольких секунд тягостного молчания Лу несколько раз нажал на кнопку вызова.

– Ползут как черепахи эти лифты, – пробормотал он.

Наконец дверцы лифта открылись, и выяснилось, что в переполненную кабину может влезть только один человек.

Гейб и Лу переглянулись.

– Ну, один кто-нибудь, решайтесь же! – грубо поторопил какой-то брюзга.

– Давайте вы, – сказал Гейб. – Я же вот с этим. – Он указал на тележку. – Поеду на следующем.

– Точно?

– Ну оторвитесь же наконец друг от друга! – крикнул кто-то, и остальные засмеялись.

Лу ринулся вперед, не в силах отвести взгляда от Гейба, холодно смотревшего на него, пока не закрылись дверцы и лифт медленно не пополз вниз.

После всего лишь двух остановок лифт достиг нижнего этажа, и Лу, притиснутому к задней стенке, пришлось пропустить всех. Он наблюдал, как бежали к входным дверям служащие – закутанные, готовые к природным катаклизмам, они спешили на обед.

Толпа поредела, и сердце его словно на секунду замерло, когда он увидел Гейба, стоящего со своей тележкой возле стола охранника. Взгляд Гейба выискивал в толпе Лу.

Лу медленно вышел из лифта и направился к Гейбу.

– Я забыл оставить вам на столе вот это. – И Гейб передал ему тонкий конверт. – Он лежал под кипой других, я и не заметил.

Лу взял конверт и, даже не взглянув, торопливо сунул его в карман пальто.

– Что-нибудь не так? – спросил Гейб, но в голосе его не было озабоченности.

– Нет. Все в порядке. – И опять Лу как зачарованный уставился в лицо Гейба. – Как это вы так быстро очутились внизу?

– Тут? – Гейб ткнул пальцем, указывая на пол.

– Да, тут, – с ехидцей произнес Лу. – На первом этаже. Ведь вам надо было спуститься на следующем лифте. С четырнадцатого этажа. И всего за полминуты.

– О, конечно! – согласился Гейб и с улыбкой добавил: – Не думаю, правда, что это действительно заняло полминуты.

– И что же?

– А то, что… – Он замялся. – По-моему, я добрался сюда раньше вашего…

И, пожав плечами, он движением ноги отпустил тормоз своей тележки, готовясь двинуться в путь. И тут зазвонил мобильник Лу и одновременно на экране замелькал сигнал нового мейла.

– Ну, бегите, – сказал Гейб, отходя в сторону. – Ждут дела, и люди ждут, – повторил он слова Лу. Он сверкнул белозубой улыбкой, но, не в пример утренней, от этой улыбки на Лу не повеяло теплом. Напротив, она несла в себе заряды страха и беспокойства, нацеленные в самое сердце Лу и в самые его кишки.

В оба места разом. Как всегда, одновременно.

8
Пирог и пудинг

Вполовине одиннадцатого вечера город выплюнул Лу, бросив на приморское шоссе, ведущее к его дому в Хоуте, Дублинское графство. Вдоль моря, как причудливая рама чудесного акварельного пейзажа, протянулась череда домов. Овеваемые неустанными солеными ветрами, дома эти, следуя духу бодрой американской моды, расцветили свои крыши Санта-Клаусами и оленями. В каждом окне за раздернутыми шторами посверкивали огоньки рождественских елок, и Лу вспомнил, как мальчиком, чтобы скоротать время в пути, считал эти елки и все сбивался со счета. Справа за бухтой глазу открывались Далки и Киллини. За маслянистой и густой чернотой морского простора, как электрические угри на дне колодца, мерцали огни Дублина.

Сколько Лу себя помнил, Хоут был для него самым желанным местом, пределом его мечтаний. Без преувеличений, к жизни он пробудился здесь. Здесь зародились первые его желания, его чувство родины и нерасторжимой связи с ней. Этот рыболовецкий и морской порт на севере графства был также популярным местом отдыха, располагался он к северу от Хоут-Хед, в пятнадцати километрах от Дублина. Поселок имел свою историю, и тропинки, вьющиеся по склону, огибали развалины старинного аббатства и удаленный от моря замок пятнадцатого века, окруженный лужайками рододендронов, а после вели к маякам, тут и там помечавшим береговую линию. Поселок был густонаселенный и шумный, с пабами, отелями и замечательными рыбными ресторанчиками. Отсюда открывались чудесные виды на Дублинскую бухту, горный хребет Виклоу и долину Война за ними. Хоут был полуостровом, соединенным с материком лишь узенькой полоской суши. И только эта узкая полоска соединяла будни Лу с буднями его семьи. Этот жалкий лоскуток то и дело атаковали шторма – в такие неспокойные дни Лу глядел из окна своего кабинета на бурную Лиффи и представлял себе, как яростные волны накатывают, набрасываются на несчастную полоску суши, как они лижут ее подобно языкам пламени, грозя отрезать его семью от остального мира и от него в том числе, отрезать навечно. А в хорошие деньки он бывал вместе с ними, обнимая их и защищая от злых стихий.

За его большим ухоженным садом лежала пустошь, дикая и непроходимая, поросшая лиловым вереском и высокой, по пояс, травой; тянулась она до самой Дублинской бухты. Прямо перед домом широко раскрывалась даль – зеленые просторы центральной части острова, и в ясные дни картина была просто потрясающей: как будто откуда-то с неба, с облаков до самого океана спускался колышущийся зеленый занавес. От гавани тянулся пирс, по которому Лу обожал гулять, особенно в одиночестве. Одинокие прогулки начались не сразу – ведь пирс он полюбил еще в детстве, когда родители привозили по воскресеньям в Хоут его, Марсию и старшего брата Квентина, и всякий раз, в любую погоду, будь то солнце или дождь, они гуляли по пирсу. Те дни были либо такими знойными, что даже и теперь, едва нога его ступала на пирс, во рту, казалось, возникал вкус мороженого, либо штормовыми, когда приходилось цепляться друг за друга, чтобы ветер не сдул с пирса и не унес в море.

В те дни семейных прогулок Лу обычно уходил в отдельный от всех свой собственный мир. Он становился спасателем, солдатом. Он был китом. Всем, кем только ни пожелаешь. И кем он не был. Каждая такая прогулка начиналась для него с того, что он несколько минут шел задом наперед, глядя на оставленную на стоянке машину, пока красное пятнышко ее не скрывалось из виду, а люди не превращались в пингвинов – черные точки, маячившие вдали, странно колеблющиеся, двигающиеся туда-сюда, едва различимые.

Лу до сих пор любил гулять на пирсе, этой дорожке, ведущей к спокойствию и умиротворению. Он любил разглядывать машины и дома на скалистом берегу, становившемся все туманнее, по мере того как он удалялся от суши и оказывался вровень с маяком, как и он, глядя в море и видимый морю. Здесь после долгой и утомительной рабочей недели Лу сбрасывал с себя все заботы, все беспокойства, швырял их в воду и следил, как плюхаются они прямо в волну, а затем идут на дно.

Но в этот вечер, когда он возвращался домой после знакомства с Гейбом, гулять по пирсу было уже поздно. Ближний свет он выключил, и вокруг была сплошная чернота, прорезаемая время от времени вспышками прожектора на маяке. Несмотря на поздний час и середину недели, поселок не был обычным тихим убежищем. С приближением Рождества рестораны бурлили – устраивались вечеринки, банкеты, ежегодные праздничные ужины. Яхты стояли у причалов, а тюлени ушли от пирса, сытые, с брюхом, набитым макрелью, как пойманной самолично, так и брошенной им щедрыми гостями. Петляющая по холму до самой его вершины дорога была темной и безлюдной, и, чувствуя близость дома и это безлюдье, он нажал на акселератор своего «Порше-911». Он опустил стекло, и волосы его стал ерошить холодный ветерок, и он слушал гул машины, преодолевающей подъемы, пробирающейся меж зарослей вверх по склону. Внизу под ним миллионами огней светился город, зорко следящий за тем, как он взбирается по лесистой горе, петляя, как паук между травинок.

В довершение всего, так сказать, в качестве глазури на торте прекрасного дня, он услышал автомобильный гудок и, взглянув в зеркальце заднего вида, громко чертыхнулся при виде горящих фар патрульной машины. Он снял ногу с акселератора, надеясь, что его обойдут. Но нет – нарушителем, получается, был он. Мигнув фарами и свернув к обочине, он остановился, не снимая рук с руля и глядя, как из патрульной машины вылезает знакомая фигура. Мужчина не спеша обогнул машину Лу, направляясь к дверце водителя. Он поглядывал по сторонам, словно гуляя, что давало Лу время, мучительно напрягая мозг, вспоминать, как зовут этого сержанта. Лу выключил приемник, громкая музыка смолкла, а Лу стал пристально вглядываться в отражение в боковом зеркале, надеясь этим подхлестнуть свою память.

Мужчина остановился возле дверцы Лу и наклонился, заглядывая в открытое окошко.

– Мистер Сафферн, – сказал он, к облегчению Лу, без всякого злорадства.

– Сержант О'Рейли, – отвечал Лу, тут же вспомнив его фамилию. И обнажил зубы в улыбке, напоминающей оскал шимпанзе.

– И опять мы в привычной ситуации. – Сержант О'Рейли поморщился. – Не везет вам, что домой мы с вами возвращаемся в один и тот же час.

– Вы правы, сэр. Приношу свои извинения. Дороги свободны, и я подумал, что превышение скорости мне сойдет с рук. Поскольку нарушителей вокруг вроде бы нет.

– Если только случайные. Но с ними-то вся и сложность.

– Вот и я стал одним из случайных нарушителей, – засмеялся Лу и поднял вверх руки, словно сдаваясь. – Ведь я уже к самому дому подъезжал, еще секунда – и я, ей-богу, стал бы тормозить, но тут как раз вы меня и углядели. Мне просто поскорей домой хотелось, к домашнему очагу, так сказать.

– Я еще в Саттон-Кроссе услышал шум вашего мотора и ехал на звук. Уж слишком вы громыхали.

– Ветер очень тихий.

– Да нет – просто мотор работал как бешеный. Вы этого не замечали, а я заметил. И не в первый раз, мистер Сафферн, с вами такая история.

– Похоже, на этот раз мне устным предупреждением не отделаться! – Лу улыбнулся, постаравшись вложить в это максимум обаяния и чистосердечия. И того и другого одновременно.

– Полагаю, вам известно, какая здесь предельная скорость?

– Шестьдесят километров.

– А вовсе не сто с…

Сержант внезапно оборвал свою речь и быстро распрямился, так что перед глазами Лу теперь не его лицо, а пряжка ремня. Не уверенный в дальнейших действиях сержанта, Лу остался сидеть, уставясь через окошко в полотно дороги прямо перед собой, лелея надежду не получить очередной прокол. С двенадцатью проколами отбирают права, а количество его нарушений приближалось к опасному числу восемь. Покосившись на сержанта, он увидел, что тот потянулся к левому внутреннему карману.

– Вы ручку ищете? – спросил Лу и тоже полез во внутренний карман.

Сержант отпрянул и повернулся к Лу спиной.

– Эй, с вами все в порядке? – участливо спросил Лу. Он тронул ручку двери, но тут же передумал.

Сержант пробурчал что-то невнятное и, судя по тону, угрожающее. В боковое зеркальце Лу следил, как сержант медленно плетется назад к машине. Но шел он как-то странно, как будто приволакивая левую ногу. Может, он пьян? Затем сержант открыл дверцу, сел в машину, нажал на стартер, резко развернулся и уехал. Лу нахмурился – его день даже в эти сумеречные часы приобретал все более сложные и причудливые очертания.

Лу выехал на подъездную аллею с привычным чувством горделивого удовлетворения, которое испытывал всякий раз, возвращаясь домой. Для средних людей, по крайней мере для большинства, размер значения не имеет, но Лу не хотел причислять себя к средним и потому окружал себя вещами, которые были бы под стать его собственной величине и значимости. Несмотря на то что дом их находился в тихом тупичке, где стояло всего несколько домов, угнездившихся на вершине горы Хоут, он заказал ограду повыше и огромные ворота с электронным запирающим устройством и камерами слежения при входе.

Свет в комнатах детей, выходивших окнами на фасад был потушен, и Лу мгновенно охватило необъяснимое чувство облегчения.

– Я приехал! – крикнул он в тишину.

Из глубины коридора, оттуда, где стоял телевизор, доносились запыхавшийся и довольно истерический женский голос и шум какого-то движения: Рут делала упражнения под DVD. Он ослабил галстук, расстегнул верхнюю пуговицу рубашки, сбросил ботинки и, чувствуя приятное тепло мраморного пола с подогревом, стал просматривать почту на столе в холле. Мозг начал постепенно расслабляться, а воспоминания о деловых встречах и телефонных переговорах – медленно тускнеть. Голоса, звучавшие днем, стали глуше и словно спокойнее. С каждым новым предметом, от которого он освобождался, – пальто, брошенным на спинку кресла, пиджаком, кинутым на стол, ботинками, полетевшими друг за другом в угол передней, галстуком, соскользнувшим со стола на пол, портфелем – вот он, сюда его, – мелочью, ключами – их туда, – он чувствовал, как события прошедшего дня постоянно отдаляются от него.

– Привет! – крикнул он на этот раз погромче, поняв, что никто – иными словами, его жена – не вышел его приветствовать. Возможно, Рут приходит в себя, стараясь делать вдохи на счет четыре, как учит ее истеричка с телеэкрана.

– Ш-ш-ш, – услышал он откуда-то сверху. Шипение сопровождалось скрипом половиц под ногами жены, вышедшей на площадку.

Он почувствовал раздражение. Не из-за этого скрипа – дом был старый, и со скрипучим полом приходилось мириться, в раздражение его привело то, что ему затыкают рот. За целый день непрестанных разговоров на профессиональном жаргоне, убедительных и умных речей, предваряющих заключение контракта, его продление или прекращение, никто ни разу не сказал ему «ш-ш-ш». Такое уместно разве что в классе или в библиотеке. Взрослым же в их собственном доме так не говорят. Ему показалось, что это сон или что он опять вернулся в детство. Едва ступил за порог родного дома– и уже злится. В последнее время такое с ним случалось нередко.

– Я только что Пуда опять укачала. Он что-то беспокойно спит сегодня, – громким шепотом пояснила Рут с площадки.

Объяснение при всей его понятности Лу не понравилось, как не понравилось и шиканье. Все эти «ш-ш», «тише-тише», все эти разговоры шепотом пристали лишь детям в подростковом возрасте, которые на цыпочках сбегают из дома или крадучись туда возвращаются. Лу не любил, когда стесняли его свободу, тем более если это происходило в его собственном доме.

Вышеупомянутый Пуд был их сыном Россом. В возрасте года с небольшим он сохранял младенческую пухлость, и тельце его напоминало непропеченную булку или пудинг. Отсюда и прозвище Пуд, которое, к несчастью для малыша, которого при крещении нарекли Россом, слишком прочно к нему прилипло.

– Тоже мне новость, – пробормотал Лу, что относилось к привычке Пуда часто просыпаться. Говоря это, Лу продолжал проглядывать почту, выискивая в ней что-либо, кроме счетов. Открыв несколько конвертов, он бросил их на стол в холле. Бумажные клочки, взметнувшись, полетели на пол.

Рут спустилась вниз не то в бархатистом прогулочном костюме, не то в пижаме – он стал плохо разбираться в ее одежде в последнее время. Ее длинные, шоколадного цвета волосы были забраны в высокий конский хвост; она прошаркала к нему в своих шлепанцах – это шарканье было ему неприятно, хуже, чем пылесос, звук которого он до сего времени считал самым отвратительным.

– Привет, – сказала она с улыбкой. С лица ее исчезло усталое выражение, и в ней проглянуло, как бы забрезжило, что-то от прежней Рут, женщины, на которой он некогда женился. Но так же быстро, как появилось, это ушло, оставив Лу в недоумении, было ли это и вправду или же только померещилось. Вновь обозначилось лицо женщины, которую он видел каждый день, оно придвинулось к нему, чтобы поцеловать его в губы.

– Хороший был день? – спросила она.

– Беспокойный.

– Но хороший?

Внимание его было полностью поглощено содержимым одного конверта. Лишь спустя долгую минуту он почувствовал на себе ее пристальный взгляд.

– Да? – Он поднял глаза.

– Я только что спросила, хороший ли был у тебя день.

– Ага, и я ответил: беспокойный.

– Да, а я спросила: но хороший? У тебя все дни беспокойные, но не все из них бывают хорошими. Надеюсь, что этот оказался хорошим, – пояснила она натянутым голосом.

– Не похоже, чтобы ты надеялась, чтобы день мой был хорошим, – отозвался он, не отрывая глаз от конверта.

– Было похоже, когда я это спросила в первый раз, – бросила она с нарочитой небрежностью.

– Я проглядываю почту, Рут!

– Вижу – все приметы налицо, – пробормотала она, наклоняясь, чтобы собрать валяющиеся на полу и на столе конверты.

– Ну а здесь у нас что происходило? – спросил он, открывая очередной конверт, и бумага опять полетела на пол.

– Обычный тарарам, после чего я в который раз вылизала весь дом прямо перед твоим приходом, – сказала она и демонстративно нагнулась за еще одной скомканной бумажкой. – Марсия телефон оборвала, тебя разыскивала. Это когда я наконец отыскала аппарат: Пуд опять его спрятал, и я все перевернула, пока нашла. В общем, ей нужна твоя помощь, чтоб определить, где будет справляться юбилей твоего отца. Она – за то, чтобы была наша терраса, а Квентин, разумеется, против. Он предпочитает яхт-клуб. По-моему, отец твой будет рад как в том, так и в другом случае. Нет, вру: как в том, так и в другом случае он будет не рад, но будет счастлив, что, так или иначе, все решили без него. Твоя мать самоустранилась. Так что ты посоветовал сестре?

Молчание. Она терпеливо ждала ответа, пока он дочитывал до конца очередной документ. Дочитав, он аккуратно сложил его и, бросив на стол, принялся за следующий.

– Милый… – Да?

– Я о Марсии тебя спросила, – сквозь стиснутые зубы проговорила она и занялась собиранием с пола новых бумажных клочков.

– Ах, да… – Он развернул еще какую-то официальную бумагу. – Она просто… – И он погрузился в чтение.

– Так что же? – громко спросила она.

Он поднял глаза и уставился на нее так, словно только в эту минуту заметил ее присутствие.

– Она звонила по поводу юбилея. – Он сморщил лицо в гримасе.

– Это мне известно.

– Откуда же? – Он опять с головой ушел в чтение.

– Потому что она… впрочем, не важно. – Начнем сначала. – Она так занята этим юбилеем, правда же? Приятно наблюдать, как она деятельна после такого года, какой она пережила. Она говорила без умолку о меню, о музыке… – Рут затихла.

Молчание.

– Да-а?

– Марсия, – проговорила она и устало потерла глаза. – Мы о ней говорим, но ты так поглощен этим… – И, не докончив фразы, она направилась в кухню.

– Ах, ну да. Я возьму все это на себя. Элисон все устроит.

Рут остановилась.

– Элисон?

– Да. Мой секретарь. Новый. Ты уже познакомилась с ней.

– Нет еще. – Она медленно приблизилась: – Милый, Марсия с таким увлечением занималась этим юбилеем…

– А теперь с таким же увлечением им займется Элисон, – с улыбкой сказал он. И рассмеялся.

Она терпеливо улыбнулась этой нехитрой шутке, хотя на самом деле готова была задушить его за то, что он отобрал организацию вечера у Мар-сии, передав это в руки секретарши, чужой женщины, совершенно не знавшей человека, который собирался отметить в кругу любящих его близких семидесятилетие своего пребывания на этом свете.

Она сделала глубокий вдох и расслабила плечи на выдохе. Повторила движение.

– Ужин готов. – И она продолжила прерванный путь в кухню. – Сейчас, я только его разогрею. И я купила твой любимый яблочный пирог.

– Я сыт, – сказал он, складывая письмо и разрывая его на клочки. Несколько клочков упало на пол. Не то шуршание бумажек, сыпавшихся на мраморный пол, не то его слова заставили ее остановиться; она замерла.

– Да соберу я эти чертовы бумажки! – в сердцах воскликнул он.

Медленно обернувшись к нему, она проговорила:

– И где же это ты ужинал?

– В «Шэннахане». Отбивной на косточке. Наелся до отвала. – И он рассеянно погладил себя по животу.

– С кем?

– Там было несколько человек.

– Кто именно?

– Это что, допрос у Великого инквизитора?

– Нет, просто жена интересуется, с кем ужинал муж.

– С ребятами из конторы. Ты их не знаешь.

– Мог бы и меня поставить в известность.

– Это было в узком кругу. И жен не приглашали.

– Я не в том смысле. Просто, если бы мне знать заранее, я бы не тратила время на готовку.

– Ей-богу, Рут, мне очень жаль, что тебе пришлось готовить и покупать этот чертов пирог! – вспылил он.

– Ш-ш, – прошипела она и прикрыла глаза, моля, чтоб громкий его крик не разбудил ребенка.

– И никаких «ш-ш»! – возмутился он. – Ясно?

Он ринулся в гостиную, оставив посреди коридора свои тапочки и разбросанные конверты на столе.

Рут, сделав еще один глубокий вдох, отвернулась от этого беспорядка и удалилась в противоположную часть дома.

Когда Лу вернулся к ней, он застал ее за кухонным столом. Она ела лазанью и салат, а рядом ждал своей очереди яблочный пирог. На экране стоявшего в гостином уголке телевизора мельтешили бабы в эластичных спортивных костюмах.

– Я думал, ты с детьми поужинаешь, – сказал он, последив за ней несколько минут.

– Я и поужинала, – сказала она с набитым ртом.

– В таком случае зачем есть опять? – Он посмотрел на часы. – Почти одиннадцать. Не поздновато ли для ужина, а?

– Ты же ешь в это время. – Она нахмурилась.

– Но не я жалуюсь, что толстею, после того как съедаю два ужина, да еще с пирогом! – хихикнул он.

Она проглотила то, что было у нее во рту, но уже с ощущением, будто глотает камни. Эти слова вырвались у него невольно, он не хотел ее обидеть. Он никогда этого не хотел, но тем не менее обижал. После долгого молчания, за время которого гнев Рут поостыл, а аппетит восстановился, Лу присел к ней за стол. За окном к холодному стеклу приникла темнота, ждущая, что ее впустят внутрь. А за ней, на той стороне бухты, как рождественские электрические гирлянды, свесившиеся с темных ветвей, миллионами огней сиял город.

– Странный выдался денек, – наконец проговорил Лу.

– Чем странный?

– Не знаю. – Он вздохнул. – Чудной какой-то. И чувствую я себя как-то не очень.

– Как и я все эти дни, – с улыбкой сказала Рут.

– Наверно, я заболеваю. Что-то мне… не мо-жется.

Она пощупала его лоб.

– Жара у тебя нет.

– Думаешь? – Он изобразил удивление, а потом и вправду его почувствовал. – А кажется, что есть. Это все из-за того парня на работе. – Он покачал головой. – Странный тип.

Рут, нахмурившись, внимательно глядела на него: неумение объясниться было ему несвойственно.

– Поначалу все складывалось как будто хорошо. – Он поболтал вино в рюмке. – Я познакомился у входа в офис с неким Гейбом, бродягой, впрочем, не уверен, он, кажется, сказал, что у него есть крыша над головой, но при этом он сидел на улице и просил милостыню.

Тут раздались сигналы «электронной няньки», потому что Пуд начал подавать голос. Вначале это было лишь сонное кряхтенье. Однако Рут тут же опустила вилку и нож, а тарелку с недоеденным ужином отодвинула в сторону – и замерла с единственным желанием, чтоб звуки эти прекратились.

– Так или иначе, я угостил его кофе, и мы разговорились.

– Очень мило с твоей стороны, – отозвалась Рут. В ней встрепенулся материнский инстинкт, и все, что она слышала теперь, был голос ее ребенка, так как сонное покряхтывание и постанывание прекратились и уже перешли в полнозвучный плач.

– Он показался мне странно похожим на меня, – смущенно продолжал Лу, – и разговор у нас вышел странный: мы обсуждали обувь. – Он засмеялся, вспоминая, как это было. – Этот парень помнил, во что был обут каждый, кто входил в здание, и я его нанял на работу. Нет, не я, конечно, я позвонил Гарри и…

– Лу, милый, – перебила она, – ты что, не слышишь?

Он поглядел на нее непонимающим взглядом, поначалу лишь досадуя, что его прервали, но потом, склонив набок голову, прислушался. Тогда только до его сознания начал доходить этот плач.

– Ладно, давай иди, – вздохнул он и потер себе переносицу. – Но помни только, что я пытался поделиться с тобой тем, как провел день. А то ты вечно упрекаешь меня, что я с тобой не делюсь.

– О чем ты говоришь! – Она раздраженно повысила голос. – Твой сын плачет. Так что же, я должна, по-твоему, сидеть тут, когда он просит помощи, и ждать, пока ты кончишь свой рассказ о каком-то помешанном на обуви бродяге? А может, лучше тебе встать и посмотреть, что с ребенком, без моего напоминания? Ты так не считаешь?

– Хорошо, я встану и посмотрю, – сердито буркнул он, не трогаясь с места.

– Нет уж, это сделаю я. – Она встала из-за стола. – Я хочу, чтобы ты это делал сам, по своей воле. Не как одолжение. Чтобы ты сам хотел это сделать.

– По-моему, и ты сейчас не очень-то рвешься к нему, – проворчал он, теребя запонки.

Она была уже возле двери, но остановилась.

– Да знаешь ли ты, что ты не провел с Россом ни единого дня один на один?

– Ты, наверное, очень не в духе, если назвала мальчика его настоящим именем! С чего бы это?

А ее как прорвало:

– Ни разу не сменил ему пеленку, ни разу не покормил!

– Кормил я его, – возразил Лу. Стенания стали громче.

– Ни одной бутылочки не вымыл, ни разу прикорма не приготовил, не гулял, не одевал на прогулки! Не оставался с ним ни разу, чтоб мне не вскакивать каждые пять минут и не забирать его у тебя, потому что тебе надо то мейл послать, то по телефону поговорить! А между тем ребенку уже больше года, понимаешь, Лу? Больше года!

– Ну давай, давай! – Он взъерошил волосы пятерней и застыл так, крепко и сердито зажав в руке пряди. – Ведь ты всегда интересуешься, как я провел день, так почему же мой рассказ так тебя раздражает?

– Ты настолько увлекся рассказом о себе, что даже ребенка не услышал, – устало сказала она, понимая, что этот разговор катится по привычной колее и грозит окончиться тем, чем оканчивался каждый второй из их разговоров, – ссорой.

Лу обвел взглядом комнату и театральным жестом простер руки к публике.

– Ты, наверное, считаешь, что я целыми днями в офисе только штаны просиживаю или в носу ковыряю? Нет, я работаю, тружусь, кручусь как белка в колесе, мечусь, хватаюсь то за одно, то за другое, как жонглер в цирке, ей-богу, чтобы ты и дети ни в чем не нуждались, чтоб было чем кормить Росса, так что можно и извинить меня за то, что я не каждое утро сую ему в рот банановое пюре!

– И никакой жонглер тут ни при чем, Лу, просто это твой выбор. В этом вся разница.

– Я же не могу разорваться, Рут. Если тебе нужна помощь по дому, то, как я тебе уже много раз говорил, скажи только слово, и мы в ту же минуту наймем няньку.

И понимая, что сам же усугубил ситуацию, приготовился к неизбежному взрыву, чуть было не добавив под нарастающие вопли Пуда: «И я обязуюсь с ней не спать!» Так он отвел бы от себя удар.

Но удара не последовало. Напротив – она словно сжалась, сникла и, покинув поле боя, поспешила к ребенку.

Нащупав пульт, Лу нацелил его, как пистолет, на телевизор и сердитым щелчком выключил его. Потные, затянутые в эластик бабы сначала сократились в размерах, превратившись в световое пятнышко в середине экрана, а потом и вовсе исчезли.