Текст книги "Волшебный дневник"

Автор книги: Сесилия Ахерн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

– Артур, – воскликнула я, отпрянув от стены, – вы должны были постучаться! У меня тоже есть права.

Он только что застал меня за подслушиванием, однако ничего об этом не сказал.

– Хочешь, чтобы я завтра утром отвез тебя в Дублин? – проворчал он.

– Что?

– Побудешь у подружки.

Я была на седьмом небе от счастья, «выстрелила» в воздух кулаком и стала звонить Зои, забыв спросить Артура и даже не задумавшись о причине столь неожиданного предложения. Итак, я опять была вместе с Зои. Всего две ночи я провела у дяди с тетей и уже чувствовала себя совсем по-другому в Дублине. Мы отправились на наше обычное место на пляже возле моего дома, который выглядел по-другому, и из-за этого мне было противно на него смотреть. От него уже исходил другой дух, и от этого он тоже стал мне противен. Возле ворот появился знак о продаже дома. Когда я увидела его, у меня кровь застыла в жилах, появилось яростное желание закричать, словно я бенши[26]26
  Бенши – ведьма, жившая в ирландских лесах. Имеет два обличья – человеческое и демоническое. В обличье бенши может издавать крик, обладающий огромной разрушительной силой.


[Закрыть], поэтому я изо всех сил старалась на него не смотреть. Что-то заподозрив, Зои и Лаура изучали меня, словно я прибыла с другой планеты, буквально «потрошили» свою лучшую подругу и стаскивали с нее верхний слой кожи, как пижаму, не говоря уж о том, что каждое мое слово было внимательно выслушано, проанализировано и неправильно истолковано.

Завидев надпись «Выставлено на продажу», обе мои подружки, выказывая чуткость «Джеронимо»[27]27
  Возможно, имеется в виду фильм «Джеронимо, американская легенда» (1993) о шагах американского правительства по покорению коренного населения. Не рекомендован для просмотра детям и подросткам моложе 16 лет.


[Закрыть], пришли в восторг. Зои тотчас призвала нас влезть в дом и провести там день, как будто как раз в это время ничего лучше она не могла придумать. Менее импульсивная Лаура нерешительно смотрела на Зои и на меня, пока Зои, повернувшись к нам лицом, оценивала преимущества своего плана. А когда я не произнесла ни слова против, она окончательно прониклась своей идеей и бросилась, словно в омут головой, воплощать ее в жизнь.

Не знаю уж, как мне это удалось, но я подавила волнение, возникшее при мысли о вторжении в тот дом, в котором мой отец убил себя. Потом мы выпили и посудачили об Артуре и Розалин с их дурацкими деревенскими правилами. Я рассказала девочкам – нет, не просто рассказала, а открыла душу – о Маркусе, о его передвижной библиотеке, и они смеялись, представляя его совершенным дураком, а передвижную библиотеку – самым скучным местом, о каком им только приходилось слышать. Глупо держать дома целую комнату с книгами, а уж доставлять книги и вовсе ни с чем не сравнимый кретинизм.

Меня очень сильно ранили слова подружек, хотя я и сама не совсем понимала, что в них такого особенного. Правда, я постаралась это скрыть, однако один источник волнений и бегства от реальности, спасавший меня целый месяц после смерти отца, мгновенно рассыпался в прах. Это случилось, едва я начала воздвигать стену между мной и Зои с Лаурой. Они сразу догадались. Прищурившись, Зои уставила на меня свой особый препарирующий взгляд, которым удостаивала людей, чем-то отличавшихся от нее, ведь в ее мире самым большим грехом считалось быть не такой, как все. Им не приходило в голову, что эмоциональная встряска, через которую я прошла в течение нескольких недель, должна была до самого нутра и навсегда меня изменить. И они решили, что на меня плохо подействовала жизнь вне Дублина. А я была просто-напросто раздавлена, как растение, которое топтали, топтали, но оно выжило, и, подобно этому растению, я не имела иного выбора, кроме как расти в другую сторону, не так, как прежде.

Когда Зои наскучило, или она испугалась обсуждать темы, о которых не имела понятия, она позвала Фиакру, Гаруа и третьего мушкетера Колма (я называла его Кабаист, что по-ирландски значит «капуста»). Ни разу в жизни у меня не оказалось случая нормально поговорить с ним. Зои завладела Гаруа и уединилась с ним, Фиакра достался Лауре, так как Зои больше не интересовалась им, а Кабаист и я оставались на месте и смотрели на море, пока остальные катались по песку, издавая невнятные звуки. Время от времени Кабаист прикладывался к водке, так что я в любой момент могла подвергнуться нападению. Захватив горлышко губами, он в очередной раз набрал в рот жгучей жидкости, и я стала ждать, когда он запечатлеет на моем лице мокрый, неряшливый, пахнущий водкой поцелуй, который причинит мне боль и спровоцирует позывы к рвоте.

Однако он не спешил.

– Сочувствую тебе, – тихо проговорил он.

От неожиданности я онемела, ощутив наплыв самых разных чувств. Не в состоянии ничего сказать, я и смотреть на него тоже не могла. Смотрела в другую сторону, и ветер трепал мне волосы, закрывая лицо и пряча горячие слезы, которые бежали по щекам.

Меня растоптали, и это было очевидно. Я поставила под сомнение время, и время показало, что я уже не такая, какой была до смерти отца.

Глава восьмая
Тайный сад

Когда я надолго покидала дом, скажем, на время школьной экскурсии за границу или на время поездки с подружками за покупками в Лондон, я всегда брала с собой что-то, напоминавшее мне о нем, – какую-нибудь необременительную безделушку. Однажды на Рождество мы с родителями оказались в гостиничном буфете, и папа стащил крошечного пластмассового пингвина, украшавшего пудинг, и потом сунул его в мой десерт. Таким образом он хотел повеселить меня, но поскольку тот день для меня не отличался от всех остальных, когда я не находила ничего смешного в его поступках и словах, то пингвин, не вызвав у меня никаких эмоций, перекочевал в мой карман. Прошло несколько месяцев. Я была не дома, и вдруг, случайно опустив руку в карман и нащупав пингвинчика, рассмеялась. Хотя и с опозданием, да еще в отсутствие папы, его шутка повеселила меня. В тот же день я переложила пластмассовую фигурку в косметичку, и она стала путешествовать со мной по миру.

Знаете, есть такие вещи, на которые стоит только поглядеть, и они сразу же соединяют тебя с домом, – в общем, с чем-то или кем-то дорогим. Сентиментальной меня трудно назвать; я никогда не была особенно привязана к вещам или людям. И не принадлежала к тем из моих знакомых, которые, стоило им заметить некий пустячок, едва не плакали, потому что задним числом вспоминали, скажем, о каком-то домашнем происшествии, и в эту секунду словно чертенок нашептывал им в ухо, как они были в то время счастливы. Со мной все происходило иначе, так как я возила с собой, например, пингвинчика, чтобы не ощущать полного и абсолютного одиночества. И дело не в сентиментальности, а в простом и застарелом ощущении незащищенности.

Естественно, я не чувствовала ни малейшей привязанности к своему новому дому. Да и пробыла-то я в нем всего пару дней, прежде чем совершилось великое переселение к Зои вместе с книгой, которую я взяла в передвижной библиотеке и которую захватила с собой. У меня все еще не получалось отпереть замочек и, уж точно, не было намерения читать ее в доме Зои, тем более когда подруги рассказали о своем новом развлечении – только послушайте! – гулять без нижнего белья. Если честно, мне было смешно. Я видела фотографию американской телезвезды Синди Монро, в которой шесть с половиной стоунов веса[28]28
  Примерно девяносто фунтов, или около сорока килограммов.


[Закрыть], пять футов роста, когда она вылезала из автомобиля перед клубом, едва освободившись после сорокавосьмичасовой тюремной отсидки за вождение в пьяном виде. И на ней не было трусиков. Зои и Лаура сочли это большим шагом вперед в деле самоутверждения женщин. Я же думала, что, когда освободительницы женщин сняли лифчики и сожгли их, они вовсе не думали о подобном продолжении. Конечно же я сказала об этом девоч кам, и Зои смерила меня своим особым взглядом, прищурившись так, словно она была Королевой сердец[29]29
  Персонаж венесуэльского одноименного сериала (1998 г.).


[Закрыть], и задумалась, «казнить ее»[30]30
  Точная цитата из «Алисы в Стране чудес» (Off with her head) Л. Кэрролла.


[Закрыть] или не казнить. Однако почти сразу она широко открыла глаза и произнесла:

– Ну да, правильно, на моем топе был такой большой вырез сзади, что я все равно не могла бы надеть лифчик.

Большой вырез. Совсем мертвый. Любимые фразочки Зои. Или есть вырез, или его нет. Не сомневаюсь, что он был.

Во всяком случае, когда меня отослали к Зои – «отправили прочь», точнее говоря, – у меня появилось ощущение, что мне приказано посидеть в углу и подумать о том, что я совершила. Несмотря на то что я ехала домой и должна была бы вновь почувствовать себя как прежде, ничего подобного не было и в помине. Оказалось, что я привезла в Дублин частичку своего нового мира. Я привезла книгу, и ни на минуту я не забывала, что она лежит в моем чемодане, даже пока спала на выдвижной кровати в комнате Зои и пока мы болтали с Зои обо всем на свете. Я не забывала, что эта непрочитанная книжка из моего нового отвратительного мира слушает меня и пытается понять, как я жила прежде. У меня была свидетельница. И мне захотелось отослать ее домой, чтобы она рассказала всем нашим сверстникам, как я тоскую о своей недавней жизни. Книга стала моей маленькой тайной от Зои и Лауры, утомительной и бесполезной, но все же тайной, которую я прятала в чемодане.

Итак, когда «лендровер» Артура повернул к боковому входу дома в Килсани и меня вновь впихнули в отвратительную не-жизнь, я решила взять книгу и отправиться на прогулку. Я знала: если не пойти в дом и не поведать Розалин о гуляньях без трусиков, она умрет от ожидания, поэтому, призванная судьбой всех наказывать, я отправилась бродить по окрестностям. Еще я знала, что найду маму на том же месте, в ее качалке, на которой она не качается, однако позволила себе помечтать, будто все совсем не так, и она, голая, делает пируэты в саду или что-нибудь еще в таком роде.

Пока мне не представился случай обойти окрестности, ведь я всего лишь один раз прошла прямиком к замку и обратно, однако сто акров земли оставались пока не изученными. В прошлом все мои визиты ограничивались чаем и сэндвичами с ветчиной в тихой кухне Розалин, пока мама беседовала о безразличных мне вещах с моими странными дядей и тетей. Я бы все сделала – съела бы двадцать мокрых сэндвичей с яйцами и два куска любого кекса, – лишь бы выбраться из кухни и погулять в саду, который окружал дом со всех сторон. Больше меня ничто не интересовало. Видно, негодный из меня получился бы исследователь или путешественник, так как движение всегда утомляло меня. Никогда я не испытывала желания потянуться за чем-то, лежащим чуть дальше, чем на расстоянии вытянутой руки. И в тот день никаких перемен в себе я не ощутила, однако мне было грустно, поэтому, взяв книгу из чемодана, я отправилась в путь, предоставив шмыгающему Артуру отнести чемодан в дом.

По узкой дорожке, затененной тридцатиметровыми дубами, ясенями и тисами, я шла прочь от дома, прочь от замка. В воздухе стоял сладковатый аромат. Земля была мягкой благодаря тысячелетним слоям упавшей листвы и коры, и ноги у меня пружинили, словно я могла бы бесконечно бежать в своей лайкре и при этом еще совершать кувырки. Стояла жара, однако мне было прохладно в тени древних деревьев. Птицы напоминали сверхактивных обезьянок, беспрерывно что-то кричавших и по-тарзаньи прыгавших с ветки на ветку. Устав после целой ночи болтовни с подружками, я все же продолжала идти, хотя голова у меня едва не взрывалась от полученной информации – например, Лаура стала принимать противозачаточные таблетки, – но самыми громкими были разговоры, которые я мысленно вела сама с собой. Отключиться от этого мне не хватало сил. Не помню, чтобы когда-нибудь прежде мне приходилось так много думать и мало говорить.

Время от времени, когда деревья все же расступались, я видела вдалеке замок, который смотрел поверх поляны на озера, испещрившие землю, и на царственные деревья, похожие на знаки препинания. Одинокие, высокие и элегантные тополя словно щекотали небеса, огромные дубы со своими круглыми кронами были похожи на грибы. Вскоре замок снова пропал из виду, как будто играя со мной в прятки, и дорожка стала поворачивать влево – вероятно, чтобы я вновь увидела его. Еще двадцать минут ходьбы – и справа, вдалеке, моему взгляду предстали главные ворота. Я замедлила шаг. Темные готические ворота не заманивали внутрь, ибо все были в цепях, словно пленник, оставленный гнить на обочине. Высокая трава и прочая растительность, которая лезла вверх по относительно новой калитке, обвивала проржавевшие решетки, как будто махала исхудалыми руками проезжавшим мимо машинам, умоляя накормить ее или отпустить на волю. Когда-то это была главная дорога, и она вела к замку, а теперь о ней забыли, ее не используют и не поддерживают в порядке, отчего она заросла травой, подобно дороге из желтого кирпича, которую я видела в «Возвращении в страну Оз»[31]31
  «Возвращение в страну Оз» – кинофильм, снятый в 1985 г. по мотивам книг Фрэнка Баума и номинированный в 1986 г. на премию Американской киноакадемии за лучшие визуальные эффекты.


[Закрыть]. Я вздрогнула. Прежняя слава, видимо, забыта навсегда, однако и меня не тянуло к ней, как тянуло к замку. Фантастичными были ее шрамы. В отличие от замка, который пробуждал во мне желание поднять руку и провести по стенам ладонью, дорожные шрамы казались мне уродливыми и вызывали желание отвести от них взгляд.

Тогда я решила отыскать другую дорогу, чтобы не видеть мрачные готические ворота, поэтому я пошла между деревьями и затем по пустоши. Мне показалось, что безопаснее идти именно между деревьями, а не по старой натруженной дороге, по которой ехали норманны на своих конях, яростно размахивая наколотыми на мечи крестьянскими головами.

Похожие на слоновьи ноги, стволы деревьев завораживали меня своими старческими морщинами. Они срастались друг с другом, как любовники. Некоторые от самой земли поднимались изогнутыми, словно в агонии, и устремлялись в сторону, а потом вверх, укоренившись в другом месте. Корням, видимо, было тесно под землей, и они выступали на поверхность, после чего опять, с претензией на элегантность, исчезали, напоминая плавающих в воде скользких угрей. Я спотыкалась о корни, но каждый раз мне удавалось не упасть благодаря ближайшему стволу. Таковы эти деревья – они подставляли мне подножку и предоставляли необходимую помощь, щекотали меня листьями и паутиной, тыкали в лицо ветками. Когда же я отводила ветки, чтобы освободить проход, а потом отпускала их, они выпрямлялись, словно катапультировали, и бесцеремонно били меня сзади.

От одной рощицы я перешла к другой, с удовольствием вдыхая сладкий воздух. Над цветущими деревьями вились пчелы, с жадностью опускаясь на цветок за цветком, желая их все и не в силах выбрать один-единственный. На земле валялись, видимо, с незапамятных времен, незнакомые плоды, одни сгнившие, другие высушенные словно чернослив. Остановившись, я подобрала один такой плод, решив определить, на что он похож. Принюхалась. Мерзость. Тогда я бросила его и, вытирая руки, вдруг обратила внимание, что ближайший ствол весь покрыт какими-то надписями. Бедное дерево снова и снова терпело издевательства, словно тыква, из которой вычищают всю мякоть, чтобы сделать прорези. Понятно, что дерево расписали не за один день, даже не за один год и даже, может быть, не за одну сотню лет. Начиная примерно с семи футов и до земли весь ствол был покрыт разными именами в сердечках или рамках, и все декларировали вечную дружбу и любовь.

Я провела пальцем по надписям «Фрэнк и Элли», «Фиона и Стивен», «Сиобхан и Майкл», «Лори и Роуз», «Мишель и Томми». Все говорили о вечной любви. 4 ever, 2 gether[32]32
  Известная песня группы ABC называется 4 ever 2 gether. («Навсегда вдвоем»). Группа образована в 1980 г. в Великобритании. Лидер группы Мартин Фрай умело формировал имидж АВС как изысканной поп/глэмгруппы.


[Закрыть]. Интересно, живы ли еще эти люди. На других деревьях я не нашла ничего подобного. Тогда я отступила назад, чтобы оглядеться, и все поняла. Вокруг несчастного дерева было больше свободного места. Легко представить, как здесь раскладывали одеяла, устраивали пикники, как сюда приходили веселиться друзья и любовники, жаждущие побыть вместе.

Покинув рощу, я стала искать другие посадки. Однако впереди была стена, и так неожиданно закончилась моя игра с деревьями.

Я шла осторожно, стараясь не шуметь, но ветки, сучья, сухие листья выдавали меня. Стоило мне наступить на сучок – раздавался треск, который становился громче и протяженней по времени благодаря эху. У меня не было ни малейшего представления о здании, вставшем на моем пути, однако это был не замок, потому что этот дом располагался гораздо дальше замка. Вроде бы поблизости не должно было быть никаких домов, если не считать ветшавших коттеджей возле других трех входов на территорию замка, но очень давно, в один день, их почему-то все закрыли, а люди, которые в них жили, собрали свои вещички и укатили кто куда. Здесь каменная стена была не такой, как в замке, однако, на мой неопытный взгляд, не очень отличалась от той. Во всяком случае, тоже была старой и осыпающейся. Верхняя линия, видимо, давно стала неровной и очень давно не касалась того, ради чего ее возводили. Крыша исчезла, и теперь оставалась лишь стена. Я не видела ни двери, ни окна, но по большей части стена, в отличие от замка, выжила, несмотря на укусы судьбы, которые необходимы для восстановления энергии. Выйдя на опушку и ощущая себя дикобразом, покинувшим свою естественную среду обитания, чтобы познакомиться с большой дорогой, освещаемой фарами, я не была настроена решительно. Оставив позади могучих друзей, я под их неусыпными взглядами прошла под стеной.

Дойдя до того места, где стена как будто заканчивалась, я завернула за угол и увидела, что это далеко не конец. Потом мне послышалось женское напевное бормотание. Я испугалась. Если не считать дядю Артура, я не ожидала кого-нибудь здесь встретить. Крепко прижимая книгу к груди, я прислушалась. Голос был тихий, приятный, счастливый и звучал слишком свободно для Розалин, а для моей матери – слишком радостно. Очевидно, женщина попросту убивала время, отвлекалась от каких-то мыслей, и мелодия не показалась мне знакомой, если, конечно, в ее бормотании была мелодия. Летний бриз донес до меня и ее аромат, и ее песню. Тогда я закрыла глаза и, прислонившись головой к стене с другой стороны, стала внимательно слушать.

Но едва мой затылок коснулся стены, женщина умолкла, и я, тотчас открыв глаза, немного отодвинулась.

Потом огляделась. Никого не увидела, значит, и она не могла меня увидеть. Стоило моему сердцу вновь забиться в более или менее привычном ритме, как так называемое пение возобновилось. Я двинулась вдоль стены, не отрывая ладони от серой каменной кладки, словно фиксируя, где есть паутина, где раскрошился камень, где он остался гладким, а где торчат острые края. Так как деревья больше не исполняли роль моего личного зонтика, то я оказалась во власти жаркого солнца. Неожиданно стены не стало, и, подняв голову, я увидела большую, украшенную резьбой каменную арку.

Сначала я сунула внутрь голову, чтобы меня не заметила таинственная певица, и обнаружила обнесенный стеной сад – насколько я могла заметить, в отличном состоянии. Со своего места я разглядела множество роз; разбитые у подножия вьющихся роз большие клумбы с распустившимися цветами, которые с двух сторон обрамляли дорожку, что шла от другого входа. Расхрабрившись, я сделала несколько шагов, чтобы осмотреть остальной сад. В центре были другие цветы – герани, хризантемы, гвоздики и такие, названия которых я не знала. Цветы росли в подвесных корзинах и больших каменных горшках с резьбой, обрамлявших дорожки. Мне с трудом верилось, что я на самом деле вижу подобный оазис, как будто у некоего человека в руках оказалась шипучка, человек потряс ею и открыл бутылку, после чего внутри обваливающихся стен все кругом залила шипучая красота. Пчелы летали от цветка к цветку, виноград карабкался вверх по стенам, окружавшим прекрасные растения. Я вдыхала аромат розмарина, лаванды и мяты, которые росли неподалеку. В углу стояла маленькая теплица, а рядом с ней около дюжины деревянных ящиков на ножках, и только тогда мне стало ясно, что любопытство завело меня слишком далеко, я вторглась в чужие владения. Пение прекратилось.

Я понятия не имела, чего ждать, и уж точно не ожидала увидеть то, что увидела. Пение доносилось до меня с другого конца сада, и там стояла женщина, смотревшая на меня так, словно я прилетела с другой планеты. На ней было нечто вроде скафандра, голова повязана черной вуалью, на руках резиновые перчатки и на ногах невысокие резиновые сапожки. Она смотрела на меня так, будто только что вышла из космического корабля на территорию, зараженную после взрыва атомной бомбы.

Неловко улыбнувшись, я помахала ей свободной рукой:

– Здравствуйте. Я пришла с миром.

Женщина стояла неподвижно, как статуя, и пристально смотрела на меня. Мне стало немного не по себе, и, как обычно в таких случаях, я выпалила:

– Какого черта вы на меня так смотрите?

Не знаю, как она восприняла мою грубость, поскольку на ней был шлем Дарта Вейдера[33]33
  Персонаж «Звездных войн».


[Закрыть]. Еще немного помедлив, пока я ждала, что она назовет меня Лукой и скажет, мол, она мой отец, она весело произнесла, словно очнувшись от транса:

– Что ж, я знала, что у меня маленькая гостья. Она сняла головной убор и оказалась намного старше, чем я ожидала, лет семидесяти с хвостиком.

Когда женщина направилась ко мне, я была почти уверена, что закон гравитации ее не касается. На лице у нее я заметила много, даже очень много, морщин, и кожа висела так, словно ее плоть истаивала с течением времени. Но голубые глаза сверкали, как Эгейское море, напомнив мне о том дне на папиной яхте, когда я смотрела вниз и видела песчаное дно и сотни разноцветных рыбок. А вот ей смотреть ни на что не надо было, потому что в ее ясном взоре отражался весь свет солнечного дня. Она сняла перчатку и протянула мне руку.

– Я сестра Игнатиус, – с улыбкой произнесла женщина, не встряхивая мою руку, но беря ее в обе свои руки. Несмотря на жару и тяжелые перчатки, ее руки оказались сухими и прохладными, как мрамор.

– Вы монахиня, – выпалила я.

– Да, – рассмеялась она. – Я монахиня. И была там, когда это случилось.

Наступила моя очередь рассмеяться, так как некоторые тайны обрели смысл. Шкаф, уставленный банками с медом, дюжины ящиков в обнесенном стеной саду, странный наряд старой женщины.

– Вы знакомы с моей тетей.

– Ну…

Я не понимала, как нужно отнестись к такому ответу. Она не выказала удивления и ни о чем не спросила меня, но все еще не выпускала мою руку. Мне тоже не хотелось шевелить рукой, все-таки ее держала монахиня, и я нервничала, потом заговорила вновь:

– Мою тетю зовут Розалин, а дядю Артуром. Он здесь садовником. А живут они в доме у ворот. Теперь мы тоже живем с ними… с недавних пор.

– Мы?

– Я и мама.

– А…

Она так высоко подняла брови, что они стали похожи на гусениц, которые вот-вот превратятся в бабочек и улетят.

– Разве Розалин не сказала вам?

Я была и обижена, и в то же время благодарна Розалин за то, что она берегла наш покой. По крайней мере, здешнее захолустье не перемывало нам кости.

– Нет, – ответила сестра Игнатиус. – Нет, – повторила она, не улыбнувшись и словно положив конец разговору.

Кажется, ей было неприятно, и я бросилась на защиту Розалин, попытавшись сохранить их дружбу или недружбу.

– Уверена, она берегла наш покой, давала нам время, чтобы… чтобы справиться… прежде чем она всем расскажет.

– Справиться с чем?..

– С переездом сюда, – с запинкой произнесла я.

Наверное, нехорошо лгать монахине? Но я не совсем лгала… Короче говоря, я запаниковала. И вся покрылась липким потом. Сестра Игнатиус что-то говорила, она открывала и закрывала рот, но я не слышала ни слова. Я думала о том, что солгала ей, что нарушила десять заповедей, что меня ждет ад, но и не только об этом, еще о том, как было бы здорово обо всем рассказать ей. Она же монахиня, и мне необходимо сделать попытку и поверить ей.

– У меня умер папа, – выпалила я, остановив поток приятных слов, которые сестра Игнатиус, по-видимому, произносила. Я услышала, как дрогнул мой голос, когда я произносила эту фразу, и сразу же, словно ниоткуда, как это случилось раньше с Кабаистом, слезы ручьями побежали по моим щекам.

– Ох, детка, – сказала сестра Игнатиус, принимая меня в свои объятия.

Нас разделяла книга, когда я прижималась к этой женщине, которую совершенно не знала, но она была монахиней, и я положила голову ей на плечо и не убирала, пока рыдала во весь голос, а она гладила меня по спине и тихонько покачивала. Я совершенно искренне лепетала: «Почему он это сделал? Почему-у-у-у?.. – когда пчела, ударившись о мое лицо, уселась прямо мне на губу. Тогда я закричала и вырвалась из рук сестры Игнатиус.

– Пчела! – взвизгнула я и замахала руками, чтобы отогнать ее. – О Господи, заберите ее!

Сестра Игнатиус внимательно смотрела на меня своими сверкающими глазами.

– Боже мой, сестра Игнатиус, пожалуйста, избавьте меня от пчелы. Фу! Фу! – Я беспрерывно махала руками. – Вас она послушается. Это же ваши чертовы пчелы.

Сестра Игнатиус погрозила пальцем и прокричала низким голосом:

– Себастьян! Нет!

Я перестала махать руками и в изумлении уставилась на нее. Слез словно и не было.

– Вы шутите! Как можно различать пчел по именам?

– Ну, вон там на розе сидит Джемайма, а на герани – Бенджамин, – оживленно проговорила она, и глаза у нее не переставали сверкать.

– Не может быть, – сказала я и провела ладонью по лицу, смущенная своим ором. – Похоже, у меня проблемы с психикой.

– Да нет, конечно же я не всерьез, – засмеялась она таким замечательным, чистым, детским смехом, что я не могла не улыбнуться.

И в эту минуту я поняла, что люблю сестру Игнатиус.

– Меня зовут Тамара.

– Да, – произнесла она, не сводя с меня изучающего взгляда, словно это не стало для нее новостью.

Я опять улыбнулась. У нее было такое лицо, что мне все время хотелось улыбаться.

– А вам можно разговаривать? Разве вы не должны молчать? – Я огляделась. – Не бойтесь, я никому не скажу.

– Многие сестры были бы тебе благодарны, – фыркнула она, – но мне разрешено говорить. Я не давала обета молчания.

– А… И другие монахини презирают вас за это?

Она опять засмеялась чисто, ясно, словно запела.

– Значит, вы давно не видели людей? Это против правил? Не бойтесь, я не скажу. Хотя Обама нынче президент США, – пошутила я. Она не ответила, и моя улыбка погасла. – Черт. Неужели вы этого не знаете? Ничего не знаете о «внешнем мире»? Похоже, быть монахиней все равно что быть во власти Большого брата[34]34
  «Большой брат» – Зд.: всемирно известное реалити шоу. 16 добровольцев заселяются в большой дом, за которым наблюдает Большой брат.


[Закрыть].

Сестра Игнатиус словно вышла из транса и засмеялась опять, отчего лицо у нее стало совсем младенческим, вроде как это было с Бенджамином Батоном[35]35
  Фильм («Загадочная история Бенджамина Батона», 2008) по одноименному рассказу Ф.С.Фицджеральда о мужчине, который родился в возрасте 80 лет, а затем начал молодеть. Этот человек, как и каждый из нас, не мог остановить время.


[Закрыть].

– Ты странная девочка, – с улыбкой произнесла она, и я очень постаралась не обидеться.

– Что это ты принесла с собой? – спросила сестра Игнатиус, глядя на книгу, которую я все еще прижимала к груди.

– А, это. – Я перестала прижимать ее к себе. – Я нашла ее вчера в… Ой, наверное, я задолжала вам книгу?

– Не глупи.

– Нет, правда. Маркус, ну тот, который работает в передвижной библиотеке, приехал позавчера. Он искал вас, а я не знала, кто вы такая.

– И поэтому ты должна мне книгу, – проговорила она, сверкнув глазами. – Дай посмотреть, чья это книга?

– Не знаю, кто ее написал. Но это не Библия и не святые тексты, поэтому она вряд ли вам понравится. – Мне совсем не хотелось отдавать книгу. – Возможно, в ней порнографические картинки, ругательства, гомосексуалисты, разведенные жены и мужья.

Глядя на меня, она поджала губы, стараясь не рассмеяться.

– Я не могу ее открыть, – пояснила я, отдавая ей книгу. – Она заперта на замок.

– Что ж, давай посмотрим. Идем со мной.

И она направилась к одному из входов в сад, аккуратно держа в руках книгу.

– Куда вы идете? – спросила я, едва поспевая за ней.

– Куда мы идем, – поправила ее сестра Игнатиус. – Повидаешься с сестрами. Они будут тебе рады. А я тем временем открою книгу.

– Ну нет.

С этими словами я постаралась догнать ее и отобрать книгу.

– Нас всего четверо. И мы не кусаемся. Особенно когда едим яблочный пирог сестры Марии. Только не говори ей, – фыркнув, почти прошептала сестра Игнатиус.

– Сестра, пожалуйста, я не умею разговаривать со святыми людьми. Понятия не имею, о чем с ними можно беседовать.

А она смеялась и смеялась, продвигаясь в своем фантастическом костюме в сторону сада.

– Что за дерево, на котором много надписей? – спросила я, стараясь не отставать от нее.

– А, ты побывала в яблоневом саду? Знаешь, говорят, что та яблоня – дерево любви, – сказала сестра Игнатиус, и ее глаза округлились, а когда она улыбнулась, на щеках появились ямочки. – Много молодых людей приходят сюда, чтобы увековечить свою любовь. – И она твердой поступью зашагала дальше, словно оставляя позади волшебную историю любви. – Плюс это хорошо для пчел. А пчелы хороши для деревьев. Фу ты, заговорила банальностями. – Она фыркнула. – Артур отлично поработал, чтобы сохранить сад. У нас самые вкусные яблоки «Грэнни Смит».

– Значит, поэтому Розалин каждый день печет три тысячи яблочных пирожков. Я уже так переела яблок, что они у меня лезут из…

Сестра Игнатиус посмотрела на меня.

– …из ушей.

Ее смех вновь напомнил мне веселую песенку.

– А как получилось, – спросила я, хватая ртом воздух, – что вас тут всего четверо?

– В наше время немногие хотят стать монахинями. Это, как вы говорите, не прикольно.

– Дело не в прикольности или в неприкольности, не в оскорблении Бога и ни в чем таком, дело в сексе. Если бы вы разрешили секс, уверена, многие девушки захотели бы стать монахинями. Несмотря на оценки, я бы тоже была с вами.

И я закатила глаза.

Сестра Игнатиус рассмеялась.

– Все в свое время, детка, все в свое время. Тебе ведь всего семнадцать, почти восемнадцать?

– Шестнадцать.

Она остановилась и внимательно, с любопытством посмотрела на меня:

– Семнадцать.

– Через несколько недель будет семнадцать, – сказала я и затаила дыхание.

– Через несколько недель будет восемнадцать. Она нахмурилась.

– Как мне ни жаль, но мне шестнадцать, правда, многие думают, что я выгляжу старше.

Сестра Игнатиус вновь посмотрела на меня, словно увидела в первый раз, и мне показалось, что я чувствую, как у нее от напряжения горят мозги. Но тут она вновь двинулась в путь. Пять минут спустя я начала задыхаться в отличие от сестры Игнатиус, и мы миновали еще несколько зданий, похожих на надворные постройки и на старые конюшни. И еще церковь.

– У нас тут часовня, – пояснила сестра Игнатиус. – Ее построили Килсани в конце восемнадцатого века.

Я вспомнила, как занималась этим проектом в школе, и не могла отвести глаз от часовни, не в силах поверить, что эссе в Интернете, списанное мной, было не просто моей домашней работой, а рассказывало о реальном строении – о маленькой часовне из серого камня, с двумя колоннами спереди, потрескавшимися, словно земля в пустыне, десятки лет не получающая воды. На верху часовни находилась башня с колоколом. Рядом – старое кладбище, обнесенное с трех сторон проржавевшей железной оградой. Непонятно, то ли она должна была не пускать мертвых наружу, то ли любопытствующих – внутрь, однако меня затрясло от одного взгляда на нее. Не сразу я сообразила, что остановилась, заглядевшись на нее, – и сестра Игнатиус остановилась, глядя на меня.