Текст книги "Тридцатилетняя война"

Автор книги: Сесили Веджвуд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 36 страниц) [доступный отрывок для чтения: 13 страниц]

В 1618 году эрцгерцогу Фердинанду было сорок лет. Всегда радостный, доброжелательный и краснолицый, он излучал улыбку, для всех одинаково умильную. Все его лицо, покрытое веснушками, и близорукие, выпуклые светло-голубые глаза, казалось, светились добротой и прекрасным настроением. Правда, песочного цвета волосы и короткая, плотная и тучная фигура не настраивали на почтительный лад, а простоватые манеры побуждали придворных и слуг на фамильярность и корысть. И друзья и враги соглашались в одном: более уравновешенного человека им не встречалось. Правил он в Штирии добросовестно и великодушно: организовал общественное вспомоществование больным и бедным, открыл бесплатные адвокатские службы для бедняков при местных судах. Его благотворительность не имела границ, он знал в лицо многих своих подданных, особенно нуждающихся, интересовался их жизненными невзгодами. У эрцгерцога было две всепобеждающие страсти: церковь и охота. Во всех своих занятиях Фердинанд проявлял необычайную пунктуальность и на охоту выезжал три-четыре раза в неделю. Он чувствовал себя счастливым в семье, в отношениях и с женой, и с детьми, и вел простой образ жизни, если не считать отдельных патологических проявлений аскетизма [74]74
  Relatione» Venetianischer Botschafter. ed. Fiedler. Fontes Rerum Aus-triacarum, II, XXVI, Vienna, 1866, p. 102.


[Закрыть].

В общественном мнении обычно восхваляются добродетели эрцгерцога, а не способности. Современники с пренебрежительной теплотой писали о нем как о добросердечном простаке, полностью зависимом от своего главного министра Ульриха фон Эггенберга. И все же явная нехватка личной инициативы в деятельности Фердинанда скорее всего была позерством: иезуиты приучили молодого человека перекладывать на других основную тяжесть политических решений, с тем чтобы не загружать себя [75]75
  Carafa, Relatione dello stato dell'imperio. Archiv für oesterreichische Geschichte, XXIII, Vienna, 1859, p. 265.


[Закрыть]. Не похоже, чтобы он прислушивался к политическим советам своих духовников, а приверженность к вере не мешала ему расправиться с кардиналом и не повиноваться папе, когда надо было сделать что-то по собственному разумению. Не раз в своей жизни он превращал невзгоду в преимущество, внезапно использовал угрозу к своей выгоде, из поражения извлекал победу. Современников это не удивляло, они считали, что ему невероятно везло [76]76
  3 Fiedler, p. 114.


[Закрыть]. Если это было везение, то оно действительно было экстраординарным.

Сбитые с толку явным противоречием между человеческой добротой Фердинанда и жестокостью его политики, соотечественники находили объяснение в том, что он, говоря современным языком, был марионеткой, не замечая при этом, что для марионетки он проявлял феноменальную последовательность и стойкость. Они, как обычно, ссылались на особые отношения между Фердинандом и Эггенбергом. Фердинанд, безусловно, испытывал привязанность к своему министру, ему импонировали обходительность, невозмутимость и ясность суждений Эггенберга. Когда Эггенберг заболел, Фердинанд постоянно навещал его, чтобы обсудить государственные дела [77]77
  Carafa, р. 296.


[Закрыть]. Это лишь доказывает то, что Фердинанд не начинал действовать без апробации Эггенберга. Но это не доказывает того, что Эггенберг инициировал его политику. Когда, много позднее, место Эггенберга занял другой министр, политика Фердинанда не изменилась. Без сомнения, Фердинанд доверял ему больше, чем кому-либо, и ждал от него совета, но между ними никогда не было таких же отношений «отца и сына», какие сложились между курфюрстом Фридрихом и Христианом Ангальтским.

Человеческая добросердечность и политическая беспощадность вовсе не являются взаимоисключающими качествами. Одни ждали прихода к власти Фердинанда, а другие – боялись: и те и другие знали, что он является инструментом в руках династии и иезуитов, верили в то, что он поклялся изничтожить ересь, полагали, будто у него нет своей воли и за ним стоят неимоверные силы воинствующего католицизма. Гораздо благоразумнее было бы опасаться Фердинанда как одного из самых смелых, прямодушных и преданных своему делу представителей династии Габсбургов.

9

Итак, Фердинанд Штирийский готовится занять императорский трон, Фридрих, курфюрст Пфальцский, возглавляет партию германских свобод. Ни тот ни другой не ставят целью консолидацию германской нации. Но есть еще два человека, чьи интересы исключительно германские, они занимают центристские позиции, и их колебания в ту или иную сторону будут играть решающую роль. Курфюрст Иоганн Георг Саксонский и герцог Максимилиан Баварский – именно эти два деятеля были способны создать центристскую партию, которая могла вызволить германскую нацию из руин Священной Римской империи.

Иоганну Георгу, курфюрсту Саксонскому, было чуть более тридцати лет: широкоплеч, белокур, на квадратном лице горит нездоровый румянец. Его взгляды на жизнь консервативны и патриотичны. Он носил бороду в национальном стиле, состригал на голове волосы и не понимал ни слова по-французски [78]78
  Barthold, Geschichte der Fruchibringenden Gesellschaft. Berlin, 1848, p. 54.


[Закрыть]. Одевался курфюрст богато, но просто и практично [79]79
  Ha'mhofers Reisetagebuch, pp. 239—240.


[Закрыть], был подобающим князем, примерным христианином и прекрасным отцом семейства, его стол всегда ломился от яств – местных фруктов, дичи и пива. Три дня в неделю он вместе со всем двором посещал службу и причащался по лютеранским обычаям [80]80
  Kern, Deutsche Hofordnungen, II, p. 67.


[Закрыть]. Согласно собственным понятиям Иоганн Георг неукоснительно следовал принципам и вел безукоризненный домашний образ жизни [81]81
  Ha'mhofers Reisetagebuch, p. 188.


[Закрыть]. Конечно же, он маниакально любил охоту, но не чурался и культуры, интересовался ювелирными украшениями, ремеслом золотых дел мастеров, музыкой [82]82
  Ibid., p. 21 If.


[Закрыть]. Под его покровительством Генрих Шютц создал музыкальные шедевры, соединив итальянские и немецкие традиции и предвосхитив развитие музыкальной культуры на целое столетие.

Помимо определенных успехов на ниве культуры Иоганн Георг внес свою лепту в сохранение и совершенствование древних германских обычаев в устроительстве пиршеств и кутежей, шокировавших людей, подвергшихся французскому или испанскому влиянию, – Фридриха Пфальцского и Фердинанда Штирийского. Иоганн Георг пренебрегал иностранными деликатесами и мог просидеть за столом подряд семь часов, поглощая домашнюю еду и пиво в неимоверных количествах, время от времени надирая уши придворному карлику или выливая остатки пива из кружки на голову слуге, подавая знак, что пора нести следующую [83]83
  Tholuck, II, i, p. 213.


[Закрыть]. Курфюрст не был пьяницей; когда он трезвел, его голова была предельно ясной; он пил по привычке, за компанию, а не из-за слабости. Но он пил слишком много и слишком часто. Позднее его дипломаты взяли за правило ссылаться на то, что курфюрст был не в форме каждый раз, когда принимал неадекватное решение. Один посол сообщал в своих депешах: «Похоже, на него сильно подействовало вино». И еще: «По-моему, он очень пьян» [84]84
  Voigt, Des Grafen von Donna Hofleben. Historisches Taschenbuch. DritteFolge, IV, pp. 135. 137.


[Закрыть]. Какая тут дипломатия!

Но в принципе не имело никакого значения – пьян или трезв Иоганн Георг. И в том и в другом состоянии его позиции были в равной мере туманны. Возможно, не было ничего плохого в том, чтобы заставлять обе партии разгадывать его намерения, если бы он сам знал, к кому больше тяготеет. А курфюрст блуждал в темноте, так же как и они. Без сомнения, он хотел мира, экономического процветания и целостности Германии. Однако, в отличие от Фридриха и Фердинанда, у него не имелось предназначения и ему не надо было жертвовать нынешними удобствами ради сомнительных будущих благ. Видя угрозу краха Священной Римской империи германской нации, курфюрст не мог предложить никакого иного средства для ее спасения, кроме подпорок. Оказавшись между двумя партиями, рушившими всю структуру, между партией германских свобод и партией абсолютизма Габсбургов, Иоганн Георг предпочел бы упрочить древние традиции. Он чувствовал себя конституционалистом.

Возможно, курфюрст Саксонский был умнее других лидеров, но он не обладал ни самонадеянностью Фердинанда, ни верой Фридриха в других людей. Он относился к числу тех деятелей, которые всегда находят два ответа на каждый вопрос и не могут выбрать ни один из них. Когда Иоганн Георг начинал действовать, его помыслы обыкновенно были разумными, искренними и конструктивными, но начинал он действовать слишком поздно.

На курфюрста оказывали влияние, хотя и не решающее, два человека – жена и придворный священник. Магдалена Сибилла была женщиной с характером, волевой, целомудренной, приверженной условностям, но добросердечной. Она не отличалась проницательностью, глубоко верила в то, что лютеранство – самая правильная вера, все другие религии должны знать свое место и предотвратить политический кризис можно лишь всеобщим постом. Она заботилась о детях курфюрста, содержала в порядке все его хозяйство; отчасти и ее заслуга в том, что между ним и его подданными сложились отношения взаимной симпатии. Принцесса Магдалена одной из первых жен сюзеренов поняла важность скромного образа жизни для повышения авторитета и престижа венценосного семейства [85]85
  Barthold, Geschichte der Fruchtbringenden Gesellschaft, p. 55.


[Закрыть].

Придворный священник доктор Хёэ, легковозбудимый венецианец, происходил из аристократического рода, воспитывался среди католиков и имел некоторое представление об их вере [86]86
  H. Knapp, Matthias Hoe von Hoenegg. Halle, 1902, p. 77.


[Закрыть]. «В учении кальвинистов в сорок раз больше погрешностей» [87]87
  Hurter, Ferdinand II, VIII, p. 77.


[Закрыть], – говорил он. В то же время святой отец считал себя убежденным протестантом и, подобно своему сюзерену, конституционалистом. Острый на язык и в устной, и в письменной речи, капеллан питал страсть к печатным изданиям и впервые опубликовался, когда ему было шестнадцать лет [88]88
  Ludwig Schwabe, Kursachsisclie Kirchenpolitik im dreissigjahrigen Kriege. Neues Archivjur Sachsische Geschichte, XI. p. 300.


[Закрыть]. Как блистательного полемиста его знали по всей Германии. Кальвинисты, обыгрывая произношение его имени, называли Хёэ «первосвященником» [89]89
  Knapp, p. 12.


[Закрыть]– Hoheprie-ster. Форсивший своим интеллектом и социальным происхождением, капеллан вызывал иронические насмешки. «Не знаю, как и благодарить Господа за все те великие и драгоценные таланты, которыми Его Божественное всемогущество одарило меня» [90]90
  Schwabe, pp. 302—304.


[Закрыть]– такие высокопарные слова приписывают духовному советнику Иоганна Георга.

У потомков сложилось нелестное мнение об Иоганне Георге и его советниках. Однако следует учитывать то, что, защищая невразумительную конституцию и народ, не желающий объединяться, они взяли на себя неблагодарный и непосильный труд. Как показали последующие события, они плохо делали свое дело, но надо отдать должное по крайней мере курфюрсту за его прямоту. Он всегда был честен, говорил то, что думает, искренне хотел мира и добра для германской нации, и, если курфюрст ставил на первое место интересы Саксонии, но нахватал для себя больше, чем следовало бы, то в этом нет его особой вины, таковы были обычаи его времени. По крайней мере Иоганн Георг не звал на помощь чужеземцев. В истории он запомнился как человек, предавший протестантов в 1620 году, императора – в 1631-м и шведов – в 1635-м. В действительности его политика, пожалуй, оставалась единственно неизменной на фоне трансформаций и интриг как союзников, так и врагов. Обладай курфюрст Саксонский большей проницательностью и силой воли, он смог бы найти средство для спасения своей страны. К сожалению, Иоганн Георг оказался не на высоте своего положения.

За пределами Германии наибольшей известностью пользовался Максимилиан Баварский, хотя он и не был курфюрстом. Он приходился дальним кузеном курфюрсту Пфальцскому и принадлежал к тому же роду Виттельсбахов, имевшему в отдельных районах Германии более солидную репутацию, чем менее древняя династия Габсбургов. По мнению современников, герцог был способнейшим среди германских правителей. Расчетливый, чрезвычайно терпеливый и изобретательный Максимилиан правил Баварией более двадцати лет – со времени отречения отца. Сорокапятилетний герцог считался одним из самых преуспевающих и самых непривлекательных сюзеренов в Европе. Проявляя надзирательскую бережливость, он так обогатил казну, что мог диктовать свою волю и сейму, когда позволял ему собраться, и союзникам, если вступал с ними в альянс и оплачивал львиную долю расходов.

Демонстрируя холодную благожелательность, скрупулезную справедливость и непоколебимую нравственность, Максимилиан всю свою энергию вкладывал в управление землями. Он построил больницы, организовал социальную помощь бедным и обездоленным, поощрял просвещение и искусства и дал людям то ощущение благополучия, которое может создать умная власть. Однако он же ввел смертную казнь за прелюбодеяние, отправлял некоторых преступников на галеры, помогал пытать ведьм на допросах. Герцог содержал постоянную армию и регулярно проводил набор призывников. Он позволял себе вмешиваться в личную жизнь своих подданных. Никому, даже дворянину, не разрешалось иметь экипаж до достижения возраста пятидесяти пяти лет, с тем чтобы не пострадали ни породистость верховых лошадей, ни мастерство кавалерии. За три года Максимилиан издал семь предписаний в отношении того, как должны одеваться его подданные: одеяниям предназначалось быть не только приличными, но и пригодными для войны. Ничто не ускользало от внимания дотошного герцога. Возмутившись безнравственностью крестьян, Максимилиан запретил в деревнях танцы и потребовал, что мужчины-работники и женщины-работницы не спали в одном помещении, словно они сами были виноваты в том, что им приходилось жить в таких условиях [91]91
  Riezler, Geschichte, VI, pp. 61 f.; Geschichteder Hexenprozesse in Bay-em. Stuttgart, 1896, pp. 194-195.


[Закрыть]. Немилосердность герцога стала в Европе притчей во языцех [92]92
  Palafox, Dialogo Politico, p. 65.


[Закрыть]. Он даже урезал денежное содержание престарелого отца, посчитав, что бесполезный старик слишком дорого обходится казне. Слугам он платил регулярно, но мало, и все его хозяйство держалось на страхе и насильственном почтении.

Вдобавок к отвратительному характеру Максимилиан имел еще и отталкивающую внешность. Он был тощий и хилый, с одутловатым лицом и волосами мышиного цвета. Аденоиды портили и его речь, и облик. Герцог обладал рафинированными манерами, выражал свои мысли легко и эрудированно, но его пронзительный голос на первых порах пугал неподготовленного человека. В угоду жене, принцессе Лотарингской, он перенял французскую моду, но и она не могла скрыть его физическое уродство [93]93
  Carafa, p. 336 f.


[Закрыть].

Более способный и политически активный, чем Иоганн Георг, герцог Баварский не обладал честностью и прямотой курфюрста Саксонского. Боясь оплошностей, Максимилиан старался избегать обязательств и потому лишь вселял пустые надежды всем, кто с ним соприкасался. Подобно Иоганну Георгу, он был искренен в желании добра для германской нации, но в отличие от саксонца имел четкие и ясные цели. Так же как Иоганн Георг, Максимилиан позволил личным интересам возобладать над всеми другими. В этом смысле они оба виноваты перед своей нацией, но Максимилиан проявил гораздо больше постыдного эгоизма. Он хотел, чтобы другие жертвовали собой для общего блага, и в итоге поплатился за свой эгоцентризм.

Породненный с эрцгерцогом Фердинандом двумя браками [94]94
  Тетя Максимилиана приходилась Фердинанду матерью, а сестра была его первой женой.


[Закрыть], Максимилиан начинал властвовать как страстный поборник Контрреформации, и по всей Германии считалось, что в его землях меньше всего ереси [95]95
  Carafa, p. 338.


[Закрыть]. В 1608 году ему поручили привести в исполнение судебное решение в отношении Донаувёрта. Его согласие означало, что он твердо встал на сторону императора. Он приобрел такую недобрую славу среди защитников германских свобод, что ему чуть ли не в целях самообороны пришлось основать Католическую лигу в противовес Протестантской унии Христиана Ангальтского.

Позднее, обеспокоившись вмешательством во внутренние дела Германии испанской короны, Максимилиан несколько изменил свою политику. Сначала он попытался убрать всех габсбургских князей из Католической лиги, потом совсем ее распустил и создал новую лигу, состоявшую из князей, готовых подчиняться его воле. В письме курфюрсту Пфальцскому Максимилиан изобразил ее как политическую ассоциацию, сформированную для зашиты конституции [96]96
  Riezler, Geschichte, V, p. 116.


[Закрыть], и предложил объединиться с Протестантской унией на внеконфессиональной основе. В то время его идея вовсе не была такой уж несуразной, какой она показалась впоследствии историкам этих двух организаций, и нет никаких оснований подозревать Максимилиана в каком-то плутовстве.

И католики и протестанты подумывали о том, чтобы выдвинуть Максимилиана кандидатом на императорский трон на очередных выборах в пику Фердинанду. Он заслужил эту честь, и у него нет никаких опасных зарубежных обязательств. За пределами Баварии Максимилиан не продемонстрировал особой враждебности по отношению к протестантам. Более того, он дружен с курфюрстом Пфальцским. Максимилиану Баварскому будет гарантирована поддержка трех протестантских курфюрстов и трех рейнских архиепископов, в Кёльне сидит его брат, Майнц уговорит курфюрст Пфальцский, а Триром распоряжается французский двор [97]97
  La Nunziatura di Bentivoglio, III, p. 406. Попытки привлечь французское правительство к реализации этого замысла предпринимались. См.: Tapid, Politique etrangere de la France au debut de la Guerre de TrenteAns, p. 252.


[Закрыть]. За него выступит практически вся коллегия, кроме короля Богемии. В июне 1617 года богемским королем избрали Фердинанда Штирийского. Вот если бы кто-то отобрал у него корону…

Но все это были досужие разговоры. Максимилиан не изъявлял большого желания. Он должен был принимать решение. Однако осторожность возобладала. Ему, как всегда, недоставало той уверенной, но и осмотрительной смелости, которая знает, когда и ради чего надо идти на риск.

В Германии имелись и другие правители, которых вряд ли стоило принимать в расчет. Курфюрст Иоганн Сигизмунд Бранденбургский, кальвинист, правивший народом, состоявшим в основном из лютеран, был стар и к тому же поглощен дворцовыми интригами. Кроме того, он только что приобрел Пруссию в качестве феода польской короны и боялся слово сказать против династии Габсбургов, пока не исчезнет их сторожевой пес – польский король. То есть он оказался в таком же двусмысленном положении, как и его саксонский сосед.

Курфюрст-архиепископ Иоганн Швейкард Майнцский был человеком исключительно интеллигентным, сознательным и миролюбивым, но вне коллегии его влияние было ничтожное. Трир не играл никакой роли: можно прочесть массу литературы, относящейся к этому периоду, и ни разу не встретить имени его курфюрста. В историю этого края вошло другое имя – Меттерниха. Кёльн имел некоторое значение лишь постольку, поскольку курфюрст приходился братом Максимилиану Баварскому.

В Вене император Маттиас готовился отправиться на тот свет. Произойдет нечто страшное, когда его не станет, предупреждал венценосец. Но он даже не потрудился умереть вовремя. Как и вся Европа, в своих прогнозах он ошибся на три года. Сигнал для начала войны подало не окончание перемирия в Голландии в апреле 1621 года, а восстание, поднятое в Богемии в мае 1618-го.

Глава вторая
КОРОЛЬ ДЛЯ БОГЕМИИ

Более того, мы считали, что если не откликнемся на эти справедливые мольбы, то на нашу совесть ляжет еще больше крови и поруганных земель…

Декларация Фридриха V

1

Богемское королевство было невелико, но владение им давало суверенные права на герцогства Силезия, Лусатия и маркграфство Моравия. Все четыре провинции имели свои столицы в Праге, Бреслау, Баутцене и Брюнне, свои сеймы, принимали и соблюдали собственные законы. В Силезии говорили на немецком и польском языках, в Лусатии – на немецком и вендском, в Богемии – на немецком и чешском, в Моравии – на своем диалекте чешского.

Их принадлежность к Священной Римской империи казалась сомнительной.

Богемия, самая богатая провинция, занимала доминирующее положение. Здесь раньше, чем в остальной Европе, вызрели движения за религиозную независимость, национальное единство и политическую свободу. От немцев чехи отличались языком, от славян – верой и темпераментом. Самодостаточные и обладающие деловой хваткой, они давно завоевали репутацию успешных предприимчивых людей, а в их фольклоре всегда прославлялся труд. Чехи переняли христианство от византийских миссионеров, но приспособили его к своим обычаям. После того как их поглотила католическая церковь, они сохранили на службах национальный язык и не приняли ни одного из известных христианских святых, а поклонялись князю Вацлаву, канонизированному народной любовью.

Не случайно чехи фактически первыми восстали против всевластия Рима, дав Европе двух великих учителей – Яна Гуса и Иеронима Пражского, сожженных за ересь в Констанце в 1417 году [98]98
  Ян Гус сожжен в 1415 г., Иероним Пражский —в 1416-м. – Примеч. пер.


[Закрыть]. Реформаторов осудили и казнили, но их учение стало частью национального самосознания и достоинства, и чехи под предводительством Яна Жижки отстояли свою страну, сплотившись в крепости на горе Табор. В следующем поколении Йиржи из Подебрад, первый некатолический король в Западной Европе, обратил учение Яна Гуса в религию для всей Богемии и повелел установить на фасаде каждой церкви скульптуру чаши как символ реформы. Самой примечательной чертой веры утраквистов было то, что миряне могли причащаться под двумя видами, то есть и хлебом, и вином; во всем остальном их религия отличалась от католицизма лишь в деталях. Через пятьдесят лет Европу охватила германская Реформация, и в Богемию хлынуло лютеранство, а затем и кальвинизм.

Примерно в это же время Богемия оказалась в руках Габсбургской династии. Королевство было сказочно доходным: за счет налоговых поступлений от процветающего сельского хозяйства и торговли покрывалось больше половины расходов на управление империей [99]99
  Gindely, Geschichte, I, p. 156.


[Закрыть]. «Там имелось все, что необходимо человеку… казалось, сама природа позаботилась о том, чтобы превратить страну в кладовую насущных ресурсов и житницу», – восторгался один путешественник [100]100
  Taylor his Travels.


[Закрыть]. Трудно понять, почему чехи так долго находились в кабале у Габсбургов, нещадно использовавших их богатства для своих зарубежных авантюр, тем более что монархия была не наследственной, а выборной.

Дело, видимо, в том, что к концу XVI века Богемия пребывала в состоянии жуткого хаоса и смятения. Пока утраквисты, лютеране и кальвинисты боролись друг с другом за место под солнцем, Габсбурги вновь сделали официальной религией королевства католицизм, отведя трем другим верованиям второразрядную роль и допуская лишь ограниченную свободу. Начался упадок, рушились прежние ценности, основывавшиеся на земледелии. Крохотную страну поделили между собой по меньшей мере тысяча четыреста дворянских семейств, и каждое из них стремилось добиться определенной социальной исключительности, не жалея на это средств [101]101
  Gindely, Geschichte, I, pp. 137 ff.


[Закрыть]. Большая часть этих семей исповедовала лютеранство, но из-за страха перед фанатичными кальвинистами они искали защиту у католического правительства Габсбургов. Вдобавок ко всему дворяне конфликтовали с бюргерами и крестьянами [102]102
  Ibid., pp. 138 ff.


[Закрыть].

Из-за внутренних распрей Габсбурги не могли чувствовать себя в полной безопасности. На какое-то время чехов сплотил кризис, случившийся в 1609 году, когда император Рудольф попытался отказаться от веротерпимости в отношении протестантов. Даже католическое дворянство взбунтовалось против нарушения прав верующих. Угроза восстания вынудила императора подписать так называемую «Грамоту величества», гарантирующую протестантам свободу вероисповедания и позволяющую им создавать специальные органы «дефензеров» для защиты своей религии.

Император Рудольф сделал Прагу столицей империи. Здесь он провел самые темные годы правления среди астролябий и звездных карт, заполняя конюшни лошадьми, на которых никогда не садился, а имперские апартаменты – наложницами, которых не то что никогда не трогал, но и редко видел, проводя время с астрологами и астрономами, напрочь забывая об эдиктах и депешах, неделями пылившихся на столе. Дворяне-лютеране наконец настояли на его низложении и избрали на трон брата Маттиаса.

«Чехи, – писал один анонимный политик, – с охотой навредят католической церкви и ничего не сделают для Маттиаса» [103]103
  Hurter, Ferdinand If, VI, p. 694.


[Закрыть]. На самом деле, хотя лютеране и приняли нового повелителя, католическая вера Габсбургской династии для них оставалась по-прежнему чуждой. Не прошло много времени, как Маттиас стал игнорировать «Грамоту величества» и перевел императорский двор в Вену. И дворянство, и горожане почувствовали себя преданными, рассудив, что их страну превратили в провинцию Австрии [104]104
  J. Svoboda, Die Kurchenschliessung zu Klostergrab und Braunau und dieAnfange des dreissigjahrigen Krieges. Zeitschrift fur Katholische Theologie, x. Innsbruck, 1886, p. 404. Gindely, Geschkhte, I, pp. 133—134.


[Закрыть]. В отместку сейм Праги принял законы, запрещающие селиться в стране и получать права гражданства любому человеку, не говорящему на чешском языке [105]105
  Ibid., pp. 117-119.


[Закрыть].

Сейм Богемии состоял из представителей трех сословий – дворян, бюргеров и крестьян, но лишь первые из них имели право голоса, остальные могли выступать только с предложениями. Дворянский титул давала земля, ее потеря означала утрату всех других прав, и, наоборот, приобретение земли давало все привилегии землевладельца. В сейме насчитывалось около тысячи четырехсот землевладельцев, в основном мелких панов-помещиков, действовавших на основе рекомендаций крестьянских и бюргерских комитетов. Именно эти органы, обеспечивавшие сбор налогов, могли влиять на голосование дворян. Особенно приходилось считаться с настроениями сорока двух вольных городов королевства [106]106
  Gindely, Geschichte, I, pp. 140—141.


[Закрыть].

Землевладельцы разделялись на два класса – панов и рыцарей, причем паны на собраниях имели два голоса. Однако рыцарей было значительно больше, примерно в соотношении три к одному. В богемском сейме не действовал принцип репрезентативности, и многие авторы сделали вывод о полном отсутствии в сословном собрании элементов демократии. В Англии, например, стране с гораздо большим населением, в парламент избиралось вдвое меньше депутатов, и хотя в нем рудиментарно соблюдался принцип территориального представительства, никто даже и не пытался, как и в Богемии, учесть интересы различных социальных классов. Иными словами, в конституции Богемии не было ничего криминального.

Опасность таилась в другом: в чрезвычайно активной политической и религиозной жизни, в конфликте религий и сословий. Одни стремились к национальной независимости, другие – к религиозной свободе, третьи хотели, чтобы сейм контролировал центральное правительство. Все эти устремления можно было бы объединить. Но бюргеры боялись дворян, этих естественных защитников страны в случае войны, полагая, что они используют вооруженный мятеж в своих интересах. Вольные крестьяне, существовавшие на грани выживания, остерегались новшеств, не желая потерять последнюю рубаху, и в равной мере ненавидели жадных горожан и тиранов-землевладельцев. И лютеране, и утраквисты, и кальвинисты, и католики подозревали друг друга в религиозной нетерпимости. Национальной независимости можно было добиться только свержением той самой ненавистной династии, которая тем не менее поддерживала равновесие между конфликтующими сторонами.

Однако зыбкому балансу между взаимными антипатиями быстро наступал конец. Маттиас был бездетен, а его преемником и в Богемии, и в империи мог стать скорее всего эрцгерцог Фердинанд Штирийский, уже известный своими реакционными политическими и религиозными взглядами. Никто не сомневался в том, что он будет притеснять протестантов и насаждать в Богемии штирийские порядки.

Оставалось неясным, смогут ли богемцы сплотиться так, как во время кризиса 1609 года. Фердинанд, истый католик, австриец и деспот, был неприемлем для чехов, приверженцев национальной независимости, религиозной терпимости и демократии. Но их оппозиция могла проявиться в трех различных вариантах. Для защиты религиозных свобод они должны были объединиться с германскими протестантами, которые уже готовились выступить против Фердинанда. Для отстаивания принципов демократического правления чешским дворянам и бюргерам следовало добиваться от будущего короля конституционной реформы. Если же для них главное – национальная независимость, то им надо было поднимать восстание и настраиваться на войну. В стране было примерно равное число сторонников каждого из этих вариантов развития событий, но ни один из них не стал доминирующим и способным сплотить массы людей в организованное движение наподобие партии. Единению ради борьбы мешали частные интересы, междоусобицы, консерватизм и даже робость.

Нужен был человек, который мог бы соединить три политических течения в одно революционное движение. Если эрцгерцог Фердинанд был готов сокрушить свободы в Богемии по всем трем направлениям, то среди чехов не имелось лидера, наделенного такой же политической волей, какой обладал Фердинанд в силу своего происхождения, национальности и убеждений. По старшинству и социальному положению лидером протестантского дворянства считался аристократ из древнего рода Андреас Шлик. Лютеранин граф Шлик был благородным, честным и миролюбивым господином, посвятившим всю свою жизнь отстаиванию привилегий и прав соотечественников конституционными средствами. Но интеллигентный, храбрый и совестливый Шлик не был прирожденным лидером, он отличался чересчур философским складом ума, излишним чувством юмора и к тому же обладал собственностью, которую вряд ли захотел бы потерять. Как добропорядочный гражданин, он смотрел в будущее через призму благополучия своих детей – сыновей.

Кроме Шлика, инициативу могла проявить менее значительная и менее интеллигентная личность – граф Генрих Маттиас Турн, человек из той породы людей, которые становятся лидерами во времена смут. Немец по происхождению, Турн владел землями за пределами Богемии, имел поместье и в Богемии, дававшее ему место в сейме, немного говорил по-чешски, получил образование в Италии, испытал на себе влияние католицизма, но впоследствии стал заметной фигурой в среде протестантов [107]107
  Gindely, Geschichte, l, pp. 90—92.


[Закрыть]. Профессиональный воин, граф был скор на решения и не очень разборчив в действиях, что обеспечивало сверхмерное присутствие в нем того качества, которого недоставало Шлику, – самоуверенности. Он видел себя сразу в трех ипостасях: дипломата, политического вождя и генерала. Но ему не хватало способностей во всех этих сферах. Его дипломатия сводилась к интриганству, политические соображения заключались в гадании на кофейной гуще, а воинская доблесть ограничивалась чаще всего петушиной бравадой. Он был храбр и, по его стандартам, даже честен, но не обладал ни тактичностью, ни терпеливостью, ни здравомыслием и проницательностью, а отличался в большей мере алчностью, властолюбием и хвастовством. У него были сторонники, но очень мало друзей.

В принципе избрание правителя для Богемии должно было волновать только чехов, и никого более. К несчастью, их король одновременно являлся и курфюрстом Священной Римской империи. Богемская монархия почти столетие представляла интересы Габсбургов, и это обстоятельство делало проблему общеевропейской. Чехи были заинтересованы в том, чтобы ими правил разумный человек, для остальной Европы было важно то, кому будет принадлежать голос на выборах императора.

Маттиаса избрали на трон Богемии при поддержке протестантов после отречения его брата Рудольфа. Король разочаровал их и поставил, таким образом, под вопрос перспективу избрания на трон еще одного Габсбурга. Хорошо понимая это, Маттиас всячески старался оттянуть выборы, даже заставил супругу симулировать беременность, дабы посеять надежды на преемника. Но у таких симуляций есть определенные временные рамки, и к 1617 году, когда Маттиас совсем одряхлел, дальнейшие отсрочки стали невозможны.