Текст книги "Пришпоренный"
Автор книги: Сесил Скотт Форестер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 19 страниц)
17
– Вы обедаете на борту, сэр? – спросил Доути.
– Нет. – Хорнблауэр засомневался, произносить ли ему пришедшую в голову фразу, но решил продолжить: – Сегодня Горацио Хорнблауэр обедает у Горацио Хорнблауэра.
– Да, сэр.
Ни одна острота не встречала такого полного непонимания. Возможно – даже наверняка – Доути не уловил классической аллюзии, но он мог хотя бы улыбнуться, ведь ясно было, что его капитан снизошел до шутки.
– Вам понадобится ваш дождевик, сэр. Все еще идет сильный дождь, – продолжал Доути все так же невозмутимо.
– Спасибо.
Несколько дней, что «Отчаянный» простоял в Плимутском заливе, дождь почти не переставал. Когда Хорнблауэр вышел из дока, дождь застучал по его дождевику, словно это вовсе не дождь, а град. Дождь лил всю дорогу от дока до Драйверз-аллеи. На стук дверь открыла хозяйская дочка. Уже на лестнице было слышно, как другой Горацио Хорнблауэр криком возвещает миру о своих горестях. Хорнблауэр-старший открыл дверь и вошел в маленькую комнатку. Там было жарко и душно. Мария стояла с ребенком на руках, и его длинные платьица свисали ей до пояса. При виде мужа лицо ее осветилось радостью. Едва утерпев, пока он снимет мокрый дождевик, она бросилась в его объятия. Хорнблауэр поцеловал ее в горячую щеку и попытался взглянуть на маленького Горацио, но тот зарылся в материнское плечо и закричал.
– Он сегодня капризничает, дорогой, – произнесла Мария, как бы оправдываясь.
– Бедненький! А как ты, моя дорогая? – Хорнблауэр старался, чтоб всякий раз, когда он рядом с Марией, она оказывалась в центре его внимания.
– Неплохо, дорогой. Я уже бегаю по лестнице, как птичка.
– Отлично.
Мария похлопала младенца по спинке.
– Я так хотела, чтоб он был умницей. Чтоб он улыбнулся отцу.
– Может я попробую?
– О, нет!
Мысль о том, что мужчина может взять на руки плачущего младенца, пусть даже этот младенец – его сын, повергла Марию в ужас. Однако ужас этот был приятным, и она с некоторым колебанием вложила ребенка в протянутые руки мужа. Хорнблауэр взял – он каждый раз заново удивлялся, какой же легкий этот фланелевый сверточек – и посмотрел на невыразительное личико и влажный носик.
– То-то, – сказал он. По крайней мере на минуту маленький Горацио угомонился.
Мария купалась в счастье, видя, как ее муж держит ее сына. Хорнблауэр испытывал смешанные чувства – в том числе удивление от того, что ему приятно держать своего ребенка, ибо он не думал, что способен на такие переживания. Мария придвинула ему кресло, потом нерешительно поцеловала в голову.
– А как корабль? – сказала она, склоняясь к Хорнблауэру.
– Почти готов к выходу в море, – ответил он. Днище «Отчаянного» почистили, швы заново просмолили, заделали пробоины от ядер. Поставили новую фок-мачту, и такелажники натянули новый стоячий такелаж. Оставалось только возобновить запасы.
– Ой, – выговорила Мария.
– Ветер по-прежнему западный, – сказал Хорнблауэр. Но это не помешает ему выйти в Ла-Манш, как только он сможет выбраться из Плимутского залива – непонятно, зачем он обнадеживает Марию.
Маленький Горацио снова заплакал.
– Бедный малыш, – сказала Мария. – Дай я его возьму.
– Я с ним справлюсь.
– Нет. Так не годится. – Мария считала недопустимым, чтоб ребенок докучал отцу своими капризами. Она придумала, чем отвлечь Хорнблауэра: – Ты хотел это посмотреть, дорогой. Мама принесла сегодня из библиотеки Локхарта.
Мария взяла со стола журнал и протянула его в обмен на ребенка, которого тут же прижала к груди.
Это был свежий номер «Военно-Морской Хроники». Свободной рукой Мария помогала Хорнблауэру переворачивать страницы.
– Вот. – Мария ткнула в абзац на одной из последних страниц. «1 января…» – начинался он. Это было сообщение о рождении маленького Горацио.
– «Супругу капитана Королевского Флота Горацио Хорнблауэра с рождением сына», – прочла Мария. – Это про меня и про маленького Горацио. Я… я так благодарна тебе, дорогой, что даже выразить не могу.
– Чепуха, – ответил Хорнблауэр. Именно это он и думал, но заставил себя улыбнуться, чтоб прозвучало не обидно.
– Они называют тебя «капитан», – в голосе Марии звучал вопрос.
– Да, – ответил Хорнблауэр. – Это потому что… Он принялся объяснять глубочайшую разницу между капитан-лейтенантом (которого капитаном называют только из вежливости) и настоящим капитаном. Все это он говорил прежде, и не раз.
– По-моему, это неправильно, – объявила Мария.
– Вообще очень мало что правильно, – сказал Хорнблауэр рассеянно. Он пролистывал «Военно-морскую Хронику» с конца, откуда начал. Вот Плимутский отчет, а вот и то, что он искал.
«Вернулся Его Величества шлюп „Отчаянный“ под временной мачтой, от Ла-Маншского флота. Капитан Горацио Хорнблауэр немедленно высадился на берег с депешами». Потом шла «Юридическая информация», «Военно-морские трибуналы», «Ежемесячный регистр событий на флоте», «Флотские дебаты в имперском парламенте», а потом, между «Дебатами» и «Поэзией» – письма из «Вестника». Здесь Хорнблауэр нашел для себя интересное. Сначала, в кавычках, шло название.
«Копия письма вице-адмирала сэра Уильяма Корнваллиса сэру Эвану Непину, баронету, составленного на борту Е.В.С. „Ирландия“ 2-го января сего года»
Дальше шло письмо Корнваллиса.
Сэр,
Сим передаю их сиятельствам копии писем, полученных мною от капитанов Чамберса Е.В.С. «Наяда» и Хорнблауэра Е.В.С. «Отчаянный», извещающих меня о захвате французского фрегата «Клоринда» и отражении предпринятой французами попытки выйти из Бреста с крупным войсковым подразделением. Поведение обоих офицеров представляется мне заслуживающим всяческого одобрения. Прилагаю также копию письма, полученного мною от капитана Смита Е.В.С. «Дорида».
Честь имею, с глубочайшим уважением
Ваш покорный слуга У. Корнваллис.
Потом шел отчет Чамберса. «Наяда» перехватила «Клоринду» у Молэна и за сорок минут взяла в плен. Очевидно, другой французский фрегат, вышедший вместе с транспортными судами, ускользнул через Ра дю Фур и пойман не был.
Вот наконец-то и его собственный отчет. Хорнблауэр почувствовал прилив волнения, которое испытывал всякий раз, видя свои слова в печати. Он по-новому изучил их, и, нехотя, остался доволен. Просто и без прикрас излагались голые факты: как три транспортных судна сели на мель в Гуле, и как, атакуя четвертый, «Отчаянный» вступил в бой с французским фрегатом и потерял фок-мачту. Ни слова о том, что он спас Ирландию от вторжения, полфразы о темноте, снеге и навигационных опасностях, но те, кто может понять, поймут.
Письмо Смита с «Дориды» тоже было лаконичным. После встречи с «Отчаянным» он взял курс на Брест и нашел французский фрегат, вооруженный en flute, на мели возле Трэпье. Береговые лодки снимали с него солдат. Под огнем батарей Смит послал свои шлюпки, и они подожгли фрегат.
– В этой «Хронике» тебя еще кое-что может заинтересовать, дорогая, – сказал Хорнблауэр. Он протянул ей журнал, пальцем показывая, где читать.
– Еще одно твое письмо, дорогой! – воскликнула Мария. – Как ты должен радоваться! Она быстро прочла письмо.
– У меня не было времени прочесть его прежде, – сказала она. – Маленький Горацио так капризничал. И… и… я никогда не понимаю этих писем, дорогой. Я надеюсь, ты гордишься тем, что ты сделал. То есть я в этом уверена, конечно.
К счастью, в этот момент маленький Горацио снова поднял крик, и Хорнблауэру не пришлось отвечать. Мария успокоила ребенка и продолжила:
– Все торговцы к завтрашнему дню прочтут и будут говорить со мной об этом.
Открылась дверь и вошла миссис Мейсон, стуча башмаками на толстой деревянной подошве. На ее шали блестели капли дождя. Пока она снимала верхнюю одежду, они с Хорнблауэром обменялись приветствиями.
– Дай мне ребенка, – сказала миссис Мейсон дочери.
– У Горри еще одно письмо напечатали в «Хронике», – попробовала отвлечь ее Мария.
– Правда?
Миссис Мейсон села у огня напротив Хорнблауэра и принялась изучать страницу куда тщательнее, чем Мария, понимая, впрочем, возможно, еще меньше.
– Адмирал пишет, что ваше поведение «заслуживает всяческого одобрения», – сказала она, поднимая голову.
– Да.
– Тогда почему он не сделает вас настоящим капитаном?
– Он не вправе этого сделать, – сказал Хорнблауэр. – И я сомневаюсь, что сделал бы в любом случае.
– Разве адмирал не может назначать капитанов?
– Только не у английского побережья.
Божественным правом производить повышения свободно пользовались адмиралы вдалеке от Англии, но оно не распространялось на главнокомандующего здесь, где можно обратиться в Адмиралтейство.
– А как насчет призовых денег?
– «Отчаянному» ничего не положено.
– Но эта… как ее… «Клоринда» была захвачена?
– Да, миссис Мейсон. Но призовые деньги распределяются только между теми, кто был в пределах видимости. За исключением флаг-офицеров.
– А вы не флаг-офицер?
– Нет. Флаг-офицер значит адмирал, миссис Мейсон. Миссис Мейсон фыркнула.
– Очень странно. Значит, никакого прока вам от этого письма не будет?
– Нет, миссис Мейсон. – По крайней мере, не в том смысле, которой имела в виду миссис Мейсон.
– Пора вам зарабатывать призовые деньги. Я только и слышу, что какие-то капитаны получают тысячи. Мария живет на восемь фунтов в месяц, а ведь у нее ребенок. – Миссис Мейсон посмотрела, на дочь. – Говяжья шейка стоит три пенса за фунт! Все так дорого, что я просто отказываюсь понимать.
– Да, мама. Я уверена, Горри дает мне все, что может. Как капитан судна ниже шестого класса Хорнблауэр получал двенадцать фунтов в месяц, а ведь он так и не купил себе новой формы. Цены в военное время росли быстро, а адмиралтейство, несмотря на постоянные обещания, все еще не увеличило жалованье флотским офицерам.
– Некоторые капитаны получают больше чем достаточно, – сказала миссис Мейсон.
Призовые деньги и возможность их заработать – вот что в самых невыносимых условиях удерживало флот от беспорядков. Со страшных мятежей в Спитхеде и Hope прошло менее десяти лет. Но Хорнблауэр чувствовал, что, если миссис Мейсон и дальше будет продолжать в том же роде, ему придется защищать систему призовых денег. К счастью, вошла хозяйка и стала накрывать к ужину. Разговор тут же перешел на другие темы. Ни миссис Мейсон, ни Мария не стали бы обсуждать при посторонних такую низменную материю, как деньги. Они заговорили о чем-то несущественном. Все сели за стол. Хозяйка внесла дымящуюся супницу.
– Перловка на дне, Горацио, – сказала миссис Мейсон, внимательно наблюдая, как он раскладывает еду.
– Да, миссис Мейсон.
– Эту отбивную отдайте Марии. Вам предназначена вот эта.
– Да, миссис Мейсон.
Молча сносить несправедливость Хорнблауэр научился, когда служил лейтенантом на «Славе» под командованием капитана Сойера, но сейчас он уже почти забыл эти уроки и вынужден был мучительно их вспоминать. Он вступил в брак добровольно, он мог сказать «нет» у алтаря. Если он поссорится с тещей, станет только хуже. Какая жалость, что «Отчаянный» оказался в доке как раз тогда, когда миссис Мейсон приехала помочь дочке родить. Но Хорнблауэр мог не бояться, что такие совпадения будут повторяться в будущем – в бесконечном будущем.
Тушеное мясо, перловка, картошка и капуста. Ужин мог бы быть приятным, если б не тяжелая атмосфера – и в прямом, и в переносном смысле. Топили углем, и в комнате было нестерпимо жарко. Из-за дождя выстиранное белье не вешали на улице, и Хорнблауэр сомневался, можно ли вообще вешать белье в окрестностях Драйверз-аллеи. Поэтому на стойке в другом конце комнаты висели одежки маленького Горацио, а все, что маленький Горацио носил, приходилось стирать по несколько раз на дню. Там висели длинные вышитые платьица, длинные фланелевые платьица, обшитые по подолу фестонами, фланелевые распашонки, длинные фланелевые свивальники и бесчисленные подгузники, подобно арьергарду жертвующие собой для защиты всего остального. Мокрый дождевик Хорнблауэра и мокрая шаль миссис Мейсон добавляли свое к разнообразию запахов, а Хорнблауэр подозревал, что и маленький Горацио, лежавший сейчас в колыбельке рядом с Марией, тоже внес свой вклад.
Хорнблауэр подумал о свежем атлантическом воздухе и ему показалось, что легкие его разорвутся. Он старался есть, но это получалось у него плохо.
– Что-то вы неважно едите, Горацио, – сказала миссис Мейсон, подозрительно заглядывая ему в тарелку.
– Я не очень голоден.
– Я так понимаю, сыты по горло готовкой этого Доути, – сказала миссис Мейсон.
Хорнблауэр уже знал, хотя ни слова об этом не было произнесено, что женщины ревнуют к Доути и его присутствие их стесняет. Доути служил знатным и богатым, Доути знает изысканные способы готовить, Доути нужны деньги, чтоб закупить припасы для капитана на свой взыскательный вкус. Доути (так, по крайней мере, считали женщины) смотрит свысока и на Драйверз-аллею и на семью, с которой его капитан связал себя женитьбой.
– Терпеть не могу этого Доути, – сказала Мария.
Слово было произнесено.
– Он вполне безобиден, моя дорогая, – заметил Хорнблауэр.
– Безобиден! – миссис Мейсон произнесла всего одно слово, но Демосфен не вкладывал столько яда в целую филиппику. Однако, когда хозяйка вошла убрать со стола, миссис Мейсон снова стала сама любезность.
Хозяйка вышла. Хорнблауэр, не замечая, что делает, распахнул-окно и вдохнул морозный вечерний воздух.
– Ты его убьешь! – закричала Мария.
Хорнблауэр в изумлении обернулся.
Мария выхватила маленького Горацио из колыбельки и прижимала к груди, как львица, защищающая своего львенка.
– Извини, дорогая, – сказал Хорнблауэр. – Не представляю, о чем я думал.
Он отлично знал, что младенцев следует держать в жарких и душных комнатах, и искренно раскаивался, что мог причинить маленькому Горацио вред. Но, закрывая окно, он думал о Черных Камнях и о Девочках, о серых тяжелых днях и опасных ночах на палубе, которую может назвать своей. Он готов был снова выйти в море.
18
С приходом весны жизнь блокадной эскадры оживилась. Всю зиму во всех французских портах строили небольшие плоскодонные суденышки. Двухсоттысячная французская армия по-прежнему стояла на берегах Ла-Манша, ожидая своего часа, и, чтоб ее перевезти, когда этот час настанет, требовались тысячи канонерских лодок. Но все побережье от Булони до Остенде не могло обеспечить и сотой доли необходимых судов; их строили везде, где была такая возможность, а потом переправляли вдоль берега.
По мнению Хорнблауэра, Бонапарт (теперь он провозгласил себя императором Наполеоном) действовал крайне неумно. Во Франции не хватало ни матросов, ни материалов для строительства судов. Нелепо тратить их на подготовку вторжения, невозможного без поддержки флота, раз достаточно сильного флота у Франции нет. Лорд Сент-Винсент заставил весь флот понимающе улыбнуться, когда сказал в Палате Лордов о французской армии: «Я не говорю, что они не могут прийти. Я только говорю, что они не могут прийти морем». Шутка заставила всех вообразить нелепую картину: Бонапарт пытается погрузить свою армию на воздушные шары – монгольфьеры. Собственно, так же нереально было ему построить флот, способный взять под контроль Ла-Манш хотя бы на то время, которое потребуется канонерским лодкам, чтоб пересечь на веслах пролив.
Лишь к середине лета Хорнблауэр окончательно понял, в каком затруднительном положении находится Бонапарт. Он вынужден тянуть эту нелепую затею, понапрасну тратя достояние империи на строительство плоскодонок, хотя разумный человек давно бросил бы это дело и занялся чем-нибудь более полезным. Но это значило признать, что Англия неуязвима, и что завоевать ее невозможно. Такое признание не только укрепило бы его потенциальных противников в Европе, но и посеяло бы смуту в самом французском народе. Он был обречен строить и строить корабли и канонерские лодки, дабы убедить весь мир, что Англия скоро падет, а Бонапарт подчинит себе весь земной шар, станет властелином человечества.
И такая возможность оставалась, хотя это был не один шанс из десяти, даже не один из ста, но один на миллион. Чрезвычайное, непредвиденное стечение обстоятельств: оплошность со стороны британцев, погода, политическая ситуация и везенье могут дать Бонапарту неделю, необходимую, чтоб перевезти армию. Конечно, шансы неисчислимо малы, но и ставка несказанно велика. Уже это одно могло привлечь такого азартного игрока, как Бонапарт, даже если б обстоятельства не принуждали его к тому же.
Так что плоскодонные суденышки строили в каждой рыбачьей деревушке, а потом они ползли от места своего рождения к большой военной базе в Булони, держась мелководья, идя на веслах чаще чем под парусами, прячась под прикрытием береговых батарей. На каждой лодке было по пятьдесят солдат и по двое матросов. А раз Бонапарт перемещал эти лодки, Королевский Флот считал своей обязанностью по возможности этому препятствовать.
Вот так и вышло, что «Отчаянный» оказался в составе небольшой эскадры под предводительством Чамберса с «Наяды» к северу от Уэссана. Эскадра пыталась не дать полдю-жине канонерских лодок пройти вдоль скалистого берега Северной Бретани.
– Коммодор сигналит, сэр, – доложил Форман. Чамберс тратил уйму времени, сигналя своей маленькой эскадре.
– Ну? – спросил Хорнблауэр. Форман справлялся с сигнальной книгой.
– Занять позицию в пределах видимости. Направление ост-норд-ост, сэр.
День был погожий, с юго-востока дул легкий ветерок, редкие облачка проплывали по голубому небу. Море за бортом отливало зеленью, а в двух милях на траверзе виднелся белый пенистый бурун; здесь на карте стояли странные названия, Абер Урек и Абер Бенуа, говорящие о родстве между бретонским и валлийским языками. Хорнблауэр делил свое внимание между «Наядой» и берегом. «Отчаянный» мчался на фордевинд, и Хорнблауэр чувствовал то же, что игрок, расстающийся со свояк золотом. Может и необходимо сдвинуться в наветренную сторону, но за каждый такой час придется расплачиваться сутками лавировки в обратную сторону. Важная стратегическая позиция – вблизи Бреста, где стоят на якоре французские линейные корабли, а не здесь, где совершают свой опасный путь крохотные канонерские лодки.
– Вы можете снова привести судно к ветру, мистер Буш.
– Есть, сэр.
Теперь они были далеко от «Наяды», и требовался зоркий глаз, чтоб прочесть сигналы.
– Мы как терьер у крысиной норы, сэр, – сказал Буш. Он вернулся к Хорнблауэру, как только «Отчаянный» лег в дрейф с обстененным грот-марселем.
– В точности, – согласился Хорнблауэр.
– Шлюпки готовы к спуску, сэр.
– Спасибо.
Шлюпки должны будут атаковать канонерские лодки, когда те будут проползать мимо, сразу за буруном.
– Коммодор сигналит, сэр, – снова доложил Форман. – Ой, это люггеру, сэр.
– Вот он! – сказал Буш. Маленький люгтер двигался в сторону берега.
– Это охотничий хорек лезет в нору, мистер Буш, – сказал Хорнблауэр, невольно становясь разговорчивым.
– Да, сэр. Стреляют! Опять!
Ветер донес до них грохот пушечного выстрела, и они увидели клубы дыма.
– Там что, батарея, сэр?
– Может быть. А может, стреляют сами канонерки. На носу каждой лодки были установлены одна-две тяжелых пушки. Но в этом был и большой недостаток: после пяти-шести выстрелов лодку разносило в куски отдачей. Теоретически канонерки должны были использоваться для очистки берега от обороняющих его войск при высадке.
– Не понимаю, что происходит, – волновался Буш. Низкий мыс закрывал им всю картину.
– Стреляют часто, – сказал Хорнблауэр. – Там должна быть батарея.
Он злился: флот тратит жизнь и средства на абсолютно ненужную затею. Он похлопал руками в перчатках одной о другую, пытаясь согреться – было прохладно.
– Что это? – Буш с волнением смотрел в подзорную трубу. – Посмотрите, сэр! Он потерял мачту, клянусь Богом!
Из-за мыса появилось нечто, с первого взгляда неузнаваемое. Это был люггер, он дрейфовал, потерявши мачту и управление. Все говорило о том, что он угодил в хорошо продуманную западню.
– Они все еще по нему стреляют, – заметил Провс. В подзорную трубу видны были всплески от ядер вокруг люггера.
– Придется нам его спасать, – сказал Хорнблауэр, пытаясь скрыть раздражение. – Брасопьте реи на фордевинд, пожалуйста, мистер Провс.
Его злило, что приходится подвергать опасности судно из-за чужих ошибок в деле с самого начала бессмысленном.
– Мистер Буш. Приготовьте на корме буксирный конец.
– Есть, сэр.
– Коммодор сигналит, сэр, – это Форман. – Наши позывные. «Помочь поврежденному судну».
– Подтвердите.
Чамберс приказал поднять этот сигнал, не видя, что «Отчаянный» уже двинулся на помощь.
Хорнблауэр внимательно осматривал обращенный к ним берег мыса. С этой стороны не было видно ни дыма, ни каких-либо других признаков батарей. Если повезет, ему придется всего-навсего отбуксировать люггер за мыс. На шкафуте слышались голоса Буша и Вайза – они подгоняли матросов, тащивших громоздкий якорный канат. Секунды бежали быстро, как всегда в критических ситуациях. Над головой просвистело ядро. Хорнблауэр потянулся за рупором.
– Эй, на «Кузнечике». Приготовьте принять канат. Кто-то на искалеченном люггере размахивал платком, показывая, что готов.
– Обстенить грот-марсель. Мистер Провс, мы подойдем к нему.
В этот момент раздался взрыв, и «Кузнечик» разлетелся в куски. Это случилось прямо на глазах у Хорнблауэра, когда он с рупором в руках перегнулся через борт. Только что тут был люггер, живые люди на палубе убирали обломки мачт, и вот он превратился в летящие обломки и столб клубящегося дыма. Должно быть, это артиллерийский снаряд с берега – видимо, там установлены гаубицы или мортиры. Скорее всего, полевые гаубицы, легкие и подвижные. Снаряд попал в люггер и взорвался в пороховом погребе.
Когда дым рассеялся, Хорнблауэр увидел нос и корму люггера. Залитые водой, они плавали на поверхности. Несколько человек цеплялись за обломки. Они были еще живы.
– Спустить шлюпку! Мистер Янг, подберите их.
Это было хуже, чем обычно. Артиллерийские снаряды безумно опасны для легковоспламеняющегося деревянного судна. Хорнблауэра бесила и эта бессмысленная опасность и невозможность ответить. Шлюпка была уже в пути, когда еще один снаряд просвистел над головой. Хорнблауэр понял, что свист от него не такой, как от круглого ядра – можно было заметить это и раньше. У снаряда, пущенного из гаубицы, есть ободок, который и дает тот зловещий звук, который Хорнблауэр только что услышал.
По ним стреляла французская армия. Сражаться с французским флотом – долг «Отчаянного» и самого Хорнблауэра, но подвергать свое драгоценное судно, своих матросов обстрелу со стороны солдат, не стоящих французскому правительству почти ни гроша – глупость, а делать это без малейшей возможности ответить – чистое безумие. Пока Янг снимал с обломков люггера пострадавших, Хорнблауэр в ярости барабанил пальцами по коечной сетке. Он взглянул на берег и увидел столб белого дыма. Это гаубица – прежде, чем ветер отнес дым, Хорнблауэр увидел, что столб его направлен вверх. Максимальная дальность достигается у гаубицы при угле подъема 50°, а в конце траектории снаряд падает под углом 60°. Эта гаубица стреляла с низкого берега или из какого-то окопа: Хорнблауэр видел в подзорную трубу, как офицер взмахами рук командует стоящему у его ног орудию.
Снова просвистел снаряд – довольно низко над головой. Даже фонтан воды он поднимал не такой, как круглое ядро. Янг подвел шлюпку к шлюпочным талям; Буш с матросами готовы были их выбирать. Хорнблауэр наблюдал, как они это делают, его злила каждая потерянная секунда. Спасенные по большей части были ранены, некоторые смертельно. Надо будет пойти посмотреть, чтоб им оказали надлежащую помощь – нанести визит вежливости – но не раньше, чем «Отчаянный» отойдет подальше от этой ненужной опасности.
– Очень хорошо, мистер Провс. Приведите судно к ветру.
Заскрипели реи. Рулевой повернул штурвал, и «Отчаянный» начал медленно набирать скорость, оставляя позади ненавистный берег. Затем один за другим раздались громкие звуки. Хотя между первым и последним прошло не более двух секунд, каждый из них был слышен отчетливо и раздельно – свист снаряда, треск ломающейся древесины, хлопок, с которым лопнул грот-стеньги-бакштаг, глухой шлепок о коечную сетку, рядом с которой стоял Хорнблауэр, удар о палубу в трех футах от его ног. Смерть, шипящая смерть катилась к нему по палубе. Корабль накренился, и смерть застучала по доскам, описывая неправильную кривую – ободок мешал снаряду катиться. Хорнблауэр увидел тоненькую струйку дыма – она шла от горящего запала длиной в восьмую часть дюйма. Времени на раздумья не оставалось. Он прыгнул к вставшему на ободок снаряду, потерев запал, потушил его, убедился, что искра погасла, и, прежде чем выпрямиться, еще раз потер, уже без всякой надобности. Рядом стоял морской пехотинец. Хорнблауэр махнул ему рукой.
– Выбросьте эту дрянь за борт, черт побери! – Он был в такой ярости, что даже выругался.
Потом он огляделся по сторонам. Все, стоявшие на палубе, замерли в неестественных позах, словно некая Медуза-Горгона обратила их в камень. Когда Хорнблауэр заговорил, они вернулись к жизни, зашевелились, расслабились – казалось, время встало для всех, кроме Хорнблауэра. Промедление еще подхлестнуло его ярость, и он обрушился на всех без разбора.
– О чем вы думаете? Рулевой, положите руль на борт! Мистер Буш! Посмотрите на крюйс-марса-рей! Сию же минуту пошлите матросов наверх! Сплеснить бакштаг! Эй, там! Вы что, еще не свернули шлюпочные тали?! Живо, разрази вас гром!
– Есть, сэр! Есть, сэр!
Машинальный хор звучал как-то странно, и посреди суматохи Хорнблауэр увидел сначала Буша в одном ракурсе, потом Провса в другом – оба глядели на него, и лица у них были странные.
– Что с вами?! – заорал он, и тут до него дошло. Его поступок представился им в чудовищно искаженном свете как нечто героическое, нечто великое. Они не понимали, что ничего другого просто не оставалось, не знали, что вид запала толкнул его к действиям помимо воли. Единственное, что делало ему честь – он увидел недогоревший запал и начал действовать быстрее других. Это не смелость и уж тем более не героизм.
Хорнблауэр посмотрел на своих подчиненных и обостренными до предела чувствами понял, что в этот миг зародилась легенда, и что случай этот обрастет самыми дикими небылицами. Это неожиданно смутило его. Он засмеялся и тут же понял, что смеется над собой, смеется бессмысленным идиотским смехом. Он еще сильнее обозлился на себя, на Чамберса с «Наяды», на весь свет. Он хотел бы оказаться подальше отсюда, на подступах к Бресту, и делать свое дело, а не участвовать в безответственной операции, ни на йоту не приближающей победу над Бонапартом.
Тут он увидел, что запал прожег на перчатке дыру. Эти перчатки подарила ему Мария тем темным утром, когда он уходил от нее, чтоб вывести «Отчаянного» в море.
