Текст книги "Капитан Хорнблауэр. Под стягом победным"

Автор книги: Сесил Форестер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 11 страниц)

Пробило восемь склянок. Позвали вахту. Хорнблауэр слышал, как Джерард принял палубу у Буша. Ветер быстро стихал, хотя волнение на море пока не ослабевало. Он посмотрел наверх – небо заметно посветлело. Кое-где меж облаков проглядывали звездочки. Сейчас Креспо поставит паруса. Пришло время решаться. Хорнблауэр встал со стульчика и подошел к нактоузу.

– Пожалуйста, поставьте паруса, мистер Буш.

– Есть, сэр.

Хорнблауэр задал курс, точно зная, что может попасть пальцем в небо. Что, если он начисто просчитался? Тогда «Лидия» с каждым ярдом удаляется от «Нативидада». Возможно, в эту самую минуту Креспо позади них правит к безопасности. Если «Нативидад» укроется в заливе Фонсека, Хорнблауэру, вполне вероятно, вообще не удастся его уничтожить. Кое-кто объяснит его провал недостатком профессионализма, а другие (и их будет большинство) – трусостью.

XVII

С мачты «Лидии» ясным днем в Тихом океане корабль можно различить на расстоянии миль двадцати. Таким образом, под наблюдением оказывался круг радиусом в двадцать миль. Оставшиеся до рассвета часы Хорнблауэр напряженно считал – прикидывал параметры круга, внутри которого вероятно обнаружить неприятеля. «Нативидад» может быть совсем рядом, а может – в пятидесяти или даже в ста милях. Это означает, что взаимное расположение кораблей на заре определяется чистой случайностью. Почти пятьдесят против одного, что они «Нативидад» не увидят; пятьдесят шансов против одного, что профессиональная репутация Хорнблауэра безвозвратно погибнет, и лишь его профессиональные способности могут изменить это соотношение. Оставалось надеяться, что он угадал верно. Офицеры знали это не хуже него. Хорнблауэр в темноте чувствовал на себе любопытные взгляды Джерарда и потому стоял неподвижно, а не ходил взад и вперед по палубе, хотя с приближением рассвета сердце у него забилось сильнее.

Чернота сменилась серостью. Теперь уже можно было угадать очертания корабля, ясно видны были грот– и фор-марсели. За кормой на сером небе проступал слабый розоватый отсвет. Вот уже за бортом бегут не только белые гребни, но и сами волны. Впереди погасли звезды. Привычный глаз уже видел на милю вокруг корабля. И вот, когда «Лидия» приподнялась на волне, за кормой на востоке блеснуло над горизонтом золотистое зернышко, исчезло, вновь появилось и стало расти. Вскоре оно превратилось в большой ломоть солнца и принялось впитывать слабую мглистую дымку над морем. Потом поднялся весь диск, и чудо восхода завершилось.

– Вижу парус! – оглушительно заорал впередсмотрящий. Хорнблауэр угадал правильно.

Прямо впереди, милях в десяти от них, покачивался «Нативидад», до странности непохожий на тот, что они видели вчера утром. Каким-то образом там установили временный рангоут. Там, где раньше стояла фок-мачта, теперь торчал обломок фор-стеньги, неуклюже наклоненный к корме. Грот-стеньгу заменили легким рангоутным деревом, – вероятно, бом-брам-стеньгой. На временных мачтах красовалось странное собрание плохо прилаженных парусов – кливеров, блиндов и стакселей, призванных уравновесить действие грота, крюйселя, контр-бизани и удерживать корабль круто к ветру. «Мамаша Браун развесила свою постирушку», – заметил Буш.

Завидев «Лидию», неприятель положил руль на борт – мачты слились – и двинулся прочь от фрегата.

– Будет кильватерная погоня, – сказал Джерард, не отрывая от глаз подзорную трубу. – Полагаю, им хватило вчерашнего.

Хорнблауэр слышал это замечание. Сам он лучше понимал Креспо. Если тому выгодно оттянуть бой (а это несомненно так), он вполне разумно будет тянуть до последнего. В море ничто нельзя предсказать наверняка. Что-то может помешать «Лидии» вступить в бой – нежданно-негаданно налетит шквал и сломает ей мачту, внезапно упадет туман, – да мало ли что случается в море! Пока остается шанс уйти от «Лидии», Креспо постарается его не упустить. Все это было логично, хотя и не очень доблестно, вполне в духе Креспо.

Долг Хорнблауэра – этого не допустить. Он внимательно посмотрел вслед «Нативидаду», окинул взглядом паруса «Лидии», убедился, что все дают тягу, и напомнил себе о людях.

– Пошлите матросов завтракать, – сказал он. Каждый капитан королевского судна старается по возможности вести матросов в бой сытыми.

Сам он остался на палубе и, не в силах больше стоять, заходил взад и вперед по шканцам. Сейчас «Нативидад» ищет спасения в бегстве, но Хорнблауэр знал, что, настигнутый, он будет сражаться отчаянно. На хрупкую древесину фрегата вновь посыплются двадцатичетырехфунтовые ядра. Они вчера нанесли достаточный урон – Хорнблауэр слышал скорбный перестук помп, которые откачивали непрерывно поступавшую в пробоины воду. Этот перестук так и не смолкал со вчерашнего дня. С временной мачтой, текущая, как сито, несмотря на парус под днищем, потерявшая убитыми и ранеными шестьдесят четыре человека из своей и так немногочисленной команды, «Лидия» будет не в состоянии выдержать серьезный бой. Быть может, за этой полосой синего моря ее ждет поражение, а его – гибель.

Вдруг рядом появился Полвил. В руке он держал поднос.

– Завтрак, сэр. А то ваше время обедать придет, когда мы будем сражаться.

Увидев поднос, Хорнблауэр вдруг осознал, как страстно желает эту дымящуюся чашку кофе. Он жадно схватил ее, торопливо глотнул и тогда только вспомнил, что не должен показывать себя перед слугой простым смертным, способным испытывать голод или жажду.

– Спасибо, Полвил, – сказал он, отпивая помаленьку.

– А ейная милость шлют вам свои приветствия, сэр, и просят, чтобы им разрешили остаться в кубрике, когда начнется бой.

– Кхе-хм, – сказал Хорнблауэр, уставясь на Полвила.

Неожиданная просьба застигла его врасплох. Всю ночь он старался забыть о леди Барбаре, как иной старается забыть про зубную боль. В кубрике леди Барбара будет отделена от раненых одной лишь тоненькой занавеской. Это не место для женщины. Но то же можно сказать о канатной кладовой. Говоря по чести, на идущем в бой фрегате женщине вообще не место.

– Отправьте ее куда хотите, лишь бы подальше от ядер, – бросил он раздраженно.

– Есть, сэр. Еще ейная милость просили сказать, что желают вам сегодня всяческой удачи, сэр, и… и… не сомневаются, что вы добьетесь успеха, которого… которого заслуживаете.

Полвил произнес эту длинную речь с запинкой – он явно выучил ее не так хорошо, как желал бы.

– Спасибо, Полвил, – мрачно произнес Хорнблауэр.

Он вспомнил, как леди Барбара смотрела на него вчера с главной палубы. Лицо ее было четко очерченное и пронзительное, как шпага, – такое уж нелепое сравнение пришло ему в голову.

– Кхе-хм, – сказал он сердито. Он знал, что лицо его смягчилось, – не хватало, чтобы Полвил заметил и, сопоставив с темой разговора, угадал причину. – Идите вниз и позаботьтесь, чтобы ее милости было удобно.

Матросы, закончив завтракать, вывалили на палубу, помпы застучали повеселее – уставшие работники сменились новыми. Орудийные расчеты встали у пушек, немногие свободные от дел собрались на полубаке и рьяно обсуждали продвижение корабля.

Буш явился на шканцы вестником беды.

– Как вы думаете, сэр, ветер подержится? – спросил он. – Что-то мне кажется, солнце его глотает.

Сомнений быть не могло: по мере того как солнце поднималось, ветер стихал. Волны по-прежнему были короткие и крутые, но «Лидия» двигалась по ним без былой легкости. Она неизящно дергалась и кренилась с носа на корму, лишенная устойчивой тяги, какую давал бы хороший ветер. Небо над головой быстро приобретало голубоватый металлический оттенок.

– Мы их быстро нагоняем, – сказал Хорнблауэр, не отрываясь взглядом от «Нативидада», чтобы не обращать внимания на предостережение стихий.

– Три часа, и мы их догоним, – сказал Буш. – Лишь бы ветер подержался.

Становилось жарко. Горячие солнечные лучи казались еще горячее после относительной прохлады ушедшей ночи. Матросы перебрались в тень под переходными мостиками и устало лежали там. Мерный перестук помп теперь, когда ветер ослаб, казалось, стал громче. Хорнблауэр вдруг понял, что, если хоть на минуту подумает об усталости, она его одолеет. Он упрямо стоял на шканцах, солнце пекло ему спину. Он ежеминутно поднимал подзорную трубу и смотрел на «Нативидад». Буш суетился, разворачивал паруса – ветер часто менял направление.

– Держи ровнее, черт тебя подери, – рявкнул он рулевому, заметив, что нос корабля отклонился в подошву волны.

– Не могу, сэр, прошу прощения, – был ответ. – Ветер слишком слабый.

Это было верно. При таком слабом ветре «Лидия» не могла делать два узла, необходимых для управления рулем.

– Нам придется намочить паруса. Мистер Буш, займитесь этим, пожалуйста, – сказал Хорнблауэр.

На это пришлось отрядить целый дивизион. Мокрые паруса удержат ветер, который не удержали бы сухие. Гордени основали в блоки на ноках реев, ими поднимали в ведрах морскую воду и лили ее на полотно. Солнце пекло так сильно, вода испарялась так быстро, что ведра спускали и поднимали непрерывно. К стуку помп теперь добавился скрип шкивов в блоках. «Лидия» ползла, бешено подпрыгивая между мятущимися волнами и сияющим небом.

– А он уже румбы считает, – сказал Буш, указывая большим пальцем на далекий «Нативидад». – Где ему тягаться с этакой красотищей? Новый горе-рангоут его не спасет.

«Нативидад» бестолково вертелся на волнах, поворачиваясь то бортом, то кормой, не в силах удержать курс на слабом ветру. Буш торжествующе посмотрел на свою новую бизань-мачту, на пирамиду парусов, потом на вертящийся «Нативидад» – до него было уже меньше пяти миль. Минуты тянулись, и лишь корабельные шумы отмечали продвижение корабля. Хорнблауэр стоял на изнуряющей жаре, вертя в руках подзорную трубу.

– Вот и ветер, клянусь Богом! – вдруг сказал Буш. Корабль немного накренился, такелаж тихонько запел. – Стой тянуть ведра.

«Лидия» упорно ползла вперед, кренясь и опускаясь в шумящие под ее носом волны. «Нативидад» заметно приближался.

– Он скоро и до них доберется. Ага? Что я говорил?

Паруса «Нативидада» наполнились. Он выпрямился на курсе.

– Им ветер не поможет так, как нам. Господи, лишь бы он подержался! – сказал Буш.

Ветер на секунду стих и возобновился с новой силой. Теперь, когда «Нативидад» поднимался на волне, он был виден уже целиком. Еще час – даже меньше часа, – и они будут на расстоянии выстрела.

– Скоро мы сможем стрелять по нему с дальней дистанции.

– Мистер Буш, – проговорил Хорнблауэр язвительно. – Я могу оценить ситуацию без ваших глубокомысленных замечаний.

– Прошу прощения, сэр.

Буш был задет. Секунду он сердито наливался краской, потом заметил озабоченность в усталых глазах Хорнблауэра и затопал к противоположному поручню, чтобы в одиночестве унять обиду.

Тут, словно желая вставить свое слово, оглушительно хлопнул большой грот. Ветер стих так же беспричинно, как и поднялся. Там, где был «Нативидад», он еще дул, и «Нативидад», подгоняемый порывистым ветром, твердо шел вперед, вновь отрываясь от «Лидии». В Тихом океане, в тропиках, один корабль может лежать, застигнутый штилем, другой – идти с попутным ветром, подобно тому как крутые волны, на которых они качались, означали, что вчерашний шторм еще продолжается за горизонтом, в Тегуантепекском заливе. Хорнблауэр неспокойно переминался под палящим солнцем. Он боялся, что «Нативидад» уйдет прямо у него из-под носа. Ветер совсем стих, мочить паруса было бессмысленно. «Лидия» кренилась с боку на бок и поворачивалась по воле волн. Прошло десять секунд, прежде чем Хорнблауэр успокоился, увидев подобное же поведение «Нативидада».

Не чувствовалось ни малейшего дуновения ветерка. «Лидия» яростно качалась с боку на бок под судорожный скрип древесины, хлопанье парусов, перестук блоков. Лишь помпы не прекращали работу, их упорный лязг плыл в горячем воздухе. До «Нативидада» оставалось четыре мили – на полторы мили больше, чем покрывала любая из пушек «Лидии».

– Мистер Буш, – сказал Хорнблауэр. – Мы будем буксировать корабль шлюпками. Спустите тендер и баркас.

В первую секунду Буш посмотрел с сомнением. Он опасался, что противник сделает то же. Однако он понял – как Хорнблауэр понял прежде него, – что субтильную «Лидию» буксировать будет гораздо легче, чем неуклюжий «Нативидад». И есть надежда, что после вчерашнего боя у противника вовсе не осталось шлюпок, способных держаться на воде. Сблизиться с неприятелем любой ценой – в этом был долг Хорнблауэра.

– Спустить шлюпки! – заорал Гаррисон. – Команду в тендер, команду в баркас!

Засвистели дудки. Матросы выстроились в цепочки у талей, шлюпки по очереди закачались в воздухе и опустились на воду. Их команда подставляла кранцы, отталкиваясь от нависающего борта «Лидии».

Для матросов начался долгий, выматывающий труд. Они гребли, шлюпки прыгали по крутым волнам, и вот тросы натянулись, принимая напряжение. Теперь матросы налегали, что есть мочи, но, казалось, не двигались с места, только без толку пенили веслами синюю воду. Потом «Лидия» соизволила немного проползти, и все повторилось снова. Мешали волны – иногда все матросы по одному борту разом «ловили леща», так что шлюпка разворачивалась, чуть не врезаясь в другую. «Лидия», такая покладистая и грациозная под парусами, на буксире вела себя сущей стервой.

Она уклонялась от курса, она проваливалась в подошву волны и под плеск весел тащила шлюпки назад, к своему дрожащему носу, потом, передумав, так быстро устремлялась за двумя натянутыми тросами, что гребцы, не рассчитав силы, падали навзничь, рискуя в этот миг опасности оказаться под кораблем.

Они работали голыми. По лицам и туловищам ручьями катился пот. В отличие от своих товарищей у помп они не могли забыться в одуряющей монотонности – от них постоянно требовалось внимание. Унтер-офицер на корме время от времени раздавал дополнительные порции воды, но их не хватало, чтобы утолить мучительную жажду. Матросы гребли и гребли, их намозоленные годами морской службы ладони трескались и шли пузырями, так что нестерпимо было уже держать весла.

Хорнблауэр отлично знал, каким мучениям они подвергаются, – сам он не выдержал бы и получаса такой работы. Он приказал, чтобы гребцов сменяли каждые полчаса, и всячески старался их ободрить. Он глядел на них со смущенной жалостью. Три четверти его матросов чуть больше полугода назад не были и не намеревались быть моряками – их загребли во время повальной вербовки. Хорнблауэр против воли испытывал то, чего, наверно, никогда не испытывали его офицеры, – он видел в команде не марсовых или шкафутных, а тех, кем они были до вербовки: грузчиков, паромщиков, носильщиков.

Среди них были даже возчики и гончары – даже два приказчика и один наборщик. Этих людей оторвали от семьи, от привычной работы и принудили к тяжелому труду, негодной пище, ужасным условиям жизни, страху перед кошками и ротанговой тростью Гаррисона, а вдобавок – опасности утонуть или погибнуть в бою. Хорнблауэр, впечатлительный от природы, остро сочувствовал им, даже сознавая всю недопустимость подобной жалости. Мало того, он (как и некоторые другие либералы) с годами впадал во все больший либерализм. Но все слабости отступали перед жгучим беспокойством, толкавшим его довершить начатое. Он видит «Нативидад», значит не может отдыхать, пока с ним не сразится, а раз капитан не отдыхает, тем более не могут отдыхать матросы – разламывающиеся спины и кровоточащие ладони не в счет.

Тщательно измерив углы секстаном, он мог уверенно сказать, что к концу часа матросы своими усилиями подтащили «Лидию» чуть ближе к «Нативидаду». Буш, проделавший те же наблюдения, согласен. Солнце поднималось выше, «Лидия» дюйм за дюймом ползла к неприятелю.

– «Нативидад» спустил шлюпку, сэр! – крикнул Ниветт с фор-салинга.

– Сколько весел?

– Думаю, двенадцать, сэр. Они берут корабль на буксир.

– На здоровьице, – презрительно хмыкнул Буш. – На двенадцати веслах они эту лохань далеко не утянут.

Хорнблауэр сверкнул на него глазами, и Буш вновь ретировался на свою сторону шканцев: он забыл, что капитан не в настроении беседовать. Нервы были напряжены до предела. Он стоял под палящим солнцем, жар поднимался от палубы, потная рубашка натирала тело. Он чувствовал себя запертым, словно пойманный зверь, в клетке мелких практических деталей. Бесконечный перестук помп, качка, шуршание такелажа, скрип весел в уключинах – все это сводило его с ума. Казалось, он заорет (или разрыдается) от любого пустяка.

В полдень Хорнблауэр поменял матросов на веслах и у помп, затем отправил команду обедать и с горечью вспомнил, что они завтракали в ожидании скорого боя. В два часа он начал подумывать, не подошли ли они к «Нативидаду» на расстояние очень дальнего выстрела, но сам факт этих раздумий подсказал ему, что это не так. Он слишком хорошо знал свой нетерпеливый характер и потому поборол искушение, не стал зря тратить порох и ядра. И вот, в тысячный раз подняв подзорную трубу, он увидел над кормой «Нативидада» белый диск. Диск распухал и превратился в тонкое облачко. Через шесть секунд глухой рокот выстрела достиг их ушей. Креспо явно решил попытать счастья.

– У них на шканцах две длинные восемнадцатифунтовки, – сказал Джерард Бушу недалеко от Хорнблауэра. – Тяжеловато для ретирадных орудий.

Хорнблауэр это знал. Почти час он должен будет сносить обстрел, прежде чем сможет пустить в ход бронзовые девятифунтовки на полубаке «Лидии». Еще клуб дыма появился над кормой «Нативидада». В этот раз Хорнблауэр увидел всплеск на гребне волны в полумиле впереди. Но, учитывая дистанцию и сильное волнение на море, это не значит, что пушки «Нативидада» не могут достать «Лидию». Хорнблауэр услышал свист следующего ядра и увидел фонтанчик брызг ярдах в пятидесяти от правой раковины.

– Мистер Джерард, – сказал он, – попросите мистера Марша посмотреть, что можно сделать с длинными девятифунтовками на полубаке.

Матросов подбодрит, если «Лидия» будет время от времени палить из пушек, а не просто безропотно сносить обстрел. Марш вразвалку вышел из темноты порохового погреба, моргая от ослепительного солнечного света. Он с сомнением потряс головой, прикидывая расстояние между кораблями, но пушку велел выдвинуть и своими руками любовно зарядил. Он заложил максимальный заряд и потратил несколько секунд, выбирая из ящика самое круглое ядро, потом тщательно направил пушку и отошел, держа в руке спусковой шнур. Некоторое время он наблюдал, как кренится «Лидия» и как движется ее нос. Десяток подзорных труб устремился на «Нативидад»: все ждали, куда упадет ядро. Марш дернул шнур. Пушка явственно громыхнула в неподвижном горячем воздухе.

– Два кабельтовых за кормой! – крикнул Ниветт с фор-салинга.

Хорнблауэр не заметил всплеска, в чем усмотрел лишнее доказательство своей профессиональной непригодности. Чтобы скрыть это, он вновь напустил на себя непроницаемый вид.

– Попробуйте еще, мистер Марш, – сказал он.

«Нативидад» теперь стрелял из обоих ретирадных орудий. Пока Хорнблауэр говорил, впереди раздался треск. Одно из восемнадцатифунтовых ядер ударило «Лидию» чуть ниже ватерлинии. Хорнблауэр слышал, как юный Сэвидж в баркасе разразился звонкими ругательствами, понукая гребцов, – видимо, ядро пролетело прямо у них над головой. Марш погладил бороду и принялся перезаряжать длинную девятифунтовку. Хорнблауэр тем временем просчитывал шансы на благоприятный исход боя.

Девятифунтовка, хоть и малокалиберная, била дальше, чем короткие пушки главной палубы; каронады же, составляющие половину вооружения «Лидии», годились только для стрельбы на близкое расстояние. «Лидии» придется еще долго ползти к «Нативидаду», прежде чем она сможет успешно ему ответить. Предстоит пережить долгий и опасный промежуток времени, когда «Нативидад» уже сможет пустить в ход пушки, а «Лидия» – еще нет. Будут убитые и раненые, возможно – поврежденные пушки, серьезные поломки. Пока мистер Марш, сощурясь, смотрел в прицел девятифунтовки, Хорнблауэр пытался взвесить все за и против сближения с врагом. Вдруг он ухмыльнулся и перестал тянуть себя за подбородок – он определился окончательно. Он начал бой и любой ценой доведет его до конца. Его гибкий ум застыл в упорной решимости.

Как бы подкрепляя эту решимость, громыхнула девятифунтовка.

– Совсем рядом! – победно завопил Ниветт с фор-салинга.

– Прекрасно, мистер Марш, – сказал Хорнблауэр.

Марш довольно потянул себя за бороду.

«Нативидад» теперь стрелял чаще. Трижды громкий треск возвещал о попадании. Вдруг словно какая-то невидимая рука зашатала Хорнблауэра, уши наполнил душераздирающий грохот. У гакаборта сидел морской пехотинец, тупо созерцая левую ногу – на ней не было ступни. Другой пехотинец со стуком выронил ружье и прижал руку к разорванному щепкой лицу. Между пальцев у него текла кровь.

– Вы ранены, сэр? – воскликнул Буш, одним прыжком оказываясь возле Хорнблауэра.

– Нет.

Хорнблауэр отвернулся и, пока раненых уносили, глядел в подзорную трубу на «Нативидад». Рядом с кораблем появилось длинное пятно, удлинилось и отошло в сторону. Это шлюпка, которой прежде пытались буксировать «Нативидад», – вероятно, Креспо осознал бессмысленность своей затеи. Но шлюпку все не поднимали. Секунду Хорнблауэр был озадачен, но тут все объяснилось. Видны стали короткие временные фок– и грот-мачты: шлюпка усердно разворачивала корабль боком к англичанам. Скоро не две, а двадцать пять пушек откроют огонь по «Лидии».

Дыхание участилось, к горлу подкатил комок. Пульс тоже участился. Не отрывая от глаза подзорную трубу, Хорнблауэр удостоверился, что правильно понял маневр неприятеля, потом лениво прошел на переходный мостик. Он принуждал себя изображать веселость и бесшабашность: дураки-матросы, которыми он командует, охотнее будут сражаться за такого капитана.

– Скоро у нас над головой пролетит несколько камушков, – объявил он. – Покажите, что англичане видали и не такое.

Хорнблауэр не ошибся: матросы отвечали бодрыми выкриками. Он вновь поднял к глазам подзорную трубу. «Нативидад» еще поворачивал. Долгое дело – в полный штиль развернуть неуклюжий двухпалубный корабль. Но все три мачты уже разошлись, и Хорнблауэр угадывал белые полоски на бортах «Нативидада».

– Кхе-хм, – сказал он.

Он слышал, как скрипят весла, – гребцы всё тащили и тащили «Лидию» к неприятелю. На палубе несколько офицеров – в том числе Буш и Кристел – отвлеченно обсуждали возможный процент попаданий при бортовом залпе с испанского судна на расстоянии мили. Они говорили с хладнокровием, какое Хорнблауэр и не мечтал воспроизвести достоверно. Он меньше – гораздо меньше – боялся смерти, чем поражения и презрительной жалости собратьев. Сильнее всего страшило увечье. Когда бывший флотский офицер ковыляет на двух деревяшках, его жалеют и называют героическим защитником Англии, но за глаза высмеивают. Думать, что он сделается посмешищем, было невыносимо. Он может лишиться носа или щеки, получить такое увечье, что на него противно будет смотреть. Его передернуло. За этими жуткими мыслями он не вспомнил о сопутствующих деталях, о мучениях, которым подвергнется в полутемном лазарете под неумелыми руками Лори.

«Нативидад» вдруг окутался дымом. Через несколько минут воздух и вода вокруг «Лидии», да и сам корабль, задрожали от ядер.

– Не больше двух попаданий, – торжествующе объявил Буш.

– Как я и говорил, – сказал Кристел. – Их капитану надо бы ходить от пушки к пушке и каждую направлять самому.

– Почем вы знаете, – может, он так и делает? – возразил Буш.

В их беседу вступил еще один голос – вызывающе громыхнула девятифунтовка. Хорнблауэру почудилось, что он увидел полетевшие над палубой щепки, хотя при таком расстоянии это было маловероятно.

– Отлично, мистер Марш! – крикнул он. – Прямое попадание!

«Нативидад» дал еще бортовой залп, и еще один, и еще. Раз за разом через всю палубу «Лидии» проносились ядра. На палубе лежали убитые, стонали раненые. Раненых уносили вниз.

– Любому, у кого есть математический склад ума, ясно, – заметил Кристел, – что эти пушки наводили разные руки. В противном случае не было бы такого разброса ядер.

– Чепуха, – стоял на своем Буш. – Посмотрите, сколько времени проходит между двумя бортовыми залпами. Достаточно, чтобы один человек навел все пушки. Иначе что бы они делали все это время?

– Даго… – начал Кристел, но неожиданный хлопок над головой заставил его на время замолчать.

– Мистер Гэлбрейт! – крикнул Буш. – Прикажите сплеснить грот-брам-штаг. – Потом торжествующе обернулся к Кристелу. – Заметили вы, – спросил он, – что все ядра пролетели высоко? Как это объясняет ваш математический ум?

– Они стреляют, когда борт поднялся на волне, мистер Буш. Странно, мистер Буш, как после Трафальгара вы…

Хорнблауэр страстно желал оборвать выматывающий его нервы спор, но был неспособен на такое тиранство.

В недвижном воздухе пороховой дым окутал «Нативидад» так, что тот призрачно маячил в облаке, над которым возвышалась только одинокая бизань-мачта.

– Мистер Буш, – спросил Хорнблауэр, – как по-вашему, сколько сейчас до него?

– Я бы сказал, три четверти мили, сэр.

– Скорее две трети, сэр, – сказал Кристел.

– Вашего мнения не спрашивают, мистер Кристел, – огрызнулся Хорнблауэр.

Три четверти мили, даже две трети – слишком много для каронад «Лидии». Она должна идти вперед под обстрелом. Буш, судя по его следующему приказу, был того же мнения.

– Пора сменить гребцов, – сказал он и пошел на бак.

Хорнблауэр услышал, как он загоняет в шлюпки новых матросов – надо было поторапливаться, пока «Лидия» не потеряла свою и так небольшую скорость.

Было нестерпимо жарко, хотя солнце давно перевалило за полдень. Запах крови мешался с запахом нагретых палубных пазов и запахом дыма от девятифунтовок, из которых Марш исправно бомбардировал врага. Хорнблауэру было худо – он всерьез опасался, что опозорит себя навеки, начав блевать на виду у всей команды. Он настолько ослабел от усталости и тревоги, что мучительно ощущал качку.

Матросы у пушек замолчали – прежде они смеялись и шутили, но теперь сникли под обстрелом. Это дурной знак.

– Позовите Салливана, пусть придет со скрипкой, – приказал Хорнблауэр.

Полоумный ирландец вышел на корму и козырнул, держа скрипку и смычок под мышкой.

– Сыграй нам, Салливан, – приказал Хорнблауэр. – Эй, ребята, кто из вас лучше всех танцует хорнпайп?

По этому вопросу, очевидно, существовало разногласие.

– Бенскин, сэр, – выкрикнули несколько голосов.

– Холл, сэр, – вмешались другие.

– Нет, Макэвой, сэр.

– Тогда устроим состязание, – сказал Хорнблауэр. – Бенскин, Холл, Макэвой. Гинея тому, кто спляшет лучше.

В последующие годы рассказывали и пересказывали, как «Лидию» буксировали в бой, а на главной палубе отплясывали хорнпайп. Это приводили как пример смелости и выдержки капитана, и только сам Хорнблауэр знал, как мало правды в этой похвале. Надо было подбодрить матросов – вот почему он это сделал. Никто не знал, что его чуть не стошнило, когда в носовой орудийный порт влетело ядро, забрызгав Холла матросскими мозгами, но не заставив пропустить коленце.

Позже спереди послышался треск, крики и стоны.

– Баркас затонул, сэр! – крикнул Гэлбрейт с полубака; но Хорнблауэр был уже там.

Ядро разбило баркас чуть ли не на отдельные доски. Уцелевшие матросы барахтались в воде, хватались за ватерштаг или карабкались в тендер – все боялись акул.

– Даго избавили нас от лишних хлопот – не придется поднимать баркас, – объявил Хорнблауэр громко. – Мы уже близко и можем показать зубы.

Слышавшие его матросы закричали «ура!».

– Мистер Хукер! – крикнул он мичману в тендере. – Когда всех подберете, будьте любезны, поверните руль вправо. Мы откроем огонь.

Он вернулся на шканцы.

– Руль круто направо. Мистер Джерард, открывайте огонь, как только сможете навести пушки.

«Лидия» очень медленно развернулась. Еще один бортовой залп с «Нативидада» обрушился на нее, но Хорнблауэр попросту не заметил. Окончилось вынужденное бездействие. Он подвел свой корабль на четыреста ярдов к неприятелю, и теперь его единственная обязанность – ходить по палубе, показывая матросам пример. Решений больше принимать не надо.

– Взвести затворы! – кричал Джерард на шкафуте.

– Суши весла, мистер Хукер. Шабаш! – кричал Хорнблауэр.

«Лидия» поворачивалась дюйм за дюймом, Джерард, прищурясь, смотрел вдоль одной из пушек правого борта, выжидая время.

– Цельсь! – крикнул он и отступил, оценивая бортовую качку. – Пли!

Прогремели выстрелы, заклубился дым, «Лидия» накренилась от отдачи.

– Давай еще, ребята! – прокричал сквозь грохот Хорнблауэр.

С началом боя его охватило радостное возбуждение. Страх перед увечьем прошел. В тридцать секунд пушки перезарядили, выдвинули и выстрелили. Снова, и снова, и снова. Джерард наблюдал за качкой и подавал команду стрелять. Позже Хорнблауэр припоминал пять бортовых залпов с «Лидии» и только два с «Нативидада». Такая скорость стрельбы с лихвой перекрывала превосходящую огневую мощь неприятеля. На шестой раз одна пушка выстрелила секундой раньше, чем Джерард отдал команду. Хорнблауэр бросился вперед, отыскать провинившийся орудийный расчет. Это было нетрудно – они прятали глаза и подозрительно суетились. Он погрозил им пальцем.

– Без спешки! – приказал он. – Следующего, кто выстрелит не вовремя, выпорю.

При такой дальности стрельбы важно все время держать матросов в руках – в пылу боя занятые перезарядкой и наводкой канониры могут и не уследить за качкой.

– Да здравствует старик Хорни! – выкрикнул неизвестный голос впереди.

Раздался смех и одобрительные выкрики. Их оборвал Джерард, вновь скомандовав: «Пли!»

Все судно окуталось густым, как лондонский туман, дымом. Хотя над головой светило яркое солнце, со шканцев невозможно было различить людей на полубаке и в неестественной темноте видны были только оранжевые вспышки. «Нативидад» виднелся огромным облаком дыма, из которого торчала одинокая стеньга. Густой смог, плывший над палубой серыми клубами, щипал глаза и раздражал легкие. Кожа начала чесаться.

Хорнблауэр увидел рядом с собой Буша.

– «Нативидад» почувствовал наш обстрел, сэр, – прокричал тот сквозь грохот. – Они стреляют как попало. Только посмотрите, сэр.

Из последнего бортового залпа в цель попали только два ядра. Полдюжины зарылись в воду за кормой «Лидии», окатив шканцы водопадом брызг. Хорнблауэр радостно кивнул. Значит, он был прав, рискнув подойти на такое расстояние. Чтобы стрелять часто и целить метко в грохоте, дыму и смятении морского боя, требовались дисциплина и умение, какими, он знал, команда «Нативидада» не обладает.

Он посмотрел сквозь дым на главную палубу «Лидии». Человек посторонний, наблюдая суетливую беготню юнг с кокорами, яростные усилия орудийных расчетов, слыша грохот, видя темноту, убитых и раненых, счел бы все это полной неразберихой. Хорнблауэр знал лучше. Все, что здесь происходило, каждый шаг каждого человека был частью схемы, разработанной им семь месяцев назад – еще до выхода в море – и вбитой в головы команды посредством долгой и утомительной муштры. Хорнблауэр видел Джерарда у грот-мачты. У того было одухотворенное, как у святого, лицо – пушки, подобно женщинам, были страстью Джерарда. Хорнблауэр видел мичманов и других уорент-офицеров. Каждый стоял у своего субдивизиона, каждый ловил крики Джерарда и следил, чтобы его пушки стреляли ритмично. Хорнблауэр видел прибойничьих с прибойниками, банителей с банниками, видел, как канониры, подняв правую руку, склоняются над казенными частями орудий.