355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Сесил Форестер » Капитан Хорнблауэр. Под стягом победным » Текст книги (страница 10)
Капитан Хорнблауэр. Под стягом победным
  • Текст добавлен: 31 марта 2022, 13:33

Текст книги "Капитан Хорнблауэр. Под стягом победным"


Автор книги: Сесил Форестер



сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 11 страниц)

С батареи левого борта сняли уже почти всех матросов. У каждой пушки оставались всего двое на случай, если внезапный поворот событий потребует открыть огонь с этого борта. Остальных распределили по кораблю: они заменяли убитых и раненых на правом борту, качали помпы, чей скорбный перестук неотступно звучал в ужасающем грохоте, отдыхали на веслах в тендере, устраняли поломки наверху. Хорнблауэр с благодарностью подумал о семи месяцах, давших ему возможность так вышколить команду.

Что-то – отдача пушек, слабое дуновение ветра, действие волн – разворачивало «Лидию». Хорнблауэр заметил, что пушки приходится все сильнее поворачивать вбок и это замедляет стрельбу.

Он бросился на полубак, пробежал по бушприту и оказался над тендером, откуда Хукер с матросами наблюдали за боем.

– Мистер Хукер, разверните нос корабля на два румба вправо.

– Есть, сэр.

Матросы согнулись над веслами, распрямились, согнулись и вновь распрямились. Шлюпка двинулась в сторону «Нативидада». Буксирный трос натянулся. В эту минуту еще одно плохо нацеленное ядро вспенило воду у самой шлюпки. Через несколько минут матросам удалось, налегая на весла, развернуть «Лидию». Хорнблауэр оставил их и побежал обратно на шканцы. Здесь его ждал бледный от страха юнга.

– Меня послал мистер Хауэлл, сэр. Кеттенс-помпа правого борта разбита в щепки.

– Да? – Хорнблауэр знал, что корабельный плотник не послал бы гонца, единственно чтобы передать этот крик отчаяния.

– Он вооружает новую, сэр, но она заработает не раньше, чем через час, сэр. Он велел передать вам, что вода понемногу прибывает, сэр.

– Кхе-хм, – сказал Хорнблауэр.

Ребенок, преодолев первое потрясение от разговора с капитаном, теперь смотрел на него круглыми доверчивыми глазами.

– У помпы разорвало в клочья четырнадцать человек, сэр. Просто ужасть, сэр.

– Очень хорошо. Беги к мистеру Хауэллу и скажи: капитан уверен, что он сумеет быстро вооружить помпу.

– Есть, сэр.

Мальчик юркнул на главную палубу. Хорнблауэр видел, как он бежит вперед, увертываясь от спешащих туда и сюда людей. Ему пришлось объясниться с морским пехотинцем у люка – никто не имел права спускаться под палубу иначе как по делу. Хорнблауэр чувствовал, что сообщение Хауэлла не значит ровно ничего. Оно не требует решений. Ему оставалось только продолжать бой, пусть даже корабль тонет у него под ногами. Было утешительно не чувствовать никакой ответственности по этому поводу.

– Уже полтора часа, – сказал, появившись рядом, Буш. Он потирал руки. – Грандиозно, сэр. Грандиозно.

Хорнблауэр сказал бы, что прошло не больше десяти минут. Но Бушу виднее – в его обязанности входило следить за песочными часами у нактоуза.

– Ни разу не видел, чтобы даго так стреляли из пушек, – заметил Буш. – Они целят плохо, но залпы дают все с той же частотой. А мне кажется, мы здорово их помяли.

Буш попытался взглянуть на неприятеля, но мешал дым, и он комично замахал руками, словно мог разогнать дымовую завесу. Жест этот показал, что он совсем не так спокоен, как представляется со стороны, и доставил Хорнблауэру абсурдное удовольствие. Тут появился Кристел.

– Дым немного редеет, сэр. Мне кажется, задул слабый ветер.

Он послюнявил палец.

– Точно, сэр. Легкий бриз с левой раковины. Ага!

Пока он говорил, налетел более сильный порыв. Дым сплошным облаком проплыл над правой скулой. Сцена распахнулась, словно подняли театральный занавес. «Нативидад» выглядел голым остовом. Временная фок-мачта разделила судьбу своей предшественницы, за ней отправилась и грот-мачта. Бизань-мачта дико раскачивалась, волоча за собой огромный клубок тросов. Ниже фок-мачты три орудийных порта слились в одну большую дыру, как от выбитого зуба.

– Он сильно осел, – сказал Буш, но тут продырявленный борт изрыгнул новый залп.

На сей раз волею случая все ядра попали в «Лидию», что подтвердил громкий треск снизу. Дым клубился вокруг «Нативидада». Когда он рассеялся, наблюдатели увидели, как беспомощный корабль развернулся носом к ветру. В то же время ощущения подсказывали Хорнблауэру, что «Лидия» уже набрала достаточную для управления скорость. Рулевой вертел рукоятки штурвала, удерживая ее прямо. Хорнблауэр сразу увидел открывающиеся возможности.

– Один румб вправо! – приказал он. – Эй, на полубаке! Отцепите буксирный конец.

«Лидия» прошла мимо носа неприятеля, в грохоте и пламени поливая его продольным огнем.

– Обстенить грот-марсель, – приказал Хорнблауэр.

Сквозь грохот пушек слышались ликующие крики матросов. За кормой в золотисто-алой славе погружалось в воду багровое солнце. Скоро ночь.

– Пора им сдаваться. Дьявол, почему они не сдаются? – говорил Буш, пока бортовые залпы обрушивались на беспомощного врага, прочесывая его палубу с носа до кормы.

Хорнблауэр знал ответ. Корабль под командованием Креспо и флагом Эль-Супремо не сдастся. Он видел, как плещет в дыму золотая звезда на синем поле.

– Задай им жару, ребята, задай им жару! – кричал Джерард.

Дистанция сократилась, и теперь он предоставил канонирам стрелять независимо. Каждый орудийный расчет заряжал и палил так быстро, как только мог. Пушки разогрелись и при каждом выстреле подпрыгивали на лафетах, мокрые банники шипели в раскаленных жерлах, из них валил пар. Темнело. Вновь стали видны вспышки пушек, из жерл высовывались длинные оранжевые языки. Высоко над быстро бледнеющей полосой заката проступила и ярко засияла первая звезда.

Бушприт «Нативидада», сломанный, повис над нижней частью форштевня. Потом в полумраке упала и бизань-мачта, сбитая пролетевшим сквозь все судно ядром.

– Теперь-то они должны сдаться, клянусь Богом! – сказал Буш.

После Трафальгара Бушу пришлось командовать трофейным испанцем, и сейчас он вспоминал, как выглядит изувеченный в бою корабль – сбитые с лафетов пушки, груды убитых и раненых перекатываются по кренящейся палубе, повсюду горечь, боль и обреченность. Словно отвечая ему, с носа «Нативидада» блеснула вспышка и раздался грохот. Какие-то беззаветные храбрецы талями и прави́лами развернули пушку так, что она била прямо по курсу, и теперь стреляли по угадывающейся в темноте «Лидии».

– Всыпь им, ребята, всыпь! – орал Джерард, осатаневший от усталости и напряжения.

Ветер нес «Лидию» на качающийся остов. С каждой секундой дистанция сокращалась. Когда их не ослепляли вспышки, Хорнблауэр и Буш различали в темноте фигурки людей на палубе «Нативидада». Теперь те стреляли из ружей. Вспышки разрывали темноту, и Хорнблауэр слышал, как пуля ударилась в поручень рядом с ним. Ему было все равно. Он ощущал непомерную усталость.

Ветер налетал резкими порывами и все время менял направление. Трудно было, особенно впотьмах, определить, насколько сблизились корабли.

– Чем ближе мы подойдем, тем скорее их прикончим, – заметил Буш.

– Да, но так мы скоро на них налетим, – сказал Хорнблауэр.

Он принудил себя к новому усилию.

– Велите матросам приготовиться отражать абордаж, – сказал он и пошел туда, где гремели две шканцевые каронады правого борта.

Орудийные расчеты так увлеклись, так загипнотизированы были монотонностью своей работы, что Хорнблауэру не сразу удалось привлечь их внимание. Он отдавал приказы, они стояли, обливаясь потом. Каронаду зарядили картечью, извлеченной из запасного ящика под гакабортом. Теперь канонирам оставалось ждать, склонившись у пушек, пока корабли сойдутся еще ближе. Пушки на главной палубе «Лидии» по-прежнему извергали огонь. С «Нативидада» неслись угрозы и оскорбления. Ружейные вспышки освещали толпу людей на баке – те ждали, пока корабли сойдутся. И все же борта столкнулись неожиданно, когда внезапное сочетание ветра и волн резко бросило один корабль на другой. Нос «Нативидада» с душераздирающим треском ударил «Лидию» в середину борта, впереди бизань-мачты. С адскими воплями команда «Нативидада» бросилась к фальшборту. Канониры у каронад схватились за спусковые шнуры.

– Ждите! – крикнул Хорнблауэр.

Его мозг работал, как счетная машина, учитывая ветер, волны, время и расстояние. «Лидия» медленно поворачивалась. Хорнблауэр заставил орудийные расчеты прави́лами вручную развернуть каронады. Толпа у фальшборта «Нативидада» ждала. Две каронады оказались прямо против нее.

– Пли!

Каронады выплюнули тысячу ружейных пуль прямо в плотно сгрудившихся людей. Минуту стояла тишина, потом по «Лидии» прокатилось оглушительное «ура!». Когда ликование стихло, слышны стали стоны раненых – ружейные пули прочесали полубак «Нативидада» от борта до борта.

Какое-то время два корабля оставались вплотную друг к другу. На «Лидии» еще больше десятка пушек могли стрелять по «Нативидаду». Они палили, почти касаясь жерлами его носа. Ветер и волны вновь развели корабли. Теперь «Лидия» была под ветром и дрейфовала от качающегося остова. На английском корабле стреляли все пушки, с «Нативидада» не отвечала ни одна. Смолкла даже ружейная стрельба.

Хорнблауэр вновь поборол усталость.

– Прекратите огонь, – крикнул он Джерарду.

Пушки умолкли.

Хорнблауэр посмотрел в темноту, туда, где переваливался на волнах громоздкий корпус «Нативидада».

– Сдавайтесь! – крикнул он.

– Никогда! – донесся ответ.

Хорнблауэр мог бы поклясться, что это голос Креспо – высокий и пронзительный. Креспо добавил пару нецензурных оскорблений.

На это Хорнблауэр мог с полным правом улыбнуться. Он провел свой бой и выиграл его.

– Вы сделали все, что требуется от храброго человека! – прокричал Хорнблауэр.

– Еще не все, капитан, – слабо донеслось из темноты.

Тут Хорнблауэр кое-что заметил – дрожащий отсвет над громоздким носом «Нативидада».

– Креспо, дурак! – закричал он. – Ваш корабль горит! Сдавайтесь, пока не поздно!

– Никогда!

Пушки «Лидии», почти прижатые к борту «Нативидада», забросили горящие пыжи в разбитую в щепки древесину. Сухой, как трут, деревянный корпус воспламенился, и огонь быстро разгорался. Он уже ярче, чем несколько минут назад: скоро весь корабль охватят языки пламени. Хорнблауэр первым делом обязан позаботиться о своем корабле, отвести его в безопасность – когда огонь доберется до картузов на палубе или до порохового погреба, «Нативидад» взорвется вулканом горящих обломков.

– Мы должны отойти от него, мистер Буш. – Хорнблауэр говорил сухо, чтобы скрыть дрожь в голосе. – Эй, к брасам!

«Лидия» развернулась и в бейдевинд пошла прочь от пылающего остова. Буш и Хорнблауэр неотрывно смотрели на него. Они уже видели языки пламени, вырывающиеся из разбитого носа – алый отблеск отражался в волнах. Внезапно огонь погас, словно задули свечу. Ничего не было видно в темноте, лишь бледные гребни волн. Море поглотило «Нативидад» прежде, чем его уничтожил огонь.

– Затонул, клянусь богом! – воскликнул Буш, перегибаясь через борт.

Несколько секунд длилось молчание. В ушах Хорнблауэра все еще звучало последнее «никогда». И все же очнулся он, вероятно, первым. Он развернул судно и вернулся к тому месту, где затонул «Нативидад». Послал Хукера на тендере поискать уцелевших – только тендер и остался из всех шлюпок. Гичка и ялик были разбиты в щепки, доски от баркаса плавали в пяти милях отсюда. Подобрали несколько человек: двух вытащили матросы на русленях «Лидии», шестерых подобрал тендер – и все. Команда «Лидии» встретила их приветливо. Они стояли в свете фонаря, вода ручьями текла с лохмотьев и тусклых черных волос. Они испуганно молчали; один даже попытался было сопротивляться, словно продолжая последний яростный бой «Нативидада».

– Ничего, мы еще из них сделаем марсовых, – с натужной веселостью произнес Хорнблауэр.

Усталость его достигла такой степени, что он говорил как во сне. Все окружающее – корабль, пушки, мачты, паруса, крепкая фигура Буша – было призрачным, реальной была лишь усталость да боль в затылке. Он слышал свой голос как бы со стороны.

– Так точно, сэр, – ответил боцман.

Все перемелется, что попадет на жернова королевского флота. Гаррисон готов был делать матросов из любого человеческого материала, – собственно, этим он и занимался всю свою жизнь.

– Какой курс мне задать, сэр? – спросил Буш, когда Хорнблауэр вернулся на шканцы.

– Курс? – отрешенно повторил Хорнблауэр. – Курс?

Не верилось, что бой окончен, «Нативидад» потоплен и на тысячи миль вокруг нет ни одного неприятельского судна. Трудно было осознать и то, что «Лидия» в серьезной опасности, что монотонно лязгающие помпы не успевают откачивать проникающую в пробоины воду, что под днищем все еще протянут парус и корабль крайне нуждается в починке.

Мало-помалу Хорнблауэр понял, что должен открыть новую страницу в истории «Лидии», составить новые планы. Выстроилась уже целая очередь, ожидающая его приказов, – Буш, боцман и плотник, артиллерист и болван Лори. Хорнблауэру пришлось вновь напрягать усталый мозг. Он оценил силу и направление ветра так, словно решал отвлеченную научную проблему, а не занимался делом, за двадцать лет в море ставшим второй натурой. Он устало спустился в каюту, посреди неимоверного разрушения нашел разбитый ящик с картами и уставился в изорванный планшет.

Надо как можно скорее сообщить об одержанной победе в Панаму – это очевидно. Может быть, там можно будет и починиться. Впрочем, Хорнблауэр не ждал многого от этого неприютного рейда, особенно памятуя, что в городе желтая лихорадка. Итак, надо вести потрепанный корабль в Панаму. Он проложил курс на мыс Мала, до предела напрягая мозг, сообразил, что ветер попутный, и поднялся наверх с готовыми приказами. Тут он обнаружил, что ожидавшая его толпа рассеялась, словно по волшебству. Буш разогнал всех – как, неизвестно. Хорнблауэр сказал Бушу курс. Тут рядом материализовался Полвил с плащом и стульчиком. Сил возражать не было. Хорнблауэр покорно дал закутать себя в плащ и почти без чувств рухнул на стульчик. Последний раз он сидел двадцать один час назад. Полвил принес и еду, но Хорнблауэр не стал даже глядеть на нее. Он не хотел есть – только спать.

На какую-то секунду Хорнблауэр проснулся – он вспомнил о леди Барбаре, задраенной вместе с ранеными в темной и душной утробе судна. Но тут же расслабился. Проклятая бабенка пусть сама о себе позаботится – она вполне в состоянии это сделать. Теперь ничто не имело никакого значения. Он снова уронил голову на грудь. В следующий раз его разбудил собственный храп, но ненадолго. Он спал и храпел, не слыша грохота, который поднимала команда, силившаяся вновь сделать «Лидию» похожей на боевой корабль.

XVIII

Разбудило Хорнблауэра солнце – оно встало над горизонтом и засияло прямо в глаза. Он заерзал, заморгал и сперва попытался, как ребенок, закрыть глаза рукой, чтобы снова уснуть. Он не знал, где он, и не хотел знать. Потом начал припоминать события вчерашнего дня, бросил старания уснуть и вместо этого попробовал проснуться. Как ни странно, сперва он вспомнил подробности сражения, но не мог вспомнить, что «Нативидад» затонул. Когда эта картина вспыхнула в его памяти, он проснулся окончательно.

Он встал и мучительно потянулся – все тело ныло от вчерашней усталости. Буш стоял подле штурвала. Его серое, заострившееся лицо казалось в ярком свете неестественно старым. Хорнблауэр кивнул ему, Буш козырнул в ответ.

Голова лейтенанта под треуголкой была обмотана грязной белой тряпицей. Хорнблауэр заговорил было с ним, но все его внимание захватил корабль. Дул хороший бриз – ночью он, наверно, поменял направление, поскольку «Лидия» шла теперь в самый крутой бейдевинд.

Были подняты все обычные паруса. Бывалый глаз Хорнблауэра приметил многочисленные сплесни как на бегучем, так и на стоячем такелаже. Временная бизань-мачта стояла вроде надежно, но в каждом из ее парусов было по меньшей мере по дыре – на иных и все десять. От этого корабль походил на оборванного бродягу. Сегодня первым делом надо будет заменить паруса – такелаж пока обождет.

Лишь потом, разобравшись с погодой, курсом и состоянием парусов, Хорнблауэр опытным взглядом окинул палубу. Со стороны бака доносился монотонный перестук помп. Вода из них текла чистая, белая – явный признак, что она поступает так же быстро, как ее откачивают. На подветренном переходном мостике длинным-предлинным рядом лежали убитые, каждый завернут в свою койку. Хорнблауэр вздрогнул, когда увидел, как длинен этот ряд. Собравшись с силами, он пересчитал трупы. Их было двадцать четыре – и четырнадцать похоронили вчера. Кто-то из этих мертвецов вчера мог быть – да и наверняка был – тяжелораненым, но если мертвецов тридцать восемь, значит раненых внизу не меньше семидесяти. Всего получалось больше трети команды. Он думал, кто они, чьи изуродованные лица скрываются под парусиной.

Мертвых на палубе было больше, чем живых. Буш, похоже, отослал вниз почти всю команду, десяток матросов управлялся с парусами и штурвалом. Очень разумно; за вчерашние сутки все наверняка вымотались до предела, а ведь пока не найдут и не заделают пробоины, каждому седьмому придется стоять у помп. Матросы спали вповалку на главной палубе под переходными мостиками. Немногие нашли в себе силы натянуть койки (им еще повезло, что их койки уцелели); остальные лежали, где упали, головой друг на друге или на менее удобных предметах, вроде рымболтов или задних пушечных осей.

По-прежнему виднелись многочисленные свидетельства вчерашнего боя, кроме зашитых в койки трупов и плохо смытых темных пятен на белых досках. По палубе в разных направлениях шли борозды и выбоины, там и сям торчали острые щепки. В бортах зияли дыры, кое-как затянутые парусиной, косяки портов были черны от пороха; из одного торчало восемнадцатифунтовое ядро, наполовину застрявшее в дубовом брусе. Но с другой стороны, проделана титаническая работа – от уборки мертвых до крепления пушек. Не будь команда такой усталой, «Лидия» через две минуты могла бы снова принять бой.

Хорнблауэру стало стыдно, что все это сделали, пока он дрых на стульчике. Он подавил раздражение. Похвалить Буша – значит признать собственные упущения, но надо быть справедливым.

– Очень хорошо, мистер Буш, очень, – сказал он, подходя к первому лейтенанту. Природная робость вместе со стыдом заставили его говорить высокопарно: – Изумляюсь и радуюсь, какую огромную работу вы проделали.

– Сегодня воскресенье, сэр, – просто ответил Буш.

И впрямь, воскресенье – день капитанского смотра. По воскресеньям капитан обходит корабль, заглядывает повсюду, проверяет, в надлежащем ли порядке содержит его первый лейтенант. По воскресеньям корабль метут и украшают, ходовые концы тросов складывают в бухты, матросы в лучшей одежде выстраиваются подивизионно, проходит богослужение, читают «Свод законов военного времени». По воскресеньям проверяется служебное соответствие каждого первого лейтенанта на флоте его британского величества.

Чистосердечное признание заставило Хорнблауэра улыбнуться.

– Воскресенье или нет, – сказал он, – вы потрудились на славу, мистер Буш.

– Спасибо, сэр.

– Я не премину отметить это в своем рапорте.

– Я не сомневался в этом, сэр.

Усталое лицо Буша осветилось. В награду за успешный одиночный бой первого лейтенанта обычно производили в капитан-лейтенанты; для такого человека, как Буш, не имеющего ни связей, ни влиятельных родственников, это единственная надежда получить вожделенный чин. Однако слишком озабоченный собственной славой капитан мог представить в рапорте, будто одержал победу не столько благодаря, сколько вопреки первому лейтенанту, прецеденты такие были.

– Когда об этом услышат в Англии, будет много шума, – сказал Хорнблауэр.

– Еще бы, сэр. Не каждый день фрегату удается потопить линейный корабль.

Некоторое преувеличение – назвать «Нативидад» линейным кораблем. Лет шестьдесят назад, когда он строился, его еще могли счесть годным для боя в кильватерном строю, но времена меняются. И все равно заслуга «Лидии» очень велика. Только сейчас Хорнблауэр начал осознавать, насколько велика эта заслуга, и, соответственно, воспрянул духом. Есть, однако, еще один критерий, по которому британская публика склонна оценивать морские сражения, и даже Адмиралтейская коллегия нередко руководствуется им же.

– Сколько убитых и раненых? – жестко спросил Хорнблауэр, высказывая то, о чем оба сейчас подумали. Он говорил жестко, чтобы в словах его не прозвучала человеческая жалость.

– Тридцать восемь убитых, сэр. – Буш вынул из кармана грязный клочок бумаги. – Семьдесят пять раненых. Четверо пропавших. Пропали Харпер, Даусон, Норт и негр Грэмп, сэр, – все они были в баркасе, когда тот затонул. Клэй был убит в первый день…

Хорнблауэр кивнул: он помнил безголовое тело на шканцах.

– …Джон Саммерс, подштурман, Генри Винсент и Джеймс Клифтон, боцманматы, убиты вчера. Дональд Скотт Гэлбрейт, третий лейтенант, лейтенант морской пехоты Сэмюэль Симмондс, мичман Говард Сэвидж и еще четыре уорент-офицера ранены вчера.

– Гэлбрейт? – переспросил Хорнблауэр. Эта новость помешала ему задуматься, какая же будет награда за список потерь в сто семнадцать имен, если до него капитанов возводили в рыцарское достоинство не более чем за восемьдесят убитых и раненых.

– Очень плохо, сэр. Обе ноги раздроблены до колен.

Гэлбрейту выпала участь, которой Хорнблауэр страшился для себя. Потрясение вернуло Хорнблауэра к его обязанностям.

– Я немедленно спущусь к раненым, – сказал он, но тут же одернул себя и внимательно посмотрел на первого лейтенанта. – Как вы сами, Буш? Вы выглядите неважно.

– Со мной все отлично, сэр, – запротестовал Буш. – Я часок отдохну, когда Джерард придет меня сменить.

– Ладно, как хотите.

Под палубой, в кубрике, было как в Дантовом аду. В темноте поблескивали четыре масляные лампы, красновато-желтый, пробегавший по палубным бимсам свет, казалось, лишь сгущал тени. Было нестерпимо душно. К обычным запахам застоявшейся воды и корабельных припасов добавилась вонь от тесно лежащих раненых, от коптящих ламп, едкий пороховой дым, так и не выветрившийся со вчерашнего дня.

Жар и вонь ударили Хорнблауэру в лицо. Через пять минут он взмок, словно его окунули в воду, – такой горячий и влажный был воздух.

Таким же плотным, как воздух, был шум. Слышны были обычные корабельные шумы – скрип и стон древесины, шептание такелажа, передаваемое через руслени, гул моря за бортом, плеск переливающейся в трюме воды, монотонное лязганье помп, отдающееся в обшивке. Но все это звучало лишь аккомпанементом к звукам кокпита, где семьдесят пять раненых стонали, рыдали, вскрикивали, ругались и блевали. Вряд ли грешники в аду находятся в условиях более ужасающих или терпят большие муки.

Хорнблауэр нашел Лори. Тот стоял в темноте и ничего не делал.

– Славу богу, вы пришли, сэр. – По голосу было ясно, что с этого момента Лори всю ответственность целиком и полностью перекладывает на плечи капитана.

– Сделайте обход вместе со мной и доложите, – коротко приказал Хорнблауэр.

Все это было глубоко ему неприятно, однако обратиться в бегство, как подсказывал инстинкт, он не мог, хоть и был на корабле практически всемогущ. Дело надо было делать, и Хорнблауэр знал: раз Лори доказал свою никчемность, никто лучше него самого не справится. Он подошел к ближайшему раненому и в изумлении отпрянул. Дрожащий свет фонаря освещал классические черты леди Барбары. Она стояла на коленях рядом с раненым и губкой вытирала ему лицо.

Хорнблауэр был изумлен, шокирован. Лишь много лет спустя Флоренс Найтингейл доказала, что женщины могут и должны ухаживать за ранеными[15]15
   Флоренс Найтингейл (1820–1910) – британская общественная деятельница, сестра милосердия, которая во время Крымской войны вместе с другими сестрами милосердия и монахинями отправилась работать в полевые госпитали.


[Закрыть]
. Для человека со вкусом невыносимо было даже помыслить, что женщина может работать в больнице. «Сестры милосердия» трудились там ради спасения души. Вечно пьяные старухи помогали роженицам и иногда ухаживали за больными. Но с ранеными дело имели исключительно мужчины – мало того, мужчины, ни на что иное не годные, которых принуждали к этому, как принуждали чистить гальюны, – ввиду полной никчемности или в наказание. Хорнблауэра едва не стошнило, когда он увидел, что леди Барбара касается грязных тел, крови, гноя и блевотины.

– Не делайте этого! – хрипло выговорил он. – Уходите отсюда. Идите на палубу.

– Я уже начала, – отвечала леди Барбара безразлично. – И не уйду, пока не закончу.

Ее тон исключал всякие возражения. Точно так же она могла бы сказать, что у нее насморк, который придется терпеть, пока не пройдет.

– Тот джентльмен, который здесь за главного, – продолжала она, – не знает своих обязанностей.

Леди Барбара не считала, что ухаживать за ранеными благородно. Для нее это было занятие еще более низменное, чем штопка или готовка (и тем и другим изредка, по необходимости, утруждала она в путешествиях свои длинные пальцы). Однако она нашла дело, которое исполняется недолжным образом, дело, которое никто лучше нее сделать не может, притом что для блага королевской службы надлежит его делать хорошо, и приступила к нему с той же самоотверженностью, с тем же небрежением к своим удобствам и вниманием к мелочам, с какими один ее брат управлял Индией, а другой – сражался с маратхами.

– У этого человека, – продолжала леди Барбара, – щепка под кожей. Ее надо немедленно извлечь.

Она указала на волосатую и татуированную матросскую грудь. Под татуировкой был огромный черный синяк от грудины до правой подмышки. Подмышечные мускулы явственно выпирали под кожей. Леди Барбара положила на них пальцы, матрос застонал и задергался. В морском бою раны от щепок составляют значительную часть ранений. Зазубренные куски древесины нельзя извлечь через то же отверстие, через которое они вошли. В данном случае щепка прошла вдоль ребер, разрывая и увеча мышцы, и в конце концов оказалась под мышкой.

– Вы готовы? – спросила леди Барбара несчастного Лори.

– Ну, мадам…

– Если вы этого не сделаете, сделаю я. Не глупите же.

– Я прослежу за этим, леди Барбара, – вмешался Хорнблауэр. Он готов был пообещать что угодно, лишь бы она ушла.

– Очень хорошо, капитан.

Леди Барбара встала с колен, но явно не собиралась удалиться, как пристало даме. Хорнблауэр и Лори переглянулись.

– Ну, Лори, – хрипло сказал Хорнблауэр. – Где ваши инструменты? Эй, Уилкокс, Хадсон. Принесите ему чарку. Ну, Уильямс, мы сейчас вынем из тебя эту щепку. Тебе будет больно.

Хорнблауэр с трудом сдерживал гримасу отвращения и страха. Он говорил отрывисто, чтобы скрыть дрожь в голосе. Все это было ему отвратительно. Уильямс хоть и крепился, но корчился, пока ему делали надрез. Уилкокс и Хадсон ухватили его за руки и придавили к палубе. Он протяжно заорал, когда из тела начали вытаскивать длинный черный кусок дерева, потом обмяк, потерял сознание и уже не стонал, когда Лори неумело сшивал иглой края надреза.

Губы леди Барбары были плотно сжаты. Она следила, как Лори безуспешно пытается перевязать рану, потом без единого слова шагнула вперед и взяла тряпье из его рук. Мужчины зачарованно следили, как она, одной рукой крепко держа Уильямса под спину, другой обернула бинт вокруг его тела и прочно привязала к ране быстро краснеющую ветошь.

– С ним пока все, – сказала леди Барбара, вставая.

Хорнблауэр провел в духоте кокпита два часа, обходя раненых вместе с Лори и леди Барбарой, однако часы эти были вовсе не так мучительны, как могли бы быть. Едва ли не сильнее всего тяготился он собственной беспомощностью – и вот неосознанно переложил часть ответственности на леди Барбару. Она продемонстрировала такие несомненные способности и такое бесстрашие, что явно именно ей, и никому другому, следовало поручить раненых. Когда Хорнблауэр обошел всех и пять только что умерших вынесли наружу, он посмотрел на нее в дрожащем свете крайней в ряду лампы.

– Не знаю, как и благодарить вас, мэм. Я обязан вам не меньше, чем любой из этих раненых.

– Не стоит благодарностей, – отвечала леди Барбара, пожимая тонкими плечами. – Дело должно быть сделано.

Много-много лет спустя ее брат-герцог скажет: «Правительство должно продолжать работу», в точности тем же тоном. Ближайший к ним матрос махнул перевязанной рукой.

– Да здравствует ейная милость! – прохрипел он. – Гип-гип-ура!

Кое-кто из страдальцев присоединился к нему – печальный хор, слившийся со стонами и хрипами остальных. Леди Барбара неодобрительно помахала рукой и повернулась к капитану.

– Им нужен воздух, – сказала она. – Можно это устроить? Помню, брат говорил мне, что смертность в бомбейских госпиталях снизилась, когда там стали проветривать. Быть может, тех, кого можно двигать, перенести на палубу?

– Я это устрою, мэм, – сказал Хорнблауэр.

Просьба леди Барбары подкреплялась тем контрастом, который он ощутил, выйдя на палубу. Несмотря на палящее солнце, после спертой духоты кубрика тихоокеанский ветер освежал, как шампанское. Хорнблауэр велел немедленно спустить под палубу парусиновые вентиляционные шланги, убранные на время боя.

– Кое-кого из раненых, мистер Рейнер, – сказал он затем, – лучше вынести наверх. Найдите леди Барбару Уэлсли и спросите, кого именно.

– Леди Барбару Уэлсли, сэр? – удивленно и бестактно переспросил Рейнер. Он был еще не в курсе последних событий.

– Вы меня слышали, – буркнул Хорнблауэр.

– Есть, сэр, – поспешно отвечал Рейнер и нырнул вниз, боясь еще чем-нибудь разозлить капитана.

Так что, когда команда «Лидии» выстроилась по дивизионам и с некоторым запозданием после погребения мертвых прошло воскресное богослужение, по обе стороны главной палубы раскачивались койки с ранеными, а из вентиляционных шлангов приглушенно доносились жуткие стоны.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю