Текст книги "Духовные беседы (СИ)"

Автор книги: Сергий Мечев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

Отец Сергий Мечев

ДУХОВНЫЕ БЕСЕДЫ

Отец Сергий Менее (1892–1941) окончил историко-филологическое отделение Московского университета. В 1919 г. был рукоположен в иерея. После кончины о. Алексия был настоятелем храма на Маросейке. В 1929 г. арестован и выслан из Москвы. Погиб в заключении в 1941 г. Тексты бесед о. Сергия печатаются по записям прихожан храма.

1. О богослужении

Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!

Недавно мы праздновали праздник Пресвятой Девы, вхождение Ее во храм и, как Св. Церковь учит нас, вхождение это совершено для того, чтобы Ей во храме «воспитатися честно».

Это вхождение во храм, это приобщение к иной жизни, чем наша жизнь здесь, на земле, к жизни премирной было когда-то совершено Божией Матерью, и каждый из нас, каждый, кто живет в этом мире и верит во Христа, в свое время был введен во храм именно для того же, для чего вошла и Пресвятая Дева, – для того, чтобы в нем «воспитатися честно», для того, чтобы оставить эту жизнь и приобщиться к премирной, выйти из временного, – войти в вечное.

Когда мы говорим о богослужении и участвуем в нем, мы забываем о двух его сторонах: мы думаем, что мы пришли в храм для того, чтобы днесь, ныне вспомнить то или иное событие из жизни Господа, из жизни Богородицы или святых. А между тем Св. Церковь говорит нам о том, что наше богослужение, наше празднование не есть только воспоминание, но самое действительное, подлинное, возможное только через богослужение участие в этих событиях.

И не только мы принимаем участие в них, но богослужение имеет величайшее значение и для всего мира, для всей Вселенной.

Кроме того, в каждом церковном празднике – например, в только что бывшем праздновании Введения во храм Пресвятой Богородицы – участвуют и иные члены Тела Христова – «горняя сликовствует земным».

Вот эти два момента: момент неоторванности богослужения от Вселенной, от всего мира, и затем совокупление наше с миром горним – это есть те два основания, на которых возможно для нас здесь, в мире дольнем, приобщение к премирности, к вечности.

Когда мы в богослужении, в своих песнопениях обращаемся не только к верующим, не только к людям, но и ко всей Вселенной, то по церковному пониманию это не есть только слова, но подлинный смысл общения в Боге.

Если первый человек согрешил, если тем он внес грех в мир, в творение Божие, которое до того преисполнено было красоты и добра настолько, что Сам Творец любовался им, то, внеся грех в мир, он сам связал себя с миром и теперь постоянно связывает тем, что вновь и вновь вносит в мир грех.

Поэтому Св. Церковь не отделяет человека от мира, постоянно напоминая, что он связан с этой природой, которую он заразил и продолжает заражать грехом.

В тот момент, когда мы совершаем погребение Господа, в момент стояния перед Его гробом, когда нельзя говорить об образах и словесных украшениях, когда дело идет о плаче над Самим Господом, когда мы забываем, что мы живем вовсе не в тот момент, когда погребали Господа Иосиф с Никодимом, но, находясь в храме, духовно совершаем с ними это погребение, тогда с особенной силой звучат слова тропаря: «О горы и холмы, и человеков множества восплачитеся и вся рыдайте со Мною, Бога вашего Матерью».

Так Церковь как бы от лица Божией Матери или, вернее, Божия Матерь голосом Церкви призывает восплакать о Ее Сыне и Боге, лежащем во гробе, – «горы и холмы и человеков множества».

В Великую Субботу, богослужение которой совмещает в себе и гроб, и уже Воскресение, когда мы предстоим еще пред гробом Христа и вместе с тем слышим евангельское повествование о том, что не нашли Жены Мироносицы Тела Господа во гробе, Церковь с великим дерзновением взывает, обращаясь сначала к Ангелам, а затем к небесам и водам, к солнцу, луне и звездам небесным, к огню, студу и зною, к росе и инею и, наконец, к сынам человеческим: «Господа пойте и превозносите Его во веки».

И все это не в украшение, не в стиль, не в то или иное выражение отвлеченных понятий, ибо пред гробом Спасителя уста безмолвствуют, ибо в этой самой службе мы поем: «Да молчит всякая плоть человеча, и да стоит со страхом и трепетом, и ничтоже земное в себе да помышляет».

Нет, это есть верование Церкви. Церковь верует, что человек неразрывно связан с творением Божиим: если он радуется и ликует, если он очищается, то вместе с ним тем же ритмом духовным живет и ликует вся тварь.

Богослужение не имеет характера исключительно человеческого, относящегося к людям только, – оно совершается для всего мира и во всем мире находит себе отклик. Это сторона величайшей важности.

В день Богоявления, когда «днесь вод освящается естество», вода во всем мире освящается Иорданским освящением и освящает всех пьющих ее – всех верующих и неверующих, людей и животных.

Когда входишь в храм, то прежде всего чувствуешь себя частью вещной природы – ты самая совершенная из всех тварей, венец творения, но ты неразрывно связан со всей остальной тварью и, совершая богослужение, ты совершаешь его именно как часть, как венец Божьего творения.

Есть одно замечательное место в богослужении дня Богоявления, в котором эта связь так реально выражена, что маловерующему человеку оно может явиться величайшим соблазном: в конце часов поется тропарь, который обращен к Иоанну Крестителю.

Св. Церковь сознает, что ведь предстоит Крещение Господа, которое было когда-то на земле и ныне в Церкви совершается вновь, предстоит великое освящение Иорданское, а не частное освящение воды в храме. Кого же звать для совершения торжества? Конечно, того, кто прежде совершал это, кто крестил Господа. «Руку твою, прикоснувшуюся пречистому верху Владычню, с неюже и перстом Того нам показал еси, воздежи о нас к Нему, Крестителю, яко дерзновение имея много: ибо болий пророков всех от Него свидетельствован еси. Очи же твои паки Всесвятаго Духа видевшия, яко в виде голубине сошедша, воздвигни к Нему, Крестителю, и милостива нам соделай: и прииди, стани с нами, запечатали пение и предначинаяй торжество».

Если в это веровать серьезно, а Церковь не имеет в своем богослужебном опыте ничего того, чем богаты мы, чем богат мир временный, – она берет лишь то, что вечно, что действенно, что свято, – если веровать вместе с Церковью во все это, то с каким величайшим трепетом и благоговением надо подходить к богослужению!

В другом месте в день Сретения Господня мы просим о том, чтобы дщи Фануилева, т. е. Анна Пророчица, пришла и стала с нами:

«О дщи Фануилева. Прииди, стани с нами...»

Недавний праздник в честь Григория Декаполита говорит в одном из тропарей своего канона о том же в отношении памяти святых:

«Днесь с нами собор постников и преподобных веселится, патриархов и пророков в памяти твоей, блаженне, спразднуют нам Апостолы и Мученицы, с ними же поминай чтущих тя верно, досточудне».

Вот эта связь наша с миром горним, это сликовствование небесных и земных дает ту величайшую силу, которая заключается в молитве богослужебной.

И для нас, кто подходит к молитве с этих двух сторон, кто верует, что мы, с одной стороны, участвуем в богослужении как часть видимого мира, не одни, а со всей природой и, с другой стороны, что и мир Ангельский совокупляется в праздновании с нами, – для тех понятно, сколь дерзновенна Церковь; она не говорит: «Давайте вспомним, как это было – как родился Христос, как Он крещен был, как преобразился, распят, предан и погребен был Господь». Правда, иногда она говорит и об этом: «Днесь собравшися воспоим то-то и то-то» или: «Днесь восхвалим того или иного святого», – поется в некоторых стихирах, канонах, тропарях, но no-преимуществу Церковь говорит другое: «Днесь благоволения Божия предображение...», «Днесь Дева вводится во храм». «Ныне вся исполнишася света, небо же и земля, и преисподняя: да празднует убо вся тварь востание Христово, в Нем же утверждается», – говорит пасхальный канон.

Днесь, а не когда-то тогда, нет, в это время, в эту минуту, когда совершается богослужение.

Это дерзновение Церковь имеет потому, что в самой себе она есть не временная, а вечная, она вне мира, выше его, она премирна.

Церковь дерзновенна потому, что не мы только совершаем богослужение, мы, собравшиеся здесь, являемся (как люди) высшей частью видимого мира, но мы веруем и надеемся, что силы небесные с нами невидимо служат, мы веруем и уповаем, что через богослужение мы в XX веке имеем возможность соприкоснуться в богослужении и молитвенном озарении с давно бывшими событиями, соприкоснуться и участвовать в них как в вечности.

Вот эта-то связь с миром горним и миром видимым и есть то величайшее, что делает богослужение не воспоминанием, не простым переживанием, может быть и очень хорошим, но временным и индивидуальным, но вечностью, что объединяет всех и вся – мир видимый и невидимый – и здесь, в Церкви, те люди, которые не жили тогда, когда совершались те великие события, теперь участвуют в них, приобщаются к ним как к вечности.

Это общение осуществляется (в той или иной мере) в зависимости от того, проходил ли человек «честно» свое воспитание. Мы должны воспитываться здесь, воспитывать свой слух, зрение, обоняние, осязание, вкус, воспитать в условиях премирности, привременности.

Об этих условиях я и буду говорить вам в будущий раз.

Аминь

2. О жизни в богослужении и о приобщении к вечности

Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!

Св. Церковь учит нас тому, чтобы мы, живя здесь в мире, приготовляли себя к вечности, будучи здесь еще в жизни временной, приобщались к жизни вечной.

И вот это приготовление к жизни вечной прежде всего для нас, верующих, совершается в храме, совершается в богослужении, ибо в богослужении мы, оставляя временное, приобщаемся к вечности, оставляя все то, чем в мире мы живем, приобщаемся к тому, что существовало от века, затем дано было во времени и теперь дается нам опять во времени, но как вечное.

Если мы праздновали недавно праздник нашего храма, то, может быть, полезно разобраться в тех особенностях, в которых мы здесь совершаем, вернее при Батюшке[1]1
  Т. е. при протоиерее Алексее Мечеве.


[Закрыть] совершали, свое приготовление к вечности.

Есть два способа спасения, два пути, как говорят. Есть путь жизни в миру и путь иноческий, путь монастырской жизни.

Когда начинаешь думать о том, что главное в жизни христианина, то, может быть, самым правильным было бы ответить словами песнопения, прославляющего св. угодников Божиих за то, что они, будучи в мире, пожили «премирно», т. е. находясь в нем, были выше его. Они не только в минуты богослужения, но и во все минуты своей жизни приобщались к вечности, к Богу, хотя вместе с тем жили и во времени, хотя бы ничем не отличались от других людей как по своим занятиям, так и по своему внешнему отношению к другим людям, – и тем не менее «пожили привременно и премирно». И вот есть два пути – путь иноческий, путь, который обычно так и рассматривается, как ведущий входящих в него к отречению от мира, ведущий к тому, чтобы человек пожил «премирно в мире», изымающий его из мира и поставляющий его в другие условия в отношении молитвы, покаяния и послушания.

И есть другой путь, который до известной степени является для многих путем лукавым. У нас смотрят так: «Да, вот есть там спасающиеся за стеной монастырской, а мы уж как-нибудь. Там монахи совершают свои подвиги и дела, а мы должны помнить только день субботний во «еже святити его; шесть дней делай, и сотвориши в них вся дела твоя; в день же седьмый, суббота Господу Богу твоему». Если в воскресные дни приходской храм собирает верующих, то это и есть то великое и единственное делание, которое должно здесь совершаться и заменять для мирян делание монаха. В другое время могут и не ходить». Зачастую так и смотрели, так и смотрят – кто-нибудь, как-нибудь, когда-нибудь ходил в праздничные дни в храм – и этим все ограничивалось; и с этим хождением в храм не было никакой связи у остальных шести дней труда.

А между тем вы знаете, что, хотя народ, верующие люди и были отделены от иноческой жизни, они всегда понимали, что там, в монастыре, в богослужении, и в покаянии, и в послушании заключается дело спасения, дело не только монаха, но и мирянина.

В мире надо быть избранным от мира. «Аз избрах вас от мира», – говорит Господь Своим ученикам.

И в те монастыри, где духовная жизнь расцветала, замечалось стремление народа, тяготящегося отношением приходской Церкви, так шли многие в Оптину пустынь, в Зосимову, в Глинскую и в другие монастыри.

Там не только иноков, но и мирян, т. е. верующих, стремящихся в этой жизни приобщиться к вечной, окормляли великие старцы-подвижники. Вы знаете по примеру оптинских старцев, как все они, начиная с самых первых – Моисея, Антония, Макария, Иосифа, Леонида, не говоря уже о последних – Амвросии и Анатолии, – все они служили не только инокам, но и мирянам – всем тем, кто в условиях своей жизни хотел приобщиться к монастырскому деланию.

И все-таки была какая-то пропасть между миром и монастырем, куда можно было прийти только на несколько дней и даже часов, получить благодатный толчок, зарядиться духовно.

А между тем жизнь говорила о том, что некоторые люди стремятся не только на время приобщиться к этому богослужению, в котором есть вечное.

Мы знаем, что в наше время в значительной степени богослужение в приходских храмах искажено: одна праздничная служба, одно богослужение похоже на другое, потому что все то, что затрудняет и не развлекает, выпускается, а взамен того вставляются совершенно неподходящие по ходу богослужения концертные песнопения, и из богослужения делается не приготовление к вечности, а к той же самой жизни, от которой должен бежать христианин, в отношении которой он должен «премирным» стать.

Я не говорю уже о богослужении будничном, которое должно совершаться каждый день не потому, что каждый должен и приходить каждый день, – но каждый должен знать, что в это время совершается богослужение в том храме, где вот я молюсь и, когда мне можно, я приду. Здесь богослужение, как вечность, остается.

И вот Батюшка, понимая все это, сделал то, что у многих прежде всего вызывает смущение и осуждение. Он понимал, что надо дать верующим богослужение настоящее, подлинное, не суррогат, не имитацию, богослужение вечное, заключающееся в богослужебном православном опыте. Без такого богослужения немыслимо и христианское делание. Здесь прежде всего берется не практика приходского храма или даже монастыря, а богослужение по тем книгам, по которым оно должно совершаться, и оно начинает совершаться изо дня в день, начинает совершаться и вечером и утром – при изумлении одних, смущении других и, может быть, насмешках третьих, начинается подлинное приобщение к вечности через богослужение.

А затем начинается подлинная духовная жизнь, которая, казалось, не могла быть в миру. Батюшка работает над нами как духовник и как старец, он начинает ту работу духовного устроения, к которому стремились многие и многие русские люди и которое раньше они получали только в обстановке монастыря, и им казалось, что иначе быть не могло.

Батюшка исходил не из теории, а из жизни, из знания человеческого сердца. Он очень хорошо понимал жизнь и в своем духовном творчестве, в своем духовном созидании, которое он проявлял так неожиданно и часто не так, как бы мы хотели, – он исходил из подлинного знания человеческой души и той обстановки, в которую мы все поставлены.

Он начинает свою работу духовника и старца, начинает с того, что было лишь мечтою или могло быть получено только на несколько часов, на несколько дней в монастыре, и в своей работе. Он исходил не из духовной традиции, к которой, как и сам он не раз говорил, он не был приобщен, а исходил из величайшего знания человеческой души и жизни.

И когда много лет спустя после начала своей деятельности встретился Батюшка с отцом Анатолием Оптинским, то оказалось, что они совершают не только одно дело, но и в духе одном – так вывел Батюшка свой корабль.

Все, кто знал их обоих, могут только изумляться тому, насколько разительно было сходство этих душ в их выявлении, их творческое христианское начало. Батюшка попал именно туда, куда вела великая и давно осуществлявшаяся традиция оптинского старчества.

Многих соблазняло, что в приходском храме началось такое делание: «что это вы там делаете, что это у вас там делается, совсем непохоже на то, что есть в других приходских храмах». От многих приходилось слышать: «Что вы там делаете – ведь у вас приходский храм, а вы и служите каждый день, и народ принимаете».

Многие священники смущались и смущаются частым причащением Св. Тайн, а между тем именно в этом и заключал Батюшка подлинное духовное развитие человека.

Если Церковь есть Тело Христово, то понятно, что говорит Василий Великий, что «из всех церковных собраний самое великое есть то, на котором причащаются Св. Тайн».

Батюшкина практика такова, что у каждого своя мера – кто должен приобщаться раз в месяц, кто раз в неделю, кто несколько раз в неделю, а кто, может быть, и каждый день, – ибо Батюшка в этом был не теоретик, а великий практик и каждому давал то, что ему нужно.

Вот что пишет Василий Великий о мере причащения – не подвижнику, не иноку, а просто благочестивой женщине Кесарии: «Хорошо и преполезно каждый день приобщаться и принимать Святое Тело и Кровь Христову, потому что Сам Христос ясно говорит: «Ядый Мою Плоть, и пияй Мою Кровь, имать живот вечный» (Иоанн, 6,54). Ибо кто сомневается, что непрестанно быть причастником жизни не иное что значит, как жить множайше. Мы причащаемся 4 раза каждую седмицу: в день Господень, в среду, в пяток и субботу, также и в иные дни, если бывает память какого святого» (Т. 6, писм. 89).

Вот практика не только первых времен, когда христиане приобщались почти ежедневно, но практика IV века, и говорит это один из самых строгих отцов Церкви. Оказывается, что для каждого из нас есть своя мера причащения, в зависимости от того или другого нашего состояния, и вот для себя и своей паствы Василий Великий берет эту меру – четыре раза в неделю.

Как в этом отношении, так и в отношении многого другого Батюшка стоял на совсем особом месте. Его задачей, часто говорил он с улыбкой, было «устроить мирской монастырь». Говоря так, он указывал, что вовсе не для иноков только является путь спасения, что это должно быть достоянием многих, всех. Многим было странно видеть, как Батюшка так радостно совершал таинство брака – Батюшка, который ввел у себя так много от монастыря.

Надо в мире жить премирно, пользоваться им, но, по словам Апостола, как бы не пользуясь. Батюшкиной задачей было, чтобы каждый в меру своих сил, в меру своего того или иного семейного или служебного положения приобщался к вечности, к той великой школе, которая заключается в богослужении.

В принятии Св. Тайн он подлинно вводил всех в Церковь Христову, в Тело Христово.

Многие противопоставили ему какие-то свои правила относительно того, что можно приобщаться только раз или четыре раза в год или через 40 дней. Но Батюшка отлично понимал значение Таинства Причащения и каждому из нас давал то, что ему было нужно.

И он часто говорил: «Ты должен помнить о своих обязанностях по дому, по службе, ты должен за послушание делать то, что требует от тебя служба или семейные обязанности. В каком бы положении ты ни находился, ты должен помнить, что ты работаешь для вечности, для Христа, для Бога. Им, Иисусом Христом Сыном Божиим, должно освещаться каждое дело. А вот когда ты приходишь в храм и входишь в молитву, тогда ты получаешь великую силу, достигаешь высшей премирности, в мире живя».

Потому так часто говорил Батюшка: «Ходите в храм, ходите в церковь, сколько можете». Но вместе с тем матерям, которые бросали своих детей и уходили в церковь, он запрещал это делать: «Ты помнишь, как в монастыре бывает, тебя пошлют на кухню, идет литургия, а ты не можешь на ней присутствовать, потому что по окончании ее придет братия в трапезу и ей должен быть готов обед. Оставайся дома, а я за тебя буду молиться, и все верующие вознесут за тебя свои молитвы».

Это не значит, что не надо ходить в храм: я знаю, что надо было бы быть в храме, но из-за совершения того дела, которое делается моей обязанностью, из-за послушания, совершаю эту работу не только в будни, но, может быть, и в праздники.

Батюшка говорил нам о том, что каждое наше дело есть послушание, данное нам от Бога, и на это наше послушание Батюшка нас с такой любовью и ласкою благословлял.

Батюшка учил нас не временному, а вечному, и он своей жизнью показал, что он был для нас всем.

У него получал утешение и наставление и инок, и тот, кто едва приполз в Церковь, стоит у ее порога, во многом еще не разбирается, не понимает ничего, – а Батюшка уже его душу знал. Эта всеобъемлемость поражает, когда мы подходим к Батюшке и к его делу.

Этот храм, такой тесный и маленький, явился тем храмом, где свободно и просторно каждому. Каждый из нас, на какой бы высоте духовной жизни он ни стоял, берет по своей мере из того, что совершалось в этом храме, ибо все здесь, все премирно, привременно и ничего не тянет к «миру».

И вот, братья и сестры, мы должны помнить ту обязанность, которую Батюшка возложил на нас. Давайте помнить, что он дал нам новую форму духовной жизни, дал нам, мирянам, возможность через богослужение приобщиться к тому истинному, настоящему, подлинному христианскому опыту, который давался только в иноческой обстановке, куда не всегда можно было проникнуть, куда нельзя было приобщить всех.

Батюшка приобщал к нему всех приходивших к его окормлению. Он вмещал всех – и уже восшедших, и восходящих, и только желающих войти.

Да не смущаются сердца тех, кто находится в том или ином устроении. Помните, что жизнь и делание, которое мы делали и делаем здесь, не есть делание надуманное, а дело великого опыта, великого понимания человеческой души.

И вот почему нам так легко стоять в этом храме, хотя мы и грешные люди. Мы можем сказать прямо, не являясь ни теми людьми, которые себя хвалят, ни теми, кто себя унижает: мы имеем духовную почву под ногами, и ее дал нам Батюшка, он поставил нас в такие условия, он открыл нам то, что было закрыто, заперто в монастыре.

Он это сделал по своей великой любви, он сказал: «И вы все это можете иметь, я приобщаю вас к этой радости духовной жизни».

Аминь

3. О чтении и разумении Священного Писания

Во имя Отца и Сына и Святаго Духа!

Один из отцов древнего Патерика, говоря о Священном Писании, выразился так: «Святые Отцы, жившие прежде, писали Св. Писание и исполняли его; другие, жившие после них, тоже писали Св. Писание, но исполняли его лишь наполовину. А вот пришел род сей – переписал Писание и положил его на окно».

Вот это и есть слово обличения для нас, которые к Св. Писанию именно так и относятся. Мы или, вернее, род наш, не только смогли переписать Писание, но его перепечатали в великом множестве книг, и, однако, мы его положили на окно, или на стол, или на полку, – этим и ограничились.

И постоянно приходится наблюдать не только среди верующих, но и среди нас, священников, подобное отношение к Св. Писанию.

Впрочем, и среди нас есть и такие, которые читают и стараются изучить Св. Писание, однако и эти впадают, как говорят Св. Отцы, «в великое искушение». Они, читая Св. Писание, воспринимают его не в истинном разумении, а своим собственным разумом.

Марк Подвижник говорит об этом так: «Закон свободен научать всякой истине, и многие читают его по-своему, но немногие разумеют по мере того, как исполняют заповеди...»

Как же это так? Как же это читать по своему разумению, что написано в этом Законе, в Писании? Вот тот же Марк Подвижник и говорит нам, что Закон читается «с помощью истинного разумения». Не с помощью своего разумения, которое у каждого может быть различно, а с помощью «истинного разумения», а разумевается через исполнение заповедей, т. е. по мере исполнения заповедей.

«Не нагим словом, а потом и трудами поучаются познанию Божественных истин», – говорит Иоанн Лествичник. Не нагим словом, стало быть, не словесным изучением, а потом и трудами. «Старайтесь, – говорит тот же подвижник, – научаться разуметь делами Писание, более от трудов, а не из одних книг».

И Христос, когда учил, не давал Своим ученикам и тем, которые за Ним следовали, читать те или иные книги. Он говорил: «Приидите ко Мне вси труждающиеся и обременнии... и научитеся от Мене, яко кроток семь и смирен сердцем: и обрящете покой душам вашим...» Это то же самое, о чем говорит и Марк Подвижник: «Слово Божественного Писания ты читай делами, а не многословием или тщеславясь своим простым пониманием».

Мы, которые так далеки от дел, далеки от того, чтобы читать Божественное Писание делами, идем как раз по другому пути – мы если и изучаем Св. Писание, то подходим к нему со стороны простого понимания, со стороны, как говорит в другом месте Марк Подвижник, «своего собственного разумения».

А между тем Закон Божий открывается нам по мере того, как мы входим в него своими делами. Вот почему Св. Подвижники и говорят нам, что нужно изучать не «нагим словом», а научиться познанию Божественных Истин потом и трудами. А так как мы, вернее, те из нас, которые изучают слово Божие, которые любят читать, подходят именно с этой стороны, со стороны своего собственного разумения, со стороны простого словесного книжного понимания, поэтому мы впадаем в ту ошибку, от которой предупреждали нас Св. Отцы.

Иоанн Лествичник говорит, что вновь начинающие духовную жизнь особенно подвергаются великой опасности, толкаемые злым духом, толковать Св. Писание.

Этот соблазн действует прежде всего на две категории людей: с одной стороны, на тщеславных, которые именно по своему тщеславию и хотят знать Св. Писание и потому толкуют его по своему собственному, а не по истинному разумению, толкуют его не делами, а словесно, по своему простому разумению. «Они (злые духи), – говорит Иоанн Лествичник, – и делают это в сердцах тщеславных».

И есть еще одна категория людей, или род людей, впадающих в этот соблазн. Это те, которые обучены внешним наукам. Эта обученность внешним наукам часто толкает их на изучение Св. Писания и толкование его путем внешнего простого понимания.

Именно по этим причинам 7-й Вселенский Собор указал на то, что в Церкви Св. Евангелие преемственно переходит от одного Св. Отца к другому, т. е. преемственно передается в своем толковании именно от одного «делателя» к другому.

«Кто сотворит и научит, тот велий наречется в Царствии Небесном».

Теперь понятно, стало быть, почему в Церкви не представляется возможным каждому иметь свое разумение Св. Писания. Это разумение может быть у каждого свое, оно может быть не истинным и может быть основано только на чисто внешнем восприятии Закона, на его простом понимании, на том или ином тщеславном подходе к нему или на применении тех или иных внешних наук.

А Св. Отцы говорят: «Слово Божественного Писания читается делами, а не многословием, тщеславием или простым пониманием». Все это – многословие, тщеславие и простое понимание – не есть истинное понимание в целом.

И потому в отношении учителей Церкви Церковь признает таковыми – отцами и учителями – не всякого, а руководствуется именно этим применением дел'а, о котором я только что говорил.

Максим Исповедник так говорит об этом: «Много нас говорящих, да мало делающих». И далее о том, каким образом говорящий может исказить Св. Писание, не зная его, не изучая его своими делами в угоду своей беспечности. Он говорит, что многие являются повинными в перетолковании Слова Божия в силу того, что делаются должниками своего собственного разумения. «Никто не должен, – говорит он, – искажать слово Божие в угоду своей беспечности, а лучше исповедать свою немощь, не скрывая истины Божией, дабы в связи с преступлением заповедей не сделаться повинным в перетолковании Слова Божия».

Так учит Максим Исповедник. И мы знаем, что многие великие подвижники, которые вначале имели именно большое, а может быть, слишком большое обучение внешним наукам, сами закрыли для себя толкование Св. Писания. Так, например, Арсений Великий был поистине одним из величайших образованных людей своего времени, и, однако, мы знаем, что он никогда не толковал Св. Писания, хотя и имел к тому полную возможность. Вот поэтому он и может быть поставлен в пример тому месту из учения Иоанна Лествичника, где он говорит, что обученные внешним наукам больше всего подвержены соблазну в отношении изучения и толкования Слова Божия.

Стало быть, подходя к Слову Божию, мы должны прежде всего помнить, что если мы желаем изучить Слово Божие, если мы желаем его читать, то мы должны его читать своими делами, а не тщеславиться простым пониманием. Если мы будем думать, что все эти заповеди мы не должны проводить в жизнь, а только указывать на них другим, что в Слове Божием написано то-то и то-то, что мы должны быть такими-то и такими-то, нам смогут задать вопрос: «А сами-то вы делаете так или нет?»

И вот: «Кто же читает поистине Св. Писание? – задает вопрос Марк Подвижник. – Те, которые не считают себя должниками всех Христовых заповедей, читают Закон Божий только телесно, не разумея его».

Вот мы все не считаем себя должниками всех заповедей Божиих, а если мы и изучаем Св. Писание, то мы просто накапливаем те или иные знания нашего Божественного Закона. А между тем это знание только тогда принесет нам пользу и тогда станет знанием истинным, а не ложным, когда будет основано не на простом своем собственном понимании и разумении, а на истинном, когда оно будет сопровождаться делами.

«Кто мало делает, – говорит Марк Подвижник, – ухищряется и говорит одни слова – тот богатеет неправильно, и труды его, по Писанию, «в дом чуждого войдут». Стало быть, напрасно он ухищряется и говорит о Писании – это только одни слова, и напрасно он думает, что богатеет, но не «в Бога» богатеет, и никакой пользы от своего знания он не получит, ибо это есть не истинное знание, потому что оно не сопровождается делами, а «Слово Божественного Писания познается делами».

Как же нам разуметь Божественный Закон и как же понимать Его, т. е. понимать то, что мы читаем? Понимаем мы тогда, когда «делами читаем Божественный Закон». Если мы мало-помалу начнем делание во Христе, тогда мало-помалу будут открываться Тайны Божий, заключенные в Св. Писании. Но так как мы немощны, нам трудно идти по этому пути одним, нам нужно воспользоваться тем, что мы можем взять у тех, которые не только учили, но которые прежде всего сотворили, – и вот у них мы и получим то, что нам нужно.

Вот почему, повторяю, Церковь в лице 7-го Вселенского Собора говорит о том, что Евангелие преемственно передается в Церкви от одного Отца к другому.