Текст книги "Шахта. Ворота в преисподнюю"

Автор книги: Сергей Саканский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 9 страниц) [доступный отрывок для чтения: 4 страниц]

– Бластер? – удивилась Настя.

– Ты что – фантастики не читала?

– Читала, конечно, а что?

– Я имел в виду серебристый пистолет. С легкой руки писателя Роберта Хайнлайна их называют бластерами. Оружие будущего.

Настя раскрыла сумочку и выложила пистолет на стол.

– Уж не хочешь ли ты сказать, что Человек-месяц – это гость из будущего?

– Нечто вроде того, – пробурчал Свят, вдруг с неприятным чувством подумав, что «сенсация» звучит как-то не так, если он слышит ее извне. – Во всяком случае, этой теории ничто не противоречит.

– Ага. В это можно верить или нет, как в Бога.

– Бога может и не быть, а вот перемещений во времени категорически еще никто не отрицал. Если Человек-месяц и тогда, и сейчас совершал командировки в нашу реальность? Немудрено, что он не изменился, ведь для него между событиями могли пройти какие-то дни или даже часы. Это не обычный пистолет, между прочим…

Свят взял в руки серебристое оружие.

– В таком случае, этот путешественник застрял в нашем времени надолго, – проговорила Настя весело и зло. – Прибыл сюда на машине Уэллса. Нанял в подмогу местную шпану. Не справился с заданием. В итоге получил пулю из своего же пистолетика.

– В этом пистолетике нет пуль, – Свят осторожно вертел его в руках. – Ни предохранителя, ни магазина. Только курок.

Свят заглянул в ствол. Как он и думал: имитация. Дульная часть заканчивалась в двух сантиметрах от обреза отверстия.

– Эта штука просто хлопает, – сказал Свят. – Ее поражающее действие заключается в чем-то другом.

Настя помолчала.

– Человек-месяц от этого действия впал в кому, – затем сказала она, будто размышляя вслух. – То же самое произошло и с нашими родителями.

По-твоему выходит, что они не были убиты, а их зачем-то забрали в будущее? И они до сих пор живы и молоды? Это и впрямь фантастика.

– Хочется в это верить, – сказал Свят. – Но так не бывает, увы. Я не помню никаких серебристых.

– Но я помню! Ты был маленький. В доме темно… А дяде Бобе в Днепропетровске тоже передали такой пистолет.

Свят помолчал. Проговорил, вздохнув:

– Набредили мы с тобой изрядно. Я видел, как застрелили моих родителей. Дом загорелся. Думаю, то, что осталось от них, похоронили на местном кладбище. Я хочу найти их могилы.

– Нет же никаких могил! Тела моих родителей просто исчезли. Значит, и твоих – тоже.

– Но в моем доме начался пожар. Может быть, они не успели утащить тела? Эти гости из будущего или кто там… Тогда останки матери и отца должны покоиться на кладбище. Что бы там ни было, сегодня же мы узнаем об этом. Наверное, автобусы и маршрутки ходят здесь часто…

Сумасшедший дом и кладбище

Когда старый террикон шахты возник на горизонте – еще туманный, синий, едва различимый на фоне неба – у Свята, что называется, защемило сердце. Да, он узнал его: две макушки и ложбинка. Недаром его прозвали Верблюдом. Сейчас Верблюд зарос травой и небольшими деревьями, что проявилось вблизи. Не синим он уже выглядел, как издали, а темно-зеленым.

Маршрутка въехала в поселок, Святу казалось, что он движется по пространству какого-то детского сна. Те же самые улицы, узкие и кривые, вползающие на холм, словно змеи. Те же самые дома, порой уродливо наращенные модными черепичными башенками или прозрачными оранжереями. Где-то белеют стеклопакеты новых окон, кто-то обзавелся спутниковыми тарелками, но общий абрис шахтерского поселка был неистребим.

Как и угольная пыль… Когда машина остановилась на автовокзале и они сошли, он почувствовал этот знакомый запах, мазнул пальцем по перилам и увидел на пальце темный овал. Новая шахта, с меньшим терриконом, еще черным, сейчас работала.

Святу очень хотелось найти то место, где стоял его дом, но он думал, что это лишнее для дела, за которым они приехали – просто его неуместная мужская сентиментальность.

– Я хочу посмотреть свой дом, – вдруг заявила Настя.

Свят улыбнулся, лишний раз подумав, как же они похожи с этой удивительной женщиной.

– Я тоже, – признался он. – Мой дом был вверх вот по этой улице, я хорошо помню.

– А мой – по другую сторону холма. – Мы просто поднимемся и спустимся, сделаем небольшой крюк.

На месте сгоревшего дома теперь построили другой – двухэтажный кирпичный коттедж с высокой трубой, приращенной к наружной стене. Значит – не печь, а камин, как на Западе, стильно: ведь печные трубы возводят внутри дома.

Пятиэтажка Насти была в плачевном состоянии – один балкон даже обвалился, из кладки торчали зубья арматуры, дверь обрывалась в пустоту. Вдруг Свят увидел, что Настя плачет. Он обнял ее.

– Ничего, – сказала она, смахнув мизинцем слезу. – Ерунда, пройдет. Займемся-ка делом. Дядя Боба – это наш ключ. Найдем дядю Бобу, узнаем всё.

– Если он, конечно, еще жив, – сказал Свят. – Ему сейчас должно быть за семьдесят…

– Вот и найдем каких-то то его ровесников… Стариков или старушек.

Двух старушек они отыскали прямо во дворе Настиной пятиэтажки. Они шли, вероятно, из магазина, постукивая одинаковыми палками по замшелому асфальту, с пакетами на локтях.

– Я их знаю, – сказала Настя. – Эти женщины не всегда были старушками.

Узнавание не было взаимным: просто какая-то стильно одетая дама подошла к мирным поселянкам, учтиво поздоровалась и спросила:

– А вы случайно не знаете, где живет дядя Боба?

– А на что он тебе? – недружелюбно спросила одна, а другая поддакнула:

– Дядю Бобу все знают, только вот недоступен он теперь.

– Умер! – вырвался у Свята досадный возглас.

– Да нет, – с хитрым прищуром ответила первая старушка.

– В дурдоме он, – хохотнув, уточнила вторая. – Абонент временно недоступен.

Но «абонент» нашелся на удивление быстро. Всё было близко в этом маленьком поселении. Пожилые женщины, хоть и с трудом, но вспомнили фамилию дяди Бобы – Смуров. Территория психушки была обнесена высоким забором с колючей спиралью поверху. Настя боялась, что их просто не допустят к Смурову: столь жутко выглядела эта коричневое кирпичное здание с окнами, забранными мелкой решеткой, но охранник всего лишь сделал им беглый фэйс-контроль и щелкнул замком пропускающей вертушки. Фактически, в отличие от привычного киношного образа, дурдом оказался самой обыкновенной больницей, с той лишь разницей, что здешних больных не выпускали за ее пределы. Впрочем, были и другие отличия. Например, внутрь посетителей не допустили: оставили ждать в специальной комнате, отведенной для встреч с больными.

– Просьба к вам будет одна, – сказала медсестра, которая провожала их. – Говорите с ним о чем угодно, только не произносите слова «шахта».

– Шахта? – вздрогнув, переспросил Свят.

– Шахта, шахта – подтвердила девушка. – Не говорите ему о шахте и не спрашивайте. А то… В общем, не говорите это слово и все.

Ждать пришлось довольно долго. Помещение с деревянными скамьями и облупленной батареей наполняла какая-то теплая вонь – так пахнет давно не стиранное полотенце.

– При чем тут шахта? – спросила Настя.

– Знать бы… – сказал Свят. – Будем придерживаться нашего плана.

План, разработанный наспех, пока они, по указанию смешливых старушек, перешли балку и поднялись по неширокой улице прямо к зданию психбольницы, состоял в том, чтобы наврать дяде Бобе Смурову о дальнем родственнике из Днепропетровска, который, будучи на смертном одре, передал для дяди Бобы одну вещь. Свят хотел упомянуть Днепропетровск и показать Смурову серебристый пистолет. Иных зацепок у них не было. Правда, теперь, благодаря медсестре, на их вооружение поступило еще одно слово…

– Днепропетровск? – визгливым голосом произнес дядя Боба. – Не знаю никого в этом городе. Скверный городишко!

– Это очень красивый город, – мягко возразила Настя. – Зеленый, цветущий, с множеством маленьких фонтанов.

Дядя Боба был когда-то веселым и рыжим. Смуров, который сидел перед ними и постоянно кутался в синий больничный халат, будто ему было холодно, оказался угрюмым, враждебно настроенным стариком. И совершенно лысым.

– Был я в этом красивом… – он вдруг нехорошо рассмеялся, его глаза вылезли из орбит. – Ха-ха-ха! Я от бабушки ушел, я от дедушки ушел, а о тебя, крокодил, и подавно уйду!

– О чем он говорит? – обернулась Настя к Святу.

Он качнул в ее сторону ладонью, переключая инициативу на себя.

– Что там какой-то Днепропетровск, дядя Боба! – сказал он. – Многие люди гутарят о тебе с уважением. Слава о таком веселом хлопце вышла далеко за пределы района, докатилась до самых отдаленных городов.

Свят замолчал, ожидая, что Смуров купится на лесть.

– А как же! – воскликнул он, подняв голову, и в его облике появилось что-то птичье. – Я был о-го-го какой! Тот еще хулигашка… – он вдруг понизил голос, покосившись на Настю: – Они думали, что я педофил. Но я перехитрил их, как братец Кролик.

Свят и Настя переглянулись. Речь шла, несомненно, о Днепропетровске. Дядя Боба сидел у школы. Троюродный брат Насти натравил на него милицию. Вот и весь сказ. Вот почему он тогда исчез. И снова, как много лет назад, Святу пришла в голову мысль: а, может, и не было ничего? Никаких таинственных событий? По крайней мере, человека, сидевшего перед ним, эта история и вовсе не касалась… Впрочем, через секунду он так уже не думал, поскольку Смуров вдруг наклонился к нему и доверительным шепотом произнес:

– Пистолетик-то я успел в урону выбросить у лавочки. Хи-хи-хи! Кто-нибудь его нашел потом, подумал: игрушка.

– Что за пистолетик? – небрежно спросил Свят.

– Да был у меня один пистолетик.

Настя вдруг достала из сумочки серебристый и ткнула им Смурову в грудь:

– Этот?

Старик так перепугался, что вскочил, попятился к двери и вдруг заорал:

– Сестра! Сестра!

– Да иду сейчас! – донесся совсем близко знакомый голос девушки, но шаги ее за стеной направились в другую сторону.

Что-то ей там понадобилось внезапно. Может, в туалет пошла и на призыв больного реагировать не торопилась. Свят понял, что времени осталось считанные секунды и решился прибегнуть к крайнему средству. Что-то было связано у старого психа со словом «шахта». Он понятия не имел, как конкретизировать вопрос и просто бросил в пространство комнаты это слово:

– Шахта!

Больной замер, будто окаменел. Свят встал, растопырил руки, будто ребенок, пугающий другого ребенка, и повторил громко:

– Шахта!

Смуров вдруг посмотрел на него осмысленно и прошептал:

– Я там был. Я все видел. Я знаю о них все.

– Что именно? – спросил Свят деловым тоном.

– Все! – повысил голос больной, сдвинув брови. – Не верите? Я и сам поначалу не верил. Но глянул в сторону: гроб с покойничком летает над крестами. А вдоль дороги мертвые с косами стоят. И тишина…

Сказана была, вроде бы, нелепость, просто цитата из старого фильма, но так весомо и серьезно, что Свят будто бы увидел эту жуткую картину.

– Какие мертвые? – спросил он. – Где стоят?

– Вдоль дороги, – глухо произнес Смуров. – Вот так.

Он выставил перед собою сжатые кулаки, будто держит в руках лопату или флаг.

– И тишина… – добавил он шепотом.

В этот момент двери открылись и на пороге появилась медсестра. Окинув взглядом Смурова, стоявшего посредине комнаты с поднятыми руками, она сказала строго:

– Время посещения закончено. Иди-ка ты, Смуров, на ужин, а то остынет. Давай, давай, – добавила она, помахивая ладонью.

Смуров остановился на пороге и замер, вновь изобразив знаменосца.

– Вот так! – повторил он и вышел.

– Я же предупреждала, – с грустью произнесла медсестра. – Не надо было говорить о шахте.

– А мы не… – начала было Настя.

– Вы зацепили самую суть его болезни. Вообще-то свидания положено проводить в присутствии персонала. Это я так, расслабилась на свою голову…

– Что все это значит? – спросил Свят.

Медсестра испытывающе посмотрела на него.

– А вы что – кино не смотрели?

– При чем тут кино? – едва скрывая раздражение, спросил Свят.

– А это все из кино. Я хорошо знаю историю его болезни, читала, конечно. Смуров был на съемках в молодости. Там действительно были мертвые с косами: так революционеры пугали белогвардейцев. Я, правда, не поняла, зачем их пугать. После этих съемок он и лег в нашу клинику в первый раз. Через полгода его выписали, но он недолго прожил среди людей. Пришлось забрать обратно. У этого больного устойчивый психоз. Он считает, будто бы то, что было в фильме, произошло на самом деле, произошло с ним. И мертвые с косами стоят, и тишина… Ключевое слово для выхода из ремиссии – «шахта». Он может подлогу оставаться в самом нормальном состоянии, но как только услышит эту «шахту», хоть даже по телевизору, так сразу начинает вспоминать мертвых с косами, бояться каждой тени, не спать ночами, забиваться под кровать, вставать лицом в угол. В общем, я вас просила. Теперь опять все сначала.

Оказавшись на улице, Свят и Настя долго молчали, думая над всем услышанным.

– Смуров сошел с ума на почве «Неуловимых мстителей». Был на съемках этого фильма. Чушь какая-то. Почему это связано со словом «шахта»? – сказала Настя.

Свят пожал плечами. По этому поводу у него также не было ни малейших соображений, он лишь помнил, что фильм вышел в 1966 году. Правда, какая-то мысль все же трепетала на эту тему: что-то еще вспоминалось из фильма, связанное с шахтой… Внезапно он понял:

– Все ясно! Помнишь, как в этом кино кого-то то ли спускали в колодец на веревке, то ли поднимали из колодца… Отсюда и шахта. Просто психоз.

Настя задумчиво шла рядом, протянула руку, сорвала с куста лист.

– Притянуто за уши, – сказала она, что-то соображая. – Дело тут в чем-то другом… – она подняла голову, посмотрела на Свята, в ее глазах явно читался страх. – Неужели нам придется лезть в шахту?

– Вряд ли. Не представляю, как это сделать. Что бы там ни было, но я хочу найти могилы своих родителей.

* * *

Вечер буднего дня. Поселковое кладбище абсолютно безлюдно. Правильнее было бы обратиться в отдел ЗАГС или архив в райцентре. Возможно, так он и сделает, позже, но здесь и теперь Свят хотел пройти самостоятельно этот отрезок пути. Ему казалось, что ноги сами приведут его к месту, где лежат родители.

Свят и Настя пошли по главной аллее, рассматривая надгробья. Он с грустью отметил, что это украинское кладбище за годы правительственных экспериментов изрядно помолодело, как и любое российское: многим покойникам не было и сорока. Те же последствия смелых, жизнеутверждающих реформ чиновников, только на другом языке. Иные лица напоминали ему знакомых, отчего становилось еще более тоскливо.

Двигаясь по аллее вглубь этого тенистого мира, спрятанного от живых лучей плотными кронами деревьев, они неумолимо опускались во времени. Вот уже и шестидесятые годы, хранившие тайну, за которой они и приехали сюда.

Они свернули в боковую аллею, разбрелись. Чем дальше по ленте времени, тем гуще деревья, тем глубже они врастают в ограды…

Свят ориентировался по годам смерти на памятниках, что было нелегко. Тысяча девятьсот шестьдесят третий уже мелькнул дважды, но то были ложные следы, поскольку эти люди лежали в окружении родных, умерших раньше или позже. Нет, могила его родителей должна быть одинока.

– Как только мы увидим ограду, за которой первый покойник будет датирован шестьдесят третьим, – рассуждал Свят, – это будет значить, что мы на месте.

– Или какой-то один человек… – с грустью добавила Настя. – Заброшенная, заросшая могила одного.

Свят редко бывал на кладбищах и сейчас даже испытывал страх, хотя, пройдя через невообразимо огромный ужас детства, уже ничего особенно не боялся. Кроме могил. Это и понятно, если учесть его жизнь и судьбу. Кладбище было для него чем-то вроде дома, где живут родители. Живут, хотя они и мертвы, что трудно объяснить.

Наконец, они пришли в сектор шестьдесят третьего. Сигналом был крест из алюминиевых труб с табличкой. На мятой ее поверхности была высверлена дата. За могилой давно не ухаживали. Вокруг были другие, заполненные обитателями более поздних времен.

Настя остановилась, рассматривая какую-то плиту. Свят подошел. Двое, мужчина и женщина. Судя по лицам – карлики.

– Смотри, они умерли в один день. Как в той сказке, – с грустью добавила Настя. – Они жили долго и счастливо, и умерли в один день.

Свят прочитал числа. Супруги, или брат с сестрой. Достаточно пожилые. Она младше его на год. Как Настя и Свят. Дата смерти обоих – 8 сентября 1967 года.

– Может быть, автомобильная катастрофа, – проговорил он. – Не печалься о них. Давно это было.

Настя и не думала печалиться. Ее глаза были устремлены на что-то, чего Свят не видел. Зато он ясно видел, как отхлынула кровь от ее лица, и губы будто исчезли. Она медленно подняла руку, указывая, Свят проследил направление ее взгляда и тоже увидел это.

Шагах в десяти стояла плоская бетонная плита. На ней – круглая фотография. На фотографии – Человек-месяц.

Свят поймал себя на том, что сунул руку за пазуху, но, как только пальцы коснулись упругой кожи кобуры, отдернул ее. Тут же они оба двинулись и, словно лунатики, медленно подошли к могиле.

Это был он: далеко вперед, как у крейсера, выдающийся подбородок, нависающий лоб, что было хорошо видно даже на фото анфас. Остановились в трех шагах от бетонной стелы.

– Мы верим своим глазам? – тихо спросила Настя.

– И даже не сошли с ума, – угрюмой шуткой ответил Свят.

ЖУКОВ ПЕТР ИЛЬИЧ

Старое надгробье, но вполне ухоженное. Самый будничный вид, обыкновенная фамилия.

Настя молчала, прижав пальцы к вискам. Свят потянул на себя ручку калитки. Та поддалась с жалким писком. Они вошли в ограду. Теперь можно было различить числа.

11.10.13–08.09.67

Настя смотрела на Свята глазами, полными страха.

– Может быть, это подделка? – вслух предположил он. – Какой-нибудь нелепый кенотаф?

– Кино… что? – не поняла Настя.

– Не кино, а кено. Ке-но-таф. Это фальшивое надгробье, под которым никто не лежит. Такие ставили воинам, погибшим далеко на чужбине…

– Но ведь наш «воин», как мы видели, далеко не погиб!

– До сих пор. Даже вчерашним утром этот «воин» уцелел, – сказал Свят, также заключив слово в кавычки.

Что-то не давало ему покоя, какая-то явная подсказка находилась прямо перед его глазами, в числах под именем…

Краем глаза он заметил, что Настя о чем-то напряженно думает. Она провела своими длинными, красивыми пальцами по рельефным цифрам. Встрепенулась:

– Пойдем-ка обратно!

Действительно: одна и та же догадка пришла одновременно и ему, и ей. Подойдя к могиле карликов, они увидели, что они умерли в тот же день, что и Жуков, Человек-месяц.

– Впрочем, ну и что? – сказал Свят. – Оглянись вокруг. Вон, сколько людей тут лежит. Дались нам эти карлики…

– Не уверена. Давай-ка посмотрим другие могилы. Все, что рядом.

– Зачем?

– Будем искать ту же самую дату. Между людьми, умершими восьмого сентября шестьдесят седьмого, может быть какая-то связь.

– Допустим, они не своей смертью умерли, а погибли. В ходе какой-то катастрофы на шахте, я могу предположить, – сказал Свят.

– Хорошенькое дело – погибли! Наш Человек-месяц, который напал на нас в Киеве, оказывается, преспокойно лежит тут, – Настя ткнула пальцем в землю. – И не известно, что делает сейчас эта милая парочка карликов…

– Тогда и более раннюю часть кладбища – тоже проверим, – сказал Свят.

– Зачем раннюю?

– Сама рассуди! Кого-то могли положить к родственникам, которые умерли давно. А Человек-месяц и карлики – это просто свежие могилы на тот момент. Поэтому они и рядом. Давай-ка пройдем для начала так, как шли, – сказал Свят.

– Ну, это вовсе не обязательно, можно просто прочесать старую часть кладбища.

– Это обязательно, – сказал Свят. – Дело в том, что я видел лицо на одном из камней. Когда мы прошли мимо, оно показалось мне знакомым. Теперь я вспомнил его! Перед нами что-то другое. И это пострашнее, чем гости из будущего.

* * *

Да это был именно он, человек, который приходил в школу в Курске, который назвался дядей. Умер он аж в девяностых годах, прожив довольно прилично для нашего времени, далеко за восемьдесят. Звали его Георгий Васильевич Грановский. Только что родившаяся теория развалилась: какие-то случайные карлики за 8 сентября и ничего более. Но тут же возникла новая мысль.

– Я их всех хорошо помню, а ты? – спросил Свят.

– Я не очень. Только Человека-месяца, Жукова этого, потому что слишком у него лицо оригинальное. Дядю Бобу, конечно. Но это не имеет значения на кладбище… Или? Вдруг мы и его могилу найдем? Кто же тогда в психушке сидит? Мертвых с косами боится…

– Между прочим, уже вечереет… – задумчиво произнес Свят.

Солнце стояло низко, было кроваво-красным. Какие-то элементы надгробий – крестики, пики, стальные шарики – ловили его тревожный отблеск.

– Что? Страшненько? – спросила Настя.

– Да нет, – отмахнулся Свят с кислой улыбкой. – Надписи читать труднее будет.

– Я думаю, что мы все равно должны осмотреть кладбище, теперь уж – полностью. Хоть мобильником камни освещать. Если этот человек тут, то могут найтись и другие.

Они шли, с трудом протискиваясь межу оградами.

– Перепачкаюсь вся, придется выбросить эту обновку, – безразлично проговорила Настя, отцепляя травинку от ворсистой зеленой юбки, которая Святу успела очень понравиться.

Она оказалась права. Через несколько минут Свят увидел женщину, которая подошла к нему в Курске с детской коляской, где лежала кукла.

Ой, мальчик! Покарауль, пожалуйста, ребеночка моего, а я в магазинчик схожу… – мысленно передразнил ее Свят скрипучим таким голосом, глядя несомненно, в ее лицо на фарфоровом овале, который он брезгливо очистил от паутины. Брезгливо, разумеется, – не к пауку.

Лучкова Тамара Федоровна была похоронена в ограде своей матери, что умерла в 1960-м. Дата смерти Т.Ф. была 8 сентября 1967 года.

– У нас есть ручка, карандаш? – спросила Настя.

– У нас есть двадцать первый век, – угрюмо ответил Свят и достал мобильный телефон.

Тщательно прочесав часть кладбища от шестьдесят седьмого года назад, они обнаружили еще одну могилу. Вернулись к карликам, чтобы записать и их фамилии. Свят уже давно освоил технологию: он делал заметки к статьям в памятках телефона. Их не надо было набирать на компьютере заново – просто сгружаешь и всё.

Это были:

– Жуков Петр Ильич – 1913 – 8 сентября 1967 – Человек-месяц;

– Копыловы, карлики – оба родились в начале века, закончили земной путь – 8 сентября 1967;

– Пурков – второй убийца родителей Свята, был погребен 8 сентября 1967. Его Настя тоже узнала, увидев фото. Он был вместе с Человеком-месяцем на берегу реки.

– Лучкова Тамара Федоровна – женщина с коляской – с сорокового года рождения, дата смерти, опять же – 8 сентября 1967 года.

Лишь некий Грановский умер в девяностых, но тоже был причастен к остальным, поскольку он приходил в школу. Карликов объединяла с этими людьми только дата смерти. 8 сентября 1967 года больше не умер никто.

Дальше искать было бессмысленно. Четверо, которых они опознали, лежали тут. И ни следа его родителей. Даже среди заброшенных, заросших могил весны шестьдесят третьего – ни одной парной могилы, ничего похожего.

Темнело. Настя хотела продолжить поиски, уверенная, что и могилу дяди Бобы они найдут.

– Нет, – сказал Свят. – Дядю Бобу мы только что видели. И, в отличие от Человека-месяца, он теперь старый.

– Только одного не могу понять, – сказала Настя. – Почему человек-месяц так и остался прежним?

Святу пришла в голову элементарная мысль, настолько естественная, что он даже усмехнулся.

Ведь дядя Боба, тоже причастный к этим событиям, самым естественным образом состарился…

– Тот, киевский, вовсе не был Человеком-месяцем.

– Как не был? Мы же оба видели и узнали его.

– Узнали – что? Профиль, выдающийся подбородок, нависающий лоб. Этот человек просто похож на того, который сейчас уже на самом деле умер. Этот парень…

– Родной сын человека-месяца!

– Именно! – с горячностью воскликнул Свят, радуясь, что Настя, как всегда, подхватила его мысль. – Это, как сейчас говорят, семейный бизнес. Сын продолжает дело отца. Знать бы еще, в чем суть этого самого дела…

– То есть, никакой мистики нет?

– Здесь – точно нет. Трое умерли или, скорее, погибли в определенный день. Мы их опознали. Один, погибший вместе с ними – Человек-месяц – оставил вместо себя сына, который сейчас без сознания в Киеве. Плюс Грановский и двое карликов.

– Вот что, – сказала Настя. – Давай-ка посетим адресный стол.

– Найдем этого сынка по фамилии? А имя…

– Скажем, что знаем только отчество! Петрович. Библиотека уже, пожалуй, тоже закрыта…

– Ты хочешь просмотреть старые газеты? И я об этом подумал. Но у меня есть другое решение. Пойдем-ка сразу в редакцию. Они обычно работают допоздна.

– А нас туда пустят?

– Я, между прочим, журналист, если ты забыла. У меня удостоверение столичной прессы.