Текст книги "Шахта. Ворота в преисподнюю"

Автор книги: Сергей Саканский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 9 страниц) [доступный отрывок для чтения: 4 страниц]

След чудовища

– Настя! Настенька! Анастасия! – как сквозь воду, слышала она все свои имена, словно Святослав, бывший где-то совсем рядом, надеялся, что одно из ее имен способно вернуть к жизни раздробленное тело.

Она не могла пошевелить даже губами: кусок породы раздавил ее лицо, она чувствовала ниже носа остроугольное крошево из собственных костей, но совсем не ощущала боли. Наверное, боль уже перешла свой мыслимый порог, и мозг, который все еще продолжать жить в погибшем теле, пустился по волнам воспоминаний, словно комок травы по реке.

Очень хорошо помнилась эта река и коряжка, за которой она пряталась от убийц. Сорок с чем-то лет прошло. И вот они снова настигли ее. Настигли и убили.

Да, ее сознание будто двигалось по реке, а берегами была вся ее жизнь.

Самая обыкновенная женщина. Школьная учительница физкультуры. Спортивная форма, сильное, гибкое тело. Долгая юность, красивая зрелость. Личная жизнь не сложилась. Детей она иметь не могла. Настоящей любви в жизни не испытала, хотя прошла через ее сердце довольно длинная вереница мужчин. Безмерно одинока была вся ее жизнь.

Детские воспоминания. Свят спрашивал ее про лису. Это была не лиса, далеко не лиса.

В то лето у них действительно стали пропадать куры.

– Мать! – как-то позвал отец, вернувшись домой из сарая, где работал: строгал что-то для дома, чистил, ворча, курятник. – Сколько у нас курей?

– Двенадцать, по знакам зодиака, – немедленно отозвалась «мать» – так почему-то иногда называл мамку отец, не по имени, а по должности ее.

– Так и я думал. Только не по каким-то там знакам, а по месяцам. По курице в месяц. Но я насчитал их одиннадцать! Три раза пересчитывал.

Они пошли в сарай втроем. Настя первой и обнаружила этот след, которой никак не мог быть следом лисы.

– Лиса из леса! – предположила мамка.

– Или мальчишки, – проворчал отец.

– Ты что? Зачем мальчишкам куры?

– Как зачем? Мы сами таскали, когда были маленькими. Пойдем куда-нибудь в глушь, за Верблюда, разведем там костер…

– Ни стыда, ни совести. Знала бы – никогда не вышла за такого мальчишку.

– Все мальчишки такие!

Пока они препирались, рассматривая кур, Настя и увидела у дыры в углу сарая, через которую вполне могла пролезть как лиса, так и мальчишка, этот странный след.

Треугольная лапа, трехпалая. Размером с ладонь взрослого мужчины. Четвертый палец вроде пятки, устремлен назад. И там, в этом коротком углублении, прилипло серое куриное перышко.

Настя и представить себе не могла, какое животное может иметь такую ногу. Оно тащило курицу, курица трепыхалась, обронила перо, зверь втоптал перо в земляной пол сарая, своей трехпалой лапой.

Настя взяла отца за рукав и молча указала на след. Отец присел на корточки, ткнул след пальцем.

– Такого не бывает, – сказал он. – Что это еще за крокодил?

Все трое вышли наружу, обогнули ряд сараев и посмотрели свой сарай с улицы. Два таких же следа четко вырисовывались в мягкой земле и терялись, достигнув асфальта.

– Клянусь, я выслежу этого ящера! – сказал отец.

Не сразу, не в тот день, а на следующий были произнесены эти слова, когда неизвестный вор утащил еще и петуха. Причем, как-то странно утащил, будто не животным он был, а разумным существом: ведь отец заделал дыру досками, а тот разобрал их.

В воскресенье отец чистил охотничье ружье, ходил за порохом к товарищу на другой конец поселка, резал пыжи из старого валенка и набивал латунные гильзы. Помощи у товарища не просил. Похоже, отец просто хотел испытать себя и доказать кое-что матери. Дело в том, что совсем недавно он испугался собаки, и мамка смеялась над ним.

– Трусишка зайка серенький! – пропела она, когда отец вдруг замер, как статуя.

Они гуляли втроем за околицей, и откуда-то взялась немецкая овчарка. Тут отец и замер. Собака обошла его, понюхала и удалилась, не обратив внимания на мамку с дочкой.

– Что ты понимаешь! – вскричал потом отец, вскинув руки. – Это методика такая. Надо оцепенеть, притвориться мертвым.

– Да-да! – смеялась мамка. – От страха.

Отец злился. Как-то ночью, сквозь сон, Настя услышала из комнаты родителей:

– Ну, иди же ко мне, трусишка ты мой! Что, потерял трусишки свои?

Теперь вот отцу представлялась возможность проявить себя на опасном поприще, а испугалась-то уже мамка.

– Чего ты задумал? – шептала она, положив ладони ему на грудь. – Не ходи! Откуда мы знаем, что это? Может, из-под земли вылезло, из шахты.

– Из шахты только уголек вылезает, и то не сам по себе.

– Но говорят же люди про человечков!

Отец расхохотался, запрокинув голову:

– Про человечков, понимаешь ты? Про че-ло-веч-ков. А у человечек и ноги человеческие.

– А про каких человечков? – не выдержала Настя, обнаружив себя.

Она, конечно, подслушивала, стоя в дверях своей комнатки, уже в ночной рубашке, почесывая одна о другую голые ноги.

– А ты спать иди! – прикрикнул отец.

Уже лежа в постели Настя слышала, как обувался в прихожей отец, как стукнул чем-то о стену, наверное, вскидывая ружье на плечо… Хлопнула входная дверь. Сапоги застучали по деревянным ступенькам.

Настя не спала: лежала, прижав кулачки к подбородку. Конечно же, она, как и все дети в округе, слышала про человечков!

Глубоко на дне шахты, именуемой Верблюдом за двугорбый свой террикон, жили маленькие злые человечки. Их часто видели, они ходили всегда по двое, всегда по ночам. Жители глубокой черной шахты не выносили дневного света, вот и появлялись лишь в сумерках. На человечках были причудливые костюмы, старинные какие-то. Но самым страшным были их головы, то есть – лица. Один парень из двора клялся и божился, что видел человечков поздно вечером, когда они перелезали через забор. Один оглянулся и посмотрел на него. Сашка (так звали этого парня) сделал страшное лицо и показал растопыренными пальцами:

– Вот такие глаза. Большие. Белые, горящие темноте. А ниже, как бы этими глазами освещены – маленькие круглые рты. Тонкие губы. Или – вообще никаких губ: дырки вместо ртов. Чтобы высасывать кровь…

Человечков называли рудокопами. Рудокопы жили в шахте испокон веков. Вернее, даже не в шахте они жили, а в пещере, с которой сообщалась шахта. Пока их не потревожили, пока не добрались до них стальными буровыми машинами, все было хорошо. И рудокопы жили мирно, и люди. Но теперь, когда до рудокопов добрались шахтеры, они совсем озверели. И вскоре будет настоящая война – между рудокопами и людьми. Еще более страшная война, чем с фашистами. Огромная.

– Да мы их шапками закидаем, таких маленьких! – крикнул один парнишка, когда Сашка закончил свой рассказ, и все тут же принялись волноваться: да, закидаем, победим. Немцев победили и их победим!

Только вот Сашка молчал, опустив глаза. И тогда Настя поняла, что он не фантазирует, что он на самом деле видел рудокопов… В самый момент этого воспоминания на улице раздался выстрел. Настя подняла голову над подушкой. Еще один хлопок отцовского ружья. Настя села на кровати.

Из спальни родителей вышла мамка. Она была одета: ясно, что и вовсе не ложилась. Она стояла у окна и слушала, на улицу не собиралась. Настя поняла: мамка ждала еще выстрелов, и они должны были прогреметь, но не сразу, поскольку отцу надо было перезарядить ружье – переломить его, вытащить пустые гильзы и вставить новые патроны. Настя не раз видела это, когда они ходили в поля, и отец стрелял по консервным банкам, разнося их порой в клочья, и теперь девочка ясно представляла себе отца, который где-то там, в темноте, перезаряжает ружье.

Но время шло, все было тихо. Мамка, похоже, также уже поняла, что других выстрелов не будет, и только теперь решительно двинулась к двери, выручать отца. Но дверь внезапно раскрылась сама. На пороге стоял отец. Он был без ружья. Пробормотал что-то, сбросил шапку на пол и прошел в комнату, прямо в сапогах.

– Да ты напился! – с гневом вскричала мамка.

– Не в этом дело, – послышался грубый, но странно дрожащий голос отца.

– Ты специально пошел, заготовил… Чтобы там втихомолку выпить!

– Да, я выпил! – сказал отец. – Но немножко, чекушку всего.

– Для храбрости, – язвительно подсказал мамка.

– Мужики всегда пьют для храбрости, – сказал отец, и Настя вновь услышала в его голосе эту дрожь.

– Где ружье?

– В сарае.

– Что там было? В кого ты стрелял?

– Потом, мать. Потом расскажу.

– Ружье теперь сопрут… – ворчала мамка, и Настя слышала, как она снимает с отца сапоги.

Вскоре девочка уснула. Утром отец был угрюмым.

– А в кого ты стрелял, пап? – спросила Настя.

– Да так… Померещилось, – сказал отец и быстро взъерошил ей волосы.

Краем глаза Настя видела, что мамка пристально смотрит на отца. Она поняла, что означает этот взгляд. Отец рассказал ночью мамке что-то, и теперь та смотрела на него, строго и выразительно. То, что отец рассказал мамке, Настя не должна была знать.

Дальше были странные события. Родители зарезали и потушили всех кур. Набив их кусками трехлитровые банки, закатали тушенку.

– Это на зиму, – объяснила мамка, но Настя знала, что такое дело неспроста, что связано оно с ночным происшествием.

Родители теперь вели себя странно: перестали гулять по вечерам, ходить в гости. Настя это заметила, и они заметили, что она заметила… Все чаще теперь из их комнаты доносился тревожный шепот.

Раз отец вернулся домой веселый.

– А мы скоро переедем в город! – заявил он за ужином.

– Что еще за новость? – удивилась мамка.

– Хорошая новость! В управлении нужен инженер с опытом. Дают общежитие для семейных, а через год – квартиру.

И никаких курятников. Зарплата, правда, поменьше, но зато в городе!

Мать пристально посмотрела на него.

– А для меня место найдется?

– Куда ж ты денешься?

– А я? – встряла Настя.

– А ты будешь учиться в большой, светлой, красивой школе.

– В другой школе?

Для Насти это была настоящая катастрофа. Ей уже нравился один мальчик… А подруги? А привычная дорога мимо высоких репейников и резного колодца, которому она всегда говорила «Здравствуй»? Она и понятия не имела как переменится ее жизнь уже завтра, какая катастрофа произойдет, по сравнению с которой «другая школа» – ничто.

Все вдруг приуныли за столом. Отец рассмеялся, взъерошил, как обычно, Настю.

– Завтра воскресенье. Сядем в автобус и поедем на речку. Будем весь день купаться. И с речкой нашей простимся!

Мамка как-то странно посмотрела на отца исподлобья.

– Там нас никто не увидит, – тихо сказал отец.

Они что-то знали, оба что-то знали, от этого даже и бежать хотели – в город! Настя гораздо позже поняла. Отец видел что-то, вернее – кого-то, кто воровал кур. И убили их за то, что они знали. И саму Настю хотели убить, потому что думали, что и Настя теперь – знает!

На следующий день все и произошло: на берегу реки выследили и убили, и не только какая-то там школа, а вся жизнь свернула и покатилась новым путем, словно камень, который должен был пройти по склону так, и никак иначе, вдруг наткнулся на что-то, подпрыгнул, угодил в другую лощинку, и теперь умирающий мозг женщины будто бы вновь катился по этой лощинке, через всю жизнь, и самые последние, самые яркие воспоминания ее были связаны с этим внезапным мужчиной, который появился в ее жизни, потому что именно такого явления она всю жизнь и ждала.

Убийцы из прошлого

Всем ее мужчинам чего-то недоставало. Были среди них и настоящие красавцы, и реальные герои. Например, один молодой бизнесмен, отец ее ученицы, сочетавший в себе и то и другое: высокий и стройный, гибкий, словно змей, герой бандитской войны девяностых. Но всегда ускользало что-то, какая-то неопределенная черта… Теперь она поняла. Она всю жизнь искала в мужчинах частицу своего Я – уникальную, тайную.

Она и вышла на этот сиротский сайт, чтобы найти мужчину, потому что думала, что эта частица – как раз и есть сиротство. Оказалось – другое. Сиротки, конечно, были ей ближе нормальных людей, но секрет все же заключался в тех событиях, которые произошли с нею. И вот, нашелся человек, с которым произошли те же самые события.

Почему же она не до конца открылась ему? Почему не рассказала о «лисе»? Она хорошо рассмотрела на фотографии лицо этого седого сухощавого человека. Он был как-то особенно, благородно красив.

Наконец, настал день их встречи. На вокзал Настя не поехала: как-то неэтично встречать мужчину у поезда. В то же время, заставлять его искать дом по адресу, среди безликих башен Оболони, было бы неэтично вдвойне. Она выбрала компромисс: ждала Свята у выхода из метро.

Он появился. Не сразу узнал ее, прошел мимо, оглянулся и вдруг воскликнул вместо приветствия:

– Ты как здесь оказался, Саид?

– Стреляли, конечно! – звонко откликнулась Настя, будто эта мулечка из старого кино была как пароль-отзыв.

Мужчина не обманул ее ожиданий. Он был высок ростом, статен. Он шел по чужому городу твердой, уверенной походкой, будто не она вела его вызубренными наизусть улицами, а он – ее.

– Ты бывал в Киеве? – спросила она.

– Московский мост, – не глядя махнул рукой Свят в сторону пилона, возвышавшегося вдали. – Когда я работал в строительной газете, еще в СССР, мне выпала творческая командировка по поводу юбилея этого сооружения. Тогда как раз открыли на Оболони пивной завод, и весь ваш город был навеселе.

– Ну, тогда он еще не был моим городом. Я жила в Днепропетровске, там же закончила институт, а сюда попала по распределению.

– И какая же специальность? Странно, что я до сих пор не спросил.

– Так ведь и я не спросила. Не до того нам было. Признаться, очень рада, что ты журналист.

– Чего ж в этом радостного?

– Редкая профессия. И талант нужен природный, дар.

– Последнее не обязательно. И я не совсем журналист. Был когда-то репортером, но это надо слишком много общаться с людьми.

– Что значит – не совсем журналист?

– Последние лет десять пишу на темы строительства. В специализированных журналах. Материалы беру из интернета. Иногда – интервью по телефону у сотрудников каких-нибудь фирм. А ты? Так и не ответила. Высшее образование, хорошо. А по какой специальности?

– Я учительница.

– Уж не литературы и языка?

– Нет.

– Истории?

– И это мимо.

– Неужели математики?

– Тоже неверно. Что осталось?

– Ну, не физкультуры же? – Свят оглядел Настю с ног до головы и обратно.

– Да! Физкультуры и есть.

Свят смотрел на нее с недоверием. Она поняла: учительница физры должна была быть попроще.

– Математичка, физичка и прочая, – сказала она, – была бы толстой, рыхлой развальней. Удивляюсь, что ты не догадался с первого раза.

Так, непринужденно болтая ни о чем, будто бы и не было никакой общей тайны, будто это просто какая-то обычная встреча по сетевому знакомству, они шли пустынным проспектом, когда прямо перед ними, одним колесом въехав на тротуар, затормозил джип.

Водитель повернул голову и посмотрел на Настю с любопытством, как показалось ей, чисто мужским. Свят и Настя отклонились вправо, чтобы обойти машину, но двери распахнулись, и из машины вышли двое: один был молодой, накаченный и бритый, другой – Человек-месяц.

Свят и Настя замерли на месте, глядя на него во все глаза. Это было немыслимо. Обходя фонарный столб, огибая его и двигаясь, как бы описывая вокруг них кольцо, здесь шел именно он, Человек-месяц, и было ему на вид лет пятьдесят, как и тогда, несколько десятилетий назад.

– Стойте, не двигайтесь! – сказал он.

Водитель дернул в машине рычаг и тоже вышел. Трое на двоих. Справа – стена казино, слева – джип и его водитель, сзади – бритый, спереди – абсолютно невозможный здесь и теперь – Человек-месяц.

– Мы не причиним вам вреда, – сказал он миролюбиво, но твердо.

– Возможно, это мы вам причиним, – негромко произнес Свят и достал из-за пазухи пистолет.

– Сзади! – сказала Настя, увидев, как бритый дернулся, присел, готовясь к прыжку.

Свят выстрелил через плечо. Человек кувыркнулся и упал.

– Мы так не договаривались! – крикнул водитель, пятясь. – Почему у него оружие?

– Я сам был не в курсе! – ответил Человек-месяц. – Но у меня тоже есть кое-что для них.

Он выхватил серебристый пистолет, тот самый.

– Меня это больше не волнует, – сказал водитель, повернулся и быстро побежал по улице, виляя, как это делают в кино.

Настя стояла в метре от Человека-месяца, ощущая, как по ложбинке спины ползет капля, вместившая всю ее злобу и отчаянье. В тот момент, когда он направил свое оружие на Свята, она взмахнула сумочкой. Серебристый вылетел из его руки, подпрыгнул на асфальте. Настя упала на руки, перевернулась в нехитрой акробатической фигуре и вмиг завладела оружием. Сказав А, надо говорить Б – иного выхода не было, поскольку Человек-месяц уже ринулся в ее сторону. Настя нащупала курок и выстрелила. Противник дернул руками и свалился, дрожа всем телом, на асфальт. Настя вскочила на ноги, автоматически отряхнув колени.

Водитель уже скрылся за углом. Настя и Свят посмотрели друг на друга. В глазах Свята было явное недоумение: это чувство по прежнему владело им, оно просто не успело пройти за те секунды, пока все это происходило. Точно! От момента, как машина въехала колесом на тротуар до того, как все было кончено, прошло менее минуты.

Свят и Настя оглядели место событий. Лысый лежал, уткнувшись головой в колесо. Человек-месяц обнял основание фонарного столба. Его руки и ноги только что перестали дрожать. Оба были неподвижны и явно мертвы.

– Быстро уходим отсюда! – Свят взял Настю за руку. – И не размахивай своим трофеем. Выброси или спрячь.

Настя сунула серебристый в сумочку. Улица была пуста, только на углу проспекта маячила какая-то парочка, да метрах в ста остановился велосипедист. Он видел все, что произошло, и развернулся боком, раздумывая, ехать ли ему сюда или убраться восвояси. Вот между домами, за стеной казино, показалась половинка машины, ее лампочка, которая указывает поворот, мигала в их сторону…

До дома оставалось два квартала, но Настя увлекла Свята в другую сторону, в хорошо знакомые дворы. Они шли быстро, молча, вскоре вышли на Богатырскую. Вдали, в тумане, синел пилон Московского моста, который она так любила… Может быть, никогда больше не увидит его. Настя подняла руку, остановилась машина.

– На вокзал, – сказала она водителю.

Пилон был виден, а канаты, которые свисали с него, поддерживая мост, невозможно было различить из-за тумана. Мост как бы сам по себе парил над Днепром. Свят нагнулся к Насте и спросил шепотом:

– Что ты задумала? Куда мы едем?

– Куда угодно, только не домой. Паспорт при мне. Деньги на электронной карте. Я вообще больше могу не возвратиться в этот город. С работы уволюсь заочно. Квартиру продам через посредника как-нибудь… Надо еще обдумать.

Пробок на улицах не было, они домчались за пятнадцать минут. Насте очень хотелось есть, хотя она перед встречей плотно позавтракала. Она увлекала Свята в небольшое кафе напротив вокзала, известное хорошей кухней. Кто знает, сколько времени теперь придется питаться в разных забегаловках? Когда она сможет обрести покой, какой-нибудь дом? То, что прежней жизни наступил конец, было кристально ясно.

– Тебе приходилось убивать раньше? – спросила она, когда официантка, приняв заказ, ушла.

– Нет, никогда, – сказал Свят, разведя руками над столом.

– Ты не служил в каком-нибудь в Афгане?

– Что значит, в каком-нибудь? Афган есть Афган. Он был один.

– Еще Чечня, или что-то в этом роде…

– Я бы тебе двойку по истории поставил. Когда началась Чечня, я уже вышел из возраста, в котором служат. Мог побывать только в Афгане. Но миновало. Просто отслужил и все. В стройбате. Моим оружием был БСЛ.

– Да? И что это за страшное оружие такое?

– Большая совковая лопата.

Образ бравого солдата с лопатой в руках заставил Настю невольно усмехнуться.

– Где же ты научился стрелять?

– А я и не умею стрелять.

– А откуда у тебя пистолет вообще?

– Просто купил и все. Взял лицензию на оружие. Купил пистолет.

– Разве это можно у вас в России? Вот так просто взять и купить?

– Ну, не совсем просто и не сразу, – сказал Свят. – Сначала надо получить лицензию на гладкоствольное оружие, то есть – охотничье ружье. Причем, его еще обязательно надо купить. Ну, я конечно, был не против. Действительно съездил раз на охоту. Скучно. Пьяные тупые мужики. Потом, через пять лет владения гладкоствольным, выписываешь лицензию на нарезное. Это, – Свят хлопнул себя по карману, – и есть нарезное. Вальтер. И не говори больше «у вас в России». Россия – одна.

Вот уже полчаса окружающее казалось Насте каким-то другим, словно изменился весь мир. Она своей рукой убила человека. Пусть это был Человек-месяц, палач ее родителей, мысленно она много раз посылала смерть в сторону всех этих людей, но сейчас, когда ее фантазия сбылась, она была в полном смятении. Будто бы лишилась чего-то, что прежде всегда было при ней.

Она посматривала на Свята, пытаясь найти в его глазах признаки того же самого чувства, но он, как говорится, держался молодцом. Глазом не моргнул, как говорится. Настоящий мужчина. В армии служил, из БСЛ стрелял. Ей вдруг показалось, что вовсе и не любит она его… Чего это нагрезила?

Впрочем, кто знает, что происходит у этого мужчины внутри? Возможно, и он переживает подобное, но виду не подает, что тоже переступил черту…

Какие, вообще, могут быть в жизни человека рубежи, кроме рождения и смерти? Лишиться невинности, стать матерью. Первое она едва помнила, второго ей не дано. Убить человека – это тоже рубеж. Порой это бывает случайно. Разве Свят заранее знал? Тем более – она сама… Все произошло в несколько мгновений. Но зачем же он тогда…

– А зачем ты купил оружие? – спросила она.

Свят пожал плечами.

– За этим и купил. Я был уверен, что со мной рано или поздно произойдет нечто подобное. Всю жизнь ждал этого. А ведь когда-то давно я мечтал…

Нет, последние слова Свят уже не произнес вслух. Когда-то он мечтал, что проживет жизнь так, что, умирая, сможет сказать своим внукам:

– Я никого в своей жизни не убил. И никогда не бил женщину. И не отбивал жену у друга.

Впрочем, возможно, это только лишь потому, что у меня не было друзей, – в своей фантазии эти последние слова он внукам уже не говорил.

Да и будут ли у него они – внуки? А если и будут, то как часто он их будет видеть? Дочь совершенно чужая ему. Он вдруг подумал, что самый близкий ему на всем свете человек сейчас сидит прямо перед ним. Настя, Настенька!

* * *

Свят звал и звал ее. Он ходил, уже освободившись от обломков, освещая путь зажигалкой, что, как ни странно, легко переносили пальцы, поскольку ушиблено было и болью исходило все его тело.

Зажигалку и вправду пришлось погасить, чтобы вовсе не сжечь ногти. Затем, когда она чуть остыла, он снова высек пламя, но уже в левой руке.

Верх арки был виден над грудой обломков. Вся груда усеченным конусом возвышалась перед ним. Настя могла быть только там, и больше нигде. Никакого клочка материи, как это бывает в кино, из-под камней не торчало, никакого стона не слышалось. Но Свят знал, что женщина, которую он любит, лежит сейчас там, под этими камнями, живая или мертвая. И он принялся разгребать завал, с болезненным усилием перекатывая крупные остроугольные куски породы.

Если она мертва, то все происшедшее больше не имеет смыла. Ему вдруг стало безразлично, найдет ли он среди декораций этого страшного подземного театра мумии своих родителей. Где-то совсем рядом была ужасная коллекция, неизвестно зачем созданная под толщей земли, а тут, под обломками, его неминуемо ожидал искалеченный образ. И всю эту историю затеял он: она бы так и жила себе на Оболони, не зная горя, встречалась бы с каким-нибудь другим мужчиной, – не напиши он ей тогда письмо, не вытащи ее в немыслимую, роковую авантюру.

Тогда, на вокзале в Киеве, они решили немедленно ехать в шахтерский поселок. Заодно и ночь пройдет, в дороге. День же, в ожидании поезда, провели в городских музеях. Это было безопаснее, да и интереснее, чем сидеть в гостях у подруги, как предложила Настя.

– О подругах, старых друзьях, пожалуй, тоже надо забыть, – задумчиво проговорила она. – Как они нас нашли? Почему только сейчас?

– Это просто, я думаю, – сказал Свят. – Мы переписывались как? Через инет. Они отслеживали.

– Мы же быстро ушли с общедоступной доски.

– Взломали ящик, твой или мой. Я был уверен, что история не закончилась. Поэтому и носил оружие.

– Теперь и у меня есть оружие! – сказала Настя.

Она раскрыла сумочку и, не доставая на обозрение, продемонстрировала Святу серебристый пистолет. Надо было бы осмотреть его внимательно, но не здесь, не в привокзальном кафе.

– Наша история не закончилась, – мрачно повторил Свят, возвращаясь к этому разговору спустя часы. – Напротив, она приобрела какое-то новое свойство. И теперь не так уж страшна, я бы заметил.

– Не страшна? То, что я пристрелила какого-то зомби, который ничуть не изменился с шестидесятых годов? Да у меня мурашки по коже!

– Напротив. С моих плеч будто груз свалился. Теперь я знаю, что мы имеем дело не с преступниками, обыкновенными убийцами, а с какой-то неведомой силой.

– Ну и что?

– Эта сила неумолима и жестока. Но вряд ли она действует по законам человеческого уголовного мира. И это меня обнадеживает.

– Я не понимаю!

– Я тоже. Тоже не понимаю себя.

Они стояли в музее русского искусства. Свят хотел посмотреть работу Шишкина «На севере диком», которую любил с юности. Но картины не было на месте. Служащая сказала, что одинокую сосну увезли на выставку. В Москву. Вот ирония! Вот странная прихоть природы вещей вообще… Не сам ли он всю свою жизнь охотился за призраком?

Свят подумал, что не только стремление разгадать тайну родителей влечет его. Хоть он и считал себя журналистом лишь отчасти, но профессиональное чутье подсказывало, что он близок к тому, чтобы запечатлеть сенсацию.

Это странное чувство посещало его несколько раз в жизни, и он никогда не ошибался. На заре перестройки Свят сотрудничал с «Московским комсомольцем» и с холдингом «Совершенно секретно», в изданиях, чрезвычайно падких на жареные новости, которых в ту пору было в стране через край. Так получалось, что он часто оказывался в нужном месте в нужное время. И всегда его посещало одно и то же ощущение, какое-то особенное замирание в груди, будто обливаешься ледяной водой.

Нет, это не уголовщина, не безумие одиночки, живущего в каком-то шахтерском захолустье, а нечто невообразимо большое, серьезное – это явление планетарного масштаба… Старые знакомые по-прежнему трудились в различных газетах, с огромными тиражами. Выйти куда-то с неожиданной темой не составляло труда. Человек, сидящий на этой теме, что называется, в одно прекрасное утро проснется знаменитым. И вся его жизнь круто свернет с наезженного пути, который, казалось бы, был определен и закончен, как написанная, но еще не прочитанная книга.

Что ему в жизни светило? Еще несколько лет и – пенсия, одинокая старость, смерть. На пенсии он, конечно, не собирался бросать работу – фрилансером в ряде изданий, где его знали и любили. Тот, кто работает со словом, обречен работать до последнего часа, он никогда не отдыхает, у него нет отпуска, нет выходных, даже это путешествие с Настей Свят воспринимал как некую творческую командировку. Пенсия просто дала бы ему некоторые материальные льготы и чувствительную добавку к бюджету. Теперь же он понял, почему-то здесь, в этих пустынных залах музея, где они были вдвоем, но каждый в своем одиночестве, что всю жизнь прекрасно знал, что «сидит на сенсации», что владеет тайной, которая принадлежит не только ему, но и человечеству в целом, тайной, которая изменит его жизнь, а после жизни – обессмертит его имя. Может быть, как раз это и было скрытым мотивом, увлекшим молодого человека в журналистику, а стремление ездить по стране в поисках могилы родителей – лишь производное от главного?

Об этом Свят думал уже в харьковском поезде, под стук колес… Впрочем, «стук» – это просто метафора, ибо где-то с середины семидесятых колеса на дорогах страны перестали стучать, так как повсюду уложили сварные рельсы. Температурный стык был редким, его стук приносился вдоль всего состава, плавно сходя на нет к хвосту. Свят лежал на верхней полке и думал о своей жизни, чувствуя, что в полутора метрах от него, внизу спит женщина, которая стала самым дорогим ему существом.

Он любовался ею, когда они шли по утреннему Харькову, городу, где он также не раз бывал в прошлой реальности, когда вся эта местность была законной частью его страны. Еще в Киеве Настя набрала на базаре новых вещей и сейчас переоделась в легкое платьице – короткое, полупрозрачное, которое очень молодило ее.

Увидев витрину интернет-кафе, Настя дернула Свята за рукав:

– Уже могут быть новости о вчерашнем происшествии на Оболони, – пояснила она.

Действительно: первые сообщения появились на ленте еще вечером, сегодня добавились подробности.

Прочитав короткую заметку, написанную бойким языком молодой журналистки, Свят нервически расхохотался. И не смог сдержать слез. Он смеялся, но слезы сами собой текли по его щекам.

– Значит, мы не убийцы, – твердо сказал он, и Настя вдруг вскинула голову и со странным любопытством посмотрела на него.

В заметке сообщалось, что на улице Ермака произошла очередная криминальная разборка. Двое пассажиров джипа были ранены. Один лежит в реанимации, и есть надежда, что скоро он даст показания. Это известный в городе человек – сотрудник сыскного агентства, которое занимается вышибанием долгов и прочими криминальными мелочами. У второй жертвы дела гораздо хуже. Человек, личность которого устанавливается, так и не пришел в себя, и уже более чем сутки находится в коме.

Они читали все это, соприкасаясь головами. Прядь ее волос лежала у него на плече. Свят чувствовал, что и Настя испытывает необычайное волнение: не по той же причине? Не потому ли, что и с нее теперь снят груз убийства?

– Скорее всего, наш Человек-месяц – это как раз тот, который лежит в коме, – сказал Свят.

– Почему? А я как раз подумала – наоборот! Ведь второй – это же криминальный элемент, тут ясно сказано, – Настя повела головой в сторону монитора. – У них так называемое сыскное агентство. Теперь ясно, кого они «ищут».

– Я не уверен, – сказал Свят. – Вспомни, что крикнул шофер, который убежал.

– «Мы так не договаривались», или что-то в этом роде.

– В том-то и дело! Скорее, этот человек был тоже из агентства, и оба были наняты. Чтобы убить нас. А нанял их как раз Человек-месяц. Который и лежит сейчас в коме. Я же говорил: мы имеем дело не с преступниками, а с какой-то глобальной, чуждой всем обычным понятиям силой.

Свят вспомнил о том, что собирался сделать еще вчера. Он огляделся. Кроме них, в инет-кафе больше не было посетителей в столь ранний час. Служащий вяло играл во что-то, уткнувшись в монитор.

– Дай-ка мне посмотреть этот бластер, – попросил Свят.